Текст книги "Путь олигарха"
Автор книги: Иван Яцук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Глава девятая
Следующий день прошел в пешем походе по комбинату. И чем ближе Кардаш знакомился с комбинатом, тем выше росла волна радостного предчувствия необыкновенной удачи. «Здесь работы и работы,– внутренне восхищался Глеб, осматривая комбинатовское хозяйство. Правда, в понятие «работы» он вкладывал совсем иное понятие, чем генеральный директор или заместитель главного инженера Аркадий Валерианович Мусияка – пятидесяти летний коротыш с голубыми, но выцветшими глазами и желто-серым лицом язвеника и печеночника, разбрасывающий по ходу дела колючие, желчные замечания подчиненным.
Во время обеда, такого же обильного и сытного, как и накануне, Скляр намекнул насчет проблемы с отдыхом Глеба Платоновича. Директор понимающе подмигнул в ответ. Перед окончанием рабочего дня, когда Альбина уже засобиралась домой, Виталий Семенович вдруг попросил чая с лимоном для гостя, предварительно посоветовавшись с ним. Бедной Альбине ради комбината пришлось «пойти на жертву» по выражению генерального.
Зато Кардаш вечером никуда не отлучался, не искал приключений, а работал на полную катушку на «общее дело», как предполагал Кирилюк. Глеб Платонович звонил на фирму, что-то уточнял, давал указания, принимал доклады, разговаривал с отцом, вызывал Скляра к себе для консультации по комбинату, хотя Олег знал, что это все больше для проформы: ни с кем, кроме отца, Кардаш по-настоящему не считался.
Когда Глеб, наконец, отпустил своего спутника, Скляр со всех ног бросился искать Ольгу. Она в это время ходила со своей помощницей по комнатам и рутинно пересчитывала простыни, одеяла, графины и прочее вверенное ей хозяйство гостиницы, которое надо было пересчитывать утром и вечером, так как командировочные, а еще чаще свои, в последнее время пытались «забыть» что-нибудь у себя.
Увидев Скляра, Ольга сделала удивленные глаза и приветственно кивнула головой. « «Ну, слава богу, узнает»– на сердце у Олега немного отлегло. Он в ответ призывно помахал рукой. Ольга виновато сдвинула плечами и взглядом показала на сотрудницу, мол, занята по работе. Скляр, окрыленный началом, тут же помчался в ближайший магазин, накупил всякой всячины, положил все в холодильник и приготовился ждать.
Посидев некоторое время в нетерпеливом ожидании, Скляр включил телевизор, невнимательно смотрел американский боевик, где очередной бравый отставной полицейский в одиночку боролся со всей городской мафией. Было ясно и понятно, что, в конце концов, он положит на лопатки жутких, но трусливых головорезов. Приходилось переключаться на другие телеканалы, но везде стреляли, везде громыхало, визжало, мчалось и кричало истошным криком. Олег опять смотрел первый фильм, где неустрашимый коп после первых неудач начинал крошить всех и вся.
Скляра фильм интересовал мало, он все время отвлекался мыслями о встрече. Простила ли Ольга его окончательно или это только дань благодарности за помощь? Пусть бы только пришла, а там он, думается, сможет ее убедить, что намерения у него самые чистые, самые серьезные.
Ну, боже мой! Сколько можно проверять десяток комнат? А может она совсем не хочет заходить? Уже раз зашла… Нет, надо самому идти. Но это значит засветить ее, компрометировать, напарница тут же разболтает. Нет, надо еще подождать.
Ольга пришла в десятом часу, настороженная, отчужденная.
– Вы опять к нам? По делу?
– Оля, к кому ты здесь обращаешься? Я здесь один. Или мы не знакомы?
– Ну…я не знаю…вы..ты..же гость…комбината…
– Я тебе дам «Не знаю» – добродушно-ворчливо ответил Олег.– Ничей я ни гость. Я приехал сюда вроде бы и по делу, но мог и не приезжать. Приехал только ради тебя. Комбинат – это лишь повод.– Олег помолчал, потом с доверчивой улыбкой весело глянул на нее.– Ну как ты здесь без меня?– Он пытался ее развеселить.
– Как всегда, – отвечала Ольга, продолжая настороженно стоять у двери. –Я не надеялась, что вы..ты скоро приедешь…накопила немножко долг отдать…томатной пасты немного было…кое что из консервов…завтра принесу…
– Оля, это все, что ты мне хотела сказать? – в голосе Олега появилась досада.– Если ты еще раз напомнишь мне о своем, так называемом долге, ты меня очень обидишь. Я сделал это от чистого сердца. Ты не представляешь, какая это радость для меня – помочь человеку в такой тяжелой ситуации. И не лишай меня этой радости. Договорились.
–Угу.
– Проходи, садись за стол. Видишь, я ни в одном глазу. Открывай холодильник, вали все на стол, будем ужинать.
– Ты точно сегодня не пил?
– Совершенно точно. Как огурчик. Не бойся, прошлое не повторится, даю тебе честное слово.
– Нет, я, пожалуй, пойду. Скажут, что я с командировочными угощаюсь.
–Оля, – сказал Скляр, с шутливой угрозой набычив глаза, – пожалуюсь Вере Феликсовне, что ты плохо относишься к гостям комбината. Я, голодный, накупил кучу продуктов, а дежурная отказывается даже мне помочь. Как это называется?
– Ох, Олег, Олег, – вздохнула Ольга и прошла в комнату,– знаешь, чем меня застращать. Вера Феликсовна устроила меня сюда, когда я осталась без работы. И сказала, чтоб не было ни одного замечания от командировочных, иначе буду снова на улице. Так что волей-неволей приходится угождать всем. А некоторые понимают это по-своему.
– И я в том числе, – усмехнулся Олег, – но теперь-то я не некоторый?
– Да, конечно. Ты так помог мне с Любой. Прямо не знаю, как и благодарить.
– Вот и отблагодаришь. Посидим– побеседуем, как хорошие знакомые.
– Я вообще-то думала – ты не скоро приедешь…так, когда выпадет случай, а ты, вишь, как…
– Я же тебе обещал приехать – вот и приехал. Сейчас, правда, по делу, но я бы и просто так приехал .
– Видишь, ты обязательный. Это хорошо. – Ольга неуверенно остановилась посреди комнаты, не зная, что делать.–Чем я тебе должна помочь?
– Я же тебе говорю: вынимай все из холодильника, порежь по– хозяйски, будем ужинать, поговорим.
– Говорят, комбинат покупают? – спросила Ольга, выкладывая продукты на стол.– Может, зарплату начнут платить нормально?
– У вас тут у всех сложилось такое понятие: появился новый человек рядом с начальством – значит, покупатель,– добросовестно пояснял Скляр.–А здесь просто взаимовыгодная сделка.Комбинату –деньги, комбинат – свою продукцию. Понятно?
–Понятно, – со вздохом ответила Ольга.– Покупают, покупают, а все купить не могут. А есть надо всем.
– Да разве такую махину кто -то может одним махом купить? Правда, я думаю, у этого Кардаша далеко идущие планы. Но пока все так, как я говорю.– Олег вдруг остановился, внимательно глядя на Ольгу.– Ты почему опять такая невеселая? – спросил он, чувствуя прилив нежности к этой тихой женщине с простым пробором русых волос на голове и вечной печалью незадавшейся женской доли.– Опять с мужем поссорилась?
– Опять,– простодушно созналась Ольга, пряча глаза.–Говорю добром ему: грузчики везде нужны, иди, выгружай что-нибудь, что ж ты сиднем сидишь и пьешь. А он мне: я не грузчик, я специалист, я несколько лет учился этому делу, а теперь я – никто. И плачет, когда пьяный, и лезет драться. Дети плачут, просят: папочка, не бей маму. Она меня достала – кричит, всех порешу и сам повешусь. Может, и достала, но что мне делать, если есть нечего. Старики на поселке мрут один за другим. Они все-таки старики, хоть и всех жалко, а нам надо жить. Утром встаю: то один, то другая за подол тянут: мама, масла хочу; мама, мяса хочу. Какое там мясо – хотя бы что-то в тарелку налить. А здесь в дверь стучатся: за воду заплати, за свет заплати, за газ уже три месяца не плачено – вот-вот отрежут. Как тут будешь веселой? Я дома почти не ем. В гостинице что-нибудь оставят впопыхах – то и мое. А не оставят – супчик с напарницей состряпаем из овощей – вот и обед, и завтрак, и ужин. А муж халтуру кому-нибудь сделает и приходит домой, как зюзя. Так хотя бы лег да спал – нет, лезет драться.
– А может еще за чем лезет?– Олег остался верен себе.
Ольга смущенно махнула рукой.
–Он об этом даже и забыл. Подебоширил – бух на кровать в чем был, и только храп на всю хату и пена изо рта.
– А кем он у тебя?
– Киповец. Отдел контрольно-измерительных приборов. Им там спирт давали для протирки приборов. Вот и пристрастился. То хоть даром пил, а теперь все, что есть, пропивает. Стал инструмент из дома выносить, вещи, сперва свои, а теперь все подряд. Петя, сейчас же положи на место. А что, я в своем доме не хозяин? Что хочу, то и беру – и шасть за порог. А дома двое детей голодных.– Ольга перестала нарезать продукты.– Наверно, хватит. Засохнет же.
– Конечно, конечно, – поспешно согласился Олег.– Делай, как считаешь нужным. Я в обед вообще-то плотно поел. Что будем пить: вино, водку?
–Нет-нет, я на работе.
– Ну хоть немного,– уговаривал Скляр.– Не могу же я пить один. Говорят, плохая примета.–
–Ну разве что вина чуточку.
– Не бойся. Через полчаса все будут дрыхнуть – гранатой не разбудишь. Откровенно говоря, я по вечерам выпиваю. Во-первых, остаюсь один – жена где-то на концертах ошивается. Во-вторых, это почти производственная необходимость – иначе не заснешь после всех своих проблем.
– А не сопьешься? – с подозрительным вниманием глядя на него, спросила Ольга.
– Нет, 150-200 грамм водочки для меня пыль. К тому же я люблю поесть. Посмотрел новости, поужинал, почитал – и на боковую. Унылая жизнь, но что поделаешь? Ну ладно, давай за встречу.– Олег чокнулся с Ольгой стаканами. Она лишь пригубила вино и поставила. Олег опрокинул в себя водку и принялся подтверждать истинность своих слов насчет еды. Он хоть и говорил, что плотно отобедал, но как все любители поесть, к вечеру проголодался. Он уплетал за обе щеки, пока ни наткнулся на взгляд Ольги. Что-то в ее глазах было такое, что Олег застыл с вилкой, потом вообще отложил ее.
– Ты тоже давай питайся, – подбодрил он Ольгу, видя, что она только делает вид, что ест. Я уже нахватался и выпил порядочно, а ты все ковыряешь вилкой. И вино стоит. Так нечестно.
–Я же на работе. И без того сижу, как на иголках. У нас нельзя сидеть с командировочными. Вдруг кто-то позовет, что-то спросит, бывает кому-то плохо – надо быть на месте. Твой начальник в соседней комнате – может пожаловаться.
– Никакой он мне не начальник. Так сказать, попутчик. Ты к нему не ходи. Сцапает – никто тебя не защитит. Даже я не смогу.– Олег приблизил лицо к Ольге и горячо заговорил:
– Ты знаешь, я так доволен…так доволен..что ты рядом. Сильно переживал, что ты будешь меня бояться. Прости меня, еще раз прошу. Я к тебе не так, как раньше…у нас с тобой все будет серьезно. Хочешь?
– Я – замужняя женщина.
–Хо-ро-шо, – с легким пьяным подвывом протянул Скляр.– хорошо, что помнишь. Я не буду разбивать… с твоим Петром мы разберемся…попрошу, чтоб его опять приняли…уговорю.
– Не примут, – убежденно сказала Ольга.– Все знают, что он конченый. Спился.
– Ни-че-го..полечим..просто я хочу, чтоб ты была счастливой, чтоб улыбалась почаще. Ты, наверно, еще красивее, когда улыбаешься,…мне так хочется… не все же вертихвосткам, певичкам всяким…ты можешь улыбнуться? Как на школьной перемене?
– Ой, когда это было?! Я уже и не помню.
– Во-о-т та-ак! Надо не забывать…человек рождается для счастья. А иначе зачем и рождаться? Видеть всю нашу грязь? Не-ет…не для этого…ты меня еще не знаешь…я сказал сам себе – значит все, точка…я много в Киеве думал…бывает так: один раз увидел – и другой тебе не надо. Бывает?
– Бывает, наверно, – неуверенно подтвердила Ольга.
– Вот и я так думаю…я пока тебе ничего говорить не буду…но ты сама увидишь…увидишь…ты будь строже с ним…пусть спит под дверью, если пьяный…
– Мы живем в его квартире. Он ее на комбинате получил, когда был на хорошем счету.
– Он на вас на всех получал. Пусть не выступает.
–Мама моя говорит, что может он одумается, если я заставлю его ревновать, – сказала Ольга, думая о своем,– но я боюсь: вдруг ничего не получится, а я буду у всех на языке.
–Если хочешь подразнить его – давай завтра по городу пройдемся, погуляем.– Олег загорелся этой идеей.– Лучшего варианта и не придумаешь. Я– командировочный, был – и исчез, и нет пересудов, а предупреждение будет,– Я Веру Феликсовну попрошу – якобы ты не по своей воле. Хочешь?
– Она очень строгая, я ее боюсь.
– Не бойся. Мы с Кардашем столько сделали для комбината, что они тебя на руках будут носить, если попросим.
Ольга задумалась в сомнении. Потом подняла глаза и озорно улыбнулась.
– А мороженое купишь? Я так давно не ела мороженое.
– Железно…подлежит строжайшему исполнению…а сейчас…где мой бумажник…на первый случай…
– Нет-нет, Олег, не надо, – запротестовала Ольга.– Ты и без того нам помог..мать все спрашивала, откуда деньги. Ты думаешь, я сидела бы здесь…
Ольга встала, заторопилась, потом, подойдя уже у двери, остановилась в нерешительности и, видимо, пересиливая себя, попросила:
–Можно я возьму в холодильнике…для детей…будет им подарок…скажу от тебя…
– Что ты, что ты, – зачастил Олег, вскакивая и суетясь, – конечно, без разговоров, что за вопрос.– Он бросился к холодильнику, стал вытаскивать оттуда свертки,– бери все, завтра еще прикупим. Какой я недотепа!
Пока Ольга заворачивала сверток, Скляр пытался ткнуть ей несколько долларовых банкнот, но Ольга изворачивалась и почти бегом выскочила в коридор.
Когда она ушла, Скляр еще долго лежал, заложив руки за голову и улыбаясь, а потом тихо вздохнул, повернулся набок и уснул, как ребенок.
Утром следующего дня Кардаш уехал, а Олег остался еще на несколько дней по собственной инициативе. Он все-таки попросил Веру Феликсовну дать ему Ольгу в экскурсоводы. Та строго посмотрела на него и спросила хмуро:
– Вы что, уже снюхались?
– Плохо вы знаете своих людей, Вера Феликсовна. Стал бы я вас просить, если бы это было так.
– Олег, не дури. Не делай из меня сводню. У нее двое детей и репутация честной, порядочной женщины. Не надо с ней эти ваши столичные штучки выделывать.
– Cкажу вам без всяких столичных шуточек, что я хочу на ней жениться, а она на меня ноль внимания.
–У нее муж. Между прочим, очень ревнивый.
– С таким мужем хуже, чем без мужа. А его ревность я в гробу видел в белых тапочках. Вы его сами видели?
–Видела. Потому мне ее жалко.
Тоцкая долго упорствовала, пока Олег не начал по– настоящему раздражаться. Пришлось Вере Феликсовне самой упрашивать Ольгу показать киевлянину город. Та согласилась тоже без особого энтузиазма. Они сели на троллейбус и поехали в центр. Постепенно Ольга стала оттаивать. Она водила Олега по городу, показывала достопримечательности, которые знала еще по школьным экскурсиям, а часто они просто читали вывески, заходили то в большие магазины, то в планетарий, где Олег сам объяснял спутнице, где какие звезды на ночном небе; то на выставку кошек, которая проходила в Доме культуры судостроителей; бродили по тенистым дорожкам парка с его мягким лепетом листьев в кроне старых деревьев, с мгновенной лучистой игрой света и тени, от которой жмурились глаза, сидели за столиком кафе, вынесенным прямо на тротуар, как где-нибудь в Париже; обходительный официант принес мороженое в красивой формочке – Ольга даже в детстве такого не ела. Потом они опять бродили по городу, как праздные туристы, и вновь зашли в другое кафе, где им подали изумительные пирожные с прохладным соком.
Тоцкая отпустила Ольгу на три дня, и за это время они успели побывать в двух музеях и на выставке в салоне художников, и спутница Олега призналась, что не была в музее два десятка лет, а теперь с живым интересом смотрела на картины в тяжелых золоченых рамах с их далеким чужим миром, но все равно интересным и привлекательным. Особенно Ольге понравились старинные женские портреты с их неуловимой грустинкой даже на самых высокородных лицах и в то же время с чувством собственного достоинства и чистоты. Особенно долго стояла Ольга перед «портретом неизвестной работы Коровина, находя в ней свое, чисто женское, чего не найдет в портрете ни один художественный критик, и что ему попросту не придет в голову, потому что такие вещи и пишутся для того, чтобы человек, глядя на них, думал о своем.
Олег подошел, стал рядом, тоже всматривался в сильное, страстное лицо женщины, обуреваемой какой-то внутренней борьбой, потом сказал:
–Если бы я был хорошим художником, то нарисовал бы, нет, написал бы тебя так, что эта картина могла бы тоже попасть в музей. Я знаю, как тебя надо писать, только не могу это объяснить и передать.
– Ты такое скажешь, – шутливо отмахнулась Ольга и пошла дальше.
В эти короткие, слишком короткие дни забытья она опять чувствовала себя почти выпускницей, у которой впереди огромная жизнь, огромный мир со всеми его красками и детскими секретами. За это время они так сошлись, так прониклись друг другом, что утром, встречаясь на остановке троллейбуса, Олег едва сдерживал себя, чтобы не обнять и не расцеловать ее, как после долгой разлуки, хотя между ними была всего лишь ночь, проведенная врозь. Каждый из них внутренне удивлялся: неужели они лишь только знакомы и не более. Скляр в эти дни был особенно чуток, особенно деликатен, сам себя не узнавая; он словно нес дорогую и хрупкую китайскую вазу, боясь ее нечаянно упустить. В другой раз Ольга представлялась ему цветком белой лилии ранним утром. Сероватый, бледный кокон, прелесть которого трудно предугадать. Но вот брызнули первые лучи благодатного солнца, и цветок начинает распускаться. И через некоторое время перед нами белая лилия –неизъяснимое совершенство формы, непостижимая красота и сложность оттенков белого – настоящее украшение реки. Если на большой реке нет белой лилии – это не река, это всего лишь поток воды.
Такой вот белой лилией, нежной и ранимой, казалась Ольга в эти дни. Ее редкий, но заливистый, по-детски звонкий смех; ее вскользь брошенный шутливый взгляд бередил душу Олега. «Она, это она,– кричала его душа.–Боже мой, как ее не упустить? Я без нее не проживу!».
Пред тем, как Скляру надо было уезжать, они в последний раз сидели в кафе. Словно оправдываясь перед собой или перед теми, кто будет ее осуждать, Ольга говорила с гримасой боли на лице:
–Ну скажи, Олег, разве я не могу хоть капельку почувствовать себя счастливой? Неужели на моем веку одни только злыдни, пеленки, посуда, уборка, одна мысль: во что одеть, чем накормить? Неужели я родилась для этого? Ну скажи, зачем тогда бог наказал меня этой жизнью?
–Оля, ну не убивайся ты так! – Олег мягко прикрыл ладонью ее узкую, с прожилками вен руку.– После черного обязательно будет белое.
–Белое у меня было в эти дни,– горестно сказала Ольга.– Ты уедешь, а я опять возвращусь в черное. Извини меня, пожалуйста, что я порчу тебе настроение, но кому-то же я должна сказать, что я чувствую, чем живу. Все в себе, да в себе таишь. Сил не хватает носить все это. Вот говорю тебе, потому что ты уедешь и вряд ли вернешься. Зачем тебе наши заботы.
–Глупенькая, не переживай,– Олег шаловливо нажал пуговку ее мокрого носика.– Я только рядом с тобой понял, что значит быть счастливым и иметь нормальные отношения с женщиной. Как же я от этого убегу? Я буду лететь к тебе при первой же возможности. Я рассказал все о себе, все по-честному, без утайки. Я скоро решу свои семейные проблемы, а у тебя они, похоже, давно решились. А все остальное чепуха.– Олег говорил с таким жаром, с таким чувством правды перед собой и перед ней, что Ольга верила. Скляр видел, что она верит, и все в нем пело: она…она…это она!
Глава десятая
Пульс предприятия ярче всего бьется в двух его отделах: снабжения и сбыта. Если возле сбыта толкаются люди, если оттуда то и дело выбегают на чей-то зов и таинственно шепчутся быстрой скороговоркой, если покупатели торопливо суют в какое-то помещение свертки и баулы, если за сотрудниками отдела по окончанию рабочего дня приезжают машины и становятся поодаль, а сами сотрудники пыхтя и оглядываясь, тащат пузатые сетки, портфели и сумки – значит, завод или фабрика, или комбинат делает нужную для населения продукцию, значит, нет проблем со сбытом, значит, нет необходимости идти в бухгалтерию и выяснять платежеспособность этого предприятия. Так, по крайней мере, было в советские времена и в первые годы независимости.
Если в отделе снабжения никого нет, кроме начальника, да и тот сидит, красный от напряжения, то и дело поднимая и опуская трубки телефонов, зажав одну из них плечом и щекой и разговаривая по другой, если заводской гараж пуст– значит, с комбинатом все в порядке – все при деле.
Сейчас в отделе снабжения все на своих рабочих местах. Нина Сероштан, 35 лет, незамужняя, тоненькая, похожая на артистку из фильма « Иван Васильевич меняет профессию», прилежно выщипывает брови. На столе у нее еще какие-то косметические причандалы: очевидно, дело одними бровями не ограничится.
Двое молодых парней играют в «морской бой». С фантазией у них дефицит. Единственное отличие от школы – играют на пиво. Начальник отдела Борис Кущенко, круглолицый, розовощекий, тридцатилетний, перекладывает документы, некоторые из них неторопливо, сосредоточенно читает, изо всех сил пытаясь создать хоть какое-то подобие деловитости. Штиль, ни ветерка, паруса висят безжизненно, как тряпки. Никакого движения, духота, все соскучились по настоящей работе. Начальство попряталось по кабинетам, никто никого не контролирует, не подгоняет, не распекает, а потому всем как– то неловко, все напряжены, хотя и изображают « работу».
– Слышали,– говорит Нина, держа щипчики над бровью, – в гостинице «Прибой» застрелили авторитета. Кличка, кажется «Сандро». Сожитель директрисы, командовал всем парадом: гостиницей, рестораном, сауной. Чуть что, ножом всем угрожал, с двумя пистолетами ходил открыто. Доходился. Уже в машину садился, а его бах-бах – и насквозь. Боже мой, что творится в стране. Страшно становится.
– А что тебе? – ухмыляется Борис.– Ты же гостиницу, лучшую в городе, не прибираешь к рукам? Он, говорят, половину персонала выгнал в шею, просто так. « Не приходи больше сюда»,– и показывает пику. Ни приказов, ни указов, сотрудники тайком забирали трудовые книжки. Он думал, что все люди – овечки, будут все терпеть. Вот и напоролся.
– Ты даже больше меня знаешь,– с уважением сказала Нина, продолжая священнодействовать над своим лицом.
В это время в помещение шумно врывается Сергей Васильевич Полонский –самый старый сотрудник отдела, ему уже за 70, но он по-прежнему балагур и весельчак, любитель женщин в прошлом и не прочь все еще изображать себя таким в настоящем, но все понимают, что это только спектакль с одним актером. Шутки его отдают нафталином и давно известны.
– Что за шум, а драки нету? – зычно-шутливо спрашивает он командирским голосом.– Почему не встаем, когда старшие заходят?
– Почему старшие опаздывают? – больше по обязанности, чем по делу спрашивает в ответ Кущенко.
– Старшие не опаздывают, а задерживаются, товарищ начальник, пора бы это уже знать, – нарочито строго продолжает Полонский. И вдруг расплывается в сладкой улыбочке: –Ниночка, золотце мое, я тебя люблю. Я разве тебе не говорил, что ли? – он подходит к Ниночке, имитирует страстный поцелуй – мм-м … ах … хорошо!
– Отстань, Васильевич, – капризно отмахивается Ниночка,– надоели вы уже со своими шуточками. Я двенадцать лет слышу одно и то же. В ответ Сергей Васильевич делает оперную стойку и поет дребезжащим голосом: « О тебе так много песен сложено. Я тебе спою еще одну».
– Не о тебе, а о любви,– сердито поправляет Ниночка.
– Могу же я, в конце концов, досочинить? – голос Полонского падает от пафосного до делового.– Ладно, начальник. Где работа? Куда ехать? Что везти?
– Уже никто никуда не едет,– словами старого анекдота отвечает Кущенко.
– Бездельники, – опять гремит Полонский, и на этот раз непонятно, шутит он или возмущается.– Всех уволю. Кто не работает, тот не ест. Ишь, расселись, анекдоты травят. Начальник, давай работу. Иди, шевели их там наверху, пусть крутятся.
Звонит телефон внутренней связи. Слышен голос заместителя по снабжению Бидули Юрия Владимировича.
– Все на месте, – бойко отвечает Кущенко,– что делаем?– Борис обводит взглядом отдел, соображая, что говорить.– Сероштан готовится ехать за реактивами для лаборатории. Иван Захарович уехал за спиртом в Харьков. Денис и Андрей сейчас идут на склад помогать готовиться к инвентаризации. Я просматриваю заявки прошлого года на третий квартал, чтоб, как только…так и сразу. Сергей Васильевич, как всегда, шумит в отделе. Наверно, пошлю его проверять расход бензина по гаражу. По поводу остатков? После инвентаризации я вам доложу, что можно будет продать.Что еще? Пока все.– Кущенко сделал небольшую паузу и с надеждой спросил:– а что наверху, Юрий Владимирович? Что-то решается?– Зам что-то говорил несколько минут. Борис согласно кивал головой. Наконец положил трубку, сказал веско, передавая настроение начальства:– надежды есть, но небольшие. Но приказано готовиться по полной программе, подтянуть бухгалтерию, всю канцелярскую работу. Потом будет некогда. Вообщем, Юрий Владимирович лиса: и не то, чтобы нет, и не то, чтобы да…
– Я что-то про спирт слышал. Или мне показалось?– Полонский опять прикидывался простачком.– Губы высохли, внутри палит. Сейчас бы смазать слегка.
– Вы свою бочку выпили давным-давно, Сергей Васильевич,– это Кущенко.
– Извините, не бочку, а цистерну, – в своей манере уточнил Полонский, поглаживая живот.
– Васильевич, а хряпнули бы сейчас?–задорно спросила Нина, живо обернувшись к нему.
Полонский сжал губы, как бы раздумывая, тем самым вводя в заблуждение отдел, затем смачно чмокнул и мечтательно закрыл свои узкие глазки.–С у-до-во-ль-стви-ем,– делая ударение на «о».
– И без закуси?– спросил кто-то из молодых, смеясь.
– Этой гадости после первого стакана не употребляю,– с гордостью сказал Полонский и поднял палец,– Кстати, надо предупредить Захаровича, когда приедет, чтоб сразу не сдавал. В Харькове сейчас температура на несколько градусов ниже, а по закону Ома это означает минимум бутылек лишнего спирта. Я этот спирт двадцать лет получал. Вечером буду смотреть сводку погоды.
– Не распускай губу, Васильевич,– сказала Нина,– Макаренко и без тебя физику знает. И кладовщик тоже. И это не закон Ома.
– Другого не помню, но будет жалко,– Полонский снова причмокнул.
В это время в комнату вошла Галина Михайловна, начальник отдела заготовок –крепкая пенсионерка, вся в патине морщинок на темном, высушенном лице.
– Галиночка!– расплылся Полонский, широко расставив руки для объятий,– золотце мое… радость ненаглядная…как я тебя люблю…все сорок лет, что тебя знаю…дай я тебя расцелую…–он раскинул руки еще шире, как для встречи с Брежневым, но остался на месте.
Женщина прошла мимо него, в упор его не замечая.
– Галина Михайловна, что ж вы признаний таких горячих не слушаете?
– Да ну его,– без юмора ответила главная заготовительница.– Это он у вас двенадцать лет, а я его помню еще с курчавыми волосами. Сорок лет одно и тоже. Хоть бы пластинку сменил. – И сразу к Борису:– вы ближе к начальству – что слышно? Будем работать? Со всех перевалок звонят, люди волнуются. Соляру для дизелей надо уже завозить; ремонты и все прочее. А у нас ничего не делается. Дождутся: деньги появятся, а сроки уйдут.
Кущенко тяжело вздохнул.
– Михайловна, темный лес. Сами сидим, изнываем от безделья. Хотелось бы вас чем-то порадовать, но нечем.
– Ты, лоботряс,– гостья, наконец, повернулась к старому приятелю.–Ты помнишь, как в сорок четвертом было? А все-таки сезон сделали. Тогда все от нас зависело, а теперь…– она развела руками. – Ничего не понятно. Войны нет, бомбежек, пожаров, землетрясений нет, а комбинат стоит. Такой гигант! Кто в этом виноват, кто заинтересован, кому это выгодно? – спрашиваем другу друга и не находим ответа.
– Мы тогда, Михайловна, молодыми были, – вдруг с дрожью в голосе сказал Полонский.– И работали, как звери, как заводные. Не по приказу, как говорит сейчас некоторая контра, а от души.– Полонский старческим, дребезжащим, беспомощным фальцетом затянул: «Комсомольцы, беспокойные сердца, комсомольцы. Все доводят до конца…» – поняв напрасность демонстрации былой мощи, Сергей Васильевич опять перешел на шутливый лад:– а теперь конец где-то прячется – не найдешь.Но, Михайловна, лапушка, я все равно тебя люблю.
– Ты и перед смертью все одно талдычить будешь, глупостник,– сказала женщина, уходя, и хлопнула его по лысой голове.– В молодости смелости не хватало, а теперь разошелся,– в ее голосе слышалась теплота старого соратника.
– Вот так, Васильевич,– шутливо-капризно надула свои красивые, пухлые еще губки, Ниночка,– женщин из других отделов любим, а к своим только цепляемся. Все, не подходите ко мне больше.
– Ну что ты, Ниночка, – заворковал Полонский,– это же старая калоша, а ты у нас розочка, цветочек…мм,– он снова изобразил пламенный поцелуй.
–Все,ребята, – решительно сказал Кущенко,– заканчиваем балаган. Все за работу. Нет работы – ищите, придумывайте себе занятие, читайте техническую литературу, повышайте уровень. Сергей Васильевич, насчет вас я передумал: идите на склад и разбирайтесь со специями. Что еще пригодится – в одну сторону, где истекли сроки хранения – в другую, потом составим акт. Андрей с Денисом вам в помощь. Только не загоняйте их приказами – я вас знаю.
–Будет сделано, шеф. Ану, ребята, давай строится. За мной…
Только за уходящими закрылась дверь, как задребезжал внутренний телефон. Звонил Бидуля.
– Только от директора. Он и мы все на седьмом небе. Вчера вечером поступили деньги.
– Сколько?– затаив дыхание, спросил Кущенко.
– Двадцать миллиардов. Пока. Только под производственную программу, да и то не под всю. Много позиций бизнесмен сократил как неперспективные.
– Подождите, сколько это в долларах? С этими миллиардами ничего не поймешь. Скоро на триллионы перейдем. На калькуляторе уже цифр не хватает.
– Подсчитаешь сам. Люди от тебя уже ушли? Ладно, собирай всех ко мне на 14.00. Все, процесс пошел.
–Есс, –Борис сжал кулаки и тряс ими в воздухе, вне себя от радости, что теперь не надо придумывать себе занятие или валять дурака.
На комбинате царило приподнятое настроение. Все обнимали и поздравляли друг друга чуть ли ни с праздником. Старики утверждали, что подобные чувства люди испытывали в1944году, когда освободили Днепровск, и в день Победы.
Задвигались, заскрипели, заработали шестеренки огромного, но уже начинающего ржаветь механизма. Словно живой водой окропили комбинат, и он, как сказочный богатырь, встал, расправил плечи, вздохнул всей своей полной грудью и пошел, пошел, пошел, постепенно ускоряясь, как поезд, уходящий со станции, где он выбился из графика и теперь стремящийся сократить отставание. Полетели снабженцы, окрыленные возможностью закупать нужное без унизительных просьб и проверок на платежеспособность; активнее заработали ремонтники, сознавая необходимость и важность своего труда. Веселее пошла работа в транспортном цехе: то и дело из гаража выезжали машины самого разного назначения и сновали по бесчисленным закоулкам комбината, наполняя его жизнью.
