Текст книги "Безработица"

Автор книги: Иван Зорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Почему же это грех?

– Потому что все твари божьи, и нельзя создавать убийцу.

– Но, батюшка, все хищники – убийцы.

Вздохнув, о. Ферапонт задирал вверх палец.

– Так то божий промысел, а то человеческий. – Он вздыхал ещё глубже. – Но что делать, когда крысы церковное облачение жрут?

Эти разговоры о. Ферапонт заводил для отвода глаз, а в глубине радовался уходу золотопромышленной компании, которую сравнивал с золотым тельцом. Он полагал, что свободное время, внезапно обрушившееся на златорайцев, даст им возможность задуматься о жизни вечной. Но никто не задумывался. И это о. Ферапонту представлялось странным. Казалось, теперь ничто не мешало выйти из пустыни, но Златорайск не видел земли обетованной, и вместо того, чтобы заглянуть в будущее, погрузился в сонную одурь. По главным улицам, Светлой и Золотой, которые скрещивались в центре под прямым углом, целыми днями шатались праздные толпы. То там, то здесь затягивали песню, которую подхватывали, распевая пьяными голосами. Прохожих угощали початой бутылкой вина, которую несли в руке, или, достав из-за пазухи, предлагали пригубить прямо из горлышка. В таких случаях редко отказывали. О том, как ещё недавно в это же самое время работали на заводе, о прежней жизни, которую вели десятилетиями, казалось, забыли напрочь. Конечно, в этом было много показного, но под влиянием толпы попадавших сюда также охватывал кураж, и, казалось, ничто не могло поколебать их благодушия. Однако через два месяца после выплаты выходного пособия деньги из карманов безработных перекочевали в магазины. Теперь их стали обходить стороной, ограничивая себя самым необходимым. За покупками отправлялись, как на экскурсию, – больше посмотреть, чем прицениться, и, видя, к чему свёлся поход, шутили, что посетили музей. Алексей К. вместо себя отправлял по магазинам жену. Он ссылался на свою непрактичность, говорил, что лишь попусту потратит деньги, но жена видела, как ему в душе было горько – инженер всегда хорошо зарабатывал и не привык считать у прилавка каждую копейку. Учитель Петров и раньше вёл умеренный образ жизни, а теперь, перейдя на спартанский, не почувствовал особой разницы. В магазинах он появлялся крайне редко, щурясь сквозь очки, долго выбирал, а покупал всегда одно и то же – четвертинку водки и краюху чёрного хлеба. Пётр Н. с женой давно уже довольствовались натуральным хозяйством, и бывший рабочий заходил в магазины только чтобы поболтать со скучавшими продавщицами. Облокотившись о витрину, он отпускал шутки по поводу безработных. «Ну что, Петя, – не щадил он и себя, – видит око, да зуб неймёт? Ничего, дорогой, хоть глазами поешь. А лучше понюхай – всё хлеб». Продавщицы смеялись. Они и сами старались задержать разговорами безденежных покупателей – чтобы те скрасили им одиночество. Они видели в них своё будущее, чувствуя незримое родство – замаячивший месяц назад призрак всеобщей безработицы уже расхаживал по Златорайску, грозя постучаться в каждую дверь. Но безработные не отчаивались, и никто из них не хотел возврата к старому. «Хоть поживём по-человечески», – заражали они своим настроением. «А может, так и надо? – с завистью поглядывали на них из кое-как ещё державшихся на плаву офисов. – В конце концов, живём один раз». Безработные наводнили город, их масса достигла критической, но вместо того чтобы взорвать Златорайск, они наполнили его опустошающим безразличием. Постепенно страх перед безработицей исчезал. За место больше не держались, уверенные, что его потеря лишь вопрос времени, а когда их вышвырнут на улицу, не случится ничего страшного, просто они пополнят ряды тех, кто уже ощутил пьянящий воздух свободы. И всё-таки на безработных лежала печать внутренней неприкаянности, во всех их действиях – в окаменевших улыбках, натужном веселье и лихорадочном перемещении по городу – чувствовалась скрытая растерянность, задушевных разговоров между ними не получалось, как это бывает у заключённых, каждый думал о себе, а когда кто-нибудь вдруг начинал рассказывать о переживаниях, об идущих из глубин страхах, не дающих сосредоточиться на внешнем мире, поглощающих целиком его «я», рассказывать искренне, а потому сбиваясь в словах, говорить с мучительной надеждой на понимание, то его речь воспринимали как набор банальных жалоб, как проявление меланхолии, вполне естественной в создавшемся положении, или хуже того, как депрессию, пугавшую своей заразностью, а потому, скомкав ответ, давали себе слово впредь держаться от него подальше. Таким образом, никто не мог рассчитывать на помощь, вынужденный оставаться наедине с собой, никто не мог довериться, поделившись болью, которой, впрочем, хватало на всех, не мог выразить своих подлинных страданий, кроме как в избитых, затасканных словах. За кружками в забегаловках сидели одинокие, чужие друг другу люди, которые говорили обо всём на свете, но только не о себе, обсуждали всё, кроме своего будущего. Вирус безработицы, проникнув в мозг, поразил участки, отвечающие за коллективные инстинкты, и вместо того чтобы сплотиться, городские обыватели отдалялись друг от друга.

Безработица, как опытный шахматист, не спешила реализовать свой тайный план, не торопилась привести в исполнение приговор, оставляя его дамокловым мечом висеть над городом, угроза всегда страшнее её реализации, и златорайцев мучила неопределённость. Эти бесконечные метания между надеждой и отчаянием, разъедавшие сомнения и пугающая неизвестность сами по себе стали страшной пыткой.

Безработица как испанская инквизиция?

Как добрый и злой следователь в одном лице?

Как фильм ужасов, в котором нагнетается страх?

Как психолог-садист?

Какова её цель?

Может, она слепа и сама не знает, куда ведёт?

Медлительная, как удав, безработица всё оттягивала, откладывала, отсрочивала. Но по всем приметам ничего хорошего ждать не приходилось. Хотя этого пока не замечали. Несмотря на явные проявления взаимной холодности, на бросавшиеся в глаза примеры всеобщего безразличия, златорайцам казалось, что, скованные общей бедой, они всё-таки могут рассчитывать на соседа, который подставит в трудную минуту своё плечо. Им хотелось в это верить, и они верили. И только учитель Петров с сомнением качал головой. Школа, в которой он работал, закрылась одной из первых, но, когда Петров выходил на прогулку, ноги сами несли его к знакомой ограде. Припав к железным прутьям, он смотрел, как мальчишки с криками гоняют в футбол, каждой клеточкой своего тела радуясь забитому мячу. Они уже сняли пропотевшие майки, побросав их на траву за воротами, и мелькали разгорячёнными телами. Учитель Петров не мог оторваться, жадно ловя каждый всплеск их эмоций.

Он думал (сняв очки и упираясь лбом в холодные прутья, которые уже оставили красневшие полосы):

«Вот оно, счастье, а другого не будет. Им сейчас кажется, что у них всё впереди, что жизнь только начинается, и их ждёт что-то большое и светлое, которое будет гораздо привлекательнее футбола, полные иллюзий, они ещё верят в своё будущее, но пройдут годы, и, став отцами семейств, они будут вспоминать этот погожий летний денёк, когда гоняли мяч под взглядом припавшего к ограде учителя, и будут отчётливо понимать, что были тогда на вершине счастья».

– Ворота пустые! – закричал Петров нападающему, который опустил глаза на мяч. – Бей! Без ударов нет голов!

Промахнувшись, тот сплюнул. Заметив Петрова, его товарищи остановились и посмотрели насмешливо. «Дядя, тебе сколько лет?» – прочитал в их глазах учитель Петров и, снова надев очки, поплёлся прочь. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как к нему под ноги подкатился мяч.

– Подайте, пожалуйста!

Желая блеснуть, Петров подцепил мяч ногой, лёгким ударом поднял в воздух и наподдал со всей силы. Мяч улетел за ограду, а с Петрова на землю свалились очки. Но это было полбеды. Он скорчился от боли, его лицо исказила гримаса. Он громко вскрикнул, но мальчишки не обратили на это внимания. Они снова носились по площадке, оставив его наедине с застарелым радикулитом, до которого им не было никакого дела. Вынув из кармана брюк носовой платок, учитель Петров промокнул лоб, с тревогой гадая, когда отпустит боль, а почувствовав, что она уходит, поднял очки и осторожно выпрямился.

Домой учитель возвращался по берегу Карповки, где облюбовал разлапистую корягу, на которой до ночи глядел на ущербную луну, слушая, как, высунув из тины квадратные головы, свистят сомы. Он думал обо всём на свете, но его мысль крутилась вокруг одного и того же. Вдыхая густевший от холода воздух, он наполнялся осознанием того, что всё это, окружавшее его теперь – и луна, и сомы, и трухлявые коряги, черневшие в ночи, – уже было в его детстве, и будет, когда его не станет.

Из-за вынужденного безделья Златорайск напоминал курортный городок. На улицах царило оживление, непривычная суета заполняла каждый его уголок. Казалось, ничто не предвещало мёртвого сезона. К нему никто и не готовился, потому что не представлял себе того, что он принесёт. А если бы даже и представлял, не знал, в чём должна заключаться подготовка к нему. Да и обстоятельства пока не подвели ещё к опасной черте, хотя нехватка денег давала о себе знать всё больше, и горожане старались экономить на всём, в первую очередь, как им казалось, на необязательном, на излишествах, без которых, по их мнению (а на чьё мнение им ещё оставалось полагаться?), вполне можно было бы обойтись, так что одними из первых пострадали школьники – разъезжавшиеся раньше на каникулы, они были вынуждены теперь проводить их в городе, подыскивая себе развлечения, которые, быстро вытеснив беготню с мячом, им предоставил интернет. Просиживая в социальных сетях, можно было общаться с миром, недоступным для того чтобы потрогать его на ощупь, можно было сутками напролёт занимать себя электронными играми – «стрелялками», «бродилками», квестами, виртуальными стратегиями, безусловно, развивающими, симулирующими (или подменяющими?) стратегию жизни, – всё это позволяло убить время, отвлечь от реальности, забыть о завтрашнем дне, рисовавшимся таким же, как и сегодняшний, беззаботным и праздным. Родителей это не настораживало, в глубине они были даже рады, что их дети оказались достаточно самостоятельными, чтобы чем-то, всё равно, чем, занять себя, избавив их от лишнего беспокойства. Таким образом, интересы совпали – детям нравилось чувствовать себя беспризорными, непривычно предоставленными самим себе, лишенными пресса непрерывной слежки, а взрослые негласно им потакали, не задумываясь, чем всё это может обернуться в будущем. А в самом деле, чем? К тому же златорайцам необходимо было сосредоточиться на выживании. Хотя слово «выживание» никто не произносил даже про себя. С какой стати? Всё ещё уладится. Надо только верить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Безработица"