Текст книги "Радуга просится в дом"
Автор книги: Иван Дроздов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
2
В любой другой день Катя, оставшись одна, всегда бы нашла себе занятие. Если нет девушек – зубрят лекции или стирают белье, – Катя может пойти в кино, в сад, будет просто бродить по городу и смотреть на цветы. Природа наделила ее неунывающим характером. Но сегодня ей и характер не помогает. Прошлась по аллее – цветы не привлекают, пришла в общежитие – девушек нет. Раскрыла сборник практических задач, но и формулы не шли в голову. Решила писать письмо Сергею. Обрадовалась этой мысли. Катя давно собиралась исполнить обещание, да все было недосуг. Ее уже начинала тревожить совесть, девушка укоряла себя, называла бесчувственной льдиной, болтуньей и много других унизительных имен давала себе, думая о Сергее. Наконец сегодня она напишет. Непременно напишет.
«Дорогой Сережа!»
Вывела первые слова и задумалась. Что значит «дорогой»? Имею ли я право так к нему обращаться?..
Отстранила лист, взяла другой. Написала: «Сережа! Я сегодня ходила к доктору. Он прочел историю болезни…»
На этом месте задумалась. Никак не могла представить, что же должен был сказать доктор, прочитав историю болезни Сергея. Отстранила письмо. Оперлась лицом на ладони, засмотрелась в окно. Мимо прошел мужчина, чем-то напоминавший Белова. «Позвоню ему, посоветуюсь», – явилась мысль. Затем подумала: «Удобно ли?» Но Катю словно кто-то тянул со стула: она вышла в коридор и набрала номер. Ответил незнакомый мужской голос: «Квартира писателя Белова». Катя испугалась. Павел Николаевич никогда так не отвечает. Катя хотела уже положить трубку, но тотчас решила, что так поступать нехорошо, и сказала: «Мне нужен Павел Николаевич». Было слышно, как незнакомец, передавая трубку, чмокнул языком, сказал: «Вас, Павел Николаевич!» И тотчас раздалось в трубке: «Да-да». «Это я, Катя, хотела зайти к вам посоветоваться по одному важному делу». «Пожалуйста, заходи». Катя положила трубку и только тут поняла, как все нелепо, глупо у нее вышло. У Павла Николаевича в доме гости, а она – «посоветоваться». Нет, не пойду! – решила вдруг Катя, но тут же подумала: «Что скажет Павел Николаевич?»
Разыгравшаяся фантазия рисовала ей того, кто подтрунивал над Павлом Николаевичем, передавая ему телефонную трубку. Тот представлялся ей не иначе как в образе старца с редкими гнилыми зубами. Каждого человека он встречает противной ухмылкой. Некоторым грозит пальцем.
Подошла к двери, не могла поднять руку к звонку. Было мгновение, когда хотела повернуться, уйти, но затем преодолела робость, решительно надавила кнопку. Открыл Павел Николаевич – распахнул дверь, сказал: «Заходи». Катя мельком взглянула на него, заметила сильную перемену в лице. Он стал худ, бледен – сделался некрасивым. Павел Николаевич вернулся из Москвы несколькими днями позже девушек; Катя с тех пор его еще не видела. «Неужели неприятности с переводом?» – думала тревожно, вытирая подошвы туфель о коврик.
Тот сидел в кресле у приемника, затягивался папиросой. К удивлению Кати, он не был стариком, наоборот, был так же молод, как Павел Николаевич. Ноги согнутые в коленях, казались приставленными, коленки смешно торчали на уровне плеч. Незнакомец, продолжая смачно курить, напряженно смотрел в одну точку. Катя растерянно взглянула на Павла Николаевича, дескать, не помешала? Но Павел Николаевич дружелюбно кивнул ей и предложил стул.
– У вас есть ко мне еще что-нибудь? – недобрым голосом обратился Павел Николаевич к незнакомцу.
– Что прикажете передать Галине Петровне?
– Передайте, что я давно знал о ваших отношениях, вы мне Америку не открыли.
Тут Белов с какой-то болезненной веселостью взглянул на Катю.
Незнакомец поднялся, затушил папиросу. Ни слова не сказав, вышел. Павел Николаевич, проводив его взглядом, невесело улыбнулся:
– Вот так, Катюша. Хорошо, что ты пришла. Мне было скучно с этим субъектом.
– Кто это?
– Муж моей жены. Давай-ка заварим кофе! Да покрепче!..
3
Поздно вечером Катя шла домой от Белова. Павел Николаевич сказал: «Побудь со мной», и она осталась, провела с ним несколько часов. Варила кофе, смотрела, как Павел Николаевич, словно карты, раскладывает по столу блокноты и листочки, в которых он ведет записи шахтерских разговоров, меткие слова, набрасывает, как он сам сказал, фрагменты с натуры. Потом пили кофе, слушали музыку. Странный он человек, Павел Николаевич. И, конечно, замечательный. К нему пришел соперник, а он слушает его и не выставляет за дверь. Да случись такое с кем другим – не миновать бы драки. И она хороша, Галина Петровна! Бросить такого мужа, польститься на этого… Кате вспомнились «приставленные» ноги белобрысого. Она брезгливо поежилась и прибавила шаг.
Катя шла посреди тротуара и весело смотрела то на одного прохожего, то на другого. И почти не замечала лиц: скользила по ним, как по теням. Развеялась хандра, посетившая ее несколько часов назад.
Перебирала в памяти все, что видела в квартире Павла Николаевича: как она варила кофе, как ходила, что говорила. Когда подвязывала фартук, Павел Николаевич засмотрелся на нее: да, да, она не ошибалась, конечно, он задержал на ней взгляд, и она перехватила этот взгляд, заметила в нем теплоту, ласку. Может быть, он считает ее молодой, неопытной, но несомненно видит в ней такое, чего нет в других. А может быть, глядя на нее, он вспомнил свою жену, Галину Петровну? Катя очень хотела бы ее увидеть, хоть на мгновение, хоть одним глазком. Хороша ли она, красива ли?.. Наверное, Павел Николаевич на нее в большой обиде. Люди вообще не прощают неверность, но мужчины особенно. Тут ко всему прочему, как кажется Кате, примешивается оскорбленное мужское самолюбие, повергнутая мужская честь.
Как ни старалась Катя представить Белова обиженным, оскорбленным, ей это не удавалось. Павел Николаевич никак не походил на обиженного. Больше того, в глубине души Катя находила случившуюся перемену счастливой для Белова. Правда, Катя не знала Галину Петровну, не слышала о ней рассказов, не видела фотографии, но ни на минуту не сомневалась в своей правоте относительно будущего счастья Павла Николаевича. Кто же, как не он, заслуживает любви горячей и преданной. Не говоря уже о его чисто человеческих достоинствах. Белов выделялся и среди писателей, которых знает Катя. А она многим печатала рукописи. Один приходит барин барином. Лицо пухлое, губы красные, а на толстом волосатом пальце – золотое кольцо. Полезет такой в шахту! Он и дня не проживет без ванны. Или другой приходил. Тонкий, остроглазый, остроносый. Услышал где-то в соседнем доме западную музыку и засучил ногами. Тоже, инженер человеческих душ!
Размышляя о Белове, Катя представляла его и на работе, и среди друзей; она то сравнивала его с другими знакомыми ей мужчинами, то восхищалась простотой, безыскусственностью обращения. Старалась не думать о нем, но мысли снова к нему возвращались. В тайных глубинах ее сердца гнездилось и просилось наружу восхищение цельностью его характера, его мужественной скромностью и сердечностью. О чем бы Катя ни думала, она все время видела перед собой темные, цвета вечернего озера, глаза Павла Николаевича, и ей вспоминалась его добрая загадочная улыбка. Раньше она не замечала внешних достоинств Павла Николаевича, теперь же ко всему прочему он казался ей еще и красивым.
В состоянии дремотного полузабытья Катя растворила дверь своей комнаты, прошла к койке, опустилась на нее тихо, словно боялась раздавить что-то. Откинувшись назад, на руки, сидела минуту, две, смотрела в потолок и не думала ни о чем. Не помнит, как поднялась с кровати, подошла к столу, села. Также бездумно смотрела на лист, лежащий перед глазами. Прошла еще минута, две… Может быть, прошло десять минут. Катя машинально прочла: «Сережа!» и тотчас отрезвела. В волнении заходила по комнате. «Жалкая эгоистка! – корила себя Катя. – Самой хорошо, а до других дела нет. Майя с Яном амурничают, я предаюсь мечтам, а парень лежит и смотрит на противного божка. Божок покачивает безволосой головой, ехидно улыбается, и вся его отвратительная, жирная морда как бы говорит: «Хе-хе, брат, не верь людям».
Катя бросилась к столу и стала дописывать письмо. Слова сами собой бежали по строчке. Она писала и писала. Если случалась заминка, Катя подбадривала себя, говорила вслух: «Нет таких лекарств, нет докторов, но жить, Сергей, надо. И верить надо. Верить! Вот что главное!»
И снова склонялась над листом бумаги.
4
В раскрытый балкон Сергей видит край вечернего неба. Сегодня оно такое же, каким было вчера, позавчера и много дней назад. Уже давно началась осень, а небо все так же сине и покойно, все тем же прозрачным куполом спустилось оно над землей, все так же, как, наверное, и тысячу лет назад, зовет и манит пытливый ум человека. Много раз Сергей пытался увидеть миг рождения звезды и всегда при этом испытывал чувство неведомого, неземного, чего-то такого, о чем нельзя рассказать, во что невозможно поверить. Вот и сегодня он смотрит в одну точку на небе, надеясь именно в этой точке, увидеть нарождающуюся звездочку. Он смотрит давно, боясь оторваться хоть на мгновение, упустить волшебный момент. Глаза устали и слезятся, в мозгу возникает тянущая боль, но Сергей мужественно переносит добровольную пытку. С некоторых пор он стал смотреть на звезды, как на карты, способные предсказать судьбу. Иногда в бесчисленном скоплении холодных мерцающих огоньков он находит одну особенно яркую звездочку, называет ее своей и часами за ней наблюдает, Какие только сравнения не приходят на ум в эти минуты! То спутник, то космический корабль, а то лесной светлячок почудится ему в образе небесной звезды. Чудится живое, куда-то летящее. И если звездочка скатывается на край крыши соседнего дома, Сергей провожает ее с грустью и сам укладывается спать. Сегодня еще ни одна звезда не появилась. И может быть, оттого, что Сергей давно смотрит на небо, ему кажется, что именно этим вечером на небе изойдет его заветная звездочка и он непременно увидит миг ее рождения.
В коридоре стукнула дверь, Сергей встрепенулся.
– Это тетя Соня, – говорит мать. – Лежи, сынок. Придет почтальон – скажу тебе.
Катя обещала написать, и Сергей живет ожиданием письма от нее. Каждый раз, когда в коридоре раздается звонок, парень вздрагивает и весь превращается во внимание. «Не почтальон ли? Не письмо ли от Кати?» И если приходил почтальон, то Сергей, прежде чем услышать голос матери, старался справиться со своим волнением. Кусая в растерянности губы, хватался за брус и до пояса вытягивал себя на подушку.
Снова позвонили.
– Кто там?
– Почтальон, сынок. Тебе письмо.
– Мамочка, давай скорее!..
Исчезло небо, пропали мысли о звездочке. Сергей с необычной силой подтянулся на руках. В подобные моменты он вылезал из-под одяла по пояс. С тех пор как уехала Катя, он ждал от нее обещанного письма, он чувствовал прилив энергии. Когда оставался один, прислушивался к биению сердца и ему казалось, что нервы его и жилы гудят, как телефонные провода при большом ветре.
– Мама!
– Иду, сынок, иду! Тебе письмо. От Кати.
Сергей читал:
«Сережа!
Добилась приема к доктору. Он прочел историю твоей болезни, покачал головой. Потом долго смотрел на меня и спросил: «Брат?» Я сказала: «Нет». Тогда он снова покачал головой, и я уже испугалась: «А вдруг не возьмется?» Он сказал, что еще нигде в мире врачи не научились лечить твою болезнь, а сам он только делает опыты. Правда, опыты дают хорошие результаты. Но лишь в том случае, если пациент сам хочет вылечиться и имеет сильный характер. Я, конечно, за тебя поручилась. Но боялась: не знаю ведь, как ты настроен. Вдруг ты снова махнул на себя рукой и в мое отсутствие опять размяк? Тогда беда, потому что я еще раньше слышала, как доктор сказал одному больному: «Лечить не возьмусь. Слаб интеллект». Я, конечно, за твой интеллект не беспокоюсь, у тебя его хоть отбавляй, а вот насчет воли – тут я тревожусь. Впрочем, это я только тебе так говорю, а доктору поклялась: «Сергей как раз тот, который вам нужен для опыта». Доктор улыбнулся и сказал: «Ладно, ладно. Видно, очень тебе нужен этот Серега. Так и быть, поставим его на ноги».
Вот и все. А теперь жди письма от доктора. Он взял у меня адрес и обещал написать тебе.
Катя».
Пока Сергей читал, мать то и дело подходила к нему, заглядывала в письмо и спрашивала: «Что она пишет?» Сергей отвечал: «Потом, потом, мамочка». А когда прочитал, бережно свернул листок, сунул его под матрац. Зинаида Николаевна, наблюдавшая все время за сыном, не стала домогаться письма и лишь сказала: «Как они доехали?» Не поворачивая головы, Сергей кивнул головой. «Хорошо». Он скорее угадал вопрос, чем услышал его. Сергей был радостно ошеломлен. Катя говорила ему о докторе, но говорила вскользь, между прочим. Она не обещала Сергею помощь, а тут, поди ты, уговорила доктора. И хоть слова «Поставим его на ноги» Сергей не воспринял на полную веру, но и то уж бесконечно радовало, что о нем думают, за него борются.
Парнем овладело то смутное волнение, которое является человеку в минуты неожиданных душевных потрясений, в те редкие минуты жизни, когда человек знает, что в судьбе его свершилась резкая перемена, но какие последствия повлечет она за собой – этого еще не знает.
Небо сделалось совсем темным. Теперь оно напоминало театральный занавес, спущенный на крышу соседнего дома и расцвеченный звездами. Ветер дул со стороны ТЭЦ. Над улицей разворачивались горы дыма. Огни верхних этажей то скрывались темной завесой, то появлялись вновь, создавая впечатление борьбы, движения, жизни. Казалось, то были не дома, а исполинский корабль, вторгшийся в пределы звездных миров и несущийся им навстречу. Были минуты, когда Сергей, полузакрыв глаза, смотрел на игру света, дыма и звезд и ему казалось, что внутри корабля вместе с другими пассажирами летит и он, Сергей Златогоров.
5
Страшная весть потрясла Яна: посылки задержали!
– Может быть, только тебе не отдают?
– Задержали все. Я была у Митрича, у Фаины – им тоже не дали. Говорят, до особого распоряжения.
Женщина с нездоровым желтушечным лицом нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Яну тоже было не по себе, он тоже не мог стоять спокойно и крутился так, будто ноги его пеклись на горячей сковороде.
– Из Москвы следователь приехал. Особо важный.
– Как фамилия? – Дворник или Шорник…
– Дворкин!.. – раздраженно буркнул Ян. – Дошлый, черт! Ну, ладно. Ты меня не видела. И скажи всем: из Москвы тут никого не было. Не будьте дураками: в одиночку сыпаться легче, чем скопом. Будут держать язык за зубами – полсрока получат, сболтнут лишнее – высшую закатят. Я махнул за рубеж. Вот иностранный паспорт – видишь?
Он взмахнул красной книжицей перед носом опешившей толстухи и спорым шагом направился прочь.
В ближайшей парикмахерской Ян сбрил усы. Позвонил Майе, попросил ее взять все, что необходимо на пляж, подойти к стоянке такси. Через полчаса они уже выезжали на дорогу, ведущую в Днепропетровск.
– Куда мы едем? – спросила Майя. Ян дернул ее за руку, да так, что Майя едва не вскрикнула от боли. Отстранившись от Яна, она смотрела то на водителя, спокойно сидевшего за рулем, то на Яна, тревожно смотревшего по сторонам. Сердцем чуяла недоброе.
– Остановитесь! – приказал Ян.
Вышли из машины. Оставшись одни, с минуту смотрели друг на друга.
– Куда мы едем?
– На море.
– Море в другой стороне. К тому же мне завтра на занятия.
Ян не слушал девушку. Он вышел на середину дороги, остановил грузовик.
– Через город едешь? – спросил шофера.
– Нет, в объезд.
– Подвези до Приморского шоссе.
– Туда не доеду.
– А ты подвези. Расплачусь.
Майя уселась в кабину, Ян в кузов. Он забился в передний угол так, чтоб головы его не было видно. На Приморском шоссе, едва расплатившись с шофером, Ян перехватил другую машину, на полдороге сменил и ее, при подъезде к Приморску снова сменил. Затем уже в городе подговорил молоденького паренька подвезти их на пустынную часть берега за полсотню километров от Приморска. Так они добрались до укромного местечка, где и расположились загорать.
Майя повязала голову синим платочком, надела черные очки, легла на простынь. Ян сбросил с себя брюки и рубашку, но ложиться не стал. Он отправился по берегу искать место более укромное и недоступное. День был жаркий, тихий – последний день южного августа, но тепла Ян не чувствовал. Тело его слегка подрагивало, как в лихорадке, пальцы рук холодели. Неотвязно и больно сверлила мысль: «малина» завалилась, его ищут. Представлял, как там, в Москве, возьмут директора универмага, продавцов, как нити следствия приведут на его квартиру… Тут Ян сдавливал кулаками голову. Глухой стон вырывался из груди, он чувствовал, как подкашиваются ноги и крупные капли пота выступают на висках.
Нашел удобную складку местности, нечто вроде естественного седла. Желтый песок горячо блестел под лучами полуденного солнца.
– Майя – сюда! Иди сюда!..
Майя собирается медленно, нехотя – она, может быть, ждет на подмогу Яна, но Ян уже растянулся на песке, смотрит в небо.
Нагруженная бельем, сумкой, туфлями, подошла Майя. Ян посмотрел на нее снизу вверх и только сейчас заметил, как она необычайно красива. Ноги, которые раньше находил чрезмерно длинными, теперь казались особенно соблазнительными. На шоколадной от загара коже, словно золотой галун, блестит луч солнечного света. За свои тридцать два года Ян повидал много женщин, он видел их всюду, в том числе и на пляже, в воде и под водой. Но такой чистой, шоколадной кожи он еще не видел.
Аккуратно сложив принадлежности туалета, Майя распрямилась и встала около Яна. Некоторое время он смотрел ей в глаза. Вот она – сама красота, утренняя свежесть природы, лучшее, что создано в этом мире. Стоит перед ним, стоит, может быть, в последний раз. И не вспомнит Яна.
– Ты слышала про Еву?
Майя не понимала.
– Я хочу видеть Еву, слышишь?
Девушка шагнула назад. Побелевшие губы Яна, взгляд его воспаленных глаз испугали Майю. Она хотела побежать прочь, но Ян схватил ее за руку…
– Ян, что с тобой?
Девушка боролась, пыталась вырваться…
Потом лежали рядом, молчали… Ян положил голову на плечо Майе. Дышал глубоко, неровно. Горечь досады подступила к горлу, он стиснул зубы, чуть слышно зарыдал.
– Я попал в беду, Майя. Непоправимо влип… понимаешь? Что ж ты испугалась? Шарахнулась, как от чумного. Каждый человек может попасть в скверное положение.
Майя отстранилась от Яна, скрестила руки на груди. Она никак не могла представить «беду», о которой говорил любимый ею человек. Да и вообще, что могло случиться с ним, всегда веселым, смелым.
– Меня ищут. Ищут, Майя, понимаешь?..
Майя отрицательно качала головой. Нет, она ничего не понимала.
– Ты же работаешь в Москве, дипломат, – лепетала, словно в бреду.
Ян повернул в ее сторону побледневшее лицо, кисло улыбнулся.
– И дура же ты, Майя. Ну скажи, пожалуйста, почему все красивые девки дуры? Поверила: дипломат!..
Расстались они ночью. Майя направилась в город, а Ян пошел по берегу моря. В ближайшем селе он намеревался снять комнату и переждать время.
6
– Мама, я скоро поеду в Углегорск!.. Посмотри, что пишет доктор!
Зинаида Николаевна не откликнулась. Она с кем-то говорила на кухне, к тому же играло радио, на улице лил дождь. Дверь балкона была раскрытой – теперь она все время была раскрытой настежь в любую погоду: этого требовал Сергей и не позволял ни на минуту отнимать у него свежий воздух.
– Мама, ты слышишь?
– Слышу, сынок, слышу.
Зинаида Николаевна появилась в дверях с ножом в руке.
– Мамочка, почитай письмо. Вслух, громко. Сам доктор пишет!
Сергей приподнялся на подушку. Каждодневные тренировки, массажи, которые от теперь проделывает с пунктуальной точностью, благотворно сказались на его состоянии. У него и настроение стало лучше, и физически он стал другим. Руки окрепли, налились мужской силой.
– Читай же!..
Зинаида Николаевна развернула листок только что полученного письма.
Доктор писал без церемоний:
«Нехорошо, брат Сергей, шесть лет валяться на диване. Пора и честь знать – вставать и за дело приниматься. Лечить тебя возьмусь, но только в январе будущего года. Теперь же октябрь. За три месяца ты должен хорошенько себя приготовить к курсу. Начинай, не теряя времени. Вот тебе программа:
Во-первых, брось хандрить. Жизнь не так уж плоха, как может показаться с лежачего положения. И в себя поверь непременно. Травка, и та асфальт пробивает, а ты человек. Катя тебя хвалила, я ей верю. Итак, за дело. Вставай в семь. Каждый день. Не позже. И начинай физическую зарядку. Развивай все, что может двигаться, а что не может – оживляй. Умственно и физически оживляй. Как индийский йог, как маг, гипнотизер. Каждый мускул – будь он на спине, на бедре, на пальце. Вначале занимайся по тридцать минут, затем по часу. В день три раза – утром, в обед и вечером. После упражнений – массаж влажным полотенцем. Вначале прохладным, затем холодным. Как говорят по радио: до приятного покраснения кожи. Обязательно! И тоже три раза в день. Ешь побольше. Налегай на фрукты, овощи, соки, – словом, витамины. Что непонятно – пиши. Если все понятно – тоже пиши. Считай, что сие письмо – рецепт доктора. Будешь молодцом – перевезем в Углегорск, вылечим.
Врач Зарайский».
– Слышишь, мама! Советует тренироваться. Но я ведь уже тренируюсь. Начал сразу же, после Катиного письма. А что, мамочка, может, и правда?.. Как ты думаешь?.. Ты, конечно, повезешь меня в Углегорск? Ненадолго – пока буду лечиться. Ты слышишь, как пишет доктор: «Лечить тебя возьмусь…» Значит, вылечит. Значит, он может!
Зинаида Николаевна только качала головой и плакала. Она несколько раз перечитывала то место, где доктор обещал взяться за лечение. Выходит, есть люди, которые не склоняют головы перед этой страшной болезнью, которые верят в Сергея, в его счастье, а следовательно, и в ее счастье.
– Вылечат, Сережа. Конечно, вылечат. Медицина теперь развивается быстро, в разных городах есть разные доктора. Москва хоть и столица, а, вот видишь, тут такого доктора нет, а в Углегорске есть. Конечно, поедем в Углегорск. Только ты готовься, тренируйся, делай зарядку – все, как пишет доктор. И за учебу берись. С завтрашнего дня. Хочешь, я по зову ребят. Они ведь к тебе ходили, опять придут. Завтра же придут. Витька Колчин и Рита Найденова.
Зинаида Николаевна говорила с сыном так, словно он не большой уже парень, а подросток, тот самый паренек, который шесть лет назад заболел гриппом и затем получил осложнение, слег на годы. Это тогда, присев к постели и вымочив все платки слезами, Зинаида Николаевна рассказывала сыну о новых лекарствах, сильных докторах и о прогрессе в медицине. Тогда и она еще верила в чудо спасения сына. Но с тех пор прошли долгие шесть лет. Она слишком хорошо узнала болезнь сына, подчинилась року и теперь, несмотря на ободряющее письмо из Углегорска, не верила в возможность исцеления. Что-то тут не так, – твердило ей сердце. – Или доктор что-нибудь недопонял, или что-нибудь другое, но надежды по-прежнему у нее не было. На сердце было тяжело, бесприютно.
Зинаида Николаевна слушала восторженную речь Сергея, а сама боялась, как бы он не уловил тайные тревоги ее сердца. Как бы там ни было, а надежду разрушать нельзя. Катя бросила ему спасительный круг, и если отнять его, Сергей пойдет ко дну. Не переживет, не вынесет.
Надежду, как искру, надо раздувать.
