Текст книги "Биг Сюр (Big Sur)"

Автор книги: Jack Kerouac

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Позади нас неотступно колесит джип Мосанто – В Монтерее Монсанто уже позвонил Пэту МакЛиару, тот на лето остался с женой и ребенком в Санта-Крузе, МакЛиар уже следует за нами в своем джипе, всего в нескольких милях – Это большой день «Большого Сюра».

Мы скатываемся с холма, чтобы пересечь ручей и у коралловой ограды я гордо выхожу, чтобы официально открыть ворота и впустить процессию – Мы трясемся по двухколейной грунтовой дороге к хижине и паркуемся – Сердце мое вздрагивает при виде нее.

Видеть хижину такой печальной и такой словно по-человечески вечно ждущей меня, слышать как вновь и только для меня заводит свою песню мой маленький аккуратный бурливый ручеек, видеть тех же самых голубых соек, что ждут меня среди ветвей дерева и, может быть, с ума сходят оттого, что я снова вернулся, потому что не было меня здесь, чтобы класть им каждое благословенное утро, ах, «Чериос» на перила крыльца – И фактически первое, что я делаю, это врываюсь в дом и отыскиваю для них немного еды – Но вокруг так много народу, что они боятся ее попробовать.

Монсанто весь разодет в свои старые тряпки и предвкушает винопитие и, пока мы целый уик-енд разговариваем в чудесной хижине, снимает с гвоздей на стене большой симпатичный топор, выходит и принимается стучать по огромному бревну – На самом деле это половина дерева, оно упало здесь давным-давно, и время от времени его пытаются расколоть, но сейчас он уверен, что сможет расколоть его на две части, потом еще на четыре, так чтобы позже мы могли, наконец, наколоть из него здоровенных поленьев, как для костра –

Тем временем малютка Артур Ма, который никуда не отправляется без своей бумаги для рисования и фломастеров «Желтая лихорадка», уже сидит в моем кресле на крыльце (и еще надел мою шляпу) и рисует одну из своих бесконечных картин, коих он производит по двадцать пять штук в день, и на следующий день еще столько же – Он разговаривает и продолжает при этом рисовать – У него есть фломастеры всех цветов, красный, синий, желтый, зеленый, черный, он рисует чудесные всплески подсознания и может создавать отличные объективные сценки, и вообще все, что захочет, вплоть до карикатур –

Дейв забирает наши с ним рюкзаки из «Вилли» и бросает их в хижину, Бен Фаган слоняется неподалеку у ручья, попыхивая трубочкой со счастливой улыбкой бхикку, Рон Блейк распечатывает стайки, которые мы купили по дороге в Монтерее, а я уже отколупываю пластиковые пробки с бутылок с такими мастерскими манипуляциями «дерни-крутани», каким научаешься лишь после долгих лет винопитие на бульварах Запада и Востока.

Все то же, туман реет над стенами каньона, затмевая солнце, но солнце не сдает позиций – Нутро хижины и огонь, в конечном итоге разведенный, суть все то же дорогое возлюбленное жилище, это особенно ясно сейчас, в момент, когда я вижу его как необыкновенно удачно закомпонованный снимок – Ветка папоротника все еще стоит в стакане с водой, там и книги – Аккуратные банки с бакалеей выстроились вдоль полок – Я возбужден своим прибытием сюда с компанией, но и грусть тоже притаилась, та, что позже зазвучит в словах Монсанто:» Это место из тех, где нужно быть одному, ты знаешь? Когда привозишь сюда большую тусовку, что-то оскверняется, не то что бы я имел в виду нас или кого-нибудь конкретно? в этих деревьях такая печальная нежность, что воплями не стоило бы оскорблять ее, или даже разговорами» – Я и сам это чувствую.

Всей тусовкой мы спускаемся к морю вниз по тропе, проходящей под «этим сучьим мостом», как обозвал его Коди, с ужасом глядя вверх – «Да, эта штука кого угодно отпугнет» – Но хуже всего для такого старого водителя, как Коди, да и для Дейва тоже, те погибшие старые шасси в песке; они полчаса рассматривали обломки в песке и качали головами – Тем временем мы обошли весь пляж и решили вернуться сюда ночью с выпивкой и фонариками и разжечь огромный костер, а сейчас пора обратно в хижину, готовить бифштексы и выпивать, и джип МакЛиаров уже прибыл и припарковался, да вот он и сам, МакЛиар и его прекрасная блондинка жена в обтягивающих синих джинсах, что заставляет Дейва сказать: « Юм-юм», а Коди:» Да, правильно, да, правильно, ох мда, милый, да».

19

Глубоко в каньоне начинается большая шумная пьянка – Туманные сумерки холодом сочатся в окна, и эти дуралеи требуют закрыть деревянные ставни, так что всем нам приходится сидеть при свете единственной лампы, кашляя из-за дыма, но им наплевать – Они думают, это от бифштексов дым – Один из кувшинов у меня в руке, и я его не выпущу – МакЛиар, красивый молодой поэт, он только что закончил самую фантастическую поэму в Америке, называется «Темно-коричневая», в которой описаны все детали его тела и тела его жены в их экстатическом единении и причастности, все нараспашку, и так далее, и много еще чего, он настойчиво порывается прочесть ее вслух – Но я тоже хочу почитать свое «Море» – А Коди с Дейвом Вейном говорят о чем-то левом, а глупыш Рон Блейк поет в стиле Чета Бейкера – Артур Ма рисует в углу, и все это приблизительно вот так:

«Вот что делают старики, Коди, они медленно задом наперед въезжают на участок для парковки у Спасительного Супермаркета» – «Да, верно, я рассказывал тебе о моем велосипеде, но что они делают, да, видишь, это потому, что пока старуха делает покупки в той лавке, они рассчитывают припарковаться поближе к выходу и таким вот образом они полчаса продумывают свой великий маневр и медленно пятятся со своего участка, с трудом могут даже обернуться, чтобы глянуть, что там сзади, а обычно ничего и нет, потом они очень медленно и с дрожью рулят к тому участку, который наметили, но какой-нибудь случайный мужик в тот же миг занимает его своим пикапом, а старики чешут репу и скулят:» Оууу, эта нынешняя молодежь», ах, да, но этот мой ВЕЛОСИПЕД в Денвере, скажу тебе, он у меня сумасшедший был, и колесо вихлялось так, что поневоле пришлось изобретать новый способ управляться с ним, правила, понимаешь…» – «Эй Коди, выпей», ору я ему в ухо, а МакЛиар тем временем читает:» Поцелуй мое трико во тьме, огненная впадина», а Монсанто хихикает, обращаясь к Фагану:» Так вот, этот сумасшедший спускается по лестнице и спрашивает экземпляр Алистера Кроули, а я не знал ничего о нем, пока ты мне не рассказал, потом я вижу, как он на выходе тырит с полки книгу, а на ее место ставит другую, которую вынул из кармана, и это роман некоего Дентона Уэлша про паренька в Китае, который бродит по улицам, как настоящий романтический Труман Капоте, только это Китай», а Артур Ма вдруг орет: « Замрите вы, банда сволочей, у меня дыра в глазу», и в общем, как проходят все вечеринки, и так далее, заканчивая ужином из бифштексов (я даже не притрагиваюсь к еде, только пью); потом огромный костер на пляже, куда мы маршируем единой размахивающей руками командой, мне в голову приходит мысль о том, что я во главе отряда партизан и марширую впереди лейтенанта, отдавая приказы, со всеми нашими огнями и воплями мы рвемся по узкой тропе на счет «Ап-раз-два– три» и бросаем врагам вызов выйти из укрытия, в общем партизаны.

Монсанто, этот старик-лесовик разжигает на берегу огромный костер, его будет видно за много миль, из машин, которые проезжают там наверху по мосту будет видна пирушка, продолжающаяся в бездне ночи, на самом деле костер освещает зловещие жуткие балки почти доверху, гигантские тени пляшут на скалах – Море бурлит, но выглядит подавленным – Это не то, что сидеть одному в огромной преисподней, записывая звуки моря.

Вечер заканчивается тем, что все замертво валятся на кровати, в спальные мешки на улице (МакЛиар с женой уезжают домой), а мы с Артуром Ма у позднего огня выкрикиваем до самого утра спонтанные вопросы и ответы типа: « Кто тебе сказал, что у тебя шляпа на голове?» – « Моей голове шляпа не нужна» – « Что с твоей практикой добродетели? „ – „Моя практика добродетели включила в себя работу почек“ – (и вот еще один маленький восточный друг для меня, жителя Восточного побережья, никогда прежде не встречавшего китайцев или японцев, для Западного побережья это обычное дело, а таким, как я, удивительно, и чего стоит все это мое былое изучение Дзена или Чаня или Дао) – (А еще Артур нежен, мал, пушистоволос и кажется тихим маленьким восточным"балдежником“) – И мы устремляемся к великим поэтическим утверждениям, отвечаем без пауз на обдумывание, один вслед за другим, трах-бабах, красота в том, что один кричит (это я ):» Сегодня взойдет в апогее полная августовская луна, ранняя с желтушным оттенком, и по всей крыше – поп-ангелы вместе с Дэвами, брызжущими цветами» (правилом в данном случае может стать любая чепуха), другой же в это время может не только вычислить следующее утверждение, но и избавиться от подсознательного пробуждения идеи из «ангелов на крыше» и, таким образом, может выкрикнуть ответ еще глупее или неожиданнее, глубже, скучнее, ярче, и это лучше всего:» Пилигримы, роняющие слезы, и личные немакулярные безымянные железнодорожные поезда с небес со всемогущими юношами, рождающими обезьяну, и женщина, которая протопает по сцене в ожидании момента, когда, ущипнув себя, я докажу, что мысль похожа на прикосновение» – Но это только начало, поскольку теперь нам известна схема, и это будет все лучше и лучше, пока на рассвете мне не почудится, что я вспоминаю; мы были фантастически блестящи (пока все храпели), небеса должны были сотрясаться, слыша это, и не прерывать нас: посмотрим, смогу ли я, по крайней мере, воссоздать стиль этой игры: –

Артур:» Когда ты собираешься стать Восьмым Патриархом?»

Я: « Как только ты подашь мне тот старый жеваный свитер» – (Гораздо лучше, чем это; а теперь забудьте, потому что я хочу сначала рассказать об Артуре Ма и потом уже попытаться воспроизвести наш подвиг).

20

Говоря о своем первом китайском друге, я продолжаю называть «маленькими» и Джорджа, и Артура, в действительности же они оба маленькие – Хотя Джордж говорил медленно и был несколько отстранен от всего, как и полагается Учителю Дзена, который понимает, что в конечном итоге все суть одно и то же; Артур был дружелюбнее, как-то теплее, любопытный и всегда задает вопросы, активнее, чем Джордж, благодаря своему бесконечному рисованию, и конечно китаец, а не японец – Он хотел, чтобы я позже познакомился с его отцом – В то время это был лучший друг Монсанто, и они составляли крайне странную пару, когда вместе шли по улице, огромный румяный веселый парень, стриженый ежиком, в бархатном жакете и иногда с трубкой во рту, и по-детски маленький китайчонок, который выглядел так молодо, что буфетчики не стали бы его обслуживать, хотя на деле ему было уже тридцать – При этом он был отпрыском знаменитой семьи из Китайского квартала, а Китайский квартал расположен прямо за легендарными битническими улицами Фриско – А еще Артур был потрясающим маленьким любовником, и его окружали сказочно красивые девушки, однако, он был в разлуке со соей женой, я никогда ее не видел, но Монсанто сказал, что это самая красивая негритянка в мире – Артур был членом большой семьи, но они не очень-то одобряли его художнические и богемные наклонности, так что он жил один в уютном старом отеле на Норт-Бич, хотя иногда прогуливался в Чайнатаун навестить отца, который сидел в глубине своей обычной китайской лавочки, размышляя среди своих бесчисленных стихов, записанных мгновенным росчерком китайских иероглифов на лоскутах прекрасной разноцветной бумаги, которые он потом подвешивал под потолком своей маленькой спальни – Так он сидел, чистый, аккуратный, почти сияющий, обдумывая, какое бы стихотворение еще написать, но его маленькие проницательные глазки вечно искоса взглядывали на уличную дверь посмотреть, кто это там проходит, и ежели кто-то заходил в магазин, он сразу понимал, кто это и зачем пришел – На самом деле это был лучший друг и доверенный советник Чан Кай Ши в Америке, честно и без обмана – А сам Артур стоял на стороне «Красных китайцев», и все это обсуждалось в семье, мне же нечего было сказать о китайском вопросе, да он меня и не интересовал, разве что тем, что позволял лицезреть отца и сына, причастных древней культуре – В любом случае имеет значение лишь то, что он валял со мной дурака, как и Джордж, и, как Джордж, делал меня счастливым – Что-то с древнейших времен знакомое в его лояльном способе присутствовать заставляло меня гадать, уж не жил ли я в какой-то из прежних жизней в Китае, или это он обитал на Западе в своей прошлой жизни, которая перепуталась с моей где-то еще, не в Китае – Жальче всего то, что у меня не записано, как мы вопили и обменивалисьрепликами, пока на улице пробуждались птицы, но звучало это приблизительно так:

Я:» Пока кто-нибудь не ткнет горячим утюгом мне в сердце или не накопит плохую карму типа то да се да куча дерьма и не вытолкнет мою мать из постели чтобы убить ее у меня на глазах проклинающих человеческие»-

Артур:» И я сломаю руку о головы –«

Я: « Каждый раз, когда ты бросаешь в кота булыжник из своего стеклянного дома ты навлекаешь на себя автоматическую зиму „Стенли Гоулд“ мрачную как смерть после смерти, и растущий старый –«

Артур: « Поскольку леди эти урны укусят Вас за задницу и к тому же будет холодно –«

Я:» И Ваш сын никогда не обретет покой в невозмутимом знании о котором думает что думает так же хорошо как делает думает так же хорошо как чувствует думает так же хорошо как будущее то –«

Артур: « Будущее в том, что мой чертов старый рубака Пайсан-паша снова потерял колкость –«

Я:» Сегодня луна станет свидетельницей того как ангелы слетятся к детскому окну за которым оно бормочет на своем стульчике глядя мяукающими глазами на детский водопадный ягнячий холм в день когда маленький арабский пастушок прижал ягненка к сердцу пока мама плелась по его шоколадным следам –«

Артур: « И так Джо белый это уделал и не и нет-«

Я: « Ш-ш-ш-ш-ш-шоу гра-а-а –«

Артур: « Ветер и старт-мотор –«

Я: «Ангелы Дэвы монстры Ашуры Дэвадатты Веданты МакЛафлины Камни будут пойманы и брошены в ад если они не любят ягненка ягненка ягненка адской бараньей отбивной –«

Артур: « Зачем Скотт Фицжеральд хранил записную книжку?»

Я: « Такую чудесную записную книжку-«

Артур: “ Коми донера несс пата ситиамп анда ванда весноки шадакиру париумемга сикарем нора саркадиум барон рой келлегиам миорки аястуна хайдан ситцель амфо андиам йерка яма челмсфорд алья боннаванс корум семанда версель

Я: « Концерт, посвященный 26-й годовщине Американского Конвента?»

21

Между прочим, я забыл отметить, что за три недели моего одиночества совершенно не было видно звезд, ни минуты, ни разу, это был сезон туманов, за исключением только самой последней ночи, когда я уже готовился к отъезду – А теперь звезды сверкали каждую ночь, солнце сияло несколько дольше, однако осень в Биг Сюре сопровождалась злым ветром: казалось, будто задувал весь Тихий океан , собрав всю свою мощь, прямо в Ратон-каньон, сквозь гигантскую щель на другом конце, заставляя деревья вздрагивать, когда неожиданно и шумно мощный стон вырывался из глубины каньона, и когда он бухал там, поднимались рев и гул, которых я не люблю – Это казалось мне дурным предзнаменованием – Уж лучше бы были туман и тишина и застывшие деревья – Теперь же весь каньон вслед за единым порывом ветра начинал вопить и извиваться во всех направлениях, переплетаясь в такой цельный массив, что даже мои сотоварищи несколько удивились, увидев это – Слишком сильный ветер для такого маленького каньона.

Это обстоятельство мешало услышать постоянное журчание успокаивающего ручья.

Единственное, что было хорошо, так это то, что реактивные самолеты преодолевали звуковой барьер поверх ветра, который рассеивался от их пустого грохота, ведь иначе в сезон туманов их шум проник бы прямо в каньон, сгустился бы там и раскачивал бы дом подобно взрыву, что в первый раз заставило меня подумать (в одиночестве), будто кто-то неподалеку рванул заряд динамита.

Просыпаюсь со стонами, и состояние мутное, и обнаруживаю вокруг кучу вина, ну о'кей, а Монсанто ушел рано и со свойственным ему благоразумием лег спать у ручья и теперь встает, напевая, и окуная голову в ручей, и фыркая:"Бр-р-р-р,» и потирая руки в предвкушении нового дня – Дейв Вейн приготовил завтрак, сопроводив его своей обычной лекцией: «Теперь для того, чтобы правильно поджарить яичницу, надо накрыть ее крышкой так, чтобы белки аккуратно лоснясь от жира поглядывали на желтки, как только я взобью это тесто для оладьев, мы ею и займемся» – Мой бакалейный ряд, такой всеобъемлющий поначалу, кормил теперь отряды партизан – После завтрака началось большое соревнование на топорах: кто-то сидит на крыльце и «болеет», а участники неистово рубят бревно, которое не меньше фута в диаметре – Вырубают из него двухфутовые чурки, нелегкая работенка – Я понял, что можно всегда узнать характер человека, посмотрев, как он рубит дерево – Монсанто, старый лесоруб еще с Майны, как я уже сказал, демонстрирует теперь, как он управляется со всей своей жизнью, а именно: наносит уверенные удары и слева и справа, совершая таким образом работу в кратчайшие сроки и малым потом – При этом удары его быстры – Тогда как Фаган с трубкой в зубах пашет так, как, я думаю, научился в Орегоне и северо-западных школах пожарных, так же справляясь с работой молча, без единого слова – А Коди обнаружил свой фантастически-феерический характер, кромсая бревно с чудовищной силой; когда он опускал топор во всю мощь, держа его за самый конец рукоятки, было слышно, как стонет все нутро бревна, бабах, иногда было слышно, как по всей длине проходит треск, он действительно очень силен и стучит топором так мощно, что ступни отрываются от земли в момент удара – Он рубил с неистовством греческого бога – Однако не так быстро и легко, как Монсанто – «Довелось заниматься этим в артели в Южной Аризоне», сказал он, треснув по бревну так, что оно заворочалось на земле – Пример огромной, но неразумной силы – Вот она, вся жизнь Коди, и в какой-то степени моя тоже – И я рубил изо всех сил, и все яростнее, и быстрее, и все углублялся в толщу бревна, но все же получалось медленнее, чем у Монсанто, который поглядывал на нас с улыбкой – Потом еще малыш Артур попытал счастья, но бросил, ударив всего раз пять – Топор его самого мог перевесить – Следующим выступил Дейв Вейн со своей размашистой легкой рубкой, и в самое короткое время мы имели уже пять здоровых чурок – Но пора было по машинам (подъехал МакЛиар) и отправляться южнее по прибрежному шоссе в тамошние бани, что поначалу звучало для меня очень заманчиво –

В Биг Сюре, однако, была еще одна осень, вся винно-искристо-голубая, которая еще больше оттенила ужасающе гигантские размеры побережья во всем его отвратительном великолепии, мили и мили извивается оно на юг, три наших джипа вихляются на все более частых поворотах, прозрачные капли на боковых стеклах, дальше призрачно-высокие мосты, которые надо преодолеть, а внизу пропасти – И все-таки парни криком их приветствуют – Для меня же это негостеприимный сумасшедший дом земли, я уже достаточно такого повидал и даже глотнул с тем глубоким вдохом – Парни уверяют, что купание в горячем источнике взбодрит меня (они видят, что я сейчас слишком хмур и похмелен, чтобы веселиться), но когда мы подъезжаем, сердце мое вновь екает, в тот момент когда МакЛиар показывает пальцем в море с террасы, где располагаются открытые бассейны: «Посмотрите, там в водорослях плавает, мертвый калан!» – И, думаю, это в самом деле мертвый калан, большой светло-коричневый ком траурно покачивается на волнах среди зловещих водорослей, мой калан, мой дорогой калан, о котором я писал стихи – «Почему он умер?», в отчаянии спрашиваю я себя – «Зачем они так поступают?» – «Какой во всем этом смысл?» – Парни заслоняют глаза от солнца, чтобы получше разглядеть то место, где плавает большой мирный замученный горб морской коровы, словно это предмет для преходящего интереса, в то время как для меня это удар по глазам и прямо в сердце – Пар валит от бассейнов, наполненных горячей водой, Фаган , Монсанто и все остальные спокойненько залезают в нее по шею, голышом, а вокруг расположилась стайка волшебниц, тоже голых, в различных банных позах, что заставляет меня колебаться, снимать ли одежду только из общего принципа – Вот Коди ни о чем не беспокоится, а лежит себе на солнышке прямо в одежде на столе и просто курит –А я одалживаю у МакЛиара желтые плавки и влезаю в них – «Че это ты в плавки залез в мужском бассейне?», посмеиваясь спрашивает Фаган – С ужасом я замечаю сперматозоиды, плывущие в горячей воде – Оглядываюсь и вижу, как другие мужики (волшебницы) бросают добрые долгие взгляды на Рона Блейка, который стоит там и смотрит на море, выставив свое хозяйство на всеобщее обозрение, не говоря уже о МакЛиаре и Дейве Вейне – Но это совершенно типично для нас с Коди, что мы не раздеваемся в таких ситуациях (не потому ли что оба воспитаны в католической вере?) – А по общему мнению, мы величайшие секс-символы своего поколения, на самом-то деле – Вы могли так подумать – Но от сочетания молчаливых наблюдающих волшебни-ков и мертвого калана там и спермы в воде мне становится тошно, не говоря уже о том, что когда кто-то сообщает мне о том, что эти бани принадлежат писателю Кевину Кадахи, с которым я был хорошо знаком в Нью-Йорке, и я спрашиваю одного из юных незнакомцев, где Кевин Кадахи, он даже не удостаивает меня ответом – Полагая, что он меня не слышит, спрашиваю снова, нет ответа, не замечает, спрашиваю в третий раз, на этот раз он поднимается и высокомерно выходит в раздевалку – И все это в дополнение к путанице, которая начала накапливаться в моем потрепанном испитом мозгу, регулярные вестники, напоминающие о смерти, которая никаким образом не касалась моей мирной любви к Ратон-каньону, а теперь вот он превращается в ужас.

Из бань мы отправляемся в Непент, в прекрасный ресторан на вершине скалы с просторным патио на свежем воздухе, с отличной кухней, с отличной обслугой и управляющими, с недурными напитками, шахматными столиками, креслами и столами, вынесенными на улицу, чтобы сидеть на солнышке и любоваться грандиозным побережьем – Здесь мы все рассаживаемся, и Коди начинает играть в шахматы со всеми желающими, одновременно уплетая те восхитительны гамбургеры, которые называются «Райбургерами» (огромные, с полным ассортиментом начинки) – Коди не любит просто сидеть и болтать потихоньку, он такой парень, если уж захочет поговорить, то будет один говорить часами, пока не исчерпает все своими объяснениями, вместо того чтобы хмуриться над доской и кряхтеть: «Хе-хе-хех, старый Скрудж экономит пешку, эй? Ам! Съел!» – Но пока я сижу там, обсуждая литературу с МакЛиаром и Монсанто, поблизости завязывает вдруг знакомство странная пара джентельменов – Один из них янгстер, отрекомендовавшийся лейтенантом – Я мгновенно (после пятого «Манхеттена») разворачиваю свою теорию партизанской войны, основанную на наблюдениях прежней ночи, когда мне всерьез представилось, что если бы Монсанто, Артур, Коди, Дейв, Бен, Рон Блейк и я были членами одного отряда (а на ремнях чтоб болтались походные фляжки), врагу было бы нелегко ранить кого-либо из нас, потому что мы бы как близкие друзья отчаянно охраняли друг друга, и я рассказываю это тому первому, лейтенанту, который привлек внимание старшего, который дал понять, что он ГЕНЕРАЛ Армии – Там дальше, за отдельным столиком, сидят гомосексуалисты, присутствие которых заставляет Дейва Вейна в какой-то спокойный дремотный момент сухо и гнусаво высказаться: «Под сенью красного дерева, разговор о войне и гомосексуалистах… это, можно сказать, мое непентское хайку» – «Дда», говорит Коди, делая ход, «смотри-ка куда ты можешь сунуться, мой мальчик, но уж ты убирайся, а я тут тебя ферзем, дорогой».

Я упоминаю генерала только потому, что вижу нечто зловещее в том, что среди этого кутежа я наткнулся на него и еще на одного генерала, два странных генерала, а за всю свою прежнюю жизнь ни одного не встретил – Этот первый генерал был странен тем, что казался слишком уж вежливым, и все же что-то недоброе было в его стальных глазах за дурацкими темными очками – Что-то недоброе было и в первом лейтенанте, который все гадал, кто мы (сан-францисские поэты, самое их ядро, конечно) и, казалось, этот факт ему совсем не был приятен, хотя генерала, кажется, все это забавляло – Однако зловещим образом он, видимо, весьма заинтересовался моей теорией о дружеских отрядах для партизанской войны, и когда президент Кеннеди где-то через год потребовал новую схему для части наших вооруженных сил, мне стало интересно (даже и тогда еще был безумен, правда уже по другим причинам), позаимствовал ли генерал мою идею – Второй генерал, еще более странный, уже маячил на горизонте и встретился мне, когда я зашел еще дальше в своем безумии.

«Манхеттены» и еще «Манхеттены», когда под вечер мы возвратились в хижину, мне было совсем хорошо, но я понимал, что на завтрашний день меня уже не хватит – А бедный юный Рон Блейк спросил, нельзя ли ему остаться со мной в хижине, остальные вернутся в город на трех машинах, и у меня мысли не возникло так жестоко отказать ему в его просьбе, и я сказал «да» – Так что когда все вдруг разъехались, я остался один, а этот сумасшедший юный битник пел мне песни, но все чего я хотел, это спать – Однако надо было быть на высоте, чтобы не разочаровать его доверчивое сердце.

Потому что все эти бедные юноши на самом деле верят, что во всем этом битничестве есть нечто благородное, и идеалистическое, и доброе, а я, согласно газетам, «Король битников», хотя в то же время мне хреново, и я устал от этого энтузиазма все новых и новых мальчиков, пытающихся понять меня и излить на меня свои жизни, так чтоб я только подпрыгивал и говорил «да, да, именно так», чего я уже делать не в состоянии – Я приехал на лето в Биг Сюр именно затем, чтобы избавиться от них – Вроде тех торжественных живчиков-студентов, которые однажды пришли к моему дому в Лонг-Айленде в пиджаках с надписью «Бродяги Дхармы», ожидая увидеть меня двадцатипятилетним юношей, из-за ошибки на обложке книги, и вот он я, в отцы им гожусь – Но нет, свингующе-джазово-юный Рон хочет ко всему прикалываться, ходить на пляж, бегать и беситься, петь и разговаривать, сочинять мелодии, писать рассказы, взбираться на вершины гор, ходить по трассе, видеть все, делать все и быть со всеми – И я, запасшись последней квартой портвейна, соглашаюсь следовать за ним на пляж.

Мы спускаемся старой печальной тропой бхикку, и вдруг я замечаю в траве мертвую мышь – «Малютка мышь мертва», говорю я поэтически умнo, но вдруг понимаю и только сейчас вспоминаю, как сам снял крышку с крысиного яда на полке Монсанто, и стало быть это моя мышь – Лежит здесь мертвая – Как калан в море – Это моя личная мышь, которую я все лето заботливо кормил шоколадом и сыром, но вновь бессознательно нарушил все эти свои великие планы быть добрым по отношению ко всем тварям земным, даже к речным клопам, пусть невольно, но я вновь убил мышь – И в довершение всего, когда мы подходим к месту, где принимает солнечные ванны моя змейка (не ядовитая), и я довожу это до сведения Рона, он вдруг вопит: «Берегись! Вот это змеюка!», и тем самым пугает меня, сердце мое прыгает от ужаса – И в моем сознании маленький друг внезапно превращается из живого существа в злого змия Биг Сюра.

И плюс к тому, по линии прибоя, там всегда валяются на солнце длинные ленты полых водорослей, некоторые просто огромных размеров, как живые, с живой кожей, куски живого материала, что всегда навевал на меня печаль, но вот юный поклонник свинга поднимает их и танцует на берегу танец дервиша, превращая мой Сюр в какую-то морскую суматоху – Суматоху ума.

Всю эту ночь мы поем и вопим у лампы песни, и все в порядке, но утром-то бутылка пуста, и я вновь просыпаюсь с «финальными кошмарами», именно так, как я проснулся в трущобном номере Фриско, прежде чем сбежать сюда, и вновь все это меня настигло, я снова слышу собственный скулеж: «За что Господь мучит меня?» – Но те, кто не испытал даже самых ранних стадий делириума, могут не знать, что это не столько физическая боль, сколько душевная мука, которую невозможно описать тем, кто не пьет и обвиняет алкоголиков в безответственности – Душевная мука так сильна, что чувствуешь, будто предал сам факт своего рождения, и даже родовые муки своей матери, когда она рожала тебя и выпустила, наконец, в этот мир, как будто предал все попытки отца кормить тебя, и растить, и поставить на ноги, и поделиться с тобой своей силой и – Боже – даже учить тебя «жизни», чувство вины так сильно, что начинаешь отождествлять себя с дьяволом, и кажется, что Бог совсем покинул тебя на твою тошнотную глупость – Ощущаешь болезнь в величайшем смысле этого слова, дышишь, сам тому не веря, плохоплохоплохо, душа стонет, смотришь на свои беспомощные руки, их словно сжигает огонь, а ты и пошевелиться не можешь, смотришь на мир мертвыми глазами, на лице выражение жуткого недовольства, словно ангел на облаке, страдающий запором – Ты на самом деле смотришь на мир раковым взглядом, сквозь коричнево-серую шерстяную пелену на глазах – Язык белый и гадкий, зубы изъедены пятнами, волосы словно иссохли за ночь, в уголках глаз огромные комья грязи, нос блестит от жира, пена в углах рта: в общем, это то самое отвратительное уродство, знакомое всем, кто прошел через уличное пьянство всемирных Боуэри – Но ведь радости в этом никакой нет, а люди говорят: «Ну да, он напился и счастлив, пусть проспится» – Несчастный пьяница плачет – Он плачет по маме и папе и великому брату и великому другу, он взывает о помощи – Пытается собраться в кучу, подвигая один ботинок поближе к ноге, но даже и этого не может сделать как следует: или уронит его, или стукнется обо что-нибудь, он непременно сделает что-нибудь, что заставит его вновь расплакаться – Ему захочется закрыть лицо руками и взывать к милосердию, но он знает: милосердия нет – Не только потому, что он не заслужил, его просто нет – Потому что он взглядывает на синее небо, а там ничего, только пустое пространство над его головой складывается в огромное лицо – Он смотрит на мир, и мир показывает ему язык, а однажды эта маска исчезает, и мир смотрит на него большими пустыми красными глазами, как его собственные – Он может видеть, что земля движется, но это не имеет никакого значения – Неожиданный шум позади заставит его рычать от гнева – Он будет тянуть и рвать на себе свою несчастную заляпанную рубашку – Он чувствует, словно лицо его втирается во что-то, чего нет.