Текст книги "Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой"

Автор книги: Изабелла Аллен-Фельдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

23.02.1961

Сестра моя не перестает меня удивлять. Сегодня утром разбудила меня громким звуком трубы (должна отметить, что талант имитатора у нее превосходный). Когда же я, испугавшись от неожиданности, вскочила, сестра скомандовала басом:

– Равняйсь! Смирно!

И, отсалютовав шваброй, отдала мне какой-то сумбурный рапорт, называя меня «товарищ генерал».

Сестра моей парижской подруги Виктории сошла с ума в одночасье. Легла спать нормальной, а проснулась безумной. Врачи сказали, что причиной стало кровоизлияние в мозг. Я очень испугалась, накинула халат и хотела уже бежать за помощью к соседям, как вдруг сестра успокоилась, вернула швабру на место и сказала мне, что сегодня здешний военный праздник, день армии и флота. Чтобы успокоиться, я пила кофе с коньяком натощак, и потом у меня полдня шумело в голове. Как тут не вспомнить историю купца Иорданова, который на Рождество решил напугать свою жену и переоделся для этого чертом – надел наизнанку кучерский тулуп и вымазал лицо сажей. Впечатление на свою несчастную супругу он произвел настолько сильное, что оно, это впечатление, стало последним в ее жизни.

Что за напасть – посреди зимы истинное нашествие тараканов. Заполонили всю кухню. Сестра уверяет меня, что их нарочно разводят в булочной.

– Это секретные опыты, – утверждает она. – Ввиду нехватки изюма для булочек выводят особый вид сладких на вкус тараканов. Их кормят сахарной пудрой и крошками от meringue.

Не знаю, чему можно верить, а чему нельзя. Сестра наслаждается моей растерянностью. Ей нравится меня разыгрывать. Рассказывает, например, что знакома с внебрачным сыном Сталина, который работает каким-то начальником на радио.

24.02.1961

Сестра привозила к Полине Леонтьевне какого-то очень известного врача, был консилиум. Вернулась расстроенная. На мой вопрос ответила: «Дос лебн из ви а шминесре – ме штейт ун ме штейт биз ме гейт ойс!» [24]24
  Жизнь как шминесре – стоишь, стоишь, пока не уйдешь ( идиш). Шминесре (шмоне эсре) – молитва восемнадцати благословений, которую полагается читать стоя, поставив ноги вместе.


[Закрыть]– и расплакалась. Я тоже плакала.

01.03.1961

Сегодня – первый день весны, но весны совсем не чувствуется. Я уже освоилась настолько, что самостоятельно сделала закупки к Пуриму – купила вина и муки с маргарином для гоменташен. Все остальное, включая варенье, у нас есть. Ни мне, ни сестре не следует есть сладкое, но тем не менее мы постоянно это делаем.

02.03.1961

– Пурим из ништ кейн йонтев ун куш ин тухес из ништ кейн клоле [25]25
  Пурим – не праздник, а «поцелуй меня в жопу» – не проклятие ( идиш).


[Закрыть], – это первое, что сказала сестра, когда мы сели за стол.

Мои никудышные навыки кулинара стали виной тому, что гоменташи прохудились в процессе готовки и варенье вытекло из них. Чтобы скрыть свой позор (дело было в отсутствие сестры), я собственноручно перемыла всю посуду и отскребла противень. «Не пела лягушка соловьем, так и не стоило начинать», – говорила в таких случаях мама. Закончив заметать следы (еще одно газетное выражение, все преступники заметают следы, но тем не менее оказываются за решеткой), я отправилась в магазин и купила там очень вкусное печенье треугольной формы, украшенное цукатами. Пусть и без начинки, но все же треугольное – чем не гоменташен? Жаль, что здесь нельзя купить настоящие гоменташен. Не забыть бы спросить, где сестра покупает мацу. Уверена, что в обычных магазинах она не продается. Все, что связано с религией, здесь не то чтобы запрещено, но и не афишируется.

Праздник у нас получился тихим, без трещоток, но нашу детскую песенку мы все же спели и выпили все вино, целую бутылку. Вино оказалось забористым, вроде портвейна, а я-то думала, что купила легонькое vin de table. Жаль, что потанцевать было не с кем. А я так люблю танцевать. Вернее, любила когда-то.

05.03.1961

Творится такое, что не только про дневник, про свой возраст забыть можно. Теперь я знаю, к чему у меня дважды сходился пасьянс! Сестра стала народной актрисой! Газета с указом лежит передо мной. Ее я купила для себя, чтобы сохранить на память. Вестником радости стал Михаил Михайлович. Он разбудил нас звонком и сообщил новость. Сестра сразу же взялась за свежие газеты и, когда увидела там свою фамилию, воскликнула:

– Надо же – правду сказал, а я думала, что разыгрывает!

Поздравления сыпались одно за другим, когда сестра ушла, на звонки отвечала я. Благодарила, сообщала, что это не сестра, а я, и записывала, кто позвонил. Было много незнакомых имен. Почтальонша приходила несколько раз и каждый раз с целой кипой телеграмм. А дня через три-четыре начнут приходить письма с открытками, у сестры огромная переписка. Незнакомые люди пишут ей, она им отвечает, те пишут снова… Некоторые письма – как маленькие повести, в которых люди рассказывают о своей жизни. Кое-что сестра мне зачитывает. Мне очень интересно. Завидую. Тоже хочу получать много писем. Письма – моя слабость. Ах, какие письма писала я сестре сорок лет назад… И хоть бы одно дошло! Про Россию рассказывали страшное, я верила и не верила, давилась слезами и писала: «Милая моя Фанечка, давай забудем все наши смешные размолвки и больше никогда-никогда не будем ссориться. Напиши, куда я могу выслать тебе деньги и какая сумма нужна тебе на дорогу…» А потом настали черные дни, когда все мы почти поверили, что сестры нет в живых. А кто бы не поверил? Там творилось такое… «Я вышел из пекла», – сказал мне один капитан, и по глазам его было видно, что он нисколько не преувеличивает. От сестры не было весточек, в империи все воевали против всех, как могла слабая женщина уцелеть в этой войне? А буржуазное происхождение? Сашу Кульчицкого расстреляли только за то, что он был сыном действительного статского советника и внуком адмирала. Наш отец, несмотря на всю его доброту к своим работникам, с точки зрения новой власти был эксплуататором, а стало быть, контрреволюционером. Это сейчас, к счастью, страсти улеглись, я сама была свидетельницей тому, как люди совершенно спокойно говорили о своем дворянском происхождении. Но тогда… Газеты писали такое… Страшно вспомнить, что мы все пережили. Недаром же считается, что неизвестность хуже плохих известий. Начинаешь придумывать, изводишь себя… Но довольно о грустном в такой радостный день, а то получается по пословице – начала за здравие, а кончила за упокой. Я подумала, что столь радостное событие надо отметить, и позвонила Ниночке, чтобы посоветоваться. Она сказала, чтобы я не забивала себе голову ерундой, потому что отмечать будем не дома, а в ресторане. Так оно впоследствии и вышло. Я напомнила Ниночке про Ваганьковское кладбище. Договорились, что пойдем туда в понедельник, если будет хорошая погода. Я так счастлива, так рада за сестру! Теперь она может спать спокойно, потому что заслужила высшее признание. Я уже спрашивала и знаю, что выше народной актрисы звания нет. «Есть еще «корифей советского театра», но его присваивают только посмертно», – сказала сестра. Пусть она его получит через сто двадцать лет, но чтобы получила! Жаль только, что квартиру побольше сестре вряд ли дадут. Ну и пусть! В сравнении с двумя крошечными комнатками Ниночки, эта квартира – дворцовые покои. Я уже привыкла к ней, к дому привыкла, к соседям, к магазинам, к месту… Не хочу ничего менять, но отчего бы не помечтать, как мы живем на улице Горького в большой пятикомнатной квартире, у каждой своя гардеробная, у сестры отдельный кабинет, где она может репетировать, у нас огромная ванная, а не нынешнее корыто, и кухня будет просторной. Впрочем, при отдельной гостиной кухня может быть и небольшой… Мечты мои мечты. Я неисправимая мечтательница. Плохо мне – я мечтаю, хорошо мне – я мечтаю. Вся моя жизнь – мечта, ожидание чего-то радостного. Жду, жду…

06.03.1961

Чувства не переполняют меня, они готовы меня разорвать!!! Вот к чему, на самом деле, сходился пасьянс! Вот почему меня так тянуло на поиски Анечкиной могилки, которую мне так и не удалось найти! Не могу сегодня ничего писать, слова путаются, чувства путаются, хожу, как пьяная. Сестра не верит мне, думает, что я, следуя ее примеру, решила ее разыграть.

Не-ве-ро-я-тно! Но это случилось! То и дело щиплю себя за ногу, желая убедиться в том, что я не сплю.

07.03.1961

Как принято писать в сентиментальных романах: «Ничто не предвещало в то утро роковой встречи…» Мою встречу с Nicolas(как привыкла называть его на французский манер, так и продолжаю) нельзя назвать роковой, но это же жизнь, а не сентиментальный роман. Хотя жизнь такой романтичной женщины, как я, мало чем отличается от сентиментального романа. Какова я? Кокетничаю сама с собой! Признаюсь честно – этот дневник я пишу не только для себя, но и для кого-то еще. Для кого – не знаю и не хочу знать, потому что при жизни не намерена показывать его никому. А потом… А потом мне хочется оставить после себя какой-то след. Детей у меня нет, ничего замечательного я за свою жизнь не сделала и вряд ли уже сделаю, но не хочется уходить, не оставив после себя ничего. Уходить мне вообще не хочется, хочется жить. Хандра, к счастью, давно меня не посещает (вот что значит не чувствовать себя одинокой!), жизнь моя устроена не самым плохим образом, здоровье позволяет наслаждаться жизнью, так почему бы и не пожить в свое небольшое удовольствие? И почему бы не оставить после себя хотя бы такие куцые мемуары? Может быть, кто-то когда-то где-то прочтет их и узнает, что жила на белом свете смешная и глупая девочка Белла Фельдман, которая выросла, прожила жизнь, состарилась, но в глубине души осталась все той же девочкой, больше всего на свете любившей сидеть на коленях у отца и чтобы он гладил ее по голове и ласково говорил: «А книп дир ин бекеле!» [26]26
  Щиплю тебя за щечку! ( идиш) Выражение похвалы или восторга.


[Закрыть]

Серьезные люди пишут мемуары обстоятельно, начинают со дня своего рождения, описывают жизнь шаг за шагом, делают глубокомысленные выводы, но у меня для этого недостает усердия. И ума для глубокомысленных выводов, наверное, тоже недостаточно. Отрывочные нерегулярные заметки – вот предел моих возможностей. «Что есть, то есть», – говорил отец в пятницу, когда подводил недельный итог. Не исключаю, что когда-нибудь сожгу свои записки. Что можно Гоголю, то можно и Моголю.

Опять отвлеклась… И впрямь, как будто роман пишу, слов много, а смысла мало. Итак, это случилось вчера, когда мы с Ниночкой отправились на Ваганьковское кладбище. Анечкину могилку мы так и не нашли, несмотря на то, что обошли почти все кладбище. Пишу «почти все», потому что ходили мы по местам дореволюционных захоронений. Часа через три, когда в глазах у меня рябило от букв и цифр, Ниночка вспомнила о срочном деле, какой-то просьбе Алисы Георгиевны, которая совершенно вылетела из ее головы. Я сказала, что хочу побродить здесь еще (атмосфэра кладбища умиротворяла), и заверила добрую Ниночку, что прекрасно доберусь домой сама. Что тут сложного? Села в такси да назвала адрес. Я уже ученая, не позволю везти себя кружным путем. Ниночка убежала, а я решила вернуться к могиле Саврасова. Мне всегда нравились его пейзажи, такие простые, едва ли не бесхитростные, но в то же время такие живые, искренние. «В искусстве нельзя преувеличивать», – говорит сестра, и она права. У Саврасова нет буйства красок и каких-то изысков, но его картины настолько хороши, что даже репродукции их можно рассматривать долго-долго. Все никак не получается посетить с сестрой Третьяковскую галерею, то одно мешает, то другое. Идти туда одной мне не резон, потому что картины хочется не просто смотреть, но и обсуждать, делиться впечатлениями, сравнивать, иногда даже поспорить… Но я непременно соберусь туда в самом ближайшем времени, если не с сестрой, то с Nicolas.

Итак (снова это «итак»!), я подошла к могиле Саврасова, постояла перед ней немного, размышляя о горькой судьбе этого великого художника, а когда уже собралась идти к выходу, услышала неуверенное:

– Изабелла?

Мужской голос, «драматический баритон», как сказала бы сестра, назвал мое имя. Мое, потому что имя у меня для Москвы достаточно редкое.

Я обернулась на голос, но сразу не узнала Nicolas,потому что он был в шапке и еще потому, что не могла даже предположить, что встречу его здесь.

– Изабелла! – повторил он, уже не вопрошающе, а утвердительно.

Только один голос на свете произносил два «л» в моем имени так, словно раскатывал их языком во рту, отчего согласные звуки превращались в некое подобие гласных. Только один голос… И принадлежал он человеку, в которого я когда-то была влюблена до беспамятства. «До беспамятства», это когда не можешь думать ни о чем, кроме него и своей любви к нему, когда живешь, словно во сне, когда живешь лишь в те минуты, что проводишь с ним, а все остальное время как будто спишь. Я на мгновение перенеслась в прошлое, вернулась обратно и перестала отдавать себе отчет в том, где я нахожусь.

– Николай Николаевич! – ахнула я, впервые в жизни называя его по имени-отчеству. – Это вы?! Неужели?!

– Я! – коротко и просто ответил он, снимая шапку.

Голова его была седой, лицо покрывали морщины, редкие, но глубокие, голос изменился, словно подсох, да и сам он весь как будто подсох, но взгляд, которым он смотрел на меня, остался прежним. Глаза ничуть не изменились, остались такими же живыми, что и были. И искорки в них мелькали точно так же.

Nicolas. Николай Николаевич. Мой князь. Впрочем, никакой он не князь, просто однофамилец, дворянин. Я помню его юнкером, ему так шла форма… Та, прежняя, форма шла всем мужчинам, она была не в пример красивее и представительнее нынешней. А как он пел романсы… Его бархатный голос заглушал все погрешности моего неуклюжего аккомпанемента. «Не пробуждай воспоминаний минувших дней, минувших дней…» Я вдруг подумала, что он так же, как и я, вернулся из-за границы…

Все оказалось иначе. Прозаичнее. Мой красавец юнкер давно не носит форму, у него были другие женщины, он давно уже живет в Москве и зарабатывает на жизнь, реставрируя старинные вещи. Любовь к старине у них в роду передавалась по наследству, отец Nicolasбыл страстным нумизматом, собрал большую коллекцию монет допетровского времени.

Мы долго гуляли по аллеям, оживленно беседуя и то и дело перебивая друг друга вопросами, а потом устыдились своих счастливых лиц, совершенно неуместных на месте вечного упокоения, и ушли с кладбища. Погуляли еще немного, посидели в каком-то заведении, совершенно незаслуженно называющемся рестораном (несвежие скатерти, сальные приборы, угрюмые официантки – фу!), а потом Nicolasпроводил меня до дому. У него дома нет телефона (или он намерен скрывать от кого-то наше возобновившееся знакомство?), но он записал наш номер и обещал позвонить послезавтра (уже – завтра), чтобы поздравить с праздником. Я совсем забыла про этот международный женский праздник, который не отмечают нигде, кроме Советского Союза.

08.03.1961

Какая же бездушная и завистливая дрянь моя сестра! Закончу писать и положу дневник раскрытым на кухонный стол – читай на здоровье! Раз уж не дала мне сказать ни слова, перебивала, перекрикивала, то – читай!!! Я останусь в тех рамках, которые для себя установила, и буду к тебе снисходительна, но я не стану ничего приукрашивать.

Будь он проклят, этот международный женский праздник, и те, кто его выдумал, какие-то немецкие шиксы! [27]27
  Пренебрежительное слово, обозначающее женщину-нееврейку. Часто употреблялось в значении «проститутка».


[Закрыть]

Единственной ошибкой Nicolasбыли его слова по поводу нашего этажа. Наверное, не стоило заявлять вслух, что второй этаж неудобен для жизни, потому что сюда доносится много уличного шума. Шума действительно много, и для нас это в самом деле point douloureux [28]28
  Больное место ( фр.).


[Закрыть], но не стоило отвечать на неловкость прямой грубостью, разворачиваться и хлопать дверью. Невежливо говорить грубости, еще более невежливо говорить грубости на непонятном языке, и уж совсем гадко говорить грубости на непонятном языке, если заведомо знаешь, что смысл сказанного тобою поймут. Разве можно вырасти в городе, где много евреев, и не знать, что обозначает слово «тухес»? [29]29
  Задница ( идиш).


[Закрыть]А тон! Тон! Если таким тоном сказать что-то хорошее, то оно прозвучит как проклятие! А хлопок дверью?! И не надо сваливать все на ложное понимание этикета! Если приходишь поздравлять двух дам, которые живут вместе, то вполне допустимо принести один букет, а не два. Наш общий праздник, наш общий гость… Ну а если гость пришел ко мне одной, то зачем ему в таком случае приносить с собой два букета? Я не коза, мне и одного хватит!

Это же просто ревность, самая обычная ревность! Как же! У Беллы, которая старше и вообще приехала издалека, вдруг объявился кавалер, да еще какой! Разве это можно вынести? Это невозможно вынести! Это было невозможно вынести пятьдесят лет назад, это невозможно вынести и сегодня! Пишу, а слезы из глаз так и льются. В ответ на свои всхлипы слышу за дверью громкое: «цибеле трерн!» [30]30
  Луковые слезы ( идиш). Аналог «крокодиловых слез».


[Закрыть]Хорошо хоть, что не «дер малех га-мовес зол зих ин дир фарлибн!» [31]31
  Чтоб в тебя Ангел смерти влюбился ( идиш).


[Закрыть]. И на том спасибо, дорогая моя сестра.

Теперь я наконец-то поняла, зачем вдруг начала вести дневник после столь долгого, полувекового, можно сказать, перерыва. Для того чтобы высказать через него тебе, Фая, все, что я о тебе думаю!!! Лев Николаевич Толстой вел дневник с той же целью, чтобы его бездушная эгоистичная супруга, с которой совершенно невозможно было разговаривать на сложные темы (да какое там на сложные – на мало-мальски возвышенные), хотя бы из дневника его могла бы узнать о том, что он думает о ней или о ком-то еще. Написанное нельзя оборвать, перебить, перекричать. Можно сжечь тетрадку или порвать ее в клочья, но я заведу новую. И отдам кому-нибудь на хранение. Хотя бы и Nicolas! Он станет приносить ее на наши свидания, я буду наскоро делать записи, я все равно пишу быстро и понемногу, а через сто двадцать лет его дочь опубликует мой дневник в каком-нибудь журнале, вроде Annales Russes. Да, опубликует! А почему бы его дочери не опубликовать мои записки. Озаглавить как-нибудь броско, например «За кулисами великой актрисы», и опубликовать! Нет, «за кулисами» звучит нескладно и пошло…

Итог таков (буду писать по пунктам, как официальный документ, как договор, как ультиматум):

1. Я здесь живу (чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в мой паспорт, где есть соответствующий штамп, в тех же французских паспортах подобных штампов не ставят, и это досадное упущение!), и я вправе приглашать к себе гостей при условии, что это приличные люди, которых я хорошо знаю и за которых могу поручиться.

2. Мне столько лет, что я вправе поступать так, как считаю нужным. И по праву человеческому и по праву старшинства. Если уж на то пошло, то на сегодняшний день я – старшая в семье Фельдманов.

3. Я не расположена к противостоянию и какой-либо войне со своей родной сестрой. Но я не хочу, чтобы мною помыкали. Я требую уважения, и, кажется, я его заслуживаю. Детство давно кануло в Лету со всеми своими достоинствами и недостатками. Будем же вести себя как взрослые.

Сестра – человек атмосфэрный. Она чувствует атмосфэру, умеет создать ее. Молчанием она может выразить стократ больше, нежели другой человек словами. Мне очень бы не хотелось, чтобы, приходя ко мне, Nicolasнатыкался бы на это ледяное молчание. Я не хочу для него такой атмосфэры, и для себя самой тоже ее не хочу!

Мы сидели в моей комнате, сестра сидела в своей. Всем было неловко. Потом к сестре пришли гости – Михаил Неюрьевич (это он сам так себя называет, утверждая, что Михаил Михайлович звучит очень скучно) с супругой. Михаила Неюрьевича я про себя зову Saint-Exupéry, потому что он тоже летчик. Офицер, фронтовик, так здесь принято называть ветеранов, в театр пришел, когда ему было уже около тридцати, но сразу же в Малый, туда, куда сестру не взяли. Подозреваю, что причиной всему не чьи-то происки, а характер. Михаил Неюрьевич – крайне обаятельный человек, расположенный к людям. Он ни о ком не отзывается резко, никого не хает за глаза, да и в глаза, я думаю, тоже. Михаил Неюрьевич входит в комнату, и словно яркая лампочка зажигается, так от него светло. И супруга у него такая же светлая. Милые, хорошие люди. Неужели им приятно общаться с сестрой? Она же даже про обожаемую свою Анну Андреевну, которую «в знак высшего уважения» называет «раббинькой» (слышал бы это отец! где это видано, чтобы женщину называли «ребе»? тогда курицу надо звать «ваша светлость», а кошку «ваше высочество»!), даже про А.А. сестра может сказать: «идол бездушный». Представляю, что она говорит обо мне. Брокн лигнс ви а йидене локшн [32]32
  Выдумывает небылицы (так легко), словно лапшу готовит ( идиш).


[Закрыть]. Не иначе как нашептывала гостям, что ее сестра не только сама сидит у нее на шее, но и нахлебников приводит. Хорошо, если вместо «нахлебников» не скажет «кобелей», с нее станется. Кто при родителях обозвал Арика Шолумовича «Белкиным хахалем»? Брат Яша? Или кухарка? Вот славно бы было где-нибудь встретить Арика. Наведу, пожалуй, справки о нем у Нины. Она знает все про всех, а Арик, если он жив, непременно чем-нибудь прославился и не прозябает. Это был такой умница, настоящий «идише копф» [33]33
  Еврейская голова ( идиш). Выражение восхищения чьим-то умом.


[Закрыть]. Но он мог сменить фамилию. Многие меняли фамилии, особенно десять лет назад, когда еврею не то чтобы называть себя евреем, на улицу было страшно выйти. Но я все же спрошу у Ниночки.

А как поет Михаил Неюрьевич! Заслушаться можно. Обожаю романсы!

10.03.1961

Не разговариваем, а если и надо что-то сказать, говорим не друг дружке, а в никуда. Едим порознь, сидим порознь, я демонстративно не замечаю ее, а она меня. Когда приходят гости, устанавливается перемирие, незачем выворачивать свое белье напоказ перед окружающими. Но все равно напряженность между нами ощущается. Ниночка в курсе случившегося, я ей сама об этом рассказала, а вот соседка Светлана сразу же почувствовала неладное и, когда сестра вышла, тихонечко поинтересовалась у меня, что случилось. Я молча пожала плечами. Светлана все поняла. Хочется куда-то уехать. Nicolasзвонил, нарвался на сестру, но все обошлось без комментариев с ее стороны. Она просто положила трубку рядом с аппаратом и удалилась на кухню, забыв закрыть за собой дверь. Я разговаривала с бедным Nicolasкрайне приветливо, изображала голосом таяние арктических снегов, как выражался мой покойный муж, чтобы сгладить впечатление от очередной эскапады моей невоспитанной сестры. И это – народная актриса! Народная хабалда!

Ниночка шепнула мне по секрету, что на днях состоялась премьера нового фильма с участием сестры и, по словам режиссера, публика приняла картину весьма холодно. Сестра не сказала мне об этом ни слова, хотя премьера случилась до нашей ссоры. Это лишний раз характеризует ее отношение ко мне. С близкими людьми делятся всем – и радостью, и горем. Ниночка просит меня смягчиться и «войти в положение». А кто войдет в мое положение? Какая может быть связь между картиной и визитом Nicolas? Недостойно приличного человека срывать зло на ни в чем не повинных людях.

Злобствую, но понимаю, какая это драма для актрисы – провал фильма или спектакля, тем более что роль была не эпизодической comme toujours [34]34
  Как всегда ( фр.).


[Закрыть], а главной. Ох, кто-то из нас должен сделать первый шаг к примирению, и сделает это та, кто умнее.

12.03.1961

Возобновить отношения как ни в чем не бывало, словно не случилось между нами ссоры, и вести дальше себя совершенно без смущения – что это? Величайшая деликатность, выражающаяся в полном и окончательном забвении всего досадного, или же величайшая бестактность, выражающая презрение ко мне? Мол, настолько я ничтожна, что не заслуживаю объяснений? Не хочу думать об этом, но думается как-то само собой. Nicolasсоветует потерпеть. Годы сделали его очень терпеливым. Здешняя жизнь вообще располагает к терпению. Еще один довод в пользу сестры – если постоянно терпеть, терпеть и терпеть, то рано или поздно чаша терпения переполнится и негодование изольется на того, кто рядом. Обменялись подарками в честь примирения. Какая ни есть, а сестра у меня одна, другой нет и не будет.

16.03.1961

Елочка рассказала страшное – два или три дня назад в Киеве прорвало какую-то дамбу и половину города затопило дерьмом и грязью в буквальном смысле этого слова. Это случилось рано утром, когда люди шли на работу. Кто-то из Елочкиных подруг (имя она называть не стала) была в то время в Киеве (в той части, которая не пострадала) и видела последствия своими глазами. Газеты и радио молчат. Разрушены дома, счет погибших идет на тысячи, подозревают диверсию. Сестра считает, что все дело в обычном здешнем разгильдяйстве. Странно – о начавшемся матче на первенство мира по шахматам пишут во всех газетах и сто раз, если не больше, сказали по радио, а о такой трагедии – ни словечка. Неуважение к памяти погибших.

Сестра дружит с Елочкой, между ними приязнь, но тем не менее за глаза злословит. Например, проезжается по тому обстоятельству, что экономная Елочка может подать суп на первое, а курицу из супа – на второе. Что в этом зазорного? После смерти мужа бедная Елочка вынуждена экономить. Как будто сестра сама не испытывала нужды. В какие-то моменты в ней поднимает голову дочь богатого промышленника Фельдмана. Азохунвей! [35]35
  Горестное восклицание.


[Закрыть]Где сейчас наш отец? Где его богатство? Кто живет в нашем доме? Сама же рассказывала мне, как голодала в Ташкенте, даже индюшек с горя выращивать пыталась! Это моя-то сестра – и выращивать птицу? У нее канарейка в детстве сдохла на второй день.

26.03.1961

Ощущение весны витает в воздухе. Я почти счастлива. Хотела зачеркнуть слово «почти», но передумала. Пусть остается. Скоро Песах. Назначили генеральную уборку. Нюра поправилась, нога ее совершенно не беспокоит. Маца здесь есть, но ее приобретение окружено некоей таинственностью.

Спрашивала у Ниночки про Арика Шолумовича. Она такого не знает. Есть среди ее знакомых часовщик Шолумович, но он Моисей и из города Дербента.

05.04.1961

Сегодняшний разговор с сестрой:

– Каждая плять тоже метит в народные (сует мне газету и тычет пальцем в нужное место). Нет, я удивляюсь не решительно, а отчаянно!

Читаю. Нашему другу Славе (а у меня нет причин не считать этого приятного во всех отношениях мужчину своим другом) дали звание народного артиста. Мне радостно. Сестра злится. Я могла бы понять ее злость раньше, когда сама она еще не имела этого звания, но почему она так ведет себя сейчас? Совсем недавно она разговаривала со Славой по телефону, называла его Славочкой и Ростиславушкой.

– Вы поссорились? – на всякий случай уточняю я, зная, насколько обидчива и насколько скора на обиду сестра.

– Еще чего! – фыркает она и снова повторяет: – Нет, надо же! Каждая плять! Каждая плять!

Не люблю, когда коверкают фамилии. Любую фамилию можно представить в пошло-скабрезном виде. Однажды приказчик, уволенный за воровство, назвал отца Фотцманом [36]36
  От немецкого Fotze – влагалище ( груб.).


[Закрыть]и тут же получил по физиономии. То был единственный случай, когда наш отец позволил себе рукоприкладство по отношению к кому-то (оплеухи и подзатыльники детям не в счет).

Спустя пять минут звонит Славе.

– Ростиславушка, дружочек, я так рада, так рада! Только вчера говорила Беллочке – ну что же это такое, кому попало дают народного, даже мне дали, а Славочка до сих пор ходит в заслуженных! Как в воду смотрела! Как сердцем чуяла! Поздравляю тысячекратно!

Почему сестре ни разу не довелось играть в знаменитой комедии Шеридана «Школа злословия»? Она просто создана для этой пьесы, рождена для нее, точно так же, как я для «Ромео и Джульетты»! Нескромно? Возможно, что и нескромно, но я пишу это для себя и могу позволить себе быть нескромной.

07.04.1961

Полина Леонтьевна больна очень серьезно. Надежды никакой. Жалею ее безумно. Только что осознала, что никогда не слышала от сестры ничего плохого в адрес Полины Леонтьевны. Только хорошее и в превосходных степенях. Отрадно.

12.04.1961

Первый полет человека в космос – это замечательно, но почему из-за этого надо устраивать мероприятия в театрах? Nicolasгорячо убеждал меня, что никакого космоса не существует и летать туда невозможно.

– Нам бессовестно лгут уже сорок с лишним лет, а мы делаем вид, что верим!

Странно, что с такими радикальными взглядами он никогда не подвергался преследованиям. К счастью. Nicolasочень религиозен. Водил меня в церковь, сказал, что ничего, что я некрещеная, главное, чтобы душа была открыта Богу. «Открыта ли Богу моя душа?» – задумалась я и решила изживать в себе все плохое. Прежде всего я должна перестать обижаться на сестру по пустякам и вообще должна перестать обижаться. Говорят же мудрецы: ««Не делай другому то, что не хочешь, чтобы сделали тебе». Я перестану обижаться, и сестра перестанет. Сколько нам обеим осталось жить, чтобы тратить время на ссоры и обиды?

Сестра говорит, что если бы не возраст, то она бы с удовольствием улетела бы на другую планету, туда, где совсем нет людей. Так ей якобы надоели люди. Для кого она там играла, хотела бы я знать.

14.04.1961

В прошлом году театр сестры летом выезжал на гастроли в Прибалтику. В этом году с местом гастролей пока окончательно не определились. Оказывается, что труппа не может выехать на гастроли по своему желанию, необходимо получить разрешение свыше. Существует какой-то план, согласно которому гастроли в хороших городах, таких как, например, Рига, должны чередоваться с поездками в захолустье. «В этом году всех отправят в Сибирь и половину там оставят», – пророчествует сестра. Сама она не намерена уезжать на гастроли, так как не может оставить Полину Леонтьевну.

– Я так и сказала нашему эсперантисту: тасуйте свою колоду как хотите, но я этим летом никуда не поеду! Хоть озолотите меня, хоть в жопу целуйте – не поеду!

«Эсперантист» – это директор театра. Не понимаю, кому понадобилось выдумывать эсперанто. В мире столько языков, зачем нужен еще один? Говорят, что он очень прост и легок, но почему бы тогда не взять итальянский? Более простого для изучения языка, мне кажется, не существует, и в то же время он очень красив и мелодичен. Правильно, наверное, говорил наш отец про варшавских евреев, что они на любые выдумки горазды, лишь бы от дела отлынивать. У него было стойкое предубеждение именно против варшавян. С виленскими евреями он вел дела, с бердичевскими, с одесскими, с персами, греками и турками тоже вел, не говоря уже о русских, но вот с варшавскими никогда не связывался.

16.04.1961

Ходили с Nicolasсмотреть картины. Поразило недружелюбное отношение служителей. Покрикивают на посетителей, словно те у них в подчинении, и вообще ведут себя грубо. Но позволяют себе лишнее только с советскими гражданами. Стоило нам с Nicolasперейти на французский, как служители тотчас же подобрели и начали общаться с нами гораздо приветливее. «Эту страну создавали для народа», – горько заметил Nicolas,когда мы вышли на улицу. Он тоже согласен с тем, что простым людям сейчас живется тяжелее, чем до революции. Я замечаю многое, но все в один голос говорят, что жизнь в Москве неимоверно лучше, легче, приятнее жизни в провинции. Зачем же тогда нужна была революция? У Nicolasесть очень простое объяснение. Александр Третий казнил родного брата Ленина, а Ленин в отместку казнил его сына и всю семью Николая Второго. «То была простая месть, а все остальное – всего лишь приложение к ней», – сказал Nicolas.Ничего себе «приложение»! Но должна признать, что определенная логика в словах Nicolasесть и самое простое объяснение очень часто оказывается самым верным. Сестра из окна видела нас с Nicolas.Сказала, что мы выглядим как «два впавших в детство придурка». Я улыбнулась в ответ и сказала, что была бы не прочь вернуться в детство, ибо оно в самом деле – лучшая пора жизни. Сестра удивилась моей кротости (бо́льшая часть которой шла от ума, а не от сердца) и сказала, что она не имеет ничего против Nicolas.Правда, заявила она об этом не в самой благозвучной форме, но я все равно рада. В следующий раз попрошу Нюру испечь пирог (она мастерица) и приглашу Nicolasк нам. Нарочно подгадаю так, чтобы сестра была в это время дома. Если она узнает Nicolasближе, то он ей непременно понравится.