Текст книги "Стрелок. Путь в террор"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Здравствуйте! – обратилась к раненым женщина.

– Здравия желаем, барыня! – нестройно поприветствовали ее в ответ артиллеристы, причем контуженный болезненно поморщился.

– Меня зовут Паулина Антоновна Барановская. Я – жена Владимира Степановича.

– Очень приятно, – тихо, почти шепотом, отозвался Дмитрий.

– А вы, вероятно, Будищев?

– Виновен.

– Я пришла справиться о вашем здоровье и поблагодарить…

– За что?

– Но вы спасли моего папу! – звонко воскликнул выступивший вперед гимназист.

– Не кричи, мальчик!

– Что?

– Я говорю, не надо шуметь в госпитале. Тут раненые, им шум мешает выздоравливать.

– Простите, – извинилась Барановская и положила сыну руку на плечо. – Но Володенька прав, вы спасли мне мужа, а моим детям – отца.

– А где он сам сейчас?

– В Главном артиллерийском управлении. Какие-то дела улаживает.

– Понятно. С ним все хорошо?

– Да, спасибо. Он хотел навестить вас вместе с нами, но задержался, а мы не могли больше ждать. Мы вам так благодарны…

– А почему ты стоишь? – вдруг выпалила до сих пор молчавшая девочка.

– Так получилось, – неожиданно смутился Дмитрий.

– Ты ранетый? – продолжила допрос дочь инженера.

– Мария! – попыталась воззвать к благовоспитанности своего ребенка мать, но та и не думала униматься.

– А куда тебе попало?

– Видишь ли, – с улыбкой отвечал справившийся с волнением Будищев. – Когда мы с твоим папой спасались от взрыва, я оказался сверху, и меня ранило в спину. Так что теперь лежать мне удобно только на животе. Понимаешь?

– Да. А тебе очень больно?

– Нет, что ты. Просто неудобно.

– Простите нашу Машеньку, – поспешила извиниться за дочь Паулина Антоновна. – Она еще маленькая и очень непосредственная…

– Ничего страшного.

– Вам что-нибудь нужно?

– С нами все в порядке. А вот у погибшего фейерверкера остались жена и дочь. Позаботьтесь лучше о них.

– Да, конечно!

– Чудной ты, паря! – покачал головой канонир, когда посетители ушли. – Видать по тебе, что не барин, а держишься с ними, будто с равными.

– А может, я – граф?

– Не, на графьев я насмотрелся. Не похожий ты на них!

– А откуда ты Кастеева знаешь? – страдальчески морщась, спросил Архип.

– Какого Кастеева?

– Ну, дык, фейерверкера нашего. Ты еще про семью его барыне сказал.

– Вон вы про что. Не знал я вашего унтера. А про семью разговор ваш слышал.

Антонина Дмитриевна и прежде бывала в Смольном институте для благородных девиц. Императрица[16]16
  Мария Александровна Гессенская – первая жена императора Александра II.


[Закрыть] покровительствовала немногочисленным женским учебным заведениям и часто посещала их со своими придворными дамами. В числе последних нередко оказывалась ее камер-фрейлина графиня Блудова. Ей там тоже были рады. Во-первых, она была женщиной весьма образованной и самостоятельной, что само по себе бывало не часто. Во-вторых, она водила дружбу со многими литераторами и сама была не чужда этому высокому искусству. А в-третьих, она была чудесной рассказчицей. У воспитанниц подобных учреждений бывает не так уж много развлечений. Поэтому они рады всякому посетителю, даже такому, что рассказывает юным девочкам назидательные истории. Но Антонина Дмитриевна умела делать это столь увлекательно, что смолянки слушали ее не отрываясь.

Вот и на этот раз, едва строгие классные дамы немного ослабили надзор за своими подопечными, девочки-смолянки окружили ее и попросили что-нибудь рассказать.

– Что же вам рассказать, милые? – добродушно улыбнулась графиня.

– Ах, это все равно! Вы так давно не бывали у нас, и всякая история, поведанная вами, будет нам в радость.

– Вот как? Ну, слушайте. Когда я родилась, мой батюшка служил в Стокгольме советником при тамошнем посольстве. Для меня тогда нашли кормилицу – шведку, которую все звали Дада. Она так и осталась служить у нас до самой своей смерти. Была она женщиной доброй, хотя и немного вспыльчивой, но более всего мне нравились истории, которые она рассказывала девушкам из прислуги, думая, что я заснула. Одну из них я вам сейчас и расскажу.

Жила-была одна бедная, но очень порядочная и благовоспитанная девушка. Родители ее умерли, когда она была еще малюткой, и ей приходилось нелегко, однако ее взяли в услужение в хорошую семью. Однажды к ней посватался один молодой, красивый, с виду добрый и зажиточный человек, о котором, впрочем, никто не имел верных сведений. Однако она полюбила его и дала слово выйти за него замуж. Надобно сказать, что у девушки было много работы и мало свободного времени, и они виделись лишь под вечер, по окончании работ, на опушке соседней рощи.

Так уж случилось, что свадьба их несколько раз откладывалась, но девушка была тверда в своем намерении выполнить данное ею слово. Но поскольку она была не только порядочной, но также наблюдательной и рассудительной, то стала со временем замечать за ним некоторые странности.

– Какие странности? – пискнула одна из воспитанниц, но подружки зашикали на нее, и бедняжка сконфуженно замолчала.

– Согласись, моя дорогая, – мягко улыбнулась графиня. – Это ведь странно и неприлично, когда жених избегает дневного света и ищет встречи со своей возлюбленной только по вечерам?

– Наверное…

– Вот именно. На чем я остановилась? Ах да! Так вот, бедная девушка стала приглядываться к своему жениху и однажды заметила, что у того износились сапоги. Такое, конечно, случается, но – о ужас! – из сапога вместо ноги выглядывает копыто!

Девочки-смолянки только ахнули от такого поворота, некоторые из них вздрогнули от полчищ мурашек, пробежавших по девичьим спинам, другие крепко зажмурились от страха, вообразив себе эту картину. Впрочем, некоторые из воспитанниц нимало не испугались и лишь насмешливо улыбнулись про себя, но им достало ума и такта держать свой скепсис при себе. Между тем Антонина Дмитриевна продолжала свой рассказ:

– Девушка была умная, ничего не сказала, не показала и страха; сердце у нее билось и замирало, но она не утратила присутствия духа. Она заметила, что жених потихоньку схватил ее за передник, и она, продолжая разговаривать, тихонько развязала тесемку на нем. И только-только она успела это сделать, как вдруг жених со всего размаха полетел в воздух![17]17
  Рассказ взят из книги «Воспоминания графини Антонины Дмитриевны Блудовой».


[Закрыть]

– Не может быть!

– Да, милые мои. Этот жених оказался чертом, которых, судя по рассказам Дады, много водится в Швеции, но единственной добычей его стал передник бедной девушки, а не она сама. Вот так осмотрительность и храбрость помогли бедной красавице спастись.

– Но разве черти приходят к людям так запросто?

– Что тебе сказать, дорогая моя, – улыбнулась графиня. – Случается такое, что вроде бы совсем обычный человек из хорошей семьи ведет себя ничуть не лучше нечистого! Много раз приходилось мне видеть, когда благовоспитанные с виду юноши пускали на ветер фамильные достояния, разоряли жен и детей и губили тем самым их будущее.

– И что же делать?

– Проявлять осмотрительность, девочки. Точно так же, как это сделала героиня моего рассказа. Да, у плохого мужа и кутилы не растут копыта вместо ног и не пробиваются сквозь прическу рога, однако следы безнравственности бывают ничуть не менее четкими. Нужно лишь видеть их и в решительный момент проявить рассудительность и присутствие духа.

– Какая поучительная история. А с вами бывало нечто подобное?

Такой вопрос вряд ли мог прийтись по нраву никогда не бывавшей замужем графине, но она была дамой светской и ничем не показала своего неудовольствия, а поспешила перевести разговор на другой предмет.

– Скажите, а отчего эта девочка столь печальна? – спросила она, указав на одну из воспитанниц, державшуюся особняком.

– Вы про мадемуазель Штиглиц? У нее случилось несчастие в семье.

– Что вы говорите!

– Да, с ее братом. Кажется, разорвалась пушка на полигоне или что-то такое…

– Но он жив?

– Вроде бы – да, но нам не известно решительно никаких подробностей, и бедная Люси места себе не находит от горя!

– Неудивительно. Они, верно, очень близки с братом?

– Ах, он такой красавчик! – не удержалась от возгласа одна из воспитанниц, но тут же смутилась и попыталась скрыться за спинами своих подружек.

– Подойдите, дитя мое, – ласково обратилась Антонина Дмитриевна к грустной девушке.

– Да, ваше сиятельство.

– Я узнала про ваше дело, и мне хотелось бы помочь.

– Мерси.

– Ваши родные, вероятно, сейчас очень заняты и потому не нашли времени известить вас. Но я обещаю, что сегодня же выясню все подробности и дам вам знать.

– Ах, графиня, вы так добры, – заплакала юная баронесса. – Я очень переживаю. Ведь мне совсем ничего не известно!

– Полно, милая. Ручаюсь, до вечера у вас будут вести.

Случившееся на полигоне несчастье неожиданно привлекло к себе много внимания, как со стороны общества, так и высокого начальства. Но если первое традиционно в России имело весьма мало веса, то на второе следовало оглядываться. Поначалу в ведомстве генерал-фельдцейхмейстера хотели это происшествие замолчать. Дескать, что тут такого? Ну, не выдержало испытаний очередное «гениальное изобретение», так что поделаешь? И то сказать, много их сейчас – изобретателей – развелось, и все что-то выдумывают. То, что погиб нижний чин, конечно, печально, но, право же, эта беда и вовсе не велика. Было бы о чем переживать! Но дни шли, а шум не стихал, вызывая у причастных лиц нечто вроде зубовного скрежета.

Возможно, что все дело было в связях Барановских. Как ни крути, но отец изобретателя – профессор, и, вообще, человек со связями. Родные братья служат в гвардии, а у двоюродного свой завод, выполняющий заказы военного и морского ведомств. Кроме того, о происшествии стало известно в Главном штабе, а также в Адмиралтействе. Где у дворян-промышленников тоже были свои люди. Но последней каплей для генерала Фадеева стало внимание со стороны придворных кругов, ожидать которого было совсем уж странно.

Конечно, императрица тяжело больна и в государственные дела почти не вмешивается, но вот поди же ты! Сидит перед его высокопревосходительством не кто-нибудь, а сама камер-фрейлина Марии Александровны и интересуется произошедшим. Хоть та и отошла в последнее время от дел, но только там у них семь пятниц на неделе, и промашки дать никак нельзя!

– Так вы говорите, что с прапорщиком бароном Штиглицем все благополучно?

– Именно так, ваше сиятельство! Что ему – такому бравому молодцу – сделается?!

– Но все же пушка разорвалась. Или у вас такое часто происходит?

– Как можно, сударыня! – оскорбился генерал. – Случай, действительно, экстраординарный, но окончившийся все же благополучно. По крайней мере, для вашего протеже. Его, извольте видеть, своим телом солдат накрыл. Спас, так сказать!

– Однако! Вероятно, солдаты очень любят своего офицера, раз уж готовы на такие жертвы.

– Обожают, ваше сиятельство!

– А сам солдат пострадал?

– Ну, разве самую малость! В госпиталь отправили молодца и других пострадавших…

– Так были и другие?

– Были, – чертыхнулся про себя генерал, сообразив, что сболтнул лишнего. – Один погиб да трое раненых. В том числе и спаситель.

– А как зовут этого героя?

– Не знаю, – недоуменно развел руками Фадеев. – Помилуйте, Антонина Дмитриевна, разве их всех упомнишь!

– Но ведь он, если я не ошибаюсь, совершил подвиг, прописанный в статуте Знака отличия Военного ордена?

– Нет, сударыня. Случись это на войне – ваша правда, получил бы крест. А так – разве медаль на Анненской ленте. Да у него и так полный бант, куда ему еще?!

– Четыре Георгиевских креста?

– Ну да. Как же его фамилия-то, – попытался припомнить генерал, но скоро сдался и кликнул адъютанта: – Поручик, извольте принести копию доклада о происшествии.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – щелкнул каблуками тот и отправился выполнять приказание.

Через минуту он вернулся, и графиня Блудова узнала подробности. Оказалось, что тревоги мадемуазель Штиглиц абсолютно беспочвенны. Ее брат нисколько не пострадал, а потому родственники, совершенно не ожидавшие, что такие дикие слухи докатятся до Смольного института, не стали извещать малышку Люси о происшествии. Впрочем, опасность юному прапорщику грозила совсем не иллюзорная, но его действительно спас солдат, точнее унтер-офицер, по имени Дмитрий Будищев.

– Как вы сказали?

– Дмитрий Будищев, ваше сиятельство!

– И он георгиевский кавалер?

– Совершенно верно, сударыня. Бантист!

Антонина Дмитриевна на секунду задумалась. Она мало разбиралась в делах военных, но все же некоторое представление о них имела. И потому прекрасно знала, что Знак отличия Военного ордена заслужить нижнему чину совсем не просто. Не говоря уж о четырех. И уж совсем невероятно, чтобы в русской армии был еще один Дмитрий Будищев с полным бантом Георгиевских крестов.

– Где я могу его увидеть? – спокойно спросила она.

– Э… – на секунду задумался адъютант. – Полагаю, барон фон Штиглиц…

– Я вас спрашиваю об унтер-офицере Будищеве! – ледяным тоном прервала его графиня.

Если бы небо разверзлось и на грешную землю вместо живительной влаги пролился каменный дождь, это вызвало бы куда меньшее удивление поручика. Однако будучи человеком опытным, он сумел сохранить невозмутимость и почтительно ответил:

– В госпитале!

– Как туда попасть?

– Если вам будет угодно, я провожу.

– Благодарю, но у меня будет для вас другое поручение. Отправляйтесь в Смольный институт и повторите госпоже Томиловой[18]18
  Томилова Ольга Александровна, урожденная Энгельгард – начальница Смольного института благородных девиц.


[Закрыть] все, что только что рассказали мне. Если, конечно, его высокопревосходительство не против.

Камер-фрейлина императрицы говорила таким уверенным тоном, что ни у генерала, ни у его адъютанта не возникло и мысли воспротивиться полученному приказу.

– Да-да, поручик, – поспешно согласился Фадеев. – Поезжайте, голубчик. Я сам провожу ее сиятельство…

– Не стоит, мой друг, – безапелляционно прервала его графиня. – Я полагаю, у вас и без того много дел. Прошу прощения, что отняла у вас столько времени.

Когда за величественно вышедшей из кабинета Блудовой закрылась дверь, генерал озадаченно переглянулся со своим адъютантом. Фадеев был уже стар и понимал, что скоро ему придется уступить место более молодым. Однако же и покидать службу он вовсе не собирался. Для таких, как он, в империи было заведено немало синекур, служба в которых была необременительной, но давала известное положение в обществе, не говоря уж о генеральском жалованье. Хорошо бы, конечно, войти в Государственный Совет или Сенат, но туда и без него много желающих. Но есть еще и Александровский комитет о раненых[19]19
  Александровский комитет о раненых – благотворительное учреждение в Российской империи для оказания помощи военнослужащим инвалидам, а также семьям погибших и умерших от ран. А. А. Фадеев стал членом попечительского совета комитета в 1884 году.


[Закрыть], и вот тут мнение графини Блудовой может иметь большой вес. Так что ссориться с ней – себе дороже.

– Вы что-нибудь понимаете? – озабоченно спросил генерал.

Поручик в ответ хотел было недоуменно пожать плечами, но тут на его холеном лице мелькнула тень озарения.

– Черт возьми! – воскликнул он и едва не хлопнул себя по ляжке.

– О чем вы?!

– Да ведь это тот самый Будищев, о котором писали газеты!

– Газеты?

– Ну да. Внебрачный сын графа Блудова! Господи, как же я мог забыть…

– Погодите, я, кажется, тоже что-то припоминаю. Причем связанное с артиллерией.

– Ну как же, он ведь был еще прикомандирован к батарее Мешетича и отличился в бою при…

– Как Мешетича? Этого самого Мешетича?

– Ну да, представителя Главного штаба на испытаниях.

– Разбойник! Негодяй! Без ножа зарезал!

Если на появление госпожи Барановской в госпитале тамошнее начальство обратило весьма мало внимания, дескать, желает барынька раненых солдатиков навестить – так исполать ей, то приезд камер-фрейлины императрицы не оставил равнодушным никого. Все случившиеся на месте чиновники забегали как ошпаренные кипятком и, расточая улыбки, старались всячески услужить придворной даме. Как Антонина Дмитриевна ни старалась, но сдержать их рвение у нее не получилось, и в палату она вошла, окруженная весьма значительной свитой.

Будищев в это время стоял у окна и занимался крайне важным делом – штопал свою форму. Рассказывая Барановским о своем ранении, он, в общем, не погрешил против истины, хотя и не сказал всей правды. Его действительно легко ранило осколком жестяной гильзы, но, скажем так, пострадала при этом не только спина. Именно поэтому ему было трудно сидеть, а кроме того, нужно было зашить не только мундир, но и шаровары. Слава богу, хоть подштанники в госпитале дали целые.

– Крепко тебя задело, пехоцкий? – с ехидным любопытством спросил один из раненых канониров.

– Жить буду, – коротко отозвался Дмитрий, не отрываясь от дела.

– Ничего нужного не повредило?

– С какой целью интересуешься? – повернулся к нему унтер.

– Да я так, – пошел на попятный зубоскал. – Просто спросил.

– Ну-ну, а то, может, ты по этому делу? Смотри, за такое – под суд недолго загреметь.

– Да ну тебя!

– Не «тебя», а «вас», – усмехнулся Будищев. – И не забудь добавлять – «господин унтер», а то, я смотрю, вы тут в артиллерии совсем нюх потеряли, вместе с совестью.

– Виноват, – вытянулся на всякий случай солдат.

– Господин унтер, – подал голос второй раненый, которого звали Архипом. – А ты правда генерала турецкого подстрелил?

– Угу, – отозвался Дмитрий. – Два раза минимум.

– Это как?

– Да хрен их разберешь, в каком чине эти басурмане. Я этих самых турецких благородий много на тот свет отправил. Всех и не упомнишь.

– Ну и как?

– Что как?

– Как оно – офицера-то подстрелить?

Ответить унтер не успел, поскольку отворилась дверь и в палату ввалилась целая толпа народа во главе с богато одетой пожилой женщиной. Один из чиновников, увидав непрезентабельный вид Будищева, зашикал на него:

– Что же ты, братец, в таком непотребном неглиже стоишь?! Позоришь нас перед их сиятельством!

– Полно! – строго прервала его служебное рвение придворная дама и начала внимательно рассматривать поспешно запахнувшего халат раненого.

Некоторое время они играли в гляделки, пока Блудова не пришла к какому-то выводу и не обернулась к главному врачу госпиталя:

– Мне надобно поговорить с вашим пациентом. Где это можно сделать?

– В моем кабинете, – растерялся тот. – Если вам будет угодно…

– Угодно, – кивнула та и, поманив за собой унтера, вышла.

– Вас зовут Дмитрий Будищев? – спросила графиня, как только они остались одни.

– Точно так, – удивленно пожал плечами молодой человек. – Простите, а вы…

– Антонина Дмитриевна, – представилась дама, но не стала называть ни титула, ни фамилии.

– Очень приятно, – Дмитрий попытался вести себя вежливо, отчего чувствовал себя не в своей тарелке. – Вы что-то хотели?

– А вы совсем не похожи на Вадима, – непонятно что имея в виду, заметила Блудова. – Точнее, чертами лица похожи, но вот… вашей внутренней силы в нем никогда и половины не было.

Будищев в ответ лишь пожал плечами, но не стал комментировать столь странное заявление.

– Вы верите в Бога? – продолжила расспрашивать его странная дама.

– Верую в единого Отца… – начал было тарабанить «Символ веры» унтер, но графиня прервала его:

– Я вас не о том спрашиваю. Я хочу знать – веруете ли вы?

Дмитрий на секунду задумался. Непонятно почему, но ему не хотелось обманывать эту странную старушку, хотя он был мастером на такие дела. Надо сказать, что ни в Бога, ни в черта, ни вообще во что-то сверхъестественное он не верил, по крайней мере – до того, как оказался в прошлом. Но провалившись во времени и побывав на войне, начал на многие вещи смотреть иначе.

– Я не верю, я – знаю, – убежденно, но при этом максимально двусмысленно ответил он.

– Я тоже знаю, – покивала Антонина Дмитриевна. – Скажите, вы ведь накрыли собой офицера, спасая его от взрыва…

– Инженера.

– Что?

– Я говорю, ваше сиятельство, что спасал инженера Барановского. Прапорщик просто под руку попался.

– Вы так хорошо относитесь к этому… господину Барановскому, что рискнули жизнью ради него?

– Он ко мне отнесся по-человечески, – пожал плечами Дмитрий. – И я к нему тоже.

– По-человечески? – переспросила придворная.

– Да, как к человеку, а не как к скотине.

– Кажется, я вас понимаю… Скажите, у вас есть какие-то просьбы или пожелания?

– Нет, ваше сиятельство. Хотя…

– Что?

– Передайте Вадиму Дмитриевичу, что я ни на что не претендую и ничего от него не хочу. И вообще, извиняюсь за беспокойство.

– Вы догадались, кто я?

– Не бог весть какая загадка.

– А вы умны и не чужды благородства…

– Уж какой есть.

– Ну, хорошо. Мне теперь пора, но я буду навещать вас.

– Зачем вам это?

– Вы против?

– Да нет. Приезжайте. Только рана у меня легкая, и долго я здесь не пролежу, – еще раз пожал плечами Дмитрий, но тут же, чертыхнувшись про себя, добавил: – Если, конечно, прежние не откроются.

– Вы были ранены?

– Ну да, на войне. Должны были комиссовать, но что-то крутят.

– Хотите, я справлюсь у врачей, в чем дело?

– Если вам не трудно.

– Нисколько.

– Но вы так и не сказали, зачем вам это?

– У меня не так много племянников, – улыбнулась графиня. – Особенно родных[20]20
  Антонина Дмитриевна Блудова – последняя в роду графов Блудовых. Единственными ее племянниками были дети двоюродный сестры – Елизаветы Васильевны, вышедшей замуж за Александра Александровича Андре. Их потомство носило фамилию Блудовы-Андре.


[Закрыть].

Вернувшуюся домой Антонину Дмитриевну встретил брат. Заметив странное выражение на лице сестры, Вадим Дмитриевич попытался расспросить ее, но та отмалчивалась, лишь иногда загадочно улыбаясь в ответ на недоуменные вопросы брата. А когда тот понял, что ничего не добьется и сдался, неожиданно сказала:

– Знаешь, Вадик, у тебя очень хороший сын!

Будищев не ошибся. Долго его действительно держать не стали, выписав, как только затянулись раны на спине. Три чиновника с тухлыми лицами, составившие комиссию, брезгливо морщась, осмотрели его крепкое тело и вынесли вердикт – годен в военное время, отправив, таким образом, в запас. Ни слушать, ни расспрашивать о самочувствии нижнего чина они и не подумали, но единодушно расписались в принятом решении в документах, и из госпиталя он вышел уже свободным человеком. Лежавшие с ним артиллеристы уже устали удивляться странному унтеру, и лишь начинавший выздоравливать Архип, болезненно морщась, сказал на прощание:

– Фартовый ты парень, пехоцкий!

– Есть немного, – хмыкнул Дмитрий, застегивая мундир.

– Барыни к тебе ездют, – подхватил второй солдат.

– Кабы барышни – другое дело, а так что же, – с легким смешком отозвался Будищев.

– Дак попросил бы хоть на штоф полугара, нешто отказали бы?

– Нельзя!

– Чего это – нельзя?

– Знаешь, – задумчиво сказал парень, – я в одной книжке когда-то прочитал, что нельзя ничего просить у тех, кто сильнее. Нужно будет – сами предложат.

– Ты, господин унтер, еще и книжки читал?

– Было дело. Маловато, правда, и все больше детективы всякие, но кто знал, что жизнь так обернется!

– Про что хоть книжка?

– Про Иисуса из Назарета.

– Акафист[21]21
  Акафист – церковный гимн. Обычно издавался в виде небольших книжек. Самый известный – «Акафист Божьей матери».


[Закрыть], что ли?

– Типа того. «Мастер и Маргарита» назывался.

– Ишь ты!

– Ладно, мужики, бывайте. Не поминайте лихом, если что.

У госпитального крыльца его уже ждала пролетка, в которой сидел донельзя довольный Барановский. Увидев выходящего Будищева, он не погнушался выйти ему навстречу и, крепко пожав руку, помог сесть в экипаж.

– Рад вас видеть, Дмитрий.

– Взаимно, Владимир Степанович.

– Ну и как вы себя ощущаете демобилизованным?

– А вы откуда знаете?

– Как вы мне тогда сказали? – засмеялся инженер. – Не задавайте неудобных вопросов, не получите уклончивых ответов!

– Подмазали эскулапов?

– И не только их.

– Н-да, мне теперь с вами до гроба не расплатиться!

– Прекратите, Дмитрий. Я вам жизнью обязан. К тому же вы, похоже, поделились своей удачей со мной.

– В смысле?

– Вы не поверите, но все мои недоразумения с казной каким-то невероятным образом разрешились. Начет снят, протоколы испытаний подписаны… я просто не знаю, что и сказать!

– Скажите: «Хрен с ним!»

– Как?

– Очень просто. Поднимите руку, потом резко опустите и…

– Боже правый, вы невероятны! – чуть не выпал от смеха из коляски Барановский.

– Кстати, куда мы едем?

– Ко мне домой. Паулина Антоновна ждет нас к обеду. Как хотите, но отказа я не приму.

– И в мыслях не было. Просто нельзя ли сначала домой? Хотя бы помыться и переодеться.

– А зачем? Вы прекрасно выглядите в своем мундире и с крестами.

– И с заплатками на шароварах!

Однако переполненный положительными эмоциями Барановский, и не подумав его слушать, потащил к себе. Квартиру инженер снимал в большом доходном доме в Сампсониевском проспекте[22]22
  Проспект назван по имени Сампсониевского собора, построенного в честь победы в Полтавской баталии, произошедшей в день поминовения святого Сампсония Странноприимца.


[Закрыть]. Швейцар, грудь которого украшало несколько медалей, не без удивления посмотрел на прибывшего с барином унтера, однако скользнув взглядом по крестам, лишь высоко поднял брови. Поднявшись в парадное, они скоро оказались перед украшенной резьбой дверью, в которую хозяин решительно постучал.

– Надо бы звонок поставить, – как бы извиняясь, сказал он своему спутнику. – Но все как-то недосуг.

– Электрический?

– Господь с вами, откуда же взять этакую диковину!

– Напомните мне, как на фабрике будем. Сделаем.

Дверь открылась, и на пороге появилась горничная в накрахмаленном переднике и чепце.

– Здравствуйте, Владимир Степанович, – сделала она книксен и приняла у него шляпу и трость.

– Проходите, Дмитрий, не стесняйтесь. Это наша Глашенька, отдайте свое кепи ей.

Будищев внимательно осмотрел пышную фигуру прислуги и с легкой улыбкой протянул ей свой головной убор. Та недоуменно посмотрела на странного гостя, но возражать не посмела.

– Глаша, покажите, где у нас ванная комната, господину Будищеву надобно привести себя в порядок.

– Пожалуйте, – посторонилась она, и когда унтер прошел мимо, брезгливо сморщила носик от въевшегося в форму больничного запаха.

Сказать, что ванна была шикарна – не сказать ничего. Огромная, так что довольно рослый Дмитрий мог бы запросто в ней утонуть, опирающаяся на пол львиными лапами, она стояла посреди комнаты, в которой можно было запросто устроить гостиную. Стоящий в углу пышущий жаром титан намекал, что с горячей водой проблем нет. Пол и стены были выложены молочно-белой плиткой, а у умывальника было вделано большое овальное зеркало.

– Ты хоть пользоваться-то сумеешь? – с легким пренебрежением в голосе спросила горничная, не ставшая церемониться с нижним чином в отсутствие хозяина.

– Хочешь спинку потереть? – тут же отреагировал тот.

– Вот еще! – презрительно фыркнула Глаша и величественно выплыла из комнаты.

– Знойная женщина – мечта поэта! – ухмыльнулся ей вслед Дмитрий.

Не успел он разобраться с кранами, «знойная женщина» появилась вновь с полотенцами и парой нового белья, вероятно, пожертвованного Барановским.

– На-ка вот, переоденешься. И не забудь занавеску задернуть, а то мало ли…

– Спасибо, красавица. А ты всегда такая сердитая?

– Я, чай, в хорошем доме служу, и потому никакого баловства не позволяю! – с достоинством ответила девушка.

– Это правильно! – с готовностью поддержал ее Дмитрий. – Я вот тоже человек до крайности серьезный и положительный.

– Уж я вижу, – скривила губы горничная. – Поторапливайся лучше. Скоро на стол подавать, а господа сказали, что без тебя не сядут. Рубаху свою с портами в угол кинешь, я прачкам отдам.

Молодой человек не без сожаления во взгляде проводил глазами Глашу и коротко вздохнул. Как и абсолютное большинство представительниц женского пола в эти времена, она слыхом не слыхивала о фитнесе, диетах и тому подобных глупостях, но от ее пышной фигуры так и веяло здоровьем и какой-то первобытной красотой. Щеки ее были румяны и без косметики, соболиные брови сроду никто не выщипывал, а густые темно-каштановые волосы и не подозревали, что на свете существует перхоть.

– Эхма, кабы денег тьма – купил бы деревеньку да девок любил помаленьку! – хмыкнул Дмитрий, а потом, прислушавшись к организму, вздохнул. – А воду, походу, надо было холодную набирать!

Приведя себя в относительный порядок, он вышел из ванной комнаты и едва не налетел на стойко ожидающую его служанку. Та, ни слова не говоря, сделала ему знак идти за собой и решительно направилась по коридору. С тылу фигура девушки была ничуть не менее примечательна, и наблюдать за тем, как она движется, было довольно занимательно. К несчастью, путь их скоро закончился, и засмотревшийся на соблазнительно двигавшуюся Глашу Дмитрий оказался в просторной гостиной, где собралась семья изобретателя, во главе со своим патриархом – профессором Степаном Ивановичем Барановским.

– Здравствуйте, молодой человек, – приветливо обратился тот к немного растерявшемуся Будищеву. – Весьма рад знакомству. Мой сын мне о вас рассказывал много лестного.

– Взаимно, – только и смог ответить Дмитрий, отвечая на крепкое рукопожатие.

– Ну-ну, не тушуйтесь, – правильно понял его состояние профессор. – Мы люди простые и не кусаемся! С моим племянником Петром вы, я так понимаю, знакомы. С невесткой Паулиной Антоновной и ее детьми – тоже. Мои младшие сыновья заняты службой и не смогли присутствовать, но с ними вы познакомитесь в другой раз. А теперь нам нужно с вами поговорить. Где бы это…

– Пойдемте ко мне в кабинет, – предложил внимательно прислушивающийся к их разговору Владимир Степанович.

Мужчины извинились перед дамами и вышли. Кабинет инженера-изобретателя Барановского носил на себе отпечаток его мятущейся и беспокойной натуры. С одной стороны, он был совершенно обычен. Посреди большой стол, рядом бюро и секретер. Стен не видно из-за книжных шкафов, причем литература – в основном техническая, немецкие, французские издания, реже – английская и русская. Но в углу стояла чертежная доска с неоконченным наброском какого-то механизма. На полках, помимо книг, стояли модели пушек, необычного вида паровоз и непонятная модель, тем не менее показавшаяся бывшему унтеру знакомой.

– Вы знаете, что это такое? – живо спросил профессор, заметив любопытствующий взгляд Будищева.

– Наверное, подводная лодка, – пожал плечами Дмитрий. – Только странная какая-то.

– Великолепно! – восхитился Степан Иванович. – А как же должна, по-вашему, выглядеть «не странная» подводная лодка?

– Ну, не знаю. Перископа, наверное, не хватает.

– Что, простите?

– Ну, такой трубы, которую можно поднять из подводного положения и осмотреться. Пока на какую-нибудь хрень не налетели. Еще хорошо бы рубку повыше, а то зальет первой же волной.

– Любопытно! – заинтересовался Барановский-старший, от волнения не обратив внимания на простонародное словечко, вырвавшееся у их гостя. – А изобразить ваши идеи, так сказать, графически вы сможете?

Хотя умение рисовать никогда не было сильной стороной Будищева, кое-чему на уроках черчения он все же научился. А в библиотеке техникума, где он учился до армии, помимо всего прочего, были шикарные подшивки «Техника – молодежи» и других научно-популярных изданий.

– Можно попробовать, – пожал плечами отставной унтер-офицер и решительно снял с чертежной доски ватман с неоконченной работой.

Затем выбрал из стоящего подле стакана с острозаточенными карандашами один и уверенной рукой принялся наносить на девственную белизну листа четкие линии, сплетающиеся в самый настоящий эскиз. Толпящиеся рядом члены семьи Барановских были людьми творческими, а потому следили за работой Дмитрия с неподдельной заинтересованностью. Несмотря на раздиравшее их любопытство, ни один из них не стал прерывать молодого человека, пока тот не закончил, и лишь после этого раздался сакраментальный вопрос: