Текст книги "Скажи мне все"

Автор книги: Камбрия Брокманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Камбрия Брокман
Скажи мне все

Для Ло

Cambria Brockman

Tell Me Everything

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Tell Me Everything © 2019 by Cambria Brockman

© Смирнова М. В., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

Часть I
Хоторн-колледж

Хоторн-колледж, День Выпускника,

29 января 2011 года

Для нас всё заканчивается.

Голос в глубине моего разума:

«Прыгай».

Я делаю частые, неглубокие вдохи, грудь моя вздымается. Над нами угрожающе собирается снежная буря, воздух холодит до костей. Стоячая черная вода под нами шепчет наши имена, ей не терпится просочиться в поры нашей кожи. Мы дышим тяжело и ровно, наше горячее дыхание плотными облачками клубится у нас над головами. Даже если б мы хотели убежать, то не смогли бы.

Хор голосов становится громче. Мы, все шестеро, беремся за руки и неуклюжими пьяными движениями придвигаемся ближе друг к другу – плечом к плечу. Холод обжигает наши полунагие тела. Светлые тонкие волоски на моих руках становятся дыбом, точно тянутся к тучам. Джемма и Халед вдыхают, выдыхают – нервно, боязливо.

«Прыгай».

Я закрываю глаза и чувствую тонкие пальцы Руби, плотно сплетенные с моими. Макс, стоящий по другую сторону от меня, ободряюще сжимает мою ладонь. Джон, высокий и спокойный, начинает отсчет. Пытается обмануть нас, заставить забыть, что нам предстоит окунуться в ледяное озеро. Его уверенность скрепляет нашу решимость – теперь назад пути нет.

– Четыре, три…

Я сохраняю спокойствие, в голове у меня звучит голос отца. Мои глаза закрыты, шум окружающего мира становится тише, и я вижу, как отец наклоняется, шепча мне на ухо. Он высаживает меня возле колледжа, прощаясь со своим единственным ребенком. Он должен покинуть свою дочь, чтобы первые самостоятельные шаги, которые она предпримет в жизни, были правильными. Это мудро. Позади него я смутно вижу свою мать. Она с тоской смотрит на толпу прибывающих новичков, ее губы сжаты в скорбную линию. Я знаю, что она в основном обращает внимание на парней – веснушчатых, с торчащими прядями песочно-русых волос. Мать хотела бы увидеть в этой толпе моего брата; потом она поворачивается ко мне, и горестный очерк губ медленно переламывается, складываясь в вынужденную улыбку. Мой отец подается ближе, его пальцы обхватывают мою руку выше локтя. Он привлекает мое внимание. Хватка у него крепкая, но это не беспокоит меня. Он произносит только одно слово, а потом отстраняется, вглядываясь в мое лицо. Я знаю: он пытается понять, дошло ли до меня сказанное им, – поэтому киваю. Я следую его намекам, как послушное чадо. Мои родители идут через парковку, садятся в машину и уезжают в аэропорт. Когда они прилетают в мой родной город, жаркий и сырой, когда входят в свой опустевший дом, то слово, которое отец шепнул мне, продолжает звучать у меня в голове. Оно определяет каждый мой поступок на грядущие годы, задает ритм пульсации моего сердца.

Я чувствую, как меня тянут за руку, и широко распахиваю глаза.

– Два…

«Прыгай».

Голос Джона становится громче и повелительнее.

– Один!

Наши тела делают рывок вперед и вверх.

На долю секунды мы зависаем в воздухе, и мне хочется, чтобы мы так и остались. Мои друзья визжат и ежатся, в их криках я различаю восторг. Они так долго ждали своей очереди на этот прыжок… После четырех лет в глуши штата Мэн мы наконец-то пришли к этому. Это то, что каждый год совершают выпускники колледжа. Это то, за чем наблюдает каждый новичок, второкурсник, предвыпускник.

Три года назад мы видели Прыжок в первый раз – сбившись в тесную кучку и передавая друг другу фляжку, наполненную дешевой водкой. Она обжигала наши глотки, но в животе разливалось приятное тепло. Прыжок означает, что твоя учеба в Хоторн-колледже подходит к концу. Наше замечательное обучение гуманитарным наукам почти завершено. Прорубь во льду символизирует ритуальное прохождение некоего этапа, начало конца. Это невозможно объяснить посторонним, студентам других колледжей, даже нашим родным. Это только наш ритуал, и мы собственнически относимся к его странной сути.

До нас доносится гром аплодисментов и приветственные крики. Наши сокурсники наблюдают. Я знаю, что они всматриваются в наши лица, видя одновременно ужас и радость, смешивающиеся в ледяной воде. Я хорошо понимаю, что этой традицией полагается наслаждаться, и взвизгиваю, когда мои босые ступни погружаются в черную полынью.

Холодная вода словно пронзает мою кожу тысячами кинжалов, и, когда я погружаюсь глубже, шок заставляет мое тело отказаться от борьбы. Я закрываю глаза, окунаясь в мутную воду, голоса становятся далекими и глухими.

Я чувствую рывки, когда мои друзья бьют ногами, чтобы выбраться из озера на лед; они спешат согреться. Тишина зовет меня – покой и беззвучие. Именно там мне и надлежит быть.

Я слышу голос Руби – она зовет меня по имени. Но этот голос звучит слишком далеко. Сквозь поверхность воды я вижу движение вверху, надо мной. Вода размывает лицо Руби на отдельные штрихи. Ее руки прижаты к груди, бедра крепко сжаты в попытке сохранить остатки тепла.

– Малин! – зовет она; голос у нее испуганный, он вырывается изо рта пузырями.

Я заставляю свои руки и ноги действовать слаженно, толкая тело вверх. Только когда прорываю поверхность воды и хватаю воздух ртом, ко мне возвращается дыхание. Подплываю к неровному краю проруби и хватаюсь одной рукой за потрескавшийся лед. Зима нынче ужасно холодная, но снега пока еще практически нет.

Руби вытаскивает меня из воды, зубы ее стучат от холода. Макс стоит на коленях позади нее, поддерживая одной рукой за спину, а вторую руку протягивая мне. Он хватает мою скользкую от воды ладонь и вытягивает меня наверх, через зубчатый край полыньи. Я вижу других: Джона, Джемму, Халеда – они, оскальзываясь, бегут к берегу озера, расхватывая полотенца и термосы с горячим шоколадом. Воздух пропитан запахом алкоголя и «травки» – и восторгом от исполнения традиции. Я слышу смех и громовые приветствия тем, кто завершил свой Прыжок. Моя кровь циркулирует с удвоенной скоростью, пытаясь согреть тело, пальцы на ногах посинели, волосы, заплетенные в косу, смерзлись намертво. Я окидываю взглядом берег, чтобы отыскать тот куст, под которым оставила свою одежду. Все болтают и смеются, клацая зубами и растягивая в улыбке фиолетовые губы. Руби обнимает меня; наша кожа, покрытая здоровенными мурашками, соприкасается. Я улыбаюсь ей и остальным, и мы вместе идем к берегу, оставляя за спиной прорубь. Руби говорит мне что-то, но ее голос ускользает от моего слуха. Я заворачиваюсь в полотенце и направляюсь к костру. Стараюсь делать вид, будто слушаю ее. Мне слишком холодно, чтобы говорить, но я, как обычно, улыбаюсь ей.

Нас окружает некая неизбежность, но мы понятия не имеем о ее присутствии. Завтра утром мы будем сидеть за завтраком в столовой, как обычно, и только тогда поймем, что кого-то из нас нет. В кампус приедет полиция. Огни «Скорой помощи» будут мигать, озаряя заснеженный лес. Мы станем смотреть, как тело увозят на носилках, а полиция прикажет нам оставаться на месте.

Они будут задавать нам вопросы о том, что произошло минувшим вечером и ночью. Наши воспоминания будут разрозненными. Мы напились до потери разума, как типичные студенты колледжа. Они будут смотреть на нас, решая, верить нам или нет.

Они будут правы в том, что усомнятся.

У всех нас есть тайны относительно этого дня, и наша группа распадется еще до начала выпуска. Головоломка с выпавшей деталью рассыплется на отдельные кусочки.

Руби говорит о холоде, о Прыжке, об адреналине, но я слышу только слово, которое мой отец шепотом произнес на прощание. Оно бьется у меня в голове:

«Притворяйся».

Глава 1

Первый курс

Эти первые недели в Хоторн-колледже представляются мне книгами, плотно стоящими на полках и аккуратно расположенными по жанрам. Я гадаю, помнят ли другие их так же, как я. Кусочки и частицы воспоминаний, разрозненные моменты, то, что мы сказали, то, что мы сделали. Причины, по которым мы сдружились, возникли именно в эти первые несколько дней. Беспокойство и неуверенность связали нас воедино.

После того как мои родители отнесли вещи в мою пустую комнату и сопроводили меня в столовую, я оказалась в одиночестве. Я никого не знала; в комнате я жила одна. Это напомнило мне первый день в детском саду. Туда меня привезла мать, и ее запах остался в воздухе даже после того, как она ушла. Она пользовалась духами, запах которых неразрывно связан у меня с детством – каждое воспоминание пронизано этим ароматом. Я сидела за одним из маленьких общих столиков, тихая и спокойная, в то время как другие дети в группе паниковали, плакали и кричали, закатывали истерики. В колледже было примерно то же самое, не считая этих «показательных выступлений». Ведь теперь все были почти взрослыми и умели скрывать свой страх – но он грыз их изнутри, и я видела в их глазах такую же панику. Все они гадали, подружатся ли с кем-нибудь, найдут ли себе место среди тех, с кем предстоит провести следующие четыре года своей жизни.

Я смотрела на блестящую новенькую столовую – ее строительство было завершено только к концу лета, – и стеклянные стены отбрасывали мне в глаза теплые блики. Приклеенные с обратной стороны плакаты рекламировали различные студенческие клубы и спортивные мероприятия. Я подумала о своих родителях, которые, наверное, уже пересекли границу Мэна и Нью-Гэмпшира, с разрешенной скоростью ведя машину по шоссе 95 к Бостонскому аэропорту. Отец, скорее всего, был за рулем, а мать смотрела в окно на мелькающие мимо деревья, гадая, скоро ли поворот.

Первым я познакомилась с Джоном – еще до того, как все остальные вошли в мою жизнь в Хоторне. Все с первого же дня считали меня лучшей подругой Руби, ее вечной спутницей. Я не спорила с этим. И кроме того, люди тянулись к Руби, а не ко мне; ее каштановые волосы, стянутые в упругий «конский хвост», и задорная улыбка привлекали всех. Все хотели быть поближе к такому совершенству. Люди полагали, что она выбрала меня в друзья, каким-то образом заметив среди целой толпы девчонок. Но на самом деле это я выбрала ее.

Столовая была набита студентами-новичками, кое-кто протискивался мимо в поисках свободных мест. Я стояла неподвижно, оценивая, какие варианты у меня есть. Студенты представлялись друг другу, рассказывали о том, как провели лето. Я еще не решила, на какое место сесть. Что-то важное начнется не раньше чем через несколько минут. Я могу взять себе кофе в киоске снаружи. Повернулась на каблуках и вышла, тоскуя по открытому пространству и свежему воздуху.

– Холодный кофе, – сказала я бариста, стоящей за прилавком. Она выглядела старше меня; должно быть, это была ее подработка в кампусе. Третьекурсница, наверное. – Черный, пожалуйста.

– То же самое, – произнес голос позади меня. Я оглянулась через плечо, и мне пришлось посмотреть вверх, чтобы увидеть лицо обладателя этого голоса. Обычно я редко чувствовала себя настолько низкорослой.

Ясные голубые глаза взирали на меня сверху вниз. Он улыбался очаровательной хитрой полуулыбкой, лицо у него было красивое, из-под бейсболки торчали густые белокурые волосы. Я снова повернулась к бариста, быть может, слишком поспешно. Она тоже смотрела на него, пока он не кашлянул, – и тогда протянула нам по стакану с кофе.

– Я плачу, – заявил он и, прежде чем я успела запротестовать, протянул через прилавок четыре доллара.

– Э-э… ну… – промямлила я. – Спасибо. В этом действительно не было необходимости.

– Нет проблем, – отозвался он. – Держи друзей близко. А врагов – еще ближе, правильно?

Я смотрела на него в замешательстве. Губы его изогнулись в озорной улыбке.

– Стикер, – сказал он, указывая на мою сумку. – «Тексанс»? – Указал на свою бейсболку. – А я болею за «Джайантс»[1]1
  «Хьюстон Тексанс» и «Нью-Йорк Джайантс» – футбольные клубы (американский футбол).


[Закрыть].

Я посмотрела на свою сумку. Мой отец прилепил этот стикер на нее после того, как прошлой зимой «Тексанс» выиграли два раза подряд. Это было круто, потому что обычно они проигрывали с разгромным счетом. Отец был в восторге, сиял, как мальчишка. Я не видела его таким со своих детских лет, поэтому не стала сдирать стикер с сумки, боясь, что его лицо снова станет горестным.

– Верно. «Тексанс», вперед! – ответила я. – Но не думаю, что твоей любимой команде что-то особо грозит.

– Ну, никогда не знаешь, а вдруг в команду попадет хороший игрок? – отозвался он, подмигнув.

Разговаривал он в расслабленной, подростковой манере. Чуть врастяжечку, с теплыми интонациями. Я слегка улыбнулась, надеясь, что эта улыбка выглядит милой и благодарной. Но на самом деле я была в раздражении. Я ненавидела быть перед кем-то в долгу. Особенно перед такими парнями, которые – я уже точно это знала – дадут мне какую-нибудь милую кличку и, встретившись со мной, будут здороваться по-приятельски. Или вскинут ладонь, предлагая мне хлопнуть по ней, или выставят кулак – мол, стукнемся? – и заранее никогда не угадаешь. Я предпочла бы купить себе кофе сама.

Он придержал передо мной дверь в столовую, и я проскользнула внутрь, спеша уйти подальше, чтобы нам не пришлось продолжать разговор.

– Джон! – окликнул его кто-то со спины, и Джон-фанат-«Джайантс» отпустил дверь, позволив ей закрыться и разделить нас. Сам он при этом уже лениво пожимал руку другому парню, одновременно хлопая его по спине. Они походили на спортсменов, движения у них были изящные и точные, несмотря на легкую расхлябанность, ощущавшуюся в обоих. Голени у них были загорелыми только частично, граница загара была четко видна. «Американский футбол», – предположила я.

Я встала в очередь за информационными брошюрами для первокурсников, наблюдая за парнями через стеклянную дверь и гадая: познакомились ли они только что или на какой-нибудь игре, а может быть, были знакомы с детства? Было любопытно смотреть, как люди контактируют друг с другом, смотреть, как они решают – что сказать, что сделать? Первое впечатление – самое важное. Я считывала язык их тел, отмечала попытки выглядеть беспечными. Тоже попыталась расслабить плечи, но они застыли в постоянном напряжении.

Мы с Джоном встретились глазами, и его губы сложились в двусмысленную улыбочку, которую мне предстояло увидеть еще сотни раз. Он подмигнул, и я быстро отвернулась, притворяясь, будто не видела. Я предпочла бы оставаться незамеченной, но от матери унаследовала безупречную белую кожу и зеленые глаза, черты лица у меня были мягкие и правильные, и сколько бы я ни ела, тело мое оставалось худощавым. Техасское солнце подарило моим волосам золотистый оттенок, несмотря на мое желание быть безликой и безымянной.

Я отвернулась, но все еще чувствовала на себе его оценивающий взгляд. Смех Джона доносился до моего слуха, когда другие студенты входили в столовую, и обрывался, когда они закрывали дверь за собой.

Было в нем нечто знакомое – в том, как он улыбался, в том, как хотел сделать мне что-нибудь приятное, в цвете его кожи и волос. Сглотнув, я прогнала прочь это воспоминание.

* * *

– Те, с кем вы подружитесь в эту неделю, станут вашими друзьями на всю жизнь.

Я слушала девушку, выступавшую перед нами, но мои ноги зудели от желания двигаться. Я никогда не умела долго сидеть на одном месте и уже страшилась того, как долго будет тянуться вводное собрание. Я не понимала, почему мы просто не можем прочитать брошюру о Хоторне и пойти по своим делам. Я жаждала уроков, расписания, учебной рутины. Я надеялась, что нас не заставят выполнять упражнения для сплочения команды.

Девушка, сидевшая слева от меня, обдирала заусенцы. Я смотрела, как она указательным пальцем оттягивает воспаленную кожу на большом. Тянет, царапает, подцепляет. Она повторяла это до тех пор, пока кусочек кожи не шлепнулся на пол.

– По сути, просто не надо ужираться в хлам, ладно, народ? – сказала выступавшая перед нами девица. – Мы обычно называем это «приятно погудеть».

Несколько моих сотоварищей засмеялись. Я задумалась о том, что администрация, вероятно, решила: если про правила употребления алкоголя и наркотиков нам расскажет кто-то из старших студентов, это окажется доходчивее. Похоже, их план сработал.

Я уставилась на верхушки сосен, выделявшихся на фоне затянутого дымкой летнего неба. Вдали я различала шпиль часовни и покатые крыши кирпичных учебных корпусов. Эдлтон, штат Мэн – идиллическое местоположение для маленького колледжа гуманитарных наук; он примостился среди лесов, где росли в основном клены, сосны и дубы. Когда за год до окончания мною старшей школы мы с отцом приезжали сюда на обзорную экскурсию, экскурсовод рассказывал нам о небольшом городке, выстроенном вокруг лесопилки, о лесовозах, мчащихся по дорогам и везущих спиленные стволы деревьев для переработки в целлюлозу или в древесные гранулы для отопления, а иногда – в паркетную доску. Отца куда больше интересовала деревообработка, чем Хоторн-колледж, и он настоял, чтобы после экскурсии мы проехали через городок, сфотографировали потемневшие от времени кирпичные здания лесопилки и развалины водяной мельницы, некогда приводившей станки в движение.

Во время экскурсии я подслушала, как еще один потенциальный студент шепотом рассказывает, что местные жители ненавидят студентов, находящихся в привилегированном положении. Несколько лет назад, когда в одном из баров случилась драка, кого-то из студентов пырнули ножом и не доставили в больницу вовремя, и он истек кровью, лежа на тротуаре.

Девушка с заусенцами толкнула меня под локоть, глядя на сидящего перед нами парня. Я проследила за ее взглядом. У парня были невероятно черные волосы, а его смуглая кожа приятно контрастировала с окружающим морем белых лиц. Он играл в «Тетрис» на своем телефоне, ловко орудуя гибкими пальцами. На нем были толстовка с капюшоном и дорогие темные джинсы. Он прочно упирался в пол ногами, обутыми в новенькие высокие ботинки, доходящие до края подвернутых штанин его джинсов.

Девушка шепнула мне на ухо:

– Он – принц.

Я посмотрела на нее; лицо ее лучилось неудержимым восторгом. Глаза сияли, на ресницах комочками собралась тушь. Краешком глаза я оглядела ее с головы до ног. По масти она была полной противоположностью мне. Кожа ее загорела так, словно этот загар никогда не сходил; глаза у девушки были темные, как и волоски на руках. Я гадала, не была ли эта студентка откуда-нибудь из-за границы, скажем, из Индии или Шри-Ланки. Ногти у нее были накрашены синим лаком с трещинами; лицо обрамляли шелковистые черные волосы, постриженные под градуированное каре. Меня удивила ее большая грудь, сильно выделявшаяся на худом теле.

Она подалась ближе ко мне.

– Я слежу за ним в группе в «Фейсбуке». У него целых десять «Ламборгини» или типа того. Он из ОАЭ. Дубай, Абу-Даби или что-то в этом роде… Абу-Даби, по-моему. Да. Потому что его отец – тамошний министр финансов. А еще я совсем обнаглела и «нагуглила» про него все, что смогла; только не осуждай меня, ладно? – шептала она с явным британским акцентом.

Богатство никогда особо не впечатляло меня. Я жила в уютном доме, где никогда ни в чем не нуждались, но и не покупали предметов роскоши. Когда-нибудь я хотела заполучить деньги, много денег, но никогда не завидовала тем, кто родился в богатстве. Мне всегда казалось, что с этим связано слишком много разного рода сложностей и ограничений.

– Мы должны подружиться с ним, – продолжила девушка. На лице ее расплывалась маниакальная улыбка.

Ее прямота была удивительной. Она говорила так, словно мы были подругами – «мы должны». Но я ведь даже еще не знала ее имени. Единственное общее, что было между нами, – это то, что мы сидели бок о бок в длинном ряду студентов, устроившихся в одном конце столовой. Она громко вздохнула и откинулась на спинку стула, обвив его металлические ножки ногами, обутыми во «вьетнамки». Я смотрела, как она вытаскивает из сумки пакетик жвачки и предлагает мне угоститься.

– Как тебя зовут, кстати? – прошептала она.

– Малин, – ответила я. – А тебя?

– Джемма. – Она улыбнулась и сжала мой локоть. – Мы с соседкой по комнате устраиваем вечеринку, ну, понимаешь, типа как отпраздновать приезд. Сегодня вечером, так что приходи обязательно.

– Конечно, – ответила я. – А ты из Англии? – Мысленно похлопала себя по плечу, хваля за продолжение этой ни к чему не обязывающей болтовни.

– Моя мама приехала сюда в семидесятых. Она – американка, а мой отец – пакистанец. В этом-то вся и штука. Они всегда соревновались друг с другом за то, чтобы показать мне свою культуру. Всегда. Сошлись на том, что я должна получить правильное американское образование, потому что оно поможет «сформировать» меня, что бы это ни значило. Я считаю, что и так уже достаточно неплохо сформирована, – сказала Джемма, похлопывая себя по животу и закатывая глаза. – Но на самом деле я не против. Тут есть симпатичные парни. И это лучше, чем на курсах по гигиене полости рта. – Она помолчала, раздумывая о чем-то. – Не то чтобы для меня это имело значение.

Джемма вытащила из сумки свой вибрирующий телефон, просыпав при этом сигареты из пачки на пол, прямо к носкам своих «вьетнамок».

– Наверное, это мой парень звонил, – заявила она, подмигивая.

Несколько минут спустя Джемма сбросила мне на телефон свой номер, и вот так мы с ней подружились.

* * *

Бумажная тарелка, которую я держала в правой руке, накренилась вперед, и сок от омара закапал на подстриженную траву. Я прижала к животу пластиковые вилку и нож. Кто-то врезался мне в плечо, и омар устремился вперед, задрав клешни в небо. Длинноволосая девушка вскрикнула: «Прости!» – и промчалась мимо меня; голос ее звучал весело и искренне. Я смотрела, как она скрывается среди студентов, стоящих в очереди за едой и напитками.

Я топталась на самой окраине людского моря – студенты сидели на земле небольшими группами, знакомились друг с другом, пробовали подружиться. Я заметила в некотором отдалении поросший травой «пятачок» под высоким деревом. Там будет прохладно, там никто не будет задавать мне вопросов, пытаться понять меня. Но я вспомнила о сделке, которую заключила с отцом, и заставила себя войти прямо в эти людские волны. Уставилась на омара; его мертвые глаза напоминали шарики из черного мрамора.

Раньше я считала, что колледж ничем не отличается от старшей школы, но сейчас была удивлена отсутствием явно выраженных группировок. Никаких чемпионов класса, никаких королев класса, никаких готов или ботанов. Практически все, сидящие у моих ног, были одеты во фланелевые рубашки и простые штаны. Мать предложила, чтобы я надела джинсы и футболку без рисунка, и я заметила, что в подобных вопросах она, как правило, оказывалась права. Почти у всех девушек была простая обувь без каблуков, длинные волосы они стягивали в «хвост» или заплетали в косы. Было похоже, что все пытаются выглядеть одинаковыми, сознательно выбрав некий подвид формы, желая лучше вписаться в коллектив. Я прокладывала себе путь между группами клонов, точно взятых со страниц каталога одежды для отдыха на свежем воздухе и помещенных на газон кампуса.

Я пересмотрела свое мнение. Похоже, тут не было места для меня. Пробираясь вперед, я получила пару жалостливых улыбок, но никто не желал рисковать своим местом ради меня или из-за меня. Наши личности были запрятаны глубоко – в надежде на то, что нам удастся сойтись с теми, к кому нас потянет в первый день. Я оглянулась на дерево. Может быть, я смогу отложить это на некоторое время… Мой отец об этом все равно не узнает.

– Э-эй! – раздался позади меня голос. Я не думала, что он взывает ко мне, поэтому продолжила путь. – Эй! Ма-а-алин!

Голос звучал с британским акцентом.

Я оглянулась через плечо – Джемма махала мне рукой, похлопывая ладонью по земле рядом с собой. Я колебалась. Если сяду там, то к этой группе и буду принадлежать. Я посмотрела на тех, кто сидел рядом с ней, – два парня и девушка. Один из парней сидел спиной ко мне, но я опознала его по широким плечам и светлым волосам. Девушка была броской и красивой, густые волосы были собраны в узел на макушке. Изящная, держится небрежно. Ее взгляд упал на меня, пока я стояла, изучая их группу, и она улыбнулась, вслед за Джеммой начав махать мне рукой.

– Ты выглядела такой потерянной, – сказала Джемма, когда я села, скрестив ноги, между нею и другой девушкой. Я заметила кукурузное зернышко, застрявшее у нее в зубах – блестящая яркая желтизна выделялась на фоне зубной эмали. Я улыбнулась остальным, которые смотрели на меня, вторгшуюся в их круг.

– Это Малин, – представила меня Джемма. Я повернулась лицом к светловолосому парню, что стоял у кофейного киоска. Он многозначительно улыбнулся и протянул руку, взяв мою ладонь и крепко пожав.

– Джон, – сказал он, а потом кивнул на сидящего рядом парня. – А это мой кузен Макс.

– Привет, – ответила я, наклеивая на лицо широкую улыбку.

Мы с Максом на миг встретились глазами, но он ничего не сказал; взгляд у него был отстраненный и мрачный. Макс был не такой накачанный, как Джон, худощавый и не слишком высокий. Темные волосы разделены аккуратным пробором; вероятно, он расчесал их после душа. Сложение у него было вполне спортивное, но не мускулисто-массивное, как у Джона, – это было заметно, несмотря на то что мы сидели. Я была выше его, но я вообще выше большинства людей. У обоих кузенов были ярко-голубые глаза – единственное сходство во внешности.

Джемма указала на вторую девушку, все еще улыбавшуюся мне.

– Моя замечательная новая подруга Малин, познакомься с моей не менее замечательной соседкой по комнате – Руби, – сказала она, улыбнувшись нам обеим. Ей нравилось вот так знакомить нас, словно мы все должны были проникнуться благодарностью к ней за посредничество.

Улыбка Руби стала шире. Зубы у нее были белые и идеально ровные, губы полные. Она выглядела такой юной, что если б я встретила ее на улице, то приняла бы за ученицу старших классов. Отчасти я помнила, что еще четыре месяца назад мы все были учениками старшей школы, готовящимися к выпуску, – о, этот неловкий и неоднородный промежуток между ребенком и взрослым!

– Привет, – сказала Руби, все еще широко улыбаясь; взгляд ее карих глаз был ясным и открытым.

Я улыбнулась в ответ, не зная, как реагировать на ее радостное дружелюбие. С близкого расстояния стали видны веснушки, разбросанные, словно конфетти, по носу и щекам Руби. Лицо у нее было пропорциональное – живое воплощение «золотого сечения». Природа создала ее идеальной, черты лица были почти зеркально симметричными.

– Значит, это ты сидела рядом с Джеммой на вводной лекции? – спросила Руби. Голос у нее был мягче, чем у Джеммы. Я была признательна ей за то, что она повела эту беседу, потому что сама не знала, о чем говорить.

– Да, мы некоторое время разглядывали принца, – ответила я.

– О боже, Джемма… – простонала Руби, потом наклонилась ко мне. – Ты не говорила ей, чтобы она оставила его в покое? Честное слово, она такая ужасная сталкерша!

– Заткнись! Я не сталкерша, – возразила Джемма, потом достала свой телефон и начала кому-то писать. Не поднимая глаз, продолжила: – Но, знаете, если мы с ним подружимся, вы еще спасибо мне скажете.

Руби заглянула через плечо Джеммы.

– Кому это ты все написываешь? Лайаму? Дай посмотреть.

Джемма улыбнулась и заслонила экран телефона от любопытных глаз Руби.

– Да… Он скучает по мне. Бедняга…

– Кто такой Лайам? – спросила я.

– Ее па-а-а-арень, – протянула Руби.

Джемма ухмыльнулась и положила телефон рядом с брелоком от электронного пропуска.

– Перед отъездом сюда я сказала ему, что нам нужно расстаться, но он настаивал, что нужно попробовать сохранить отношения на расстоянии.

Я спешно постаралась придумать, о чем говорить дальше.

– Так вы сегодня устраиваете вечеринку?

– Да, – ответила Руби, набирая на вилку картофельный салат. – Ты обязательно должна прийти. «Хоторн-колледж и никаких родителей», верно?

Девиз «Хоторн-колледж и никаких родителей» красовался в «Фейсбуке» в разделе «О нашем курсе» вот уже несколько месяцев, в течение всего лета. Я прикинула, что какой-нибудь излишне восторженный студент придумал его, спеша создать эту страницу после того, как получил письмо с уведомлением о принятии его в колледж. При мысли о вечеринке у меня заболела голова. Я уставилась на омара, лежащего у меня на тарелке, потом потыкала его вилкой.

Джон внимательно смотрел на меня.

– Никогда раньше не ела омаров? – спросил он. Все повернулись ко мне, ожидая моего ответа.

– Э-э… нет, – отозвалась я. – В первый раз.

– Это вкусно, – сообщила Руби, макая в масло кусочек белого мяса.

– Откуда ты? Даже эта вот английская королева знает, что делать, – сказал Джон, чуть заметно кивая на Джемму. Та состроила гримасу, будто умение правильно есть омаров делало ее важной персоной, втянула живот и села немного прямее. К сожалению, это лишь заставило ее грудь выпятиться еще сильнее.

– Из Хьюстона, – ответила я. – У моей мамы аллергия на морепродукты, поэтому мы их никогда не едим.

– А-а, – произнес Джон, придвигаясь ближе ко мне. От него пахло дезодорантом и мылом. Я посмотрела мимо него на Макса, который так ни разу и не заговорил со мной; просто ел, посматривая на нас.

Джон потянулся за омаром, лежащим у меня на тарелке, и я едва не поморщилась, когда он ухватил огромного рака за усы.

– Начинай с хвоста, – посоветовал Джон, дергая тушку в противоположные стороны. Раздался хруст, и Джон извлек из хвоста омара белое мясо. Потом сжал панцирь в кулаке и раздавил над тарелкой, забрызгав жидкостью Руби и Джемму. Капля водянистого вещества размазалась по моему запястью. Джемма взвизгнула от отвращения и стукнула Джона по мускулистой руке. Он проигнорировал ее и большим пальцем отделил мясо от панциря. Руби повела себя более сдержанно – она лишь молча взяла салфетку, чтобы стереть сок омара со своих кроссовок.

– Потом клешни, – продолжил Джон, запуская серебристую зубочистку в изогнутые клешни омара. Из заднего кармана он добыл металлические щипцы и зажал между ними клешню, выдавив еще немного сока на мою и так промокшую тарелку. Потом с удовлетворенной улыбкой посмотрел на меня. – Добро пожаловать в Мэн.

Я взглянула на него, а потом в черные глаза омара, который сейчас беспомощно лежал на тарелке кверху брюхом. Я видела, что Джон хочет, чтобы я поблагодарила его за помощь, поэтому улыбнулась ему и сказала: