Текст книги "В августе 41-го. Когда горела броня"

Автор книги: Иван Кошкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Старший лейтенант Петров, 29 августа – 1 сентября 1941 года

– Вроде приехали, – пробормотал Шелепин.

Сосновка была маленькой, дворов на двадцать деревенькой. Приземистые серые избы, облепленные всякими сараюшками, выстроились вдоль единственной улицы, упиравшейся прямо в сосновый бор. От леса километров на пять тянулись сжатые поля – деревня, похоже, была частью большого колхоза. Село казалось пустым, и это беспокоило майора. Возможно, конечно, население успели эвакуировать, но чем черт не шутит. Обстановка на фронте менялась каждый час, кто в данный момент находится в селе, сказать было невозможно. 60 км, разделявшие Н*** и Сосновку, танки прошли за четыре часа, еще час ушел на то, чтобы форсировать Белую и вытащить из нее застрявшую «тридцатьчетверку». Темп марша, конечно, был не слишком высокий, но Шелепин рассудил, что лучше потерять время, чем машины. Большинство его водителей были зеленые новички, а майор знал, как легко выходит из строя танк в неопытных руках. Они должны были быть в Сосновке в 14. 30, но опоздали почти на час. Сейчас колонна растянулась по дороге перед деревней почти на километр. Неподвижные танки представляли собой отличную мишень, и это нервировало комбата, но лезть на рожон в деревню хотелось еще меньше.

– Чего стоим?

Комиссар поставил свою «тридцатьчетверку» рядом с КВ майора и теперь обозревал село в бинокль. Бинокль у Белякова был хороший, цейсовский, белофинский трофей, и, похоже, ничего подозрительного комиссар сквозь него не разглядел.

– Да понимаешь, нас тут вообще-то должны делегаты связи из триста двадцать восьмой встречать, а я пока никого не вижу. Да и деревенских что-то незаметно.

– Почему незаметно? – удивился Беляков, не убирая бинокль от глаз. – Вон, к примеру, из-за поленицы на нас пацаны смотрят. Женщина какая-то занавеску отодвинула…

– Кончай хвастаться, – проворчал майор. – Я и без того знаю, что оптика у тебя хорошая. Там хоть кто-нибудь в форме есть?

– Ну вот, скажем, из-за сарая выехал конник, лейтенант, что ли…

– Ладно, конника уже сам вижу.

От Сосновки к танкистам скакал кавалерист. Не спешиваясь, он лихо козырнул и с преувеличенной четкостью представился:

– Младший лейтенант Сенченко, делегат службы связи штаба 328-й стрелковой дивизии!

– Орел! – одобрил Шелепин. – А что так долго к нам ехали?

– А-а-а, – смешался младший лейтенант… – А вы ведь из сто двенадцатой танковой?

– А вы ждете кого-то еще? Из другой танковой дивизии? – ядовито осведомился майор. – Вы чего в деревне прячетесь? Почему пост не на дороге?

– От самолетов, – пожал плечам младший лейтенант. – Они тут вдоль дорог охотиться любят, вчера вон бабы местные стадо колхозное гнали на станцию. Так появился немец, прошел вдоль дороги. Семь коров убил, да еще одну женщину ранил. Ну и… – он замялся. – Диверсантов опасаемся, товарищ майор. Нас ведь тут только трое.

– Ах, диверсантов, – поморщился комбат. – Опять эти слухи… Вы хоть одного диверсанта сами видели?

– Вчера у нас машину расстреляли, – мрачно сказал Сенченко. – Четверо погибли, шофер ранен тяжело. Так он говорил – в нашей форме были. Остановили вроде документы проверить, а потом как врезали из автоматов…

– Петров о таком рассказывал, – подтвердил комиссар.

– Ну, рассказывал так рассказывал, – кивнул Шелепин. – Вы, как я понял, должны нас до места сопроводить?

– Так точно! – браво отрапортовал младший лейтенант.

– Дважды орел, – усмехнулся комбат. – Ну, тогда езжайте, отдайте лошадку вашим товарищам, и как мы в деревню войдем, забирайтесь ко мне на броню. А то наши коробочки так ревут, что я сам пугаюсь, куда там скотине бедной.

– Есть!

Младший лейтенант развернул было коня, но тут Шелепин снова окликнул его:

– Да, чуть не забыл. Почему в деревне народу почти нет? Эвакуировали или прячутся?

На мальчишеское лицо Сенченко словно тень набежала:

– Да какой там эвакуировали. Мужиков мобилизовали, бабы помоложе на работах – скот гонят и зерно с элеватора на станцию возят, а оставшиеся прячутся. В общем, не рады нам тут, товарищ майор. С утра здесь стоим – воды даже не поднесли. Даже разговаривать не хотят…

– Не рады… – майор потер подбородок. – А что ж им радоваться, товарищ Сенченко. До войны уж как хвалились, на рать едучи. А сами, вон, от границы сюда добежали. На околице у них, можно сказать, воевать будем. Как еще в лицо не плюют. Езжайте.

Сенченко молча развернул коня и пустил его рысью с места.

– Что, опять не то сказал? – не оборачиваясь, резко спросил комбат.

– Нет, Юра, – Беляков тяжело вздохнул и положил руку на плечо другу. – Все ты верно сказал.

– Знаешь, – с кривой усмешкой отозвался комбат. – Мне даже как-то неуютно становится, когда ты со мной соглашаешься. Ладненько, пойду, Петрова вызову, и будем двигаться помаленьку.

Радиостанция 71-ТК-З привычно оглушила Шелепина треском разрядов. Радийные танки в батальоне были у командиров рот и взводов, но вызвать кого нужно было непросто. К счастью, радист Петрова был парень знающий и поддерживал свою станцию в безукоризненном состоянии. Через пять минут «тридцатьчетверка» комроты-1 подкатила к танку майора.

– Значит, так. – Из-за работающего дизеля кричать приходилось громко. – Отъедете по проселку назад пять километров, срубите дерево, чтобы крона погуще была, привяжете к танку и вернетесь обратно, ясно? Мы тут наследили так, что нас любая сволочь и с воздуха, и с земли обнаружит. Заметете все. Нас догоните по следам. Давайте, Петров, сильно не задерживайтесь!

В реве и лязге батальон двинулся через деревню.

– А мы чего не едем? – спросил Симаков.

– А у нас ответственное задание, – мрачно ответил Петров. – Подметать за батальоном будем.

На песчаном проселке остались глубокие следы гусениц, и воздушной или наземной разведке не составило бы труда определить, что здесь недавно проходили танки. Отъехав от деревни несколько километров, старший лейтенант нашел то, что искал – одинокую березу с густой кроной. Чтобы долго не возиться, Петров приказал Осокину валить дерево танком. Водитель ответил: «Есть!», но машина почему-то не трогалась с места. Внезапно комроты почувствовал, что его тянут за сапог, и, посмотрев вниз, увидел под затвором пушки чумазое лицо своего механика.

– В чем дело, Вася?

– Товарищ старший лейтенант, – Осокин шмыгнул носом. – Может другое дерево поищем? Смотрите, какая красавица, грех рубить. И тень она дает.

Петров уже собирался взгреть водителя, но вовремя опомнился. Вздохнув, он наклонился и похлопал Осокина по плечу:

– Вась, по-человечески я тебя, конечно, понимаю. Но до леса четыре километра. И немцы в любой момент налететь могут. Давай, Васенька, мне и самому это не нравится, но надо…

Осокин грустно кивнул и полез на свое место. Танк вздрогнул, двигатель набрал обороты, и двадцатишеститонная машина переломила березу, как спичку. Экипаж вылез из танка, радист снял с борта топор. Из земли сантиметров на сорок торчал измочаленный пенек, тяжелый древесный дух кружил голову. Из сломанного ствола в пыль стекала смола. Осокин молча отвернулся, Симаков выругался, Петров и сам чувствовал себя – хуже некуда. Безуглый несколькими ударами перерубил последние полоски древесины, и экипаж закрепил березу буксирными тросами. Всю обратную дорогу экипаж молчал. Петров, высунувшись по пояс из башни, следил за тем, как огромное дерево, кувыркаясь и оставляя на проселке ветки и листья, перепахивает песок так, что теперь уже нельзя было сказать, кто тут прошел – танки, грузовики или конница.

На окраине деревни старший лейтенант приказал остановить машину.

– Воды в колодце наберем, – пояснил он экипажу. – А то кто его знает, как там дальше обернется. Без жратвы воевать можно, а вот без воды – ну никак.

Безуглый и Осокин вытащили из машины двадцатилитровый бидон, который хозяйственный водитель выменял на какой-то станции, и потащили его к колодцу. Наводчик завалился на моторное отделение и тут же захрапел. Командир обошел вокруг танка, проверяя, не ослабло ли во время марша натяжение гусениц. Ему приходилось видеть, как провисшие из-за растянутых траков стальные ленты слетали при резких поворотах. Меньше всего ротному хотелось, чтобы его машина «разулась» в бою. Присев на корточки, он как раз разглядывал один не внушающий доверия ведущий трак, когда насмешливый женский голос окликнул его сзади:

– Эй, соколик!

Опустившись на колено, старший лейтенант развернулся. Перед ним стояла высокая, крепкая женщина лет сорока с усталым, когда-то, наверное, красивым лицом. На ней была простая ситцевая юбка и выцветшая шерстяная кофта поверх застиранной льняной рубахи. Босые ноги женщины посерели от пыли. Женщина молча смотрела на танкиста, и Петров почувствовал себя неуютно.

– Вам чего, мамаша? – вежливо спросил он.

Женщина склонила голову набок, синие глаза смотрели холодно.

– «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход», – пропела вдруг она, и ротного передернуло от ехидной ненависти в голосе крестьянки. – Что, советские танкисты, полстраны пробежали, хоть нас-то защитите? Или дальше, на Волгу двинетесь, зиму ждать?

Кровь бросилась ротному в лицо, ноги стали как ватные. Сам он, что на Украине, что по дороге сюда, люто ощущал свою вину, видя колонны беженцев. Еще тяжелее было проходить через оставляемые села. Но в первый раз ему прямо высказали то, что чувствуют люди, которых оставляют на волю и милость врага. Петров медленно встал, еще не зная, что ответить.

– Ты мне скажи, танкист, вы только в кино красоваться умеете? Уж там вы бравые, а на деле-то? Хвост поджали? Сколько мы вам отдавали, кормили, одевали, на займы подписывались! Зачем, скажи ты мне? Чтобы смотреть, как вы от немца, поджав хвост, драпаете? – Она длинно и неумело выматерилась.

Петров опустил глаза, понимая, что любые его слова здесь будут бессильны. По большому счету, колхозница была права. РККА в его, старшего лейтенанта Петрова, лице, не остановила врага у границы, не отбросила обратно, а отступила сюда и теперь собиралась воевать под боком у этой женщины. Внезапно он понял, что больше не слышит храпа наводчика. С танка послышалось кряхтение, и Симаков тяжело соскочил на землю, встав между командиром и крестьянкой.

– Слышь, мать, ты бы не материла мне командира, а? – Симаков говорил медленно, подбирая каждое слово. – У него, между прочим, с Украины еще рана на теле. И мы не оттуда, – он махнул рукой на запад, – бежим. Мы туда едем. Чтобы драться. Вот если обратно побежим – можешь нам в глаза плевать…

– Да нужны вы мне тогда будете, – махнула рукой колхозница и повернулась, чтобы уходить.

– Эй, командир! – донесся из-за танка веселый голос Безуглого. – Пить хочешь? Тут вода вкусная.

– А мне жрать хочется, – добавил невидимый Осокин. – Со вчерашнего вечера ничего не жрал, уже кишки поют.

– Куда в тебя, Васька, столько помещается, ну ведь шкет мелкий, – подумал вслух радист.

– Я расту, мне кушать надо, – невозмутимо ответил водитель.

Лязгая бидоном, оба танкиста обошли танк и нос к носу столкнулись с колхозницей.

– Э-э-э, – озадаченно начал Безуглый. – А что тут у нас происходит?

– Шефская встреча «Село – фронту», – мрачно ответил Петров. – Грузите бидон и поехали, пока нам тут глаза не заплевали.

Только тут он заметил, что женщина встала как вкопанная и, не отрываясь, смотрит на Осокина.

– Господи, – прошептала она. – Ну пацаненка-то куда тащите?

Водитель умылся у колодца, и теперь, своим детским каким-то лицом, комбинезоном не по размеру, он и впрямь казался подростком.

– Я – не пацаненок, – спокойно сказал механик, залезая на лобовую броню.

Крякнув, Осокин принял у радиста бидон и опустил его на свое сиденье, затем сам нырнул в люк и с грохотом заворочался внутри танка.

– Ладно, чего время терять, – вздохнул Петеров. – Сашка, полезай, помоги ему. Да поедем пожалуй.

– Подождите, – сказала вдруг женщина и быстрым шагом направилась к ближайшей избе.

Командир и наводчик забрались в башню, Осокин наконец пристроил куда-то бидон и теперь осторожно газовал.

– Смотри, командир, она обратно идет, – кивнул Симаков.

Колхозница возвращалась, прижимая к груди что-то, завернутое в холстину.

– Заранее, что ли, плюнуть хочет, – пробормотал комроты, когда та подошла к танку.

– Вот, возьмите, – женщина протянула сверток Петрову. – Вы же, наверное, голодные. Там хлеб, сало копченое и яйца вареные.

– Чего этот вдруг? – ляпнул Симаков.

Женщина махнула рукой.

– Да у меня самой и муж, и братья, и старшенький в армии. Может, и их кто покормит. Вы уж простите меня, родные, что я так на вас… – она вдруг отвернулась и вытерла глаза краем косынки. – Вы, главное, живыми возвращайтесь. У меня три дочери подрастают, за кого я их выдавать буду?

В этот момент Осокин дал газ, и «тридцатьчетверка» медленно поползла по улице. Петров оглянулся в последний раз – женщина, имени которой он даже не успел спросить, стояла у забора и смотрела им вслед. Под свист невесть откуда взявшихся пацанов танк, набирая скорость, прошел по улице, волоча за собой измочаленную березу, и въехал в лес. Старший лейтенант внимательно оглядывался, но никаких признаков того, что в этом лесу, большом, надо признать, сосредотачивается для наступления целая дивизия, он пока не видел. Решив поупражняться, командир закрыл башенный люк и принялся крутить перископ, пытаясь разобрать что-нибудь в мелькании стволов и ветвей.

– Командир, – микрофон делал голос радиста почти неузнаваемым. – Тебя комбат вызывает.

– Давай.

Петров прижал наушник рукой, чтобы лучше слышать, и сквозь треск разрядов до него донесся голос Шелепина:

– Петров, вы где там, на Урал поехали?

– Нет, не на Урал, – поневоле улыбнулся старший лейтенант.

– Тогда где вас черти носят? Давайте быстрее, вы мне нужны. Поворот не пропустите, мы там все распахали, да еще патруль стоит. Все, жду вас, конец связи.

Связь прервалась, и в этот момент танк резко встал.

– Осокин, в чем дело? – рявкнул Петров. – Я из-за тебя чуть башкой не приложился.

– Кажется, приехали, товарищ командир, – ответил водитель.

Старший лейтенант открыл люк и высунулся из танка. Только тут он увидел, что машина давно уже въехала в расположение пехотинцев. По обе стороны от лесной дороги кипела работа – красноармейцы рыли окопы, где-то раздавался стук топоров – то ли сооружали засеку, то ли строили блиндажи. Метрах в двадцати артиллеристы маскировали полковые пушки. Старший лейтенант отметил про себя, что работа организована хорошо – не было напрасной беготни, никто не орал, каждый был занят своим делом. На танк никто не обратил внимания, за час с лишним до этого тут прошел целый батальон.

Осокин остановил машину перед развилкой – следы танков уходили по левой дороге, и там же стоял пост, судя по всему, тот самый, о котором говорил комбат. Петров вылез из танка и подошел к начальнику поста – молодому, только что из училища, младшему лейтенанту. В другое время комроты обязательно перекинулся бы с пехотинцем парой слов, но комбат высказался совершенно недвусмысленно, и следовало поспешить. Пока экипаж отцеплял от танка березу, старший лейтенант выяснил, что до расположения танкистов всего-то метров пятьсот, после чего велел начальнику поста оттащить дерево с дороги и, не слушая его возмущенных воплей, забрался в танк. Судя по всему, младший лейтенант за время учебы не научился как следует оценивать расстояние, потому что «тридцатьчетверка» прошла по лесу по меньшей мере километр, пока Петров не увидел на обочине двух бойцов в черных комбинезонах. Свернув на узкую просеку, еще через метров тридцать оказались в расположении батальона. Надо было отдать должное комбату, за полтора часа танкисты замаскировали машины так, что ни с дороги, ни, тем более, с воздуха, обнаружить их было невозможно. Приказав отогнать танк к остальным машинам роты, Петров пошел доложиться Шелепину. Комбат и комиссар стояли около КВ и, судя по разложенной карте, держали военный совет. Вернее, майор держал совет сам с собой, а комиссар лишь глубокомысленно кивал, чем доводил и без того раздражительного комбата до белого каления. Петров как раз собирался доложиться, когда Шелепин вдруг с размаху треснул кулаком по броне и заорал:

– У тебя свое мнение есть, ты, старый политработник?

Старший лейтенант заметил, как экипаж комбата, отдыхавший возле машины, тихонько поднялся и отошел к танку комиссара.

– Мое мнение ты уже слышал, – невозмутимо ответил Беляков. – Я считаю, что это авантюра.

– Хорошо, твои предложения? – зло спросил майор. – А то кто-то мне не далее как утром что-то там про оппозицию говорил…

– Я считаю, что атаковать нужно по полю. Утром, после артподготовки…

– И положить там весь батальон, – скучным голосом подытожил комбат. – Эти поля – очевидно, танкоопасное направление, и будь уверен, они это прекрасно понимают. Вон, спроси у пацана, – он кивнул на переминающегося с ноги на ногу Петрова. – Как они с нашими коробками бороться умеют. Легкие вообще до немца не доедут.

– Если преодолеть рывком, – начал было комиссар.

– Если преодолеть рывком, пехота отстанет и заляжет. Ты был на финской, должен вроде бы знать.

– Можно атаковать под утро, или вообще ночью, без артподготовки, – комиссар, похоже, уже готов был сдаться. – Тогда на нашей стороне будет фактор внезапности.

– Где ты слов таких понабрался. Культурный вроде бы человек, – издевательски сказал майор. – Позволь обратить твое политработниковское внимание на тот факт, что наши бандуры, – он похлопал по крылу КВ, – слышно за километр, а то и за два. Особенно «тридцатьчетверки». К тому же ты забываешь один закон природы – ночью у нас обычно темно и, следовательно, ни гвоздя не видно. Даже если наши орлы не заплутают, в чем я лично очень сомневаюсь – в училище у нас даже маршей ночных было всего два, – то пехота, как пить дать, заляжет, чтобы мы их не подавили.

– Ну, хватит! – теперь уже вышел из себя Беляков. – Ты-то сам что предлагаешь? Переть через болото?

– Другой разговор, – ухмыльнулся комбат. – Петров, чего вы там пляшете, как перед уборной?

Идите сюда и слушайте внимательно…

* * *

Комдив Шелепину понравился сразу. Во-первых, в расположении дивизии царил порядок. Несмотря на то что триста двадцать восьмая заняла лес лишь накануне, массив был уже подготовлен к обороне, окопы отрыты, засеки сделаны и замаскированы. Но важнее всего была та спокойная уверенность, без которой любое соединение, будь оно укомплектовано хоть на сто двадцать процентов, обречено на поражение. Бойцы и командиры, попадавшиеся навстречу Шелепину и Белякову по дороге в штаб дивизии, судя по всему, были настроены на бой. Штаб располагался в добротном, в три наката блиндаже. Блиндаж был достаточно просторным, чтобы в нем без помех работало два десятка человек, но особенно поразило комбата электрическое освещение от мотора обычной полуторки. Командир дивизии был высоким, широкоплечим здоровяком лет тридцати пяти, носил ворошиловские усики щеточкой, и, когда снял фуражку, оказался абсолютно лысым. Войдя в штаб, майор уже собирался доложить о себе, как полковник бросил на стол фуражку и, раскинув руки, словно медведь пошел на комбата.

– А-а-а, кого я вижу! – Голос у комдива оказался густой и какой-то до странности знакомый – Юрка, ты что, не узнаешь?

Шелепин остановил уже поднесенную к танкошлему руку и, склонив голову, присмотрелся. Убрать усы, вернуть волосы, да и талию, пожалуй…

– Васька? Тихомиров, ты, что ли?

– Узнал!

Комдив стиснул танкиста в объятиях и крепко расцеловал. Затем, повернувшись к обалдевшим командирам и улыбаясь во весь рот, полковник пояснил:

– Товарищ мой, еще по «первой имени Кастуся Калиновского», он там танковой ротой командовал, а я мотоциклетной. А это… – он вопросительно посмотрел на Белякова.

– Это комиссар мой, Михаил Владимирович Беляков, – слегка задушенным голосом ответил Шелепин. – Пусти, медведь дурной, задушишь.

Полковник отпустил друга и шагнул к комиссару.

– Здравствуйте, товарищ Беляков, – он крепко пожал руку ошарашенному политруку и, повернувшись, представил свой штаб: – А это – ваш коллега, мой комиссар Васильев. И начальник штаба майор Алексеев.

Два командира коротко кивнули.

– А ты ничуть не изменился, – улыбнулся Шелепин, потирая плечо. – Ну, если не считать внешности.

– Что делать, «бароны стареют, бароны жиреют», – не без гордости процитировал Пруткова комдив. – Ладно, давайте к делу. Прошу к столу. Стульев не предлагаю, у самого пока нет. Сидя у меня только телефонисты работают. Значит, дела у нас такие, Юра…

Шелепин и Беляков подошли к сбитому из расколотых сосновых плах столу, на котором были разложены три карты-километровки.

– Дивизии поставлена задача: взять поселок городского типа Воробьево и, развивая успех, выйти на рубеж Валки – Ребятино. По данным разведки, нам противостоит немецкая двадцать первая пехотная дивизия. Немцы удерживают фронт примерно в двадцать километров, в Воробьево, насколько нам известно, расположены позиции усиленного пехотного полка.

– Чем усиленного? – спросил Шелепин.

– Разведывательный батальон, два артиллерийских дивизиона и две роты истребителей танков с легкими противотанковыми пушками.

– Черт, – выругался комбат. – Это плохо. У меня половина танков – легкие, их снаряд шьет насквозь. Откуда эти данные, товарищ полковник? Им можно верить?

Беляков отметил, что короткий момент фамильярности с похлопываниями по плечу и радостным узнаванием прошел, комбат снова стал сдержан и сосредоточен и обращался к командиру дивизии как полагается.

– Обижаешь, Юрий Давыдович, вот, смотри. – Тихомиров положил на стол еще одну карту.

– Ого! – Шелепин вытащил из сумки увеличительное стекло и склонился над столом. – Вот, сволочи, аккуратней нашей, пожалуй, будет.

Только тут Беляков заметил, что у карты какой-то непривычный вид, а надписи выполнены на немецком.

– Пан-церягер-аб-те-лунг… – читал по слогам майор. – Откуда такое сокровище?

– Своими руками добыли, – довольно усмехнулся полковник. – Павел Алексеевич, давайте-ка сюда, похвастаюсь вами перед старым приятелем.

Из глубины блиндажа к столу подошел невысокий, крепко сбитый капитан. Комиссара, привыкшего приглядываться к людям, поразили две вещи: необыкновенно спокойное, даже сонное выражение лица командира и нож в черных кожаных ножнах на поясе.

– Прошу любить и жаловать, командир разведывательного батальона Чекменев, – комдив прямо-таки сиял. – Лично облазил весь передний край, дважды ходил к немцам и притащил мне оттуда живого гауптмана со всем барахлом.

– Лично? – поднял бровь Шелепин.

– Дивизия только сформирована, разведчиков еще готовить и готовить, – капитан говорил негромко, четко выговаривая каждое слово. – А информация нужна сейчас. Отобрал людей поспособней и пошел. Оно того стоило. Разрешите, товарищ полковник?

– Давай, конечно, – кивнул Тихомиров.

Капитан достал из сумки остро отточенный карандаш и принялся показывать:

– Как видите, Воробьево с немецкой стороны окружено лесами, фактически оно в основании лесной дуги, концы которой обращены к нам. Между расположением нашей дивизии и поселком – поля, открытая местность. Наступать придется два километра по полю, укрытий там нет. Лес на нашем правом фланге заболочен и труднопроходим. Первый поиск я делал сам, скажу честно – даже человеку привычному там будет нелегко. Немцы укрепились на возвышенностях, танки там не пройдут.

– Значит, это направление отпадает, – Шелепин вопросительно посмотрел на комдива.

– Отпадает, – кивнул тот. – Как верно заметил товарищ Чекменев – дивизия у нас необстрелянная, а бой в лесу и без того сложен. Завязнем, людей положим, а задачи не выполним.

– А на левом фланге, судя по карте, у нас болото и за ним лес, – посмотрел комбат. – Стало быть, остается центр – два километра по открытой местности на усиленный полк…

Он помрачнел и потер подбородок.

– Легкие просто не дойдут. Их броня не рассчитана на снаряд, я видел, как это бывает. Не хочу показаться невежливым, но, полагаю, пехота тоже не выдержит – заляжет или отойдет. Эта подкова – идеальный огневой мешок. Но, судя по тому, товарищ полковник, что ваш начальник штаба сияет, как труба полкового оркестра, я что-то упустил?

– Товарищ Алексеев, прошу, – комдив повел рукой, приглашая вступить начальника штаба.

Тихомиров наслаждался ситуацией. Он управлял дивизией, словно хороший дирижер оркестром, и явно гордился тем, что все инструменты у него играют великолепно. Алексеев кивнул и подошел к столу. Этот высокий худощавый командир был полной противоположностью своему комдиву, но, похоже, оба сработались и отлично дополняли друг друга.

– Обратите внимание, товарищ майор, на дату выхода обеих карт, – начальник штаба поправил очки с круглыми стеклами.

– Наша – тридцать девятый, немецкая – сороковой.

Майор понимал, что командир триста двадцать восьмой раскопал что-то, что могло обеспечить выполнение задачи, и теперь Тихомиров решил устроить из этого небольшой спектакль, а ему соответственно предстоит исполнить роль восхищенного зрителя. В принципе, ничего против комбат не имел.

– Воробьево – крупный колхозный центр. Это хозяйство объединяет несколько деревень. С приходом немцев местное руководство частично эвакуировалось, но некоторые ушли в леса и собираются партизанить. Они установили с нами контакт и кое-что сообщили. – Алексеев снова поправил очки и продолжил: – Обе карты отражают обстановку на тот год, в который они были выпущены. Но в мае 1940 года колхоз начал работы по осушению болот, с целью увеличить площади сельскохозяйственных угодий. Первым было осушено то самое болото на нашем левом фланге, что примыкает к лесу. Товарищ Чекменев провел разведку этой территории. Думаю, он доложит лучше меня.

Чекменев кивнул и карандашом отчертил на немецкой карте несколько параллельных линий.

– Для осушения были выкопаны три канавы, ориентированные с запада на восток. Воду из них отвели на поля к Сосновке. Запахивать территории планировали с 1941 года, но помешала война. Лето было жаркое. На сегодняшний день вся болотина, за исключением канав, представляет собой сухой участок земли. Мы там даже копать пробовали – на полметра сухая почва. Искали топкие места, ну, естественно, чтобы внимания немцев не привлечь. Мое мнение – танки пройдут.

– И немцы ничего об этом не знают? – недоверчиво спросил Шелепин.

– Во всяком случае, противотанковой обороны на этом участке у них нет, – твердо сказал капитан. – Мы ползали, смотрели. По опушке в нашу сторону развернут батальон, отрыты окопы, но артиллерии нет. Гаубицы и противотанковые пушки на другой стороне леса, как раз в этот огневой мешок смотрят, о котором вы сказали, товарищ майор. А со стороны, в общем-то, болото и болото – трава высокая, кочки. Если специально не смотреть, вряд ли догадаешься.

– Интересно, – протянул комбат. – Ладно, тогда давайте начистоту. Товарищ полковник, как вы собираетесь использовать мои танки? Распределить по полкам?

– Ни в коем случае, – твердо ответил Тихомиров. – Не держи меня за дурака – танки тонким слоем размазывать. Большую часть твоих коробок мы пустим на направлении главного удара, кроме того, часть задействуем в отвлекающем. План операции, по существу, готов, ждали только вас. Товарищ Алексеев, излагайте.

Начальник штаба протер очки и решительно утвердил их на переносице.

– Основной удар мы планируем наносить через осушенное болото в тыл артиллерийским позициям немцев. Для этого мы планируем выделить усиленный полк – две роты ваших танков, 732-й стрелковый полк и разведывательный батальон, две пулеметные роты. Одновременно 715-й стрелковый полк при поддержке роты танков будет имитировать атаку на Воробьево в лоб, по полю. 717-й полк обеспечивает двумя батальонами стык с нашим соседом справа и выделяет батальон в качестве резерва. Артиллерийский полк одной батареей гаубичного дивизиона и пушечным дивизионом производит пятнадцатиминутную артподготовку, цель – Воробьево.

Алексеев сделал паузу и обвел всех внимательным взглядом.

– Вопросы есть, товарищи?

– Почему не нанести удар всеми силами через болото? – спросил комиссар дивизии. – 715-й, атакуя по полю, несомненно, понесет большие потери. Разве это необходимо?

– Кхм, – прокашлялся начштаба. – Мы ведь это уже обсуждали, товарищ Васильев. Во-первых, оба удара разнесены по времени на двадцать минут. 715-й должен заставить немцев поверить, что поле – это направление главного удара. Там будет произведена артподготовка, там будет сосредоточен огонь нашей артиллерии. Через полчаса после начала атаки 732-й, поддержанный танками, начнет наступление через болото. Одновременно артиллерия полка и 2-я гаубичная батарея наносят удар по лесу, перенося огонь в глубину боевых порядков немцев по мере продвижения наших войск. Задачей полка является разгром сосредоточенных в лесу сил немцев и охват поселка с юга. Опасаясь окружения, немцы вынуждены будут начать отход, и 715-й займет Воробьево. Во-вторых, там два полка просто не развернуть. Вот, в общих чертах, и все. Вопросы есть, товарищи?

– Поддержка или прикрытие с воздуха у нас будет? – спросил Шелепин. – Мне уже одну машину на станции при разгрузке уничтожили. Если еще и тут налетят…

– С этим плохо, – вздохнул начальник штаба. – Командование корпуса обещало выделить до эскадрильи истребителей в качестве прикрытия, у них тут аэродром в тридцати километрах, но постоянного щита у нас не будет.

* * *

Еще примерно час прошел в обсуждении деталей операции. Майор познакомился с командирами стрелковых полков, а также начальником артиллерии. Была обговорена система сигналов ракетами, установлены позывные и кодовые слова. С радио в дивизии было плохо, имелась только одна станция в штабе, в полки и батальоны тянулись телефонные линии. Это добавляло трудностей, фактически танкисты могли связаться только со штабом дивизии и оттуда по телефону передать что-то пехотинцам. Еще хуже обстояли дела с топливом. Бензина хватало, хоть и невысокого качества, а вот с дизельным было напряженно. Когда майор сообщил, что на остатках топлива его «тридцатьчетверки» пройдут в лучшем случае километров сто, Тихомиров позвонил в штаб корпуса. Горючее обещали подвезти, но когда – неизвестно. Все это не добавляло оптимизма, однако Шелепин все равно чувствовал странный подъем в душе. Радовало то, что ему придется воевать вместе со знающими и ответственными людьми. По дороге в расположение дивизии комбат больше всего боялся, что неизвестный ему комдив попросту раскидает танки между полками и погонит их вперед в качестве щита для пехоты. К счастью, командиром оказался Васька Тихомиров. Шелепин без зависти отметил, что Василий, девять лет назад бывший командиром роты, не просто вырос до дивизии, но и прилагает все усилия, чтобы соответствовать занимаемой должности.