Текст книги "Один из нас – следующий"

Автор книги: Карен Макманус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 2. Фиби

Вторник, 18 февраля

Конечно, я понимаю, что мама не играет в куклы. Но сейчас утро, я еще толком не проснулась и не успела надеть контактные линзы. Поэтому, вместо того чтобы сощуриться, я наклоняюсь над кухонным столом и спрашиваю:

– Что это у нас за игрушки?

– Фигурки на свадебный торт, – отвечает мама, забирая одну из кукол у моего двенадцатилетнего брата Оуэна.

Я подношу ее поближе к глазам. Ого! Невеста, вся в белом, обхватила ногами талию жениха. А сколько вожделения некий непризнанный художник умудрился запечатлеть на лицах крошечных фигурок!

– Классно! – Как я сразу не догадалась, что все это свадебные аксессуары! На прошлой неделе наша кухня была завалена образцами приглашений, а до того авторскими цветочными композициями, которые обычно ставятся в центре стола.

– В коллекции всего одна в таком духе, – говорит мама, как бы оправдываясь. – Я считаю, нужно ориентироваться на вкусы потребителей, а вкусы бывают разные. Можешь положить фигурку обратно? – Она кивком показывает на картонную коробку, наполненную обрезками застывшей монтажной пены.

Я опускаю сладкую парочку внутрь, затем беру из шкафчика возле раковины стакан, наливаю воды из крана и с жадностью выпиваю.

– А что, люди до сих пор ставят такое на торты?

– Это образцы, из «Голден рингс», – говорит мама. С тех пор как она начала работать в агентстве по организации свадеб, коробки с подобным барахлом появляются в нашей квартире каждые несколько недель. Мама делает фото, отмечает, что ей нравится, а затем снова упаковывает и отправляет своим коллегам. – Некоторые из них просто прелесть! – Она показывает другую фигурку – силуэты жениха и невесты, кружащихся в вальсе. – Как тебе?

Я достаю две последние вафли из открытой пачки «Эгго» и запихиваю в тостер.

– По-моему, такие штуки не в стиле Эштон и Эли. Они смотрят на жизнь проще.

– Порой некоторые не знают, чего хотят, пока сами не увидят, – настаивает мама. – Моя работа отчасти в том и заключается, чтобы открыть людям глаза, убедить попробовать что-то новое.

Бедная Эштон!.. Мы познакомились со старшей сестрой Эдди прошлым летом, когда переехали сюда. Эштон – просто золотая соседка: всегда подскажет, какую готовую еду выбрать, какая стиральная машина не глотает монетки, а еще она приносит нам билеты на концерты – работает художником-оформителем в Калифорнийском центре искусств. Эштон понятия не имеет, на что подписалась, согласившись помочь маме подзаработать на оказании дополнительных услуг. Всего-то добавить «несколько деталей» для ее будущей свадьбы с Эли Кляйнфельтером!

Мама несколько увлеклась и вышла за рамки. Ей хочется произвести хорошее впечатление, тем более что Эли стал популярной в городе фигурой. Он тот самый адвокат, который защищал Нейта Маколи, ложно обвиненного в убийстве Саймона Келлехера, и теперь частенько дает интервью в связи с тем или иным громким делом. Пресса ухватилась за тот факт, что Эли женится на сестре девушки из знаменитой Четверки, и много пишет о его предстоящей свадьбе. Для мамы это означает бесплатную рекламу, включая упоминание в «Сан-Диего трибюн» и расширенную публикацию в декабрьском номере «Бэйвью блейд», которая после разоблачения Саймона превратилась в рассадник сплетен. Разумеется, там подали информацию под максимально драматичным заголовком: «После невосполнимой потери вдова занялась развлекательным бизнесом».

А ведь нам и без их напоминаний приходится несладко!

Тем не менее мама уже вложила в подготовку к свадьбе больше энергии, чем во все остальные проекты, которыми занималась в последние годы, и я должна быть благодарна Эштон и Эли за их безграничное терпение.

– У тебя завтрак горит, – невозмутимо объявляет Оуэн с набитым ртом.

– Черт! – Я выхватываю вафли и вскрикиваю от боли, коснувшись пальцами горячего металла. – Мам, может, все-таки купим новый тостер? Этот уже совсем не годен. Раскаляется докрасна за полминуты.

Мама сдвигает брови и принимает озабоченный вид – как всегда, стоит кому-то из нас упомянуть о денежных расходах.

– Знаю. Но может, сначала попробовать почистить старый? Представляете, сколько хлебных крошек скопилось внутри за десять лет?

– Я почищу, – вызывается Оуэн, поправляя очки. – А если не поможет, разберу на части. Клянусь, я сумею!

Я рассеянно улыбаюсь ему.

– Не сомневаюсь, умник. Как я раньше не догадалась тебя попросить?

– Оуэн, я не хочу, чтобы ты играл с электричеством, – протестует мама.

– Я не собираюсь играть! – обижается брат.

Хлопает дверь; моя старшая сестра Эмма выплывает из нашей комнаты и направляется в кухню. Вот к чему я никогда не привыкну в этой квартире: здесь один-единственный этаж, и всегда знаешь, кто где в данный момент находится. Не то что в нашем прежнем доме – у каждого была отдельная спальня, а еще общая гостиная, и кабинет, который в конце концов превратился в игровую комнату для Оуэна, и папина мастерская на цокольном этаже…

Плюс к тому у нас был папа.

Эмма натыкается взглядом на пластиковые фигурки в свадебных нарядах, загромоздивших кухонный стол.

– Люди до сих пор ставят такое на торты?

– Твоя сестра задала тот же вопрос, – говорит мама. Она постоянно выискивает в нас с Эммой похожие черты, будто каждое лишнее напоминание каким-то образом вернет нам былые сестринские чувства.

Эмма бормочет что-то и подходит ближе, но я сижу, по-прежнему уставившись на свой завтрак.

– Ты могла бы пропустить меня? – вежливо спрашивает она. – Мне нужен блендер.

Я сдвигаюсь в сторону. Оуэн выхватывает со стола фигурку невесты с ярко-рыжими волосами.

– Эмма, смотри, вылитая ты!

У всех нас рыжие волосы, но в разных оттенках: у Эммы золотисто-каштановые, у меня бронзовые с медным отливом, а Оуэн – рыжеватый блондин. Но вот уж кто действительно выделялся в толпе своей шевелюрой апельсинового цвета, так это наш отец. В старших классах у него даже было прозвище Чито. Как-то мы вместе пошли в фуд-корт в нашем молле, и отец отлучился в туалет, а когда вернулся, то обнаружил, что пожилая пара с подозрением изучает мою темноволосую смуглую маму и ее троих рыжих и светлокожих детей. Папа положил маме руки на плечи и объявил, широко улыбаясь:

– Видите? Мы одна семья!

А кто мы теперь, спустя три года после его смерти? Каждый сам по себе.

Если меня спросить, в какое время дня моя сестра чаще всего не в духе, я бы затруднилась ответить. С недавних пор Эмма вообще мало чему радуется. Однако по утрам мы подвозим в школу мою подругу Джулс, и эти четверть часа однозначно попадают в первую тройку.

– Я в шоке! – Джулс, запыхавшись, забирается на заднее сиденье нашей старенькой «Короллы» и сбрасывает рюкзак. Я поворачиваюсь к ней, и подруга срывает солнечные очки, устремив на меня полный презрения взгляд. – Фиби, это некрасиво!

– Что? Почему? – недоуменно спрашиваю я и начинаю ерзать на сиденье, поправляя перекосившуюся юбку. Годы проб и ошибок не прошли даром – я наконец подобрала для себя гардероб, наиболее подходящий для фигуры: короткая пышная юбка, желательно с ярким крупным рисунком; топ насыщенного цвета с V-образным вырезом или с глубоким декольте; ботильоны на наборном каблуке.

– Пристегнись, пожалуйста, – напоминает Эмма.

Джулс защелкивает ремень, по-прежнему свирепо глядя на меня.

– Сама знаешь.

– Понятия не имею.

Эмма отъезжает от бордюра. Джулс живет в довольно скромном разноуровневом доме, всего в одном квартале от нашего старого жилища. Наши прежние соседи, по большому счету, не из самых состоятельных жителей Бэйвью, однако молодожены, которым мама продала дом, были в восторге от того, что именно здесь начнут совместную жизнь.

Джулс трагически широко распахивает зеленые глаза, особенно выразительные на фоне ее смуглой кожи и темных волос.

– Нейт Маколи был вчера в «Контиго», а ты мне даже сообщения не послала!

– Ах, вот ты о чем… – Я включаю радио погромче, и мою невнятную реплику заглушает последний хит Тейлор Свифт.

Джулс всегда питала слабость к Нейту – она вообще имеет привычку западать на красивых хулиганистых парней, – однако никогда не рассматривала его как потенциального бойфренда, пока с ним не начала встречаться Бронвин Рохас. Теперь она, как стервятник, нарезает круги над Нейтом, а у меня возник «конфликт лояльности», потому что с самого начала работы в кафе я подружилась с Эдди, которая, само собой, состоит в команде Бронвин.

– Он никогда нигде не тусуется, – стонет Джулс. – Черт, я такую возможность упустила!.. И ты еще называешься подругой, Фиби-Джиби! Это нечестно! – Она достает блеск для губ с винным оттенком и подается вперед, чтобы лучше рассмотреть себя в зеркале заднего вида. – Ты его видела. Как считаешь, у них с Бронвин все?

– Похоже на то. А вообще трудно сказать. Он ни с кем толком не общался, кроме Мейв и Эдди. В основном с Эдди.

Джулс поджимает губы с выражением легкой паники.

– Ужас! Ты думаешь, они теперь пара?

– Нет. Быть того не может. Они просто друзья. Джулс, не каждая девчонка считает Нейта неотразимым.

Подруга опускает блеск для губ в сумку и со вздохом поворачивается к окну.

– Ты-то откуда знаешь? Он такой горячий, я просто умираю.

Эмма останавливается на светофоре, трет глаза и протягивает руку к радиоприемнику.

– Я убавлю громкость. Голова раскалывается.

– Плохо себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Просто устала. Вчера допоздна занималась репетиторством с Шоном Мердоком.

– Неудивительно, – говорю я себе под нос. Если задаться целью найти представителей разумной жизни в предпоследнем классе «Бэйвью-Хай», Шона Мердока среди них не окажется. Зато у его родителей есть деньги, и они охотно платят Эмме за услуги репетитора – а вдруг ее трудолюбие или отличные оценки каким-то образом передадутся Шону?

– Эмма, а может, и мне нанять тебя? – размышляет Джулс. – С химией в этом семестре полный завал. Что делать, ума не приложу. Разве что украсть результаты тестов, как Бронвин Рохас.

– Бронвин пришлось все пересдавать, – напоминаю я.

– Не защищай ее! – Джулс, надув губы, пинает ногой мое сиденье. – Она разрушила мою любовь.

– Если ты серьезно насчет репетиторства, у меня в расписании есть окно в эти выходные, – предлагает Эмма.

– Химия в выходные? – с возмущением восклицает Джулс. – Нет уж, спасибо.

– Как скажешь, – выдыхает сестра с некоторым облегчением, будто ничего другого от Джулс и не ожидала. – Мое дело предложить.

Эмма всего на год старше меня и Джулс, но часто кажется ближе по возрасту к Эштон Прентис, чем к нам. Сестре никто не даст ее семнадцати лет; Эмма ведет себя так, будто ей двадцать пять и она учится не в выпускном классе, а готовится получать диплом магистра. Даже сейчас, когда заявления о приеме в колледж отправлены и остается лишь ждать ответа, не может расслабиться.

Остаток пути мы молчим. Едва Эмма сворачивает на парковку, на мой телефон приходит сообщение: Встретимся под трибунами?

Нет. Я опаздываю! И хотя мозг напоминает, что в этом месяце я получила два последних предупреждения, пальцы все равно печатают: ОК. Я засовываю телефон в карман и толкаю пассажирскую дверь еще до остановки машины. Сестра удивленно приподнимает брови.

– Мне нужно заскочить на футбольное поле.

Я закидываю рюкзак на плечо, не отпуская ручку двери.

– Зачем? Тебе нельзя больше опаздывать, – говорит Эмма, прищурив светло-карие глаза. Такие же, как у папы. Наряду с рыжими волосами это единственное, что у нас с ней общее. Сестра высокая и худая, а я маленькая и с пышными формами. У нее прямые волосы до плеч, у меня длинные и вьющиеся. На солнце она покрывается веснушками, а я – ровным загаром. Однако сейчас, в феврале, у обеих бледная кожа; я чувствую, как невольно краснею, и опускаю голову.

– Э-э… насчет домашнего задания…

Джулс выходит из машины и хихикает.

– Теперь это так называется?

Я разворачиваюсь на каблуках и поспешно ретируюсь, спиной чувствуя осуждающий взгляд сестры – словно тяжелая накидка повисла на плечах. Эмма всегда считалась серьезнее меня. Мы были с ней так близки, что даже приучились вести разговоры без слов. Мама в шутку называла нас телепатками. Мы знали друг друга настолько хорошо, что могли читать мысли по выражению лица.

Несмотря на разницу в возрасте, с Оуэном мы тоже были близки. Папа часто называл нас троих «Амиго». На всех детских фото Амиго позировали одинаково: Оуэн в центре, а мы с Эммой по бокам от него, сцепив руки и широко улыбаясь. Как неразлучная троица! Тогда я верила, что мы и правда неразлучны. В голову не приходило, что только папа был связующим звеном.

Мы начали отдаляться друг от друга постепенно, и поначалу я ничего не заметила. Первой откололась Эмма, зарывшись с головой в учебу. «У нее свой способ переживать», – говорила мама, и я не трогала сестру, хотя мне-то хотелось переживать вместе! Пришлось искать замену – удариться в общественные дела и проводить больше времени вне дома, особенно когда мной начали интересоваться молодые люди, в то время как Оуэн нашел утешение в видеоиграх и ушел в мир фантазий. На фото с прошлого Рождества мы стоим втроем под елкой с натянутыми улыбками, выстроившись по росту и вытянув руки по швам. Представляю, как огорчился бы папа.

А еще больше он огорчился бы, узнав, что случилось после, на вечеринке у Джулс. Вести себя со старшей сестрой как чужой человек – одно дело, а натворить то, что натворила я… совсем другое. И если раньше я чувствовала тягостное одиночество, когда думала об Эмме, то теперь лишь вину. А еще облегчение – от того, что она больше не способна читать мои мысли по лицу.

– Привет! – Погрузившись в размышления, я не замечаю, что иду прямо навстречу столбу – еще немного, и могла бы лоб расшибить, но меня вовремя останавливают. А затем хватают и резко тянут вперед, так что телефон вываливается из кармана и с глухим стуком падает в траву.

– Черт… – начинаю я.

Брэндон Уэбер впивается губами в мои и не дает произнести больше ни слова. Я двигаю плечами из стороны в сторону, пока рюкзак не оказывается на земле рядом с телефоном. Брэндон выдергивает мою блузку из-под пояса юбки, и поскольку на сто процентов ясно, зачем мы встретились, я в процессе помогаю ему.

Брэндон скользит ладонями вверх по моей обнаженной коже и забирается под бюстгальтер.

– Ты такая сексуальная…

Он тоже. Брэндон – куортербек футбольной команды; газетенка «Бэйвью блейд» любит называть его «новый Купер Клей». Играет достаточно сильно, и колледжи уже положили на него глаз. Однако, по-моему, сравнение неуместное. Во-первых, Купер – игрок более высокого уровня, а во-вторых, парень что надо. А Брэндон, по правде говоря, тот еще типчик.

Хотя целоваться умеет. Стоит ему прижать меня к столбу, как все напряжение исчезает и по телу от предвкушения удовольствия пробегают искры. Я обнимаю его за шею одной рукой, пытаясь заставить наклониться ближе ко мне, а другой тереблю ремень джинсов. Но тут нога на что-то наталкивается, и рингтон текстового сообщения возвращает меня к реальности.

– Мой телефон… – Я отстраняюсь от Брэндона. – Мы его сейчас раздавим.

– Я тебе новый куплю. – Он касается языком моего уха, что мне категорически не нравится. И почему парни вбили себе в голову, что это возбуждает? Я начинаю вырываться; Брэндон нехотя отпускает меня. Тут и из его кармана раздается позвякивание, и я замечаю, что джинсы моего бойфренда выпячиваются спереди. Я поднимаю телефон, с усмешкой спрашивая:

– Это сообщение или ты так рад меня видеть? – Затем снимаю блокировку экрана… и воздух выходит у меня из легких. – Это что, шутка? Опять?

– Ты о чем? – Брэндон лезет в карман.

– Сообщение с неизвестного номера. И знаешь, что пишут? – Я читаю с выражением: – «Вы тоже соскучились по блогу Саймона «Про Это»? Как я вас понимаю! Начнем новую игру?» Не могу поверить, чтобы кто-то запустил эту хрень после предупреждения директора Гупты!

Брэндон пробегает глазами по экрану своего телефона.

– У меня то же самое. Видишь ссылку?

– Ага. Не открывай! Вдруг там вирус или…

– Поздно, – смеется Брэндон. Он читает, прищурившись, а я рассматриваю его, глядя снизу вверх: рост больше шести футов, русые волосы, глаза голубые с зеленоватым отливом, а губы… м-м… настолько полные, что за них любая девушка убить может. Он фантастически красив, кажется – возьмет и исчезнет в любой момент, улетит с дуновением ветра… И он знает об этом, как никто другой. – Ни фига себе, тут целый трактат.

– Дай взгляну. – Я выхватываю у него телефон. На своем я эту ссылку открывать не намерена. Поворачиваю экран от солнца, чтобы лучше разглядеть. Вебсайт – убогая копия «Про Это», с похожим логотипом. Ниже большой текст:

Внимание, «Бэйвью-Хай»! Сначала я объясню вам правила. Наша игра называется «Правда или Вызов». Я отправляю приглашение одному из вас – и если это ты, НИКОМУ не рассказывай! В игре должен быть элемент неожиданности. Не надо спойлерить – это меня огорчает. А когда я огорчаюсь, добра не ждите. Итак, у тебя есть 24 часа, чтобы сделать выбор. Если ты выбираешь Правду, я раскрываю один из твоих секретов. Если принимаешь Вызов, я даю тебе задание. В любом случае мы немного развлечемся и внесем разнообразие в наше унылое существование.

Брэндон приглаживает свои шикарные густые волосы.

– Твое, может, и унылое. А за нас не решай, лузер.

Я хмурюсь.

– Как думаешь, он разослал это каждому? Все будут молчать, если не хотят лишиться телефонов. – Прошлой осенью директор Гупта прикрыла последний сайт-двойник и объявила, что отныне вводится политика нулевой толерантности: если она увидит хоть один намек на очередной блог «Про Это», навсегда запретит пользование телефонами в школе. И любой, кто попадется, будет исключен.

С того момента мы стали образцовыми гражданами – по крайней мере, больше не распространяем сплетни в онлайне. Ведь никто и помыслить не может, как обойтись в школе без телефона хотя бы один день – не говоря уж про годы!

– Да наплевать. Этим секретам сто лет в обед, – небрежно бросает Брэндон и кладет трубку в карман. Затем обнимает меня за талию и привлекает к себе. – Так на чем мы остановились?

Ответить я не успеваю. Мой телефон, прижатый к груди Брэндона, издает рингтон. Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на экран. Снова сообщение от неизвестного абонента. Хотя из кармана Брэндона не доносится ни звука.

Фиби Лоутон, ты первая! Выбор за тобой: или я раскрываю Правду, или ты принимаешь Вызов.

Глава 3. Нокс

Среда, 19 февраля

Я смотрю на стойки с одеждой в отделе распродаж с экзистенциальным ужасом. Ненавижу торговые центры. Слишком светло, слишком шумно, слишком много никому не нужного барахла. Когда приходится здесь бывать, я начинаю думать, что культура потребления есть не что иное, как затяжное помрачение рассудка, убивающее планету, и вообще все мы рано или поздно умрем. А пока что залпом допиваю свой кофе со льдом за шесть долларов, потому что я и сам добровольный участник этого фарса, и как раз подходит моя очередь.

– С вас сорок два шестьдесят, молодой человек, – говорит женщина за кассой.

Я покупаю новый кошелек для мамы. Надеюсь, ей понравится. Потому что хотя я и получил исчерпывающие письменные указания, но так и не могу понять, чем эта вещица отличается от десятка других подобных черных кошельков. Я слишком долго выбирал. и теперь опаздываю на работу.

Впрочем, наверное, это не имеет значения, поскольку я работаю в качестве стажера у Эли Кляйнфельтера бесплатно. По правде говоря, Эли меня обычно и вовсе не замечает. Тем не менее я ускоряю шаг. За зданием молла тротуар постепенно сужается и, наконец, совсем сходит на нет. Я воровато озираюсь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, и подхожу ближе к хилому забору из металлической сетки, окружающему заброшенную стройплощадку.

Здесь планировали возвести новый подземный гараж, для чего потребовалось частично срыть холм позади молла, но фирма-подрядчик обанкротилась вскоре после начала работ. Несколько других строительных компаний, включая фирму моего отца, претендуют на то, чтобы перехватить подряд. А пока недострой перекрывает путь от молла к «Бэйвью-центру», и люди вынуждены огибать здание и в обход добираться до главной улицы, а это занимает в десять раз больше времени.

Впрочем, никому не возбраняется последовать моему примеру.

Я пролезаю через огромную дыру в заборе, миную ряд оранжево-белых цилиндров ограждения и вот уже смотрю сверху вниз на частично построенный гараж и то, что должно было стать его крышей. Временным покрытием служит плотный тарпаулин, и лишь с одной стороны гаража сделан настил из досок, к которому приставлены металлические лестницы, ведущие к еще не срытой части холма.

Не знаю, кому в «Бэйвью-Хай» первому пришла в голову светлая мысль совершить прыжок на настил с высоты в пять футов, но теперь короткий путь от молла в центр известен всем. Я прекрасно понимаю, что отец убил бы меня за такое. Однако сейчас его здесь нет. А если бы даже и был, разницы никакой. Он обращает на меня не больше внимания, чем Эли Кляйнфельтер. Так что я крепко обхватываю один из цилиндров и смотрю вниз.

Не то чтобы я боюсь высоты. Скорее предпочитаю чувствовать под ногами надежную опору. Прошлым летом я играл Питера Пэна в театрализованном представлении и не на шутку перепугался, когда потребовалось кружить над сценой на перекинутом через блок канате. Тогда меня едва смогли поднять на два фута. «Ты не летаешь, Нокс, ты в лучшем случае перебираешь ногами», – ворчал режиссер всякий раз, когда я прошмыгивал мимо.

Не отрицаю, я боюсь высоты. Но пытаюсь преодолеть себя. Смотрю на доски, и кажется, что до них футов двадцать. Может, кто-то опустил крышу пониже?

– Сегодня замечательный день, чтобы умереть. Для любого, кроме меня, – шепчу я слова прославленного охотника за сокровищами Дакса Рипера из «Баунти уорс». Да уж, единственный способ добавить пафоса своему жалкому мандражу – это цитировать персонажа видеоигры.

Нет, не могу. На настоящий прыжок я не отважусь. Сажусь на край, зажмуриваю глаза, отталкиваюсь и трусливо соскальзываю вниз. Приземление выходит крайне неуклюжим. Я спотыкаюсь о неровный настил и чуть не падаю. Спортсмен из меня неважный.

Ковыляю к лестницам и спускаюсь вниз. Ступени угрожающе лязгают под каждым моим шагом. И лишь почувствовав под ногами твердую землю, я с облегчением выдыхаю. Осталось пройти вдоль склона холма к забору, через который раньше приходилось перелезать, пока кто-то не догадался сделать пролом. Протиснувшись в узкую щель, я попадаю в небольшой скверик. Автобус номер одиннадцать уже стоит напротив мэрии с работающим мотором. Я рысью перебегаю улицу и успеваю запрыгнуть в него в последний момент.

Уф, целую минуту сэкономил! Может, все-таки успею на работу вовремя. Я оплачиваю проезд, сажусь на одно из последних свободных мест и достаю из кармана телефон.

В этот момент рядом кто-то фыркает:

– У вас теперь эти штуки прямо из рук растут, что ли? Мой внук такой же. В прошлый раз обедали вместе, я ему говорю – положи ты свою игрушку, хоть поешь спокойно. А он как завопит – можно было подумать, я над ним издеваюсь, причем с особой жестокостью!

Я оборачиваюсь и вижу пару выцветших голубых глаз за бифокальными стеклами. Ну вот, опять! Как всегда: сто́ит в любом общественном месте какой-нибудь старухе оказаться рядом, так она немедленно заводит со мной разговор. Мейв даже название придумала: «Фактор приятного молодого человека». «У тебя лицо соответствующее. Они считают, что ты не в состоянии нагрубить».

А я окрестил это «проклятием Нокса Майерса»: для бабушек старше восьмидесяти неотразимый, для девушек моего возраста невидимый. Когда мы смотрели в кафе «Контиго» открытие сезона в Фуллертоне, Фиби Лоутон буквально споткнулась об меня, бросившись к явившемуся прямо перед закрытием Брэндону Уэберу.

Я продолжаю копаться в телефоне, притворяясь, будто ничего не слышу. Брэндон обычно поступает именно так. «Что сделал бы Брэндон» – еще одна жуткая мантра на всю мою оставшуюся жизнь, потому что Брэндон – паразит, пустое место, который прет по жизни благодаря своим красивым волосам, идеальным чертам лица и умению лихо подавать крученый мяч. Вот он добьется всего, чего хочет, и никогда не позволит старухам в автобусе втягивать себя в разговоры на щекотливые темы.

Ладно. Избирательная потеря слуха на ближайшие пятнадцать минут – вот что меня спасет. Однако неожиданно для себя я заявляю:

– Этому явлению уже и название подобрали. Номофобия. Страх остаться без телефона.

– Неужели? – переспрашивает старуха.

Что ж, я опять это сделал. И врата разверзаются. За недолгую поездку я узнаю все о шести внуках старушенции и подробностях ее операции по замене тазобедренного сустава. И только выйдя из автобуса в квартале от офиса Эли, заглядываю наконец в телефон, чтобы получить самую насущную на текущий момент информацию – то есть проверить, не появилось ли новое сообщение от инкогнито, который вчера разослал всем правила игры «Правда или Вызов».

По правде говоря, глаза б мои на них не смотрели. И наверное, все в «Бэйвью-Хай» со мной согласятся. Но что делать? Мы патологически очарованы подобными вещами. После того что случилось с Саймоном, нездоровое любопытство внедрилось в наше коллективное ДНК. Вот и вчера вечером на репетиции – вместо того чтобы определяться с трактовкой ролей, мы отвлекались, стараясь вычислить инкогнито.

Хотя все это вполне может оказаться шуткой. В четыре часа, когда я толкаю дверь здания, в котором находится офис «Пока Не Будет Доказано», срок отправки ответа первого игрока, кем бы он ни был, давно истек, однако последний эпигон Саймона хранит молчание.

Я прохожу мимо кафе в вестибюле и на лифте поднимаюсь на третий этаж. «Пока Не Будет Доказано» располагается в дальнем конце узкого коридора, рядом со входом в клинику восстановления волос, которая воняет химией на весь холл. Оттуда как раз выходит соответствующий субъект – по лысине хаотично раскиданы жидкие пучки волос – и проскальзывает мимо, опустив взгляд, будто его застукали за покупкой порно.

Я распахиваю дверь в офис и попадаю в гудящий улей – слишком много людей работают в небольшом помещении, и все они говорят одновременно.

– Сколько приговоров вынесено?

– Нам известно о двенадцати, скорее всего больше.

– Кто-нибудь перезвонил на Седьмой канал?

– Через полтора года освободили, а затем снова взяли.

– Нокс! – Ко мне подлетает Сандип Гхаи, выпускник Гарварда, работающий у Эли с прошлой осени. В руках у него целая кипа красных папок – только нос торчит. – На ловца и зверь! Нужно заполнить и подготовить к отправке сорок писем для работодателей. Сегодня. Образец в верхней папке, список адресов там же. Успеешь к пятичасовой почте?

– Сорок? – Я принимаю у него кипу, округлив глаза. «Пока Не Будет Доказано» не только защищает тех, кого Эли и его сотрудники посчитали несправедливо обвиненными, им еще и помогают найти работу после освобождения. Время от времени мне приходится рассылать массу резюме и сопроводительных писем, рассказывающих о том, какую пользу бизнесу принесет наем реабилитантов, как их называет Эли. Впрочем, хорошо, если за неделю хоть одна местная фирма заинтересуется. – А почему так много?

– Дело д’Агостиньо – бесплатная реклама, – отвечает Сандип. Как будто мне это что-то говорит! Заметив мое недоумение, он добавляет: – Когда есть шанс попиариться, всякий готов причислить себя к «сознательной общественности».

Кажется, теперь я понимаю. Эли стал звездой всех новостных программ, когда доказал, что большую группу людей, получивших срок за хранение наркотиков, на самом деле лишили свободы незаконно – они стали жертвами сфабрикованных обвинений со стороны сержанта полиции Сан-Диего Карла д’Агостиньо и двух его подчиненных. Сейчас все трое сами находятся за решеткой в ожидании суда, и «Пока Не Будет Доказано» работает над тем, чтобы их осудили по полной программе.

Последний раз такого внимания прессы Эли удостаивался во время расследования дела Саймона Келлехера. Тогда Эли вытащил Нейта Маколи из тюрьмы и стал главным персонажем каждого выпуска новостей. А через несколько недель фирма моего отца наняла Нейта на работу. Он трудится там до сих пор, и работодатель даже оплачивает ему учебу в колледже.

Когда Бронвин Рохас уехала в Йель и «Пока Не Будет Доказано» начала подыскивать нового стажера из числа старшеклассников, я подумал, что за это возьмется ее сестра. Мейв дружит с Эли, да к тому же в основном благодаря ей был разоблачен замысел Саймона, которого так и считали бы невинной жертвой, если бы Мейв не отследила, под какой маской он скрывался в Сети.

Однако Мейв отказалась.

– Эта работа по душе Бронвин, но не мне, – объявила она тоном, не допускающим возражений.

Так я и устроился сюда. Отчасти – потому что интересно, а кроме того, я, как правило, не упускаю возможностей подработать. Отец, который всем уже уши прожужжал, что Нейт «мировой парень», даже ни разу не удосужился спросить, хочу ли я попробовать свои силы в «Майерс констракшн».

Честно говоря, меня воротит от всего, что связано с техникой и различными инструментами. Однажды вешал картину и размозжил себе молотком палец, да так, что пришлось вызывать «неотложку». Но все же – он мог хотя бы спросить?

– К пяти часам, – повторяет Сандип, тыча в меня пальцем. – Так я на тебя рассчитываю?

– А как же, – отвечаю я, озираясь в поисках свободного места, и наталкиваюсь взглядом на Эли. Он единственный в фирме, кто занимает отдельный стол, вечно заставленный штабелями папок. Когда наклоняется, чтобы поговорить по телефону, видна только голова с прической а-ля «чокнутый профессор». Не иначе как чудо – стол позади Эли не занят!

Я направляюсь туда. А вдруг выпадет шанс поговорить с боссом? Эли меня восхищает, и не только своим невероятным профессионализмом; встретив такого парня на улице, запоминаешь с первого раза. Он очень уверенный в себе человек и… не знаю, как выразиться… обладает особым магнетизмом. Проработав с ним несколько месяцев, я уже не удивляюсь, что у него такая потрясающая невеста и что он мастерски умеет общаться с замешанными в криминале людьми; мало того, они сами выбалтывают ему все что угодно. Вот бы научил меня своим приемам!

Однако для начала неплохо, если Эли хотя бы запомнит мое имя.

Не успеваю я дойти до стола, как Сандип выкрикивает:

– Эли! Зайди в Винтерфелл, ты нам нужен!

Эли откатывается на кресле и выглядывает из-за папок.

– Куда?

– В Винтерфелл, – нетерпеливо повторяет Сандип.

Эли все еще недоумевает, и я решаюсь:

– Это малый конференц-зал. Припоминаете? Сандип придумал, чтобы было удобнее различать. А второй конференц-зал у нас теперь Королевская Гавань.

Сандип, как и я, большой фанат «Игры престолов» и позаимствовал оттуда названия для помещений. Впрочем, Эли таких книг не читает и ни одной серии фильма не смотрел, поэтому буквально впал в ступор.