Текст книги "Беседа со временем"

Автор книги: Иван Анисимов

– Мама, – крикнула она радостно, – пойдём гулять далеко-далеко!

– Конечно, дочка, ты же заслужила, – ответила мама и, договорившись забрать папу с работы пораньше, они оделись, взяли с собой зайцев в разные карманы и пошли на улицу!

Лёха ехал вдоль освещённой дороги, подмечая взглядом поэта или сыщика детали, спрятанные от простых глаз. Старинные скульптуры, необычно обвалившаяся лепнина, хаотично ответвляющиеся лучами переулки, бог весть откуда взявшиеся новые сапоги возле стены, граффити, уходящие в землю, люстра в виде кувшинов в одной из квартир с открытыми шторами и подобные картины, которые удивительно наблюдать в центре огромного города. Приятно в пятничный вечер часами побродить около старинных зданий, присесть на лавочку, что-то вспомнить, обнять взглядом красавицу, убежать в сторону скрипача, играющего на другой половине улицы, подумать без остановки до самого сна, побыть в новой роли и не прощаться до следующих выходных, а вернуться через пару дней вновь или в любой момент, порвав ежедневник.

После вечера, на котором рассказывалось о двух ребятах в снегах и женских взглядах на мир и день текущий, предстояли простые будни, встречи, дела через несколько запятых и скобок. Они нужны – в паузе между ними есть что-то приятное с ощущением сделанного. Лёхе казалось, что всё это делается ради какого-то мега-события, встречи, которые и перевернут мир его, откроют новые вершины. Нет, банально. Скорее это неизбежность, которую надо обернуть в радостные будни и по ходу реализовывать что-то большое, как рывок в новый технологический уклад, а не копирование действий окружающих. Ему казалось, что совокупность разносторонности равна увеличению шансов на этот путь, нежели одной дорогой закрывать сантиметр за сантиметром пути по разметке, ближе к финишу имитируя его способ дороги к цели. При всём при этом многим всё чаще хотелось революции, и каждый в определённом отрезке ставил многоточия – картинно уж, вынужденно или они ставились сами – не столь важно. Приятно согревало ощущение не заканчивающегося кино, возможность посмотреть сквозь ноутбук и увидеть, как на его открытую крышку падают долетающие из открытого окна капли осеннего дождя.

Ранее утро, выспавшееся, с чувством полноты сил…

Основной задачей было вырваться настолько, насколько это укладывается в самой смелой голове, чтобы до победного, без понедельников и деления на будни с выходными, чтобы терялась грань реальности и вся расчётливость растворилась в дымке, расплавила взгляд на вещи и поменяла внутренний мир. Кто бы ни говорил. А для достижения гармонии почти каждому хочется поменять текущий ход дел. Никаких расчётов, планов, только по течению, налегке, между тем, что знаешь и чувствуешь. В холод, жару, одновременно в них. Как же должен достать взрослый круг бесконечных дел и обязанностей… Окунуться в беззаботную старость на время, посмотреть, как оно там – не так уж и далеко от смерти, полетать сорок дней вокруг всех, кого знаешь и непременно вернуться. Выйти из сна в явь новым, свободным ото всех, но непременно с сохранением всего тридцати-сорокалетнего багажа.

Погода стояла настоящая, с уклоном в свою сезонность, без переходов и недомолвок. Снег валил радостным детским фейерверком, находя свой сон на ветках деревьев, крышах домов, губах улыбающихся людей.

Уплыв на лодке-гитаре, Александр оказался во власти сначала безбрежного ручья – столь иллюзорными казались ему берега, оказывавшиеся миражом, но ощущение близкого спасения не покидало его. Холод, вопреки всему не оборвавший жизнь, а заставивший проснуться ранним утром, сковал все тело, но выпавший из рюкзака на струны фотоаппарат оказался тем случайным спасением на грани живого сна и смерти, о котором помнят всю жизнь и часто рассказывают.

Открыв глаза, он увидел вдали огромную льдину, посередине которой хаотично была проведена кривая, светившаяся лёгкой синей дымкой, словно ночная дорога с синяками под глазами. Что это было, он понять не успел, но сон, казавшийся окружающей природе уже вечным, постепенно уходил. Прильнув ослабевшей рукой к губам, умывшись засыпавшим его снегом, он резко встал и, жмуря глаза, посмотрел на притягивавшую взгляд полоску света. С научным и миролюбивым интересом приняв всё происходящее, Александр двинулся навстречу необычной гостье, как он её представлял почему-то в этот момент. Ковровая дорожка на снегу, где вместо шёлка словно коньком была прочерчена линия раздела, по которой приходилось идти, как в далёком детстве по бордюру… Маленькая куртка, вся жизнь впереди, завтра в школу. Надо не свалиться в весенний ручей, который совсем рядом, не коснуться ботинком воды, пройдя уверенным шагом по линии асфальта, неровно выступающего по периметру двора, пройти с ощущением, что на тебя сзади смотрят восхищённые родители и друзья, которые, возможно, так не смогут. Поход в лес, тяжёлый рюкзак, который собрал сам, музыка, создаваемая звуками природы и взрослыми у костра, палатка. Снег, зима и, наконец-то, подарки – волшебство новогодней ночи!..

Словно идейные сторонники, объединённые мечтами в этот отрезок времени, стояли друг за другом на улице небольшие деревья, казавшиеся Игорю людьми. Несколько снежинок упали на экран мобильного телефона, составив узор и окончательную веру в совпадение и отражение действительности в причудливом рисунке. Таким же странным образом они составили женский силуэт, в котором, если повернуть экран, можно было увидеть то игривый взгляд, то очертания далёкой фигуры. Позднее Игорь не раз представлял эту картину, когда наступала весна, и почему-то ждал снова далёкой уже в это время года зимы – красивой снежной леди, обещавшей новые приключения с непременно длинными иллюзиями, и пусть даже самообманом в отношении той таинственной кареглазой брюнетки с уверенным взглядом.

Вечер закончился странно – романтическое настроение, потом встреча с делами и конкретикой не кончающейся работы, после просмотром новостей с гордостью и смешанными чувствам за прихрамывающую Россию, и в конце, наверное, с испортившим многое финалом в виде необязательного похода в клуб, вульгарными посетителями и надоедливой официантки, который плавно вместе с вкусной едой и кусающимися ценами перетек в позднее утро с большой головой и желанием поскорее бы наставшего следующего дня, когда вновь будут силы не повторять ошибок.

Искусственность развлечений – эта тема каждый выходной вертелась в голове с оттенком повторения всего по кругу и невозможностью всё упростить. Наверное, верным оказалось решение уехать на время в деревню среди леса и чистой воды – с тишиной от утра до поздней ночи, когда не надо смотреть в экран меняющихся ежечасно событий и движений. Застыть, не думать, жить без вовлечённости. Зайти в старую церковь, посидеть у реки без друзей и алкоголя, промокнуть под дождём без документов, одеться не модно, отрастить щетину и подбросить галстук в виртуозную игру костра, даже простить себе ничегонеделанье с позиции московской жизни. На время, на долгий миг, при полной уверенности лёгкой нужности тебя в любой момент, как пожелаешь. Пространство без стен, стена нарастающей уверенности, политика разнообразия, анархия мыслей, на сей раз уже не судорожно меняющих друг друга, а ложащихся, как детали мозаики, в одно единое целое.

 
Нет времени, всегда дела.
И разные лета, как айсберг тают.
И тишина, что, между нами говоря,
Приятна в суете, но грустно так летает.
 

А на севере не наступала весна, воцарившаяся в остальной части огромной страны. Скованные льдом пространства действительно были бесконечны, не воображаемы и таинственны, что прикосновение ладонью к ним разгадывало лишь простую реальность – ты здесь, но явно не один. Цветная «ковровая» дорожка к неизвестному властелину этих мест приближала к небольшой крепости, вход в которую предваряла ледяная арка со звездой наверху…

– Если не в моде поэзия, то всегда в моде деньги, – улыбнулся Разношёрстов. Он умел варьировать между ними и доставать из кармана или одно, или другое – в зависимости от настроения и целей. Не модная, а жестокая война перемешает всё – от спокойствия на улицах городов до творческих планов, но в это время она была ещё очень далеко за горизонтом…

Маятник качал абзацы текста, словно волны большую лодку, для которой странным образом с разных её сторон шли то параллельно, то вразнобой несколько историй. Они, как мазки на холсте, вырисовывающиеся пока лишь в некоторую абстракцию, радующие глаз и отражающиеся тенью и упорядоченностью в виде стройного сюжета «шаг за шагом». Кисть, задумавшись на какой-то момент, вела автора и читателя в разные стороны по одной, известной лишь ей логике…

 
Мне интересна власть —
Я пробовал иное,
Не за гармонией иду в объятья к ней.
Красивей женщина её,
Но роковое прельщает больше —
В нём вершение дней.
 

Дважды попробовав истолковать другу свою линию поведения в этой непростой ситуации, он получал каждый раз по сути тот же набор уверенных чиновничьих аргументов с другой стороны. Лёша удивлялся, насколько система меняет взгляды людей, когда становится надёжным тылом. Про себя прокрутив тезис про невозможность изменения характера, улыбнулся своим детским выражением лица, а после уже всей гаммой немого выражения чувств, словно про себя что-то шептавший гитарист. Он проигрывал эту беседу внешне, но легко побеждал при желании, хотя в нём сейчас не было никакого смысла. Молчание – часто лучший попутчик политических споров, когда в одной короткой реплике, выслушав остальные, по-отечески талантливо можешь высказаться, расставив все акценты. Запомнится последнее, не прощается умноженное на десять положительное, перевешиваясь таким вот коромыслом недавнего негативного события. Но сегодня не писалось, не говорилось – скорее наблюдательно молчалось. Красиво, говорят, молчат обладатели или рож красивых, или мордашек харизматичных – их видно, так даже загадочнее кажется. Впрочем, тут уже было ясно – спор заканчивался, а в голове ежеминутно вертелась бесполезность всего этого дела – лучше было написать статью, разместив в своём блоге – прочтёт несколько тысяч. Хоть какая-то польза, нежели обсуждать здесь.

Странно даже – сегодня рука пишет, а язык озвучивает штампованные фразы, хочется глупо и примитивно пошутить – какая-то деловая аура обняла этот разнузданный день. Потекла шариковая ручка, залипла компьютерная мышь, бесцеремонно ушло, не попрощавшись, настроение. Раздражённо не хотелось спать, приходилось просто холодно брать себя в руки и работать – не оставалось ничего другого, нудным казалось даже действительно весёлое кино. Слаб человек – сильна система. Вера. Идея, наконец, фанатично слепая или хитрая. Как подражание. Уснул он с мыслью, что проще заработать денег и обсуждать эти вопросы в более радужном расположении, так как непонятым оставаться не хотелось. И, вопреки наивному и настоящему своему патриотизму, он стал на время честным «аферистом», для которого путь лежал на запад.

Улыбка для посольства предваряла обед от стюардессы, после рукопожатие предварило выдачу ему дружеских денег от богатого знакомого, таким образом ещё раз уверившего, как ему казалось, в свою власть в том числе над бывшими соотечественниками, да и просто грело душу ожидание хорошей благодарности от обязательного человека, которого знал много лет.

Западный мир предстал Лёше иным, чем он его привык видеть ранее. Средний класс тут был разительно другим, побогаче, но какой-то заштампованный – или он просто отвык. Такой тяжело одолеть в бизнесе, но проще в бою. Кризис не был заметен на улице и в кафе, но, по словам очевидцев, постепенно, еще не так заметно, пронизывал изнутри часть общества. Отличия России от стран, в которых ему предстояло побывать в ближайшее время, в основном всем известны. Ему же хотелось окунуться в детали, получив деньги, на время стать в их строй, насладиться жизнью, писать, не теряя себя настоящего. Там, постепенно растворяясь среди уюта и спокойствия, чувство оторванности притуплялось, смысл иногда написанного становился иным, и вдохновенного чудаковатого порыва не возникало – скорее каждодневность в области его творчества приобретала интеллигентно-миролюбивые черты, аккуратные дорогие очки, красота и комфорт жилища были намного важнее юношеской имперской мечты, походов, одной шестой части суши, бесконечности и непонятости хитросплетений русских умов, а красота женского тела всегда была – она, в принципе, есть везде. Один раз он прилетел в Петербург, но прошёлся по нему с каким-то не до конца понятным ощущением, ожидая и настраиваясь на другое, ностальгическое и «воспоминальческое», как говорил его ребёнок, недавно родившийся во Франции. Долги были розданы, на них год назад были пущены вся энергия и способности. Быт обустроен, во власть не пускали ни там, ни там. Друзья или уехали из России и писали в социальные сети, даже иногда встречаясь с ним на общем далёком курорте, или зарусели на Родине. Страна разительно менялась, оставляя всё такие же безграничные возможности чудесных карьер и творческих открытий, не говоря о природе и многом другом – о чудаках, талантах, белокаменных церквях, но его раздражали цензура, военщина и, наверное, некоторая однобокость суждений о других странах с закручиванием гаек, но уже без советского социума, с чёткой и довольно злой иерархией, хотя касалось всех живущих. В общем, не было свободы в том его уже западном понимании. Хотя по привычке, прилично выпив, он спокойно потолкался с полицией, наорался, провоцируя и провоцируя, отделавшись в итоге символической суммой, после чего довольными разошлись пути-дороги силовиков с гостями. В нетрезвом виде ему открылась полная свобода и размах, от которого отвык, но уже через день свобода требовалась наверху – в отношениях народа и власти и сравнении русского с западным. Став эмигрантом, он вполне добродушно принял не до конца понятную во внешних вопросах и по-прежнему танцующую в экономике Россию с поздним Путиным, советское воспитание оставляло ему привычку читать разные источники и думать, интерпретировать. Но он стал другим.