355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Зотов » Голос бегоний » Текст книги (страница 1)
Голос бегоний
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:29

Текст книги "Голос бегоний"


Автор книги: Иван Зотов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Джон Золотов
(Иван Зотов)
Голос бегоний

Фермерское хозяйство «Красный дол» было одним из тех уединенных местечек, к которым никто и никогда не покажет точного пути. Если какой-то путник заедет в ближайший городок – едва заметный на карте Ративиль, войдет в питейное заведение «Соло», и спросит у тамошних старожилов: «Где находится «Красный дол?» То, выждав, пока выпивохи осмыслят вопрос, сообразят, кому он был адресован и оглядятся по сторонам, будто ища «Дол» прямо в пабе, получит, сопровождаемый неуверенным взмахом руки ответ: «Где-то там». С тем и удалится.

Впрочем, никому до сих пор не приходилось искать эту старую ферму. Ее хозяин, Бари Шефорд, сам ежегодно возил в город урожаи кукурузы, томатов, бобов и сои. Ежемесячно заезжал в магазин за стройматериалами, удобрениями и крысиным ядом. Еженедельно приезжал в паб «Соло» узнать новости, повидать знакомых и, конечно, выпить.

Обитатели величественного в своей дряхлости дома, окруженного десятками акров не самых плодородных земель, были настолько привычны к одиночеству, что просто не замечали его, как не замечают вещь, которая удобна и всегда под рукой.

От таски по людям и новым ощущениям страдала только девятилетняя дочь Бари и Патриции, Люси Шефорд. Возможно потому, что была ребенком, возможно потому, что была единственным ребенком, а может быть потому, что она вообще чувствовала больше, чем другие. И вот однажды неподвижно-душной ночью, когда заснуть хочешь и все равно не можешь, а только ворочаешься в мокрой постели, она почувствовала, что больше никогда не будет одна. Почувствовала и испугалась.

– Там кто-то есть, – сказала она матери, когда та, приоткрыв дверь, заглянула в спальню.

– Где? – встревожилась Патриция. А Люси ответила:

– В поле.

Тогда мать успокоилась, решив, что девочке приснился дурной сон. Не могла же она, в самом деле, слышать, что происходит в поле. Но на всякий случай, она прочитала молитву у постели дочери и сказала, что теперь Бог защитит ее.

Патриция Шефорд, дочь монахини, с детства была набожной. Но эта ее черта проступила намного четче после того, как первого ее ребенка, многострадального Адриана. Сына, родившегося во грехе и всю короткую земную жизнь преследуемого неудачами, в поле настигла молния, ударившая с почти чистого неба. Произошло это в год рождения Люси. Смерть сына Патриция сочла справедливой Господней карой за тяжкий грех. До конца жизни она ненавидела себя за то, что ей не достало воли отказаться от искушения. Она забросила домашние дела, ушла в себя и днями и ночами просила Бога не забирать у нее хотя бы Люси.

Несколько дней подряд девочке мерещилось, что в поле кто-то есть. Она потеряла аппетит и отказывалась спать одна. В конце концов, Патриция уговорила мужа прочесать поле. И на ночь глядя, вооружившись старым ружьем и фонариком, Бари исколесил свои владения на мини-тракторе, так никого и не обнаружил, сбил пугало, вернулся обозленный и приказал всем спать.

Прошло много дней, и Люси привыкла к странному чувству присутствия кого-то неведомого, оно стало естественным фоном. Теперь она испугалась бы куда больше, если бы это ощущение вдруг исчезло. Все благополучно забыли о жалобах малышки.

Как-то во время очередного обхода земель с проверкой на вредителей, Бари нашел свои томаты в плену какого-то ранее невиданного им вьюна. Не уделив потенциальному открытию в области ботаники должного внимания, Бари сполол растение под корень, распутал помидоры и забыл об этом. Куда больше его тогда взволновали предстоящее нашествие колорадского жука и зеленовато-желтые пузыри на листьях и початках кукурузы, явно указывающие на поражение пузырчатой головней.

Через три дня в «Соло» летчик-опылитель Чак за кружкой пива сообщил Бари, что травя жука над фермой Рыжего Моргана, он несколько отклонился и опрыскал часть территории «Дола». За что Чак и намеревался получить с Бари небольшую доплату. Бари же заявил на это, что он теперь не знает, что обработано, а что – нет, и все равно придется вызывать Чака за полную стоимость, так что платить за чужие ошибки он не намерен. После долгого спора Чак уже был согласен на кружку темного и пакет арахиса, но Бари Шефорд был тверд как скала – как он сам про себя говорил – или упрям как мул – по мнению окружающих. Вдобавок в спор влез Рыжий Морган и потребовал вернуть часть денег, заплаченную им за яд, распрысканный над чужими посевами. А склочник Морган мог переспорить кого угодно, так что пришлось незадачливому летчику с ним расплатиться и покинуть заведение в подавленном расположении духа. Уходя он зло прошипел, что все равно у Шефордов урожая не будет, так как они совсем запустили сорняки и хлопнул дверью.

Как бы ни относился Бари к пьяной и злой болтовне в «Соло», но на следующий день он решил проверить дальние посадки вне расписания. И глазам его предстало бескрайнее зеленое море, состоящее из давешнего вьюна.

Бари рвал и метал. Он трижды полностью затуплял свою мотыгу и трижды точил ее. Почувствовав, что силы его покидают, а зелень все не убывает, Бари поехал домой за подкреплением. Дома никого не застал. Захватив еще пару мотыг и оставив записку, раздосадованный и злой, он бросился в новую битву за урожай. А приехав в дальнюю часть поля, к своему чрезвычайному удивлению, нашел там только срубленные плети нового сорняка да свои посадки, которые еще час назад скрывал живой зеленый ковер. Вьюн бесследно исчез.

Несколько дней подряд после этого Бари проверял поле и ни разу не нашел и травинки. Наконец успокоился и занялся сбором грибка астилаго, пока тот не начал спороизвержение.

У маленькой Люси тем временем обнаружились зачатки дара художницы. Для своего возраста, она выдавала просто шедевры. Растроганная ее рисунками, Патриция, не имевшая и намека на художественный дар, разрешила малышке разрисовать ее комнату. Что она и сделала с большим рвением. За три дня детская комната расцвела желтыми и красными тюльпанами, стала домом для всевозможных птиц и, что привело Патрицию в полный восторг, обзавелась собственной церковью. Правда, в результате трехдневных художеств, Люси заляпала пестрыми пятнами две сорочки и сама извозилась с головы до ног. По этому, чтобы отпраздновать окончание художественных работ, Патриция взяла Люси на озерцо, расположенное на территории «Красного дола» и не имеющее названия.

Патриция стирала на камнях, а Люси долго купалась, распространяя по гладкой воде цветные разводы. А на обратном пути они отклонились от привычной тропы и зашли на тот самый участок, полностью поросший тем самым вьюном.

– Твой отец совсем хозяйство запустил, – сказала Патриция и вырвала несколько спутанных плетей.

Люси же в этот момент взвизгнула, опустилась на четвереньки и, закрыв глаза, прошептала:

– Не надо. Они же живые.

Патриция было собралась рассказать Люси, что все растения живые, но не так, как люди. И что от одних есть польза, а от других – нет. Но тут она обернулась и увидела, что ее дочь, бледная, как простыня, сидит на голой земле и, раскачиваясь из стороны в сторону, шепчет:

– Они живые. Им больно. Не надо. Не надо. Не надо.

* * *

Когда они вернулись домой, Люси оклемалась и порозовела. Тем не менее, Патриция упросила мужа привезти из Ративиля лекаря. Доктор Малоу осмотрел девочку и заверил мать в ее отменном здоровье, похвалил расписанную комнату, выпил чаю с плюшками и удалился, не взяв платы за вызов. А Бари еще долго ворчал по поводу потраченного бензина и пустых переживаний.

Рассказ о происшествии на поле вызвал у фермера праведный гнев, но не из-за слов дочери и ее самочувствия. Больше его разозлило новое появление сорняка. Вооружившись мотыгами, он опять поехал на борьбу с сорняками, но нашел только ровно засаженное помидорами поле. За такой розыгрыш, не показавшийся ему хоть сколько-нибудь смешным, Бари чуть не поднял руку на Патрицию. Но та со всей серьезностью дала клятву на библии, что говорит правду. Бари пришлось поверить. Он слишком хорошо знал свою жену, чтобы допустить, что она могла дать пустую клятву.

На следующий день Бари и Патриция вместе пошли к дальней границе «Дола» и снова ничего не обнаружили. Бари только хмыкнул и повернул к дому. Патриция же помянула лукавого. На всякий случай, сняла с шеи нательный крест из красного дерева с серебряной фигуркой Спасителя и прочитала короткую молитву. На обратном пути она вдруг обнаружила в кармане старого платья, куда поспешно бросила крест, догоняя мужа, приличную дыру, и пришлось возвращаться.

Патриция не удержалась на ногах и пала на колени, не зная, что перед ней: происки нечистого или божественное проведение. Но томаты, несколько минут назад еще свободные, были полностью опутаны зелеными лозами давешнего вьюна. Его было не так много, как вчера и все же не заметить его, да еще опытным фермерским глазом Бари Шефорда, было бы невозможно. А на ближайшей к Патриции лозе, свисающей с колышка для подвязки помидоров подобно протянутой руке, висел ее нательный крест.

* * *

Патриция снова клялась и Бари снова поверил. Однако ни Бога, ни дьявола в проделках не заподозрил. Он уже давно привык, что если вокруг происходит что-то странное, то к этому приложил руку его брат, Шеннон.

Шеннон Шефорд был личностью примечательной и своеобразной, а потому часто удостаивался косых взглядов горожан, не любивших всего странного. Невзирая на жару, он всегда ходил в пальто с тьмой потайных карманов. И если кто-то из горожан обращался к нему с вопросом, например: «Будет ли сегодня дождь?» Шеннон извлекал из карманов какие-то приборы, смотрел на их шкалы, затем на небо и сообщал, не только будет ли дождь, но если будет, называл время с точностью до часа. Ошибался он очень редко и выиграл не одно пари, заключенное в «Соло».

Он был настоящим ученым-энтузиастом. Ежедневно он клал всего себя на алтарь науки и каждый раз жалел, что не может положить больше. Раньше Шеннон преподавал ботанику в сельскохозяйственном институте, но ушел оттуда с шумом после того, как ученый совет отказался спонсировать его безумные, с их точки зрения, исследования. Тогда бывший профессор организовал лабораторию у себя дома и слезно упрашивал своего брата Бари выделить ему участок под практические исследования, но получил жесткий отказ. Ряд опасных экспериментов с желтым фосфором закончился большим пожаром в городке. В огне исчезли дом-лаборатория, гараж, два сарая, общественный туалет и результаты двухлетней работы. Но энтузиазм Шеннона был несгораем.

Брат приютил брата, о чем впоследствии много раз жалел. Вновь обретя крышу над головой, Шеннон тут же принялся за новые эксперименты на полях брата. Бывало, дело доходило до драки, а когда Шеннон притащил в дом мешок фосфора, Бари пришлось снять со стены ружье и под страхом смерти заставить брата прекратить пожароопасные опыты. В конце концов, они пошли на взаимные уступки: Бари выделил эксперементатору небольшой малоплодородный участок на окраине своих владений, а Шеннон обещал не прикасаться к желтому фосфору. Ученый-селекционер тут же установил на участке шалаш, гордо именуемый «полевая лаборатория» и стал пропадать там по нескольку дней подряд, возвращаясь в дом только чтобы помыться и запастись провиантом. И все же его эксперименты иногда выходили за пределы своего участка, что снова и снова заканчивалось скандалами.

Правда, были у братьев и мирные времена. Однажды Шеннон вывел новый сорт особо крупной кукурузы. Бари был так впечатлен, что засеял им все поле и заявил, что от братца наконец-то появилась польза. Только Патриция новинку в пищу употреблять отказалась, полагая, что Бог создал кукурузу и не им, грешным людям, ее менять.

* * *

Когда разгоряченный Бари прибежал в «полевую лабораторию» и, пуская пар из ноздрей, стал обвинять брата в новых экспериментах, Шеннон и ухом не повел. А когда фермер высказал все и успокоился, попросил показать это загадочное растение.

Разумеется, вьюн не был творением рук ученого-селекционера. Но Шеннон им очень заинтересовался. И когда они с Бари пришли на абсолютно нормальное поле, Шеннон не стал высмеивать брата, а сказал, что останется взять определенные пробы. И вот тогда, когда фермер, громко поминая черта, сорняки и ученых в одном предложении, скрылся за холмом, а Шеннон разложил перед собой наборы колб, извлеченные из карманов пальто, из-под земли показался не смелый росток вьюна.

* * *

Шеннон был в полном восторге. А когда он был в восторге, он терял покой и сон. Теперь он дни и ночи проводил на томатном поле, экспериментируя с новым видом растений. Оказалось, что вьюн умел прятаться под землю, причем делал это при приближении определенных людей. Одним из таких людей был Бари Шефорд. А после того, как Шеннон с большим трудом затащил на участок своего бывшего коллегу, уважаемого ботаника Дика Дулфи, выяснилось, что и он относился к числу тех, встречи с кем не входили в планы изучаемого растения. Поглядев на помидорные плантации, Дик обозвал Шеннона «выжившим из ума фантазером» и гордо удалился восвояси. Да, растение при желании можно было выкопать, но Шеннон как-то инстинктивно почувствовал, что вьюн избегал Бари как раз из-за его сурового обращения и не хотел повторять ошибку брата. Это мнение подтверждалось словами Люси о том, что растения живые, не так, как другие растения, а как звери и даже люди. Правда, Шеннон не мог объяснить, чем провинился профессор Дулфи, но не без основания полагал, что у растения были причины его избегать.

Присутствию же Патриции, вьюн как будто радовался и тянул к ней свои лианы, что очень ее пугало и заставляло молиться чаще обычного. А при приближении Люси растение начинало раскачиваться, шуметь листьями и дрожать от ее прикосновений, а однажды зацвело гроздьями мелких белых цветов. Шеннон определил их явную схожесть с «begonia odorata» и до получения официального названия вьюн стали называть бегониями.

* * *

Бари Шефорд ничего и слушать не хотел о «живых растениях». Узнав, что они прячутся от него под землю, он стал выкапывать их куст за кустом, но вскоре понял, что это слишком тяжело. Тогда он разбросал по полю ударную дозу фосфорных удобрений, погубил все свои помидоры и, казалось, уничтожил надоедливый сорняк. Шеннон назвал брата «врагом науки» и «пещерным человеком» и месяц с ним не разговаривал, пытаясь разыскать среди отравленного поля хоть один росток. А спустя месяц, бегонии вновь проросли, на этот раз на соевом поле. Радости Шеннона, как и злости Бари не было предела.

Но спустя еще месяц, Бари изменил свое отношение к бегониям и перестал называть их сорняками. Случилось это после того, как осыпались цветы и вместо них на лозах бегоний набухли крупные ягоды. Буквально за неделю они из зеленых стали спело-красными и Шеннон нарвал образцов на анализ. Вскрытие и изучение ягод показало, что они не содержат каких-либо вредных веществ, зато содержат фруктозу и сахарозу, а так же много витаминов. Несмотря на то, что полный анализ занял бы куда больше времени, бесстрашный ученый решил рискнуть и отведал плод бегоний. Одна ягода привела его в такой восторг, раскрыла такой букет вкусов, что он тут же помчался к дому, рассказать об этом Люси. Но на полдороге опомнился и вернулся, чтобы понаблюдать за собой несколько дней, не случится ли запоздалых осложнений. За эти несколько дней он умял все образцы, а косточки, коих было по одной штуке в ягоде, побросал рядом с палаткой и потом жалел, что взял на анализ так мало.

По прошествии трех дней, не обнаружив у себя никаких симптомов, Шеннон пришел домой и рассказал обо всем семье. Но, к его удивлению, они уже знали о вкуснейших ягодах и уплетали их за обе щеки. Люси не стала дожидаться результатов проверки, она о проверке даже не знала. Девочка просто пришла, сорвала и съела со всей своей детской беспечностью.

* * *

Этим летом Бари повез на продажу не помидоры – их уничтожило удобрение, и не соевые бобы, уродившиеся слишком мелкими в постоянной тени. Он привез в Ративиль плоды бегоний, собранные заезжими наемными рабочими и Патрицией. Действуя как умелый коммерсант, Бари щедро раздавал людям пробные порции нового продукта, а когда, распробовав это чудо, клиенты возвращались делать покупки, заламывал цену и легко компенсировал все убытки. Новая ягода взбудоражила город. К латку Шефорда выстроилась очередь. Нашлись люди, которым было мало ягод. Они предлагали большую цену за ростки новой культуры, но Бари отказывал всем, полагая, что в отсутствии конкурентов заработает больше.

А после того, как ягоды кончились, Бари, опасаясь шпионажа, перебрался жить на соевое поле в купленную им палатку-шатер, чем осложнил работу не только шпионам-флорокрадам, но и своему брату. Бегонии попрятались, и человек непосвященный никогда бы их не нашел. Впрочем, фермеру скоро надоел дискомфорт. Ни одного шпиона замечено не было, а Шеннон убедил брата, что эти растения отростками не размножаются, а как размножаются – он пока не знает и не узнает, если Бари так и будет сидеть на поле, распугивая бегонии. Так что, свернув временный лагерь, Бари удовлетворился тем, что натыкал по периметру грозных табличек с надписью: «Мины!»

* * *

Знойное лето уступило теплой осени, которую в свою очередь сменила прохладная зима. Бегонии сначала пожухли, затем и вовсе зарылись под землю. Изучать стало нечего, и Шеннон перешел от ботанических опытов к историческим изысканиям. Он упорно развивал, казавшуюся Бари бредовой, а Патриции – богохульной, идею эволюционного развития у растений ряда чувств и даже некоего примитивного разума. Что доказывал своими наблюдениями. А так как эволюция за один день и даже за год не происходит, он стал искать заметки исследователей, столкнувшихся с необычным поведением растений. И нашел.

Двадцать лет назад группа чилийских альпинистов, штурмуя Анды на перевале, потеряла в расщелине двух людей и большую часть своих запасов пищи. Незадачливые скалолазы уже были готовы встретить голодную смерть, но на следующий день их лагерь оказался окружен вьюном, взявшимся, казалось, из ниоткуда. Растение было просто усыпано крупными и питательными ягодами, запасов которых альпинистам хватило, чтобы благополучно вернуться в Чили. Прибывшие по их наводке исследователи не обнаружили ничего, кроме изрезанного расщелинами каменистого плато, где почти ничего не росло.

Это был самый яркий пример. Были и другие свидетельства. Но в основном о странных растениях, то цветущих, то плодоносящих, а то голых и пожухших, упоминалось в дневниках путешественников вскользь, между прочим. Такие упоминания встречались в Перу, Аргентине, Чили, Мексике, США и даже на Кубе в течение ближайших сорока лет. Собрав все сведения, Шеннон окончательно уверился в своей правоте, но так и не смог убедить ни своих родственников – разумеется, кроме Люси, которая и не сомневалась – ни ученый совет, возглавляемый консервативным профессором Дулфи. Последний только воспользовался новым поводом высмеять Шеннона и напомнить, что вот за такие безумные идеи он и был, по его словам, «изгнан из института».

Расстроенный вольный ученый послал пакет документов во всемирную академию наук, но ответа так и не дождался и решил, что его проигнорировали, захандрил и стал почти каждый день ездить в «Соло» топить печаль в выпивке. На самом же деле его послание сначала застряло в пыльной массе неразобранной почты, потом и вовсе затерялось в невероятном лабиринте старой как мир бюрократии.

* * *

С приходом весны зеленые стебли повылезали из земли и печаль Шеннона как рукой сняло. Он снова поселился на поле. Однажды принеся Шеннону еду, Патриция увидела, как он сидит на зеленом ковре, гладит стебли и разговаривает с ними. Она решила, что ее деверь спятил окончательно, хотя и раньше был не в своем уме.

Через несколько дней у Патриции началась мигрень. Не то, чтобы очень сильная, но маленькое противное сверло превратило ее жизнь в вялотекущий беспокойный кошмар. Она подумала, что это наказание за дурные мысли о Шенноне и пыталась замолить грехи. Когда это не помогло, ей пришлось просить мужа отвезти ее к доктору, что Бари и сделал с охотой, потому что никогда не упускал возможности заглянуть в «Соло».

Но ему не суждено было в этот день пропустить стаканчик. При входе в клинику в глаза ему бросилась клумба, поросшая лианами. А на лианах – гроздья белых цветов, так похожих на бегонии. Бегонии, которые он так тщательно охранял и на плодах которых собирался заработать! Взбешенный Бари ворвался в клинику и обрушил свой гнев на первого, кто попался под руку. Этим несчастным оказался доктор Малоу.

Сломав предполагаемому шпиону ребро и выбив два зуба, а также бесчисленное множество раз назвав доктора вором в грубой форме, Бари отправился за решетку, а ничего не понимающий Малоу превратился из доктора Ративильской клиники в ее же пациента.

Позже выяснилось, что бегонии теперь цветут по всему городу, и монополии «Красного дола» на рынке новых ягод пришел конец.

Бари выпустили через две недели и обязали возместить доктору Малоу материальный и моральный ущерб. Впрочем, от моральных претензий бескорыстный доктор отказался. А когда Бари выпустили, лианы оплетшие решетки на окнах домов провисали под тяжестью крупных ягод. И мальчишки с удовольствием освобождали растения от ноши, едва плоды успевали порозоветь. А ягодными косточками было так здорово стрелять из рогатки по голубям.

Вскоре Шеннон пролил свет на столь быстрое распространение бегоний. Он понял это как только принес партию свежих ягод в свою «полевую лабораторию» на анализ. Палатка исчезла. На ее месте стоял живой холм из сплетенных лиан. Шеннон тут же вспомнил про первые косточки этого растения, которые он бросил рядом. Оказалось, что косточки бегоний, попав в землю дают жизнь новому растению без предварительного проращивания. Они крайне неприхотливы и могут прорости хоть под проливными дождями, хоть вообще без воды. Таким образом, выбрасывая косточки в цветочную клумбу, жители города посеяли сотни новых бегоний.

Более того, изучая косточки, Шеннон обнаружил в них еще больше полезных веществ, чем в самих ягодах, в том числе и весьма редких. Разумеется, никто не стал бы грызть косточки даже для большой пользы, и экспериментатор стал отваривать их и настаивать на спирту, пробуя разные температуры и сроки, пока не получил настойку наилучшего качества.

Поскольку лаборатория Шеннона полностью заросла, ему приходилось экспериментировать в доме, что и сыграло свою роковую роль.

Мигрень Патриции все не утихала. Лекарства не помогали, и Бари посоветовал ей напиться. Патриция, конечно, возмутилась, но мысль о выпивке отложилась у нее в голове на самый крайний случай, который вскоре и наступил. Совсем измотанная непрекращающейся болью, Патриция шаталась по дому как привидение, в поисках мужней заначки. Его самого, конечно не было. Он уехал в город, как он сам выразился, «исследовать рынок», а конкретно – узнать, сколько можно будет взять за ягоды в условиях появившейся конкуренции. И Патриция нашла… настойку Шеннона, спрятанную за башней тарелок в шкафчике с набором праздничной посуды, не выставлявшейся на стол со дня избрания конклавом нового папы.

Патриция пригубила немного и поморщилась. Но все же заставила себя выпить полстакана обжигающей горло жидкости, почему-то источающей аромат бегоний. А через час случилось чудо. Боль ушла куда-то вглубь головы и затаилась там, напоминая о себе лишь легким раздражением и головокружением. Патриция воздала хвалу Богу и оставила пузырек при себе на случай возвращения мигрени.

Проснувшись на следующее утро, Патриция поняла, что боли больше нет, и откуда-то появилась странная уверенность, что она никогда не вернется. А спустя еще несколько дней стали заметны и другие эффекты. На лбу и возле носа Патриции разгладились наметившиеся морщины, кожа порозовела, волосы заблестели, ногти перестали шелушиться, поднялось настроение. Патриция стала петь во весь голос, занимаясь сбором ягод, принимая душ или просто так без видимой причины. Даже Бари, ходивший в последнее время хмурый как туча, не довольный обстановкой на ягодном рынке, подметил эти перемены в жене и несколько повеселел.

Разумеется, Патриция связывала происходящее не с настойкой, о которой уже забыла, а с милостью Создателя, наградившего ее за праведный образ жизни. Она не вспомнила о настойке и тогда, когда Шеннон перерыл все шкафы в поисках чего-то, о чем не хотел распространяться, пока не закончит исследования. Пребывая в приподнятом настроении, Патриция настояла на проведении в доме вечеринки, куда будут приглашены все их давно не виденные друзья. И Бари согласился.

На вечеринку приехали: Рыжий Морган с супругой Флер, шериф Стилан, не смыкающий глаз блюститель закона, однорукий бармен Боб Бакет, отец Рейман, к которому Патриция ездила на исповедь раз в месяц, ее подруги Диана и Ора и частый собутыльник Бари, профессор Дик Дулфи.

Вечер удался на славу. Были танцы под хрипящую музыку, льющуюся из старой радиолы. Потом Боб Бакет нашел старое пианино, к которому никто не прикасался со времен ныне покойной матери Бари. Боб решил тряхнуть стариной и показал, почему в сове время, когда обе его руки еще были на месте, назвал бар «Соло». Даже одной рукой старик очень ловко отыграл пару зажигательных свингов и вальс, потом почему-то заплакал, поглаживая здоровой рукой свой обрубок и все оставшееся время пил, не вступая ни с кем в разговоры.

Все прошло чудесно. Даже Шеннон и Дик, поначалу избегавшие друг друга, к концу вечеринки помирились и много говорили о селекции. Дик даже обещал взять на рассмотрение в совете проект Шеннона по скрещиванию помидор с дынями, чтобы увеличить либо размер одних, либо урожайность других. Гости разошлись парами: Морган с супругой, Боб с Орой, святой отец с Дианой. Чему Патриция была несказанно рада. А шериф с профессором пожелали остаться для игры в покер с Бари. Шеннон участвовать отказался.

Молодой шериф все время был в плюсе, остальные тщетно пытались отыграться. За ночь игроки прикончили все спиртное без остатка и завалились спать только с рассветом. А утром, вернее уже днем, пришло похмелье. Особенно сильно этот недуг прошелся по профессору Дулфи. Он охал, кричал, что умрет и умолял принести хоть что-нибудь, «поправить здоровье», а в холодильнике не осталось ни капли спиртного.

И тут Патриция вспомнила про флакон с настойкой и дала его страждущему. Дик осушил его, не оставив ни капли товарищам по несчастью. И хотя природа боли профессора была иной, чем у Патриции, зелье снова возымело свой магический эффект. И через полчаса профессор уже был розовощек и доволен жизнью.

Тут в зал вошел Шеннон, увидел пустой флакон и от неожиданности пролил свет на его происхождение. Надо было видеть, как загорелись глаза профессора Дулфи. И надо было слышать, какими словами он рисовал перед Шенноном радужные перспективы их фармацевтического сотрудничества, клялся в вечной дружбе, обещал неслыханные богатства, мировую славу, нобелевскую премию и еще много-много всего. Все за рецепт этого чудодейственного средства. И простодушный Шеннон рассказал все.

* * *

Торговля бегониевыми ягодами шла не очень бойко. Рынок уже насытился плодами случайно выросших по всему Ративилю кустов. И финансовый гений Бари уже задумал коммерческую вылазку в соседний город, находящийся отсюда в ста двадцати милях. Но ситуация резко изменилась с появлением нового игрока. Люди в черных костюмах, обосновавшиеся в здании разорившегося магазина, предлагали хорошие деньги за косточки ягод бегоний, что подстегнуло спрос и позволило повысить цены. Каждый покупатель знал, что заплатив определенную сумму за ягоды, он вернет чуть ли не половину ее, сдав не нужные ему косточки. За несколько дней весь урожай был распродан.

А к концу лета все в том же заброшенном магазине появилась фармацевтическая фирма «Чудо», предлагавшая всего одно средство – настойку под одноименным названием для приема внутрь. Стоил маленький пузырек с «Чудом» бешеных денег, но обещал мгновенное излечение почти от любых хворей и недугов, увеличение женской красоты и мужской силы.

Поначалу к новинке отнеслись со здравой долей скептицизма. Но потом по городку поползли слухи, что такой-то вылечил этим «Чудом» совою подагру, а такой-то принял для профилактики и теперь занавешивает окна своей спальни минимум три раза на дню, явно неспроста.

Первые слухи, конечно, были пущены в качестве рекламы хозяином фирмы «Чудо», уважаемым профессором Диком Дулфи. Но лекарство оказалось настолько действенным, что скоро слухи стали рождаться сами собой и были очень близки к истине, может, только чуть преувеличены лупой общественного внимания.

Шеннон же в детали посвящен не был и как только узнал, что средство уже появилось на рынке, тут же нанес визит к Дулфи и потребовал ответа, почему не было клинических испытаний. А Дик, как всегда это бывало, заговорил ему зубы: заверил, поклялся, убедил и надавал новых обещаний. И Шеннон со спокойной душой вернулся к своим исследованиям.

* * *

Если раньше Шеннон подозревал, что бегонии разумны, то этой осенью он убедился в этом окончательно. А произошло это по чистой случайности. Летом маленькая Люси любила сидеть на бегониевом поле – рисовать и читать купленные для ее обучения книги. Разумеется, растения не могли слышать, как она им читает по слогам, ведь у них нет ушей. Но однажды Люси потеряла букварь в зеленом лиановом море, за что была сильно отругана отцом. А спустя месяц, Шеннон вдруг увидел какую-то неведомую ему закономерность, какой-то порядок в положении плетей бегоний и промежутках между ними. Он припомнил, что неделю назад такого порядка еще не было. Три дня пытался найти какую-то закономерность, но не смог.

Когда он показал это Люси в надежде, что ребенок, не скованный никакими условностями и имеющий загадочную связь с бегониями, увидит больше него, Люси только посмотрела на проплывающее по небу облако и сказала:

– Если бы мы жили на этом облаке, мы бы не знали, что оно похоже на цветочный горшок.

И Шеннон тут же все понял. Он нанял Чака с его самолетом и взмыл над полем.

– Что за шутки? – крикнул Чак, пытаясь перекрыть гул мотора и свист ветра в ушах. – Вам что, заняться больше нечем?

Но Шеннон уже ничего не слышал. Перевесившись через борт, он увлеченно фотографировал занимающий около трех акров, выложенный из зеленых бегониевых стеблей, строчно-прописной алфавит. Классический, в точности как в азбуке.

* * *

Хоть бегониевый алфавит никого и не впечатлил и был принят за очередную выходку опального ученого, для Шеннона вопрос о разумности бегоний больше не стоял. Узнав о потерянном учебнике, он сделал выводы. Растения не могли видеть, но прекрасно чувствовали вредную свинцовую краску.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю