Текст книги "Ярость"

Автор книги: Карин Слотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Автобус опаздывал, а когда подъехал, водитель был раздражен. Настроение Джона, пока он, хлюпая практически разваливающимися от дождя тридцатидолларовыми кроссовками, поднимался по ступенькам и проходил на заднюю площадку, вполне соответствовало настроению других пассажиров. Он тяжело бухнулся на свободное сиденье сзади; состояние было такое, что он бы, в принципе, не возражал, если бы ударившая с неба молния врезала через окно ему в голову. В результате повреждения мозгов он превратился бы в неподвижный «овощ», пускающий слюни на койке в какой-нибудь заштатной больнице. Он даже начал задумываться, почему так много бывших заключенных снова возвращаются в тюрьму. Ему было тридцать пять. Он никогда не водил автомобиль, никогда по-настоящему не встречался с женщиной, никогда по-настоящему не жил. Так какого хрена, думал Джон, угрюмо глядя через окно на чудака, который пытался под дождем одновременно закрыть свой зонтик и сесть в машину.

Когда автобус тронулся, Джон встал, продолжая смотреть в окно и не отрывая глаз от этого мужчины. Сколько же лет прошло? Мозг не позволил ему сделать точный расчет, но он был убежден, что узнал этого человека и не ошибся. Джон открыл рот от удивления, когда странный мужчина наконец сдался и, швырнув упрямый зонтик на парковку, громко захлопнул дверцу своего автомобиля.

Ну конечно. Это был он. Это определенно был он!

С неба падал миллион капель дождя, и точно так же существовал миллион других шансов, чтобы Джон поехал в это почтовое отделение в правильный день и в правильное время.

Вероятность – один шанс из миллиона, но все же он ему выпал.

Он нашел этого второго Джона Шелли.

Глава 12

Джон не помнил, как его арестовывали, не потому, что пребывал тогда в шоке, просто в тот момент он находился в полубессознательном состоянии. Утром к нему зашел Вуди и накачал его валиумом. Джон принял дозу, которой хватило бы, чтобы вырубить лошадь.

Видимо, копы пришли в его дом с постановлением на арест. Отец провел их к нему в комнату, и там они нашли его, распростертого на кровати. Когда полицейские волокли Джона из дома, наручники больно врезались в кожу на запястьях. На лужайке он снова отключился.

Очнувшись в больнице, он почувствовал во рту уже привычный вкус активированного угля. Только на этот раз, когда он попробовал поднять руку, чтобы вытереть лицо, что-то громко звякнуло о металлическую раму койки. Он опустил взгляд на свое запястье и увидел, что прикован к кровати наручниками.

У дверей сидел коп и читал газету. Он хмуро взглянул на Джона.

– Проснулся?

– Да, – сказал Джон и снова заснул.

Когда он пришел в себя в следующий раз, в палате находилась мама. Господи, выглядела она просто ужасно! Джон задумался, сколько же он проспал, поскольку по Эмили казалось, что прошло уже лет двадцать с того момента, когда он взобрался по лестнице к себе в комнату, тихонько включил на стереосистеме группу «Харт» и принял целую горсть маленьких белых таблеток, которые принес ему кузен.

– Малыш, – сказала она, вытирая ему лоб, – ты в порядке?

Его язык завалился назад, перекрывая горло, а грудь болела так, словно ему трамбовали ребра кувалдой. Как ему вообще удавалось дышать все это время?

– Ты поправишься, – сказала она. – Это какая-то ошибка.

Но никакой ошибки не было – по крайней мере, с точки зрения полиции. Где-то через час пришел окружной прокурор, рядом с которым стоял Пол Финни и сверлил Джона взглядом так, будто был готов броситься на него и придушить здесь же, на больничной койке. Коп, видимо, тоже заметил это, потому что на всякий случай встал вплотную к мистеру Финни, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

Прокурор представился:

– Меня зовут Лиль Андерс. Это шеф полиции Гарольд Уоллер.

Коп рядом с мистером Финни держал в руках лист бумаги.

Он заглянул в него и прокашлялся, словно приготовился читать речь.

Джон посмотрел на маму.

– Все в порядке, малыш, – сказала она.

– Джонатан Уинстон Шелли, – начал Уоллер, – я арестовываю вас за изнасилование и убийство Мэри Элис Финни.

Уши Джона воспринимали происходящее так, будто он находился под водой. Губы Уоллера двигались, он что-то говорил, но Джон не мог его понять.

Наконец Лиль Андерс наклонился и щелкнул пальцами у Джона перед глазами.

– Ты понимаешь, что происходит, сынок?

– Нет, – сказал Джон. – Я ничего не…

– Не говори ничего, – вмешалась мать, прижав пальцы к его губам. Эмили Шелли, попечитель школьного родительского комитета, воспитатель младшей дружины бойскаутов, мастерица выпекать шоколадное печенье и придумывать костюмы для Хэллоуина, выпрямилась и обратилась к трем мужчинам в комнате: – У вас все?

Они угрожающе уставились на его маленькую маму, особенно Пол Финни. Он и так был мужчина крупный, а злость делала его еще больше.

– Он должен дать показания, – сказал Андерс.

– Нет, – сказала она, эта миниатюрная женщина, которая была его мамой. – Фактически ничего он не должен.

– Это было бы в его интересах.

– Мой сын прошел через очень суровое испытание, – ответила Эмили. – Он нуждается в отдыхе.

Андерс попробовал заговорить непосредственно с Джоном, и даже когда Эмили преградила ему дорогу, он не оставил своих попыток.

– Сынок, ты должен превозмочь себя и рассказать нам, что произошло. Я уверен, что есть какие-то причины, по которым…

– Ему нечего вам сказать! – твердым голос заявила Эмили.

Джон только однажды слышал, чтобы она говорила так, – это было, когда десятилетняя Джойс попробовала пройти по перилам балкона верхнего этажа их дома.

Эмили по очереди посмотрела каждому из мужчин в глаза.

– Прошу вас уйти.

Пол Финни рванулся к Джону, но коп перехватил его.

– Сукин сын! – процедил Пол Финни сквозь зубы. – Ты поджаришься за это на электрическом стуле!

Мистер Финни когда-то был хорошим – по меркам штата – рестлером, и Андерсу с Уоллером пришлось немало потрудиться, чтобы удержать его. В конце концов им пришлось силой увести его из палаты. Через закрытые двери было слышно, как он кричит:

– Ты еще заплатишь за это, долбаный ублюдок!

Когда мама снова повернулась к Джону, ее нижняя губа предательски дрожала. Как это ни странно, но он подумал, что ее расстроили грязные ругательства мистера Финни.

– А где папа? – спросил он. Ричард в их семье всегда брал руководство на себя и улаживал любые неприятности. – Мама? – спросил Джон. – Где он?

Она болезненно сглотнула и, наклонившись, взяла его за руку.

– Послушай меня, – торопливо сказала она. – Они могут в любую минуту вернуться и увезти тебя в тюрьму. У нас совсем немного времени.

– Мама…

– Молчи, – сказала она, сжимая ему руку. – И слушай.

Он кивнул.

– Полиции ничего не говори. Даже не называй своего имени. Не рассказывай им, где был сегодня ночью, не говори, что ел на обед.

– Мама…

– Тише, Джонатан, – сказала она, прижимая палец к его губам. – В тюрьме тоже не говори ни с кем. Там никто не может быть твоим другом. Там каждый думает о себе, и тебе тоже следует делать это. Ничего не говори по телефону, потому что все разговоры записываются. Там везде стукачи.

Стукачи? Где мама услышала это слово? Откуда она может все это знать? Она ведь даже «Коджак» [9]9
  «Коджак» – телевизионный сериал (1973–1978, 1989–1990 г.г.) о работе нью-йоркской полиции.


[Закрыть]не смотрела, потому что считала, что там слишком много жестокости.

– Я хочу, Джон, чтобы ты мне кое-что пообещал, – настойчиво продолжала она. – Обещай мне, что никому не скажешь ни слова, пока не появится тетя Лидия.

Тетя Лидия. Жена Барри. Она была адвокатом.

– Джон? – окликнула она его. – Обещаешь мне? Ни слова! Не говори даже о погоде. Ты понял меня? Это самое главное из того, что я тебе когда-либо говорила сделать, и ты должен послушаться меня. Ни с кем не говори. Ты слышишь меня?

Он тоже начал плакать, потому что она плакала.

– Да, мама.

Дверь открылась, и в палату вернулся Уоллер. Он взглянул на эту сцену – мать и сын, – и Джон увидел, что в нем что-то смягчилось. Когда он обратился к Эмили, голос его звучал почти по-доброму:

– Миссис Шелли, вам нужно отсюда выйти.

Ее рука сжала руку Джона. Она смотрела на него сверху вниз, и в глазах ее стояли слезы. Он почему-то ожидал, что сейчас мама скажет, что любит его, но вместо этого она одними губами беззвучно произнесла:

– Ни с кем.

Не говорить ни с кем.

Андерс подождал, пока Эмили выйдет, после чего полез в карман и вытащил ключи от наручников. Мягкость его испарилась так же внезапно, как и проявилась.

– Слушай меня, маленький ублюдок! – сказал он. – Сейчас ты встанешь, оденешься и заведешь руки за спину. Если я хотя бы на миллисекунду заподозрю неладное, я обрушусь на тебя, как тонна кирпичей. Ты меня понял, грязный убийца, вонючий кусок дерьма?

– Да, – сказал Джон, замирая от страха. – Да, сэр.

Глава 13

15 октября 2005 года

Государственная тюрьма штата «Коустел» была распложена возле реки Саванна в городе под названием Гарден-Сити, штат Джорджия. [10]10
  Коустел ( Coastal) – дословно «Прибрежная», Гарден-Сити (Garden City) – дословно «Город-сад».


[Закрыть]Названия эти, столь привлекательно звучавшие на бумаге, вызывали в воображении причудливый приморский городок с открытки. Тот, кто выбирал место для исправительного учреждения штата, должно быть, решил хорошенько подшутить.

«Коустел» была тюрьмой строгой изоляции, которая открылась всего за несколько лет перед тем, как туда попал Джон; через десять лет его срока она была переоборудована под прием заключенных, совершивших насильственные преступления. В наши дни тюрьма состоит из семи зданий, где имеется двенадцать двухместных камер и двадцать четыре четырехместные. Здесь также есть сорок четыре камеры изоляции, тридцать дисциплинарных камер и пятнадцать камер со специальной защитой заключенных. В здании «L» размещается двести человек, в «N» – еще двести, а «О» и «Q» представляют собой открытые спальные корпуса с койками, как в любой обычной военной казарме. В общей сложности тюрьма эта стала домом для почти тысячи шестисот человек.

Джон не думал, что когда-нибудь по своей воле вернется в «Коустел», тем не менее он отпросился с работы и в шесть часов утра сел в автобус дальнего следования «Грейхаунд». На билет ушел весь остаток телевизорных денег, но это его не очень заботило. Он попытался заснуть, прислонившись головой к окну, но все, что ему удалось, это погрузиться в воспоминания о своей первой поездке сюда, в наручниках и кандалах. Он не мог снова вернуться в тюрьму. Он не мог умереть здесь.

Он взял с собой книгу «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» и в течение всей почти пятичасовой поездки заставлял себя читать ее. Джону постоянно приходилось возвращаться по тексту, потому что мыслями он был далеко.

Как мама каждые две недели ездила сюда, независимо от погоды, в дождь и под солнцем? Неудивительно, что ко времени, когда Эмили добиралась на место, она была совсем вымучена. Неудивительно, что она выглядела такой раздавленной в тот первый раз, когда ей разрешили свидание с ним. Впрочем, она делала это двадцать лет и за все это время пропустила только три визита.

Когда «Грейхаунд» подкатил к тюрьме штата, Тэсс как раз сообщила Энджелу о своем благородном происхождении. Джон заложил страницу автобусным билетом и положил книгу в пластиковый пакет из-под продуктов, который привез с собой.

На досмотре посетителей Джон чуть не сгорел от стыда, когда его обыскивали и допрашивали. Но не потому, что был выше этого, а потому что наконец узнал, через что приходилось пройти его матери всякий раз, когда она приезжала на свидание. Пока они досматривали его пакет для продуктов, вскрывали блок сигарет и пролистывали книгу буквально по странице, он производил вычисления в уме. Она совершила эту поездку более пятисот раз. Как Эмили могла выдержать все это? Как он мог подвергнуть свою мать такому унижению? Неудивительно, что Джойс злилась на него. Джон в этот момент ненавидел себя так, как еще никогда в жизни.

В ожидании, пока назовут его имя, он присел на пластиковый стул. Нога опять начала дергаться, хотя все остальные в комнате выглядели абсолютно спокойными. В основном это были женщины с детьми. Они приехали проведать своих отцов. Мальчик рядом с Джоном держал в руках рисунок самолета, сделанный цветными карандашами. Какая-то девочка плакала, потому что ей не разрешили принести сюда плюшевого медведя. Рентген обнаружил внутри игрушки что-то необычное, а мать не разрешила вспарывать ее.

– Шелли, – сказала женщина в униформе.

Никто из охранников не узнал его, но, учитывая количество заключенных и посетителей, которые проходили здесь каждую неделю, ничего удивительного в этом не было.

– Шелли, – снова повторила она.

Джон встал, прижимая пластиковый пакет к груди.

– Столик три, – кивнув ему, сказала она.

Он положил пакет на резиновую ленту транспортера рентгеновского аппарата, где ее просветили в третий раз, а сам прошел через металлодетектор в комнату для посетителей. Он остановился у края транспортера, глядя на это помещение и стараясь представить его себе глазами матери. В комнате примерно семь на десять метров были расставлены металлические столики, напоминавшие мебель для пикника, которые были прикручены к полу. По одну сторону сидели мужчины, а по другую – их жены, подружки или проститутки, которым эти мужчины заплатили, чтобы те пришли их проведать. Между столиками с визгом и смехом гоняли дети, а через каждые три метра спиной к стене стоял охранник. Повсюду были развешены видеокамеры наблюдения, с молчаливым неодобрением медленно двигавшие объективами из стороны в сторону.

За одним из столиков, за столиком номер три, сидел Бен Карвер. Он был одет в обычную белую рубашку, белые штаны и белые носки. У него была пара подходящих по цвету домашних тапочек, которые ему принесла мать, но Бен редко надевал их вне камеры, потому что боялся испачкать.

У всех в тюрьме была некая своя маска, новый образ, помогавший выжить в этих условиях. Убийцы становились еще более отвратительными, арийцы – более жестокими, гомики – гомиками в еще большей степени, а у полоумных вообще срывало крышу. Бен относился как раз к последней категории, и исполнял он эту роль, как мэтр драматической сцены. Джон не думал, что это было так уж тяжело для него. К тому моменту, когда парни из БРД схватили его, он уже убил шестерых в окрестностях Атланты. Его фишкой было отрезать у своих жертв правый сосок в качестве сувенира. Во время ареста в центральном отделении почты Атланты, где он восемнадцать лет проработал сортировщиком, один из копов переусердствовал и сбил Бена с ног. При этом изо рта у Бена вылетел кусочек мышечной ткани, позднее идентифицированный как правый сосок последней жертвы, – Бен сосал его в качестве спасательного средства, своего рода палочки-выручалочки.

Эта зловещая подробность в сочетании с подходящей фамилией – Карвер [11]11
  Карвер ( Carver) – англ.,резчик; нож для резки мяса.


[Закрыть]– вызвала громкий резонанс в прессе. В отличие от Джона, он попал в выпуски телевизионных новостей и даже получил свое персональное прозвище – Резатель из Атланты. Бену эта кличка никогда особо не нравилась, но потом он вдруг обиделся на Уэйна Уильямса – человека, осужденного по делу об убийствах детей в Атланте, – за то, что тот вытеснил его с первых страниц газет уже через несколько недель после ареста Бена.

– О, мой милый мальчик, – сказал Бен, с тонкой улыбкой глядя на Джона. Губы его были влажными, и посредине, там, где он всегда держал сигарету, на них было видно темное пятно. Точно такая же выеденная никотином отметина, напоминавшая «яблочко» на мишени, была в центре и на его зубах. Одной из первых вещей, которые Бен сразу же заявил Джону, было то, что ему необходимо все время что-то держать во рту для фиксации. «И лучше уж пусть это будут сигареты, чем твой правый сосок, мой милый мальчик». После этого Джон никогда не жаловался на то, что его сокамерник курит.

– Итак, – сказал Бен.

Джон продолжал стоять перед столом, не будучи уверенным, что тот хочет, чтобы он сел.

– Хорошо выглядишь, – сообщил он Бену.

– Разумеется. – Он жеманным жестом пригладил волосы, которых на голове у него практически не было, и подмигнул кому-то за спиной у Джона.

Хотя Бен сидел в камере со специальной защитой от остальных заключенных, в их крыле не было комнат, специально оборудованных для встреч с посетителями, поэтому в тех редких случаях, когда к нему кто-то наведывался, он сидел здесь вместе с обычными обитателями тюрьмы. Любой заключенный из блока для людей с психическими расстройствами третьего уровня во время таких визитов был очень уязвим. Ему оставалось только надеяться, что его друзья по несчастью слишком заняты своими шлюхами или слишком уважают своих жен и подруг, чтобы при них вытащить нож и вспороть ему живот.

– Мне нужно было с тобой повидаться, – сказал Джон.

Бен цыкнул языком, и Джон постарался не думать, что было бы у него во рту сейчас, если бы полицейские в свое время не поймали его.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты больше никогда в жизни не возвращался в эту чертову дыру?

– Я рад тебя видеть, – сказал Джон, и это была чистая правда. С тех пор как вышел отсюда, он не встретил еще ни одного приветливого лица.

– Ладно, – сказал Бен, облизывая губы. – Что ты мне принес?

Джон вытащил из пакета блок «Кэмела» без фильтра.

– О, этого просто не может быть! – Бен прижал блок к груди. – Пожалуйста, присаживайся, мой сладкий! Ты ведь знаешь, я не люблю, когда стоят над душой, даже если при этом открывается такой прекрасный вид на твои яйца.

Джон сел, несколько сбитый с толку речью Бена. Он уже успел забыть, как тот разговаривал с ним, как умудрялся заставить его чувствовать на себе грязь, даже если просто интересовался, который час. Джону пришлось напомнить себе, что это было частью образа жизни Бена, его способом прожить очередной день, чтобы не перерезать себе горло.

– Опра [12]12
  Опра Гэйл Уинфри – известная американская телеведущая, актриса, продюсер, общественный деятель, ведущая ток-шоу «Шоу Опры Уинфри».


[Закрыть]сегодня выступает со своим любимым занятием, – доверительно сообщил Бен.

Шоу Опры было единственной программой, смотреть которую соглашался весь блок без исключений.

– Я уверен, что это будет хорошая передача, – сказал Джон.

Он замолчал, потому что в этот момент к их столику подошел охранник и ненадолго задержался там, прежде чем идти дальше.

– Слушай, – сказал Бен, – ты прекрасно знаешь, что я не могу надолго оставаться без никотина. Так что ты хочешь за это?

Джон наклонился поближе, оставив руки на столе, чтобы охраннику было видно, что он не делает ничего запрещенного.

– У меня проблема.

– Я так и думал.

Охранник двинулся вперед. Джон с трудом подавил желание обернуться через плечо. За ситуацией позади него следил Бен, в то время как Джон не спускал глаз с тех, кто был за спиной у Бена.

– Драгоценный мой, – сказал Бен, – давай не забывать, что здесь даже у стен есть уши.

Скорее, у этих столов. Джон не знал, правда это или нет, но все в тюрьме верили, что в комнате для посетителей полно «жучков» – некоторые вмонтированы под столами, другие вставлены в люминесцентные светильники над головой. Камеры видеонаблюдения были видны достаточно хорошо: они сканировали комнату из стороны в сторону, время от времени задерживаясь на отдельных подозрительных посетителях, чтобы увеличить изображение. Здесь не доверяли даже священникам.

Тихим голосом Джон рассказал Бену о телевизоре, о справке о кредитоспособности, о почте. Он рассказал ему также о человеке с зонтиком, умышленно не назвав его имени, потому что, кто его знает, насколько достоверны слухи.

Когда он закончил, Бен сказал:

– Понятно.

Джон откинулся назад.

– Что мне делать?

Бен плотно сжал пухлые губы и задумчиво приложил палец к черному ожогу на верхней.

– Это, любовь моя, вопрос непростой.

– Он напаривает меня на чем-то, – сказал Джон, а потом неуверенно добавил: – Верно?

– Да, конечно, – согласился Бен. – Другого объяснения быть не может. В принципе.

– Он использует меня для прикрытия.

– Он подставляет тебя, любовь моя.

Джон покачал головой и снова наклонился вперед.

– Но это лишено всякого смысла. Все началось еще шесть лет назад. А шесть лет назад я находился здесь. У меня железобетонное алиби.

– Верно, верно, – согласился Бен и снова приложил палец к верхней губе. – А он знал, что ты вышел?

Джон пожал плечами.

– Он мог это выяснить.

– Но он знал об этом? – спросил Бен. – Должен тебе сказать, дорогой мой, что даже для меня оказалось сюрпризом, что ты так убедительно говорил на совете по досрочному освобождению. Прямо-таки чудеса красноречия.

Джон кивнул. Он удивил этим даже самого себя.

– Давай рассуждать, опираясь на допущения типа «что, если», – предложил Бен. – Что, если твой друг решил, что ты заживо сгнил здесь, в нашем маленьком домике для засранцев?

– Допустим.

– Что, если он вдруг, к своему удивлению, обнаруживает, что наш малыш вышел на свободу?

– И что дальше?

– Что, если он почувствовал угрозу в твоем возвращении? – Бен подался вперед. – У него же, очевидно, что-то там крутится.

– Да, – согласился Джон.

– И ему не захочется, чтобы что-то помешало его небольшому левому дельцу, правильно?

– Правильно.

– Ну и что же он сделает?

Оба замолчали, пытаясь продумать этот следующий шаг.

– Я не знаю, – расстроенно признался Джон. – Мне необходимо его найти.

– Ты уже перепробовал все пути, лежавшие на поверхности?

– Да.

Он проверил телефонную книгу, но этого парня там не было. Он даже попытался воспользоваться компьютером в библиотеке, чувствуя себя полным идиотом, пока пробовал следовать письменным инструкциям по поводу поиска в Интернете. Ничего.

– Я должен выяснить, что он собирается делать, – сказал он.

Бен крутил в руках блок сигарет, ковыряя пальцем его край.

Джон понимал, что ему не терпелось поскорее закончить с этим.

– Я, конечно, мог бы воспользоваться своими связями из прошлой жизни, чтобы достать тебе действующий адрес этого парня.

– У тебя есть еще свои люди?

Джон был удивлен, что Бен признался в этом там, где их могли слышать. Во время судебного процесса над Беном были некие «источники, близкие к расследованию», утверждавшие, что он использовал внутренние каналы пересылки корреспонденции почтового ведомства, чтобы отправлять кое-что из своих сувениров кому-то из приятелей-фетишистов.

Бен расплылся в широкой улыбке.

– «Сквозь дождь, снег и слякоть»… [13]13
  «Сквозь дождь, снег и слякоть» – девиз почтового ведомства США.


[Закрыть]Но ты должен предоставить необходимую мне информацию.

Имя. Ему нужно имя. Джон огляделся по сторонам, открыл рот, но…

– Тс-с… – предупредительно прошипел Бен.

К ним подошел другой охранник и остановился прямо напротив их столика. Оба снова замолчали, и Джон уставился на свои руки, размышляя, насколько разумно было приехать сюда. Но с кем еще он мог бы поговорить? Впутывать в это дело Джойс он не хотел. Единственные люди, с которыми он был знаком, – осужденные преступники и шлюхи.

Охранник пошел дальше, и Джон нахмурился. Этот человек был Джону во многих отношениях как отец. Как это могло произойти? Как мог тот, в ком столько зла и ни малейших поползновений к раскаянию, как он мог оказаться его другом?

Просто Бен считал, что они с Джоном – два сапога пара, другого объяснения быть не могло.

– Вот что я тебе скажу… – начал Бен. – У меня есть машина.

– Что?

– Она стоит в доме моей матери. Я позвоню ей сегодня и скажу, что мой приятель на время ее позаимствует.

В таких вещах Бен был умнее его. Джон собирался двигаться шаг за шагом, не продумывая все до конца. Ну и что, если у него будет адрес этого парня? Не станет же он, в самом деле, следовать за ним на автобусе МАРТА.

– А она еще на ходу? – спросил Джон.

– Мама каждое воскресенье ездит на ней в церковь, но сейчас ее возит туда друг, мистер Пропсон, – сказал Бен. – Бьюла Карвер. Должен сказать, что в телефонной книге она одна такая. Она отдаст тебе ключи, но не говори ей, откуда ты меня знаешь.

– Ты сидишь в тюрьме уже почти тридцать лет. Неужели ты думаешь, что она сама не догадается?

– Я три года держал в холодильнике мужские соски и говорил ей, что это гомеопатическое средство от облысения. Что ты на это скажешь?

Джон вынужден был согласиться.

– О’кей. – Глаза Бена стрельнули куда-то через плечо Джона, и он заговорил скороговоркой, на время прекратив притворяться. – Ты должен проследить за ним, – сказал он. – Следуй за этим человеком и выясни, что он делает и куда ходит. У всего, что происходит, есть свои причины. У всего. – К ним направился следующий охранник, и Бен встал. – А теперь ступай, любовь моя, и еще раз спасибо за твой очаровательный подарок. – Он похлопал рукой по блоку сигарет.

Джон тоже поднялся.

– Бен…

– Иди, – настойчиво повторил тот и обнял его за плечи.

Охранники дружно двинулись в их сторону – физические контакты с посетителями были строго запрещены, – но Бен продолжал крепко держать его, уткнувшись губами куда-то под ухо Джону. Он хихикал, словно гиена, когда они отрывали его, но при этом не выпустил блок сигарет из рук.

– До свидания, мой сладкий мальчик! – крикнул Бен, когда его уже волокли к выходу.

Джон помахал рукой в ответ, с трудом подавив желание срочно вытереть с себя слюну Бена.

Примерно лет через пять заключения Джон как-то спросил у Бена, почему он, как более старший, никогда не приставал к нему и не пытался с ним ничего сделать в камере. К этому моменту Джон уже стал намного крупнее. Как и предсказывала мать, он в конце концов «пошел в кость», руки и ноги его стали большими и сильными. Благодаря занятиям в спортзале, его тело обросло мышцами, а волос на нем хватило бы, чтобы согреть белого медведя за Полярным кругом.

Бен тогда пожал плечами.

– Не нужно гадить там, где ешь.

– Нет, – настаивал Джон, не давая ему уйти от ответа с помощью столь саркастического заявления. – Скажи мне. Я хочу знать.

Бен разгадывал кроссворд и поначалу был раздосадован, но, увидев, что Джон говорит серьезно, отложил его в сторону.

– В этом нет никакого спортивного интереса, – наконец сказал Бен. – Я люблю соблазн-шоу, мой мальчик. Я – актер на сцене, а ты… – Он улыбнулся своей влажной улыбкой. – А ты – деревенщина.

Впрочем, тогда эта «деревенщина» не ударила в грязь лицом. Через мгновение Джон притянул Бена к себе, нос к носу, и получил возможность высказать все, что о нем думает.