Текст книги "Путь на Балканы (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ганна же, в отличие от своих домашних, быстро сообразила, что с постояльцами им повезло. Ни студенты, ни Будищев лишнего себе не позволяли, а Шматов и вовсе вскоре стал помогать ей с домашней работой: колол дрова, носил воду и даже чистил в хлеву со скотиной. Дмитрий иногда подшучивал над своим товарищем, спрашивая, чем с ним расплачивается красавица-хозяйка, на что Федор неизменно краснел и бурчал что-то невразумительное.

Вскоре после прибытия произошло одно печальное событие: умер командир второго батальона подполковник Гарбуз. Поговаривали, что он и прежде хворал и вполне мог быть остаться в Рыбинске, испросив отпуск для поправки здоровья. Но будучи человеком долга, он не смог оставить своих подчиненных и отправился на войну вместе с ними. В дороге он простудился и еще больше ослаб, так что по прибытию ему пришлось лечь в постель, с которой ему не суждено было подняться. Отпевали покойного в соборе, за гробом его шли все офицеры полка, а предавали земле под винтовочные залпы почетного караула.

Смерть этого достойного офицера произвела на многих удручающее впечатление, но жизнь продолжалась и вскоре на первый план вышли другие заботы. Трижды в неделю в полку устраивались учения. Но, поскольку, собрать разбросанные по округе роты и батальоны было делом совсем не простым, каждый ротный начальник учил солдат в меру своего разумения. К примеру, Гаупт стал усиленно обучать своих подчиненных рассыпному строю и караульной службе, а, скажем, поручик Михау по-прежнему главное внимание уделял маневрам в составе ротной колонне.

Вернувшись с учений, солдаты устало расходились по своим квартирам в чаянии тепла и горячей пищи. Хата Яворов находилась чуть на отшибе и Будищев со своими товарищами несколько задержались. Еще подходя ко двору, они услышали истошный крик Ганны и удивленно переглянулись.

– Кажется, что-то случилось? – с тревогой спросил Лиховцев и озабоченно повернулся к Штерну.

– Похоже на то, – кивнул Николаша, – правда, я совершенно не представляю, что именно.

– Тоже мне бином Ньютона, – хмыкнул Будищев, – небось Федька набедокурил, а Охрим теперь жену уму разуму учит!

– Да ладно тебе, Митька, не было ничего такого, – пошел в отказ подозреваемый.

– Удивляюсь я вам, Дмитрий! – с досадой заговорил Алексей, – вы, несомненно, человек, хоть и поверхностно, но все же образованный. Но что от вас можно услышать кроме скабрезностей? Вот и теперь вы помянули имя выдающегося ученого в совершенно неподобающем ключе!

– Хорош проповедовать, – оборвал его Будищев, – походу там что-то серьезное приключилось!

Навстречу солдатам со двора выбежала Ганна и, запнувшись, бухнулась перед ними на колени. Обычно хорошо и даже с некоторым кокетством одетая молодая женщина была растрепана и бессвязно что-то повторяла.

– Эй, хорош голосить! Говори что за беда?

– Ратуйте, – выдохнула она, – Ксана, дочца…

– Да что случилось то?

Все что получилось разобрать из слов обезумевшей женщины, это то, что еще поутру, какая-то нелегкая унесла дочку Охрима – Оксану в лес, и она до сих пор не вернулась. Самого Явора, отлучившегося по какой-то надобности из дома, не было и что делать, Ганна не знала.

– Что же делать? – озадачено воскликнул Лиховцев, – пожалуй, надо пойти искать девочку, а то ведь, чего доброго, замерзнет.

– Ага, или волки съедят, – не подумав добавил Шматов.

Услышав о такой возможности и без того находящаяся в расстроенных чувствах женщина едва не грохнулась в обморок.

– Умеешь ты, Федя, женщин успокаивать, – покачал головой Будищев и обернулся к вольноопределяющимся, – ребята я, кажись, у вас компас видел?

– Есть, а зачем вам?

– Поступим так, вы дадите мне компас и побежите к начальству доложить о случившемся. Вы с ротным вась-вась, так что он вас послушает. Пусть поднимает людей и идет на поиски. Федька пусть эту клушу в дом отведет, пока не застыла или еще чего не отчебучила, а я по следам пойду.

– Одному не годится, нужно остальных подождать!

– Ты на погоду посмотри. Рубль за сто, что через час снег повалит и мы не то что следов, света белого не увидим! Винтовку только мою возьмите, а то тяжелая зараза.

– А если и впрямь волки?

– Федька, твою мать, я тебе сейчас сам горло перегрызу! Да не менжуйся, я штык возьму, отобьюсь если что.

Товарищи с сомнением посмотрели на Будищева, но припомнив, как ловко тот кидал его в стену и вынуждены были согласиться. Лиховцев опрометью бросился в хату и вынес ему компас.

– Может, я все же с вами?

– Бежать целый час без остановки сможешь? Или два, или сколько понадобиться?

Алексей вынужден был согласиться. С того момента как их рота была расквартирована в селе, Дмитрий каждый день тренировался, вызывая недоумение сослуживцев. Бегал, колотил подвешенную в сарае грушу из мешка набитого землей, подтягивался на перекладине. Если кто и мог до снегопада найти девочку так это Будищев.

– Ну, хорошо, тогда возьмите еще и это, – вдруг протянул ему сверток Штерн.

– Что это?

Тот в ответ лишь развернул тряпицу, в которой оказался небольшой револьвер и протянул его Будищеву.

– Вы умеете стрелять?

– Разберусь, – буркнул тот и сунул оружие за пазуху.

Следы маленьких ног нашлись сразу за хатой. Девочка, вероятно, вышла погулять, пока никого не было дома. К сожалению вместо того чтобы пойти к подружкам, она потопала в сторону леса. «Грибы она, что ли искала» – с досадой подумал Будищев, быстро идя по следу. Хотя нет, не грибы. Вон в приближающихся сумерках краснеют гроздья рябины на дереве. Не бог весть какое лакомство, но судя по всему, дети в этой деревне вообще ничего слаще морковки не видели.

А это что? Следы явно взрослого человека, причем, скорее всего, мужчины. Вот на оттаявшем днем пятачке он отпечатался достаточно ясно и Дмитрий понял, что это следы солдатских сапог. Вот девочка попятилась, уронила собранные ягоды, а потом бросилась бежать к лесу. Напугавший ее человек вроде бы пустился следом, но он был тяжелее и глубже проваливался, а потому скоро отстал и вернулся в деревню. Ну что же, по крайней мере, следы девочки видны вполне отчетливо и Будищев побежал. Добравшись до опушки леса, он вытащил компас и взял азимут на село. Затем крутнул барабан револьвера, попробовал как штык выходи из ножен и решительно двинулся в чащу.

Оксана очень замерзла и хотела есть. Но больше всего ей было страшно. И для чего она пошла к рябине, понадеявшись, что все солдаты на этих непонятных учениях. У них не любили и боялись военных. Человек, которого забирали в рекруты становился все равно что мертвым и пропадал навсегда. Именно поэтому она дичилась постояльцев… а еще взрослые рассказывали, что москали[15]15
  Москаль – В данном случае солдат. Забрать в москали – призвать в армию.


[Закрыть] могут быть опасны. Поймают дивчину и завяжут ей подол на голове, а после натешатся вволю. От них всего можно ожидать! Поэтому она очень испугалась, когда ее у рябины окликнул солдат. К тому же он неестественно улыбался, а глаза у него были недобрые. Оксана бросила рябину и бежала, не оглядываясь, пока вокруг нее не сомкнулся лес. Спрятавшись под елкой, она какое-то время сидела там. Затем замерзнув, но немного успокоившись, пошла назад. Но идти по глубокому снегу было трудно, худые опорки начали промокать и потяжелели и девочка, на свою беду решила срезать путь. К сожалению она не знала, что ноги у людей шагают по-разному и потому если не придерживаться ориентиров они начинают кружить. Сообразив, что идет не туда, девочка попыталась вернуться назад, но зашла уже слишком далеко и потому устала. Оксана слышала, что лесу темнеет быстрее, чем в поле и понимала, что нужно идти, но сил не было. Бессильно опустившись на снег, она чуть было не расплакалась, но тут ей навстречу вышла собака. Довольно большая собака серой масти с торчащими ушами, почти такая же, как у охотника Василя. Только Серко Василя обычно весело машет хвостом, а у этой хвост волочился по снегу, лишь немного подергиваясь туда-сюда.

"Это волк", – поняла девочка, и ноги ее подкосились.

– Стой! – раздался чей-то голос и Оксана обернувшись, увидала еще одного солдата.

Отчего-то этот ей не показался страшным, тем более что это был один из их постояльцев. Волк же, услышав голос человека, оскалил зубы и зарычал.

– Порычи мне, падла, – пробормотал Дмитрий и сунул руку за пазуху.

Узнав, что в деревне пропал ребенок, штабс-капитан Гаупт тут же велел собирать охотников[16]16
  Охотник – Здесь доброволец.


[Закрыть] и решил лично возглавить их. Таковых вместе с деревенскими набралось почти четыре десятка человек. Проводником взялся быть Василь – звероватого вида угрюмый крестьянин, пришедший к месту сбора со своей собакой.

Все же пока они собрались и подошли к лесу, уже начало темнеть. К тому же начал идти снег, быстро засыпавший следы. Однако люди были полны решимости спасти девочку и, запалив факелы, разбились цепью и решительно двинулись в чащу.

– Как думаешь, братец, – обратился к проводнику Гаупт, – успеем?

– Как бог даст, – буркнул в ответ Василь, – если мой Серко не оплошает, так сыщем, а нет…

Впрочем, долго искать им не пришлось, не успели они продвинуться слишком далеко, как навстречу им вышел запорошенный снегом Дмитрий, несший на себе Оксану.

– Живая? – встревоженно спросил штабс-капитан.

– Так точно, ваше благородие, – тяжело выдохнул солдат, – испугалась только сильно и замерзла.

– Ты тоже, наверное, озяб?

– Нет, я пока ее пер, даже взмок немного. Так вроде худющая, кожа да кости, в чем только душа держится, а вот поди ж ты!

– На ка вот, братец, согрейся, – протянул ему флягу офицер.

Будищев немного удивился такой заботе, но отказываться не стал и охотно приложился к горлышку. Ароматная жидкость факельным шествием прошла по горлу и, провалившись внутрь, обожгла стенки желудка.

– Благодарствую, ваше благородие, хороший коньячок – похвалил Будищев и протянул флягу обратно.

– Я тоже так думаю, – с иронией в голосе ответил Гаупт и улыбнулся в усы.

Тем временем, к ним подбежал Охрим и чуть не плача бросился к дочери.

– Доню моя.

– Я тут, тату, – слабо улыбаясь, чуть слышно отвечала Оксана.

– Слышь, папаша, – обратился к нему Дмитрий, – надо бы девочку в тепло, да водкой растереть или чем еще, а то заболеет чего доброго. Так что двигаем назад!

– И то верно, – согласился с ним штабс-капитан и зычно крикнул: – Возвращаемся! Галеев, проследи, чтобы никто не отстал.

– Слушаю, ваше благородие, – гаркнул в ответ унтер и бросился выполнять распоряжение.

А к тяжело дышащему Будищеву подбежали приятели вольноперы с Федькой и бросились обнимать.

– Я знал, я верил, что вы хороший человек! – взволновано, повторял Лиховцев. – Эта ваша грубость и злоречивость, это все внешнее, наносное…

– Да полно тебе, Алеша, – остановил его излияния Штерн, – ты ведь эдак задушишь нашего товарища!

– Ребята, пойдемте домой, а то так жрать хочется, что и переночевать негде, – усмехнулся Дмитрий горячности вчерашнего студента.

– И правда, давайте поторопимся, а в доме, вы нам расскажете обо всех перипетиях этого приключения.

– Ну, кое-что я хотел бы сказать прямо сейчас, – улыбнулся Будищев. – Скажи мне, Коля, ты когда-нибудь видел, как волк смеется?

– Нет, а что вам встретился волк? – немного удивленно спросил Штерн.

– Вроде того.

– И что, он смеялся?

– Ржал во весь голос!

– Но почему?

– Да, потому что когда я попытался выстрелить из твоего револьвера, выяснилось, что он замерз к едрёной фене! Ты не представляешь, какое насмешливое выражение морды было у этого зверюги. Мой тебе совет, дружище, пользуйся в холодное время года зимней смазкой. Ну, или, по крайней мере, не наноси ее столь обильно.

– Но как же вам удалось спастись? – изумлению Лиховцева и Штерна не было предела.

– Как-как, волки вообще животные очень умные и без надобности на рожон не лезут. Я показал ему штык, а он с презрением посмотрел на меня и, отвернувшись, удалился.

Пока вольноперы охали и ахали, удивляясь похождениям своего товарища, Шматов шагал молча и счастливо улыбался. Он нисколько не сомневался, что его друг сможет выйти сухим из любой передряги и был рад, что не ошибся.

Утром Будищев, как ни в чем не бывало, поднялся чуть свет, сделал зарядку, затем дважды обежал всю деревню, вызвав истерику у деревенских собак. Затем, обмотав руки тряпицами, принялся лупить импровизированную грушу. Наконец, утомившись, он умылся снегом и заскочил в хату. Федька и Николай еще дрыхли без задних ног, а Алексей со страдальческим выражением лица сидел на лавочке.

Вчера вечером расчувствовавшийся Охрим проявил настоящую щедрость: выставил на стол четверть невероятно мутного самогона и принялся потчевать своих постояльцев и главным образом конечно спасителя. Впрочем, балагуривший и веселящий других Дмитрий сам пил очень мало, но усиленно подливал всем остальным, включая хозяев. Кончилось всё тем, что и Явор и вольноперы с Шматовым упали под столв совершенно невменяемом состоянии

– Что, Леша, головка бобо? – с участием спросил Дмитрий товарища.

Тот в ответ только махнул рукой, дескать, и не говори.

– Похмелись, там маленько осталось.

Лицо Лиховцева выразило такую гамму чувств от отвращения, до ужаса, что Будищев только посмеялся, но больше предлагать выпить приятелю не стал.

– Митрий, – певуче протянула, заглянувшая на их половину Ганна, – пособи мне.

– Что, помощник твой еще дрыхнет?

– Ага, как сурок, – улыбнулась женщина.

– А муж?

– А то ты не знаешь!

– Ладно пошли, а то от Лехиного вида самому можно позеленеть.

Помощь заключалась, что один мешок надо было передвинуть, другой переставить, но, в общем, сразу было понятно, что это лишь предлог.

– Спасибо тебе, за Оксану – тихо промолвила Ганна, нервно теребя платок.

– Да не за что, – пожал плечами солдат, – тем более мне показалось, что вы не очень-то ладите.

– Глазастый, – покачала головой молодая женщина. – Нравная она, да и матери тоскует, а меня сторонится. И Охрим через это, злится. Случись с ней что, он бы меня со свету сжил.

– Надо бы и тебе ему ребенка родить, глядишь и подобреет.

– Надо бы, да с чего? Разве как Дева Мария, от духа святого…

Сказав это, Ганна подвинулась к нему вплотную и тяжело задышала. Дмитрий едва заметно улыбнулся, но отодвигаться не стал и только чуть язвительно спросил:

– А ты бы Федора пособить попросила, вон он вокруг тебя как вьется…

– Да на что он мне, – отмахнулась молодуха, – Федя еще парубок, а мне настоящий мужик нужен! Такой как ты, сильный да смелый. Волка не побоялся, так что теперь робеешь?

Через некоторое время, едва отдышавшись, Ганна вскочила и принялась поправлять одежду. Делала она это настолько буднично и привычно, что Будищев почувствовал легкое раздражение.

– Послушай, подруга, – неожиданно спросил он, – а как так случилось, что тебя так долго дома не было, что Оксана из дома ушла, а ты и не знала?

– Чего это ты спросил? – подивилась женщина, повязывая на голову косынку. – Я к куме ходила.

– К куме или к куму?

На лице Ганны промелькнуло беспокойство, и она пристально взглянула Дмитрию в глаза.

– А тебе какое дело, ты мне что, муж?

Но тот уже понял, что его догадка верна и, поднявшись, вышел вон из амбара.

Приближалось Рождество. После того как Будищев спас заблудившуюся в лесу девочку, отношения между солдатами и местными жителями постепенно наладились. Нет, они не стали дружескими, но перестали быть откровенно враждебными. Молодые женщины и девушки перестали шарахаться от москалей, а те, в свою очередь, прекратили задирать местных парней, провоцируя их на драку.

Полковник Буссе, узнав о совершенном его солдатом поступке, пришел в совершеннейший восторг и даже отметил его в приказе по полку. Кроме того, он наградил Дмитрия трехрублевой ассигнацией. Три рубля – деньги для солдата не малые. Однако и не сказать, чтобы большие. Тем более что следовало прикупить кое-какие мелочи, необходимые в быту и походе, а также "проставиться" перед товарищами. Все-таки подобные награждения происходят не каждый день, так что не греши, а штоф водки, а лучше два, с приличной закусью, сослуживцам преподнеси. Все это, разумеется, лучше приобрести в городе. Потому как деревенским самогоном, или как его еще тут называют – горилкой, хорошо только тараканов травить.

Поэтому Будищев, отпросившись у ротного и прихватив с собой Шматова, отправился в Бердичев. Гулять, будучи солдатом, по городу занятому воинской частью, то еще удовольствие. Во-первых, по тротуару ходить нельзя, только по дороге. Для других солдат может и привычно, что тротуар для господ, а Дмитрия это поначалу просто дико бесило. Во-вторых, кругом множество офицеров и зазеваться с отданием чести никак нельзя. Тем паче, что это офицеры твоего полка и с наказанием в случае оплошки, проволочки не будет. Ну и в-третьих, во всяком гарнизонном городе, солдат – существо низшего сорта. К ним привыкли, на них уже почти не обращают внимания, но всякому известно, что солдат может и более ценен, чем нищий на паперти, но куда меньше чем проститутка.

Первым делом, друзья зашли в лавку Самюэля Шлагбаума, торгующего разной мелочевкой. Будищеву нужна была бритва, потому что отпускать бороду ему решительно не хотелось, а просить лишний раз Штерна тоже неудобно. Услышав, что им нужно, лавочник выложил перед солдатами несколько опасных бритв с заржавлеными лезвиями, а одну даже с треснувшей ручкой.

– Вот видишь, Федя, – печально вздохнул Дмитрий, оглядев предложенный ему товар, – в какие ужасные времена мы живем! До чего нас довел кризис, даже у евреев нет денег, иначе разве бы это почтенный господин, стал предлагать нам такую дрянь?

– Ну не скажите, господин солдат, – несколько смутился Самюэль, – эти конечно не столь хороши, но и не такая уж дрянь.

Не то чтобы еврейскому лавочнику стало стыдно, но бритвы действительно были нехороши, а "почтенным господин" его называли далеко не каждый день. Да что там, даже не каждый месяц!

– Вот есть недурной несессер, – выложил он перед Будищевым футляр из потертой кожи, в котором лежали бритва и помазок с чашкой. – Правда, он не дешев…

– Скажите, пан Шлагбаум, – улыбнулся солдат, – а разве я спрашивал у вас цену? Ну-ка, дайте посмотреть, что это карманная гильотина…

– Господин солдат изволит шутить, – осклабился лавочник.

Но Дмитрий, не слушая его, внимательно осмотрел набор. На сей раз, предлагаемая ему бритва была действительно неплоха, несмотря на более чем почтенный возраст.

– Посмотри Федя, наверняка вот именно этим страшным орудием, иудеи делают обрезание. Что ты не знаешь, что такое обрезание? Ну, это вроде того, как у вас в деревне быков холостят, просто отрезают не так много!

– Послушайте, что вы такое говорите! Как вам не стыдно, говорить про мой товар такие вещи?

– А вот посмотрите на эти следы, почтенный пан Шлагбаум, ведь это наверняка следы крови.

– И что с того? Разве вы не знали, что бреясь можно порезаться! Наверняка, бывший владелец несессера так и сделал…

– Может быть, может быть… а может эта кровь, появилась после того как прошлого собственника этой бритвы убили. Кстати, а как его звали?

– Какое это имеет значение? Послушайте, если вы не хотите ничего покупать, то зачем вы пришли к старому Шлагбауму! А если хотите, так для чего рассказывает эти ужасные вещи?

– Да что же вы так кипятитесь! Должен же я перед покупкой удостовериться, что вещь попала к вам честным путем? А вдруг с ней связан какой-то криминал, так хорош я буду, если ее найдут у меня!

– О, господи! Ну, хорошо, прежнего владельца звали Косинским. Да, именно так, вот извольте видеть, остатки его монограммы – W и K. Владислав Косинский! Вы довольны теперь?

– Спокойствие, пан Шлагбаум! Только спокойствие! А сколько вы хотите, за этот несессер?

– Три с половиной рубля!

– Вы зарезали господина Косинского за три рубля пятьдесят копеек?

– Да что же это такое! Послушайте, я не хочу вам ничего продавать. Уходите, пожалуйста, моя лавка на сегодня закрыта. А для солдат вообще навсегда! Уходите, а не то я позову городового!

– А в полиции знают, что вы торгуете вещами убитого Косинского?

– Да с чего вы взяли, что он убит? Он вполне жив и прекрасно себя чувствовал, по крайней мере, еще вчера! А этот несессер и еще кое-какие вещи, он сам принес мне, под залог займа.

– А в полиции знают, что вы не просто лавочник, а еще и берете вещи под залог? А может, быть вы еще и краденое скупаете? Федя, пойди, пожалуйста, позови городового…

– Что вы от меня хотите?

– От вас? Ничего! Просто я хочу купить эту бритву, но за более разумную цену. Скажем, семьдесят копеек. По рукам?

– Да вы с ума сошли! Минимум два рубля.

– Федя ты только посмотри на этого человека. Он собирается сесть в тюрьму за рубль тридцать!

– Да почему же я должен сесть в тюрьму! Ведь Косинский жив и здоров…

– Что вы ко мне лезете со своим Косинским? Вы тут занимаетесь незаконным предпринимательством, а попутно еще и пытаетесь продать солдатам ржавые бритвы в надежде, что они порежутся и Российская империя останется без войск. Вы что не знали, что если порезаться ржавой бритвой, так может случиться заражение крови?

– Послушайте, – вздохнул лавочник и выложил на стол еще одну бритву, – вот посмотрите, это очень хороший товар. Если вы пожелаете, я продам вам его за рубль. Нет, из уважения к государю императору и его доблестной армии, я продам вам ее за девяносто копеек. Только пообещайте, что вы больше не будете сюда приходить.

– Федя, посмотри и хорошенько запомни это место. Этой лавкой владеет почтенный господин Самюэль Шлагбаум, и это самый честный торговец в округе. Ты всегда должен приводить сюда всех знакомых солдат, потому что он хороший человек и нуждается в клиентах. Только из уважения к вам – восемьдесят копеек!

– Азохен вэй! Ладно, давайте свои восемьдесят копеек, а то ведь вы никогда не уйдете.

– Эх, пан Шлагбаум, вот умеете вы уговаривать! Все-таки, есть у вашего народа коммерческая жилка.

– Конечно-конечно, вы пришли, рассказали мне какие-то страшные вещи, обвинили во всех смертных грехах и, можно сказать, ограбили, а теперь говорите, что у бедных евреев есть "коммерческая жилка"! Скажите, а это не вы искали родных человека по имени Марк Бернес?

– Нет, а кто это?

– О, не берите в голову! Не вы, так не вы. Старый Шлагбаум не лезет в чужие дела и хочет лишь, чтобы его оставили в покое.

Алексей Лиховцев гулял по Бердичевским улицам в самом прекрасном расположении духа, что случалось с ним не так часто. Он возвращался с почтамта, отправив письма своим родным и близким. Родственников у него было немного, только мать и младшая сестра – гимназистка. И надо сказать, что его решение уйти в армию было для них ударом. Разумеется, они вполне сочувствовали угнетаемым балканским славянам и были бы рады узнать об их освобождении, но вот к тому, что их любимый Лешенька вступит в ряды "освободителей" оказались решительно не готовы. Дело в том, что их финансовые дела находились в весьма плачевном состоянии и Алексей был единственной надеждой на исправление ситуации. То есть, надо потерпеть совсем немножко, он окончит учебу в университете и сможет поступить на службу, после чего жизнь непременно наладится. Увы, вчерашний студент надел форму вольноопределяющегося и отправился на войну.

Елена – так звали сестру Лиховцева, горячо поддержала решение любимого брата, а вот мать… Евдокия Александровна едва не слегла от огорчения, но делать было нечего, и она благословила своего непутевого отпрыска на ратный подвиг. Теперь пользуясь всякой свободной минутой, он садился писать письма, в которых старался максимально подробно описывать свои будни, делая упор на то, что все это совершенно безопасно и потому родным не о чем беспокоиться. Другим адресатом для его писем была, конечно же, Софья. Любовь к этой необыкновенной девушке окрыляла Алексея, давала силы переносить любые тяготы и лишения и давала смысл его существованию. Возможность писать ей была отдушиной для молодого человека и он, конечно же, пользовался ей. Однако, делать это следовало, сохраняя известную осторожность. Помолвлены они не были, так что о чувствах было лучше умалчивать, ведь письма ненароком могли прочитать домашние Софьи Модестовны и бог знает что подумать. Но как удержать в себе рвущуюся наружу любовь? Хотя, кажется, на сей раз ему удалось найти слова, которыми получилось выразить свое состояние, оставшись при этом в рамках приличий, и Лиховцев, отправив свое послание, возвращался в приподнятом расположении духа.

Так он шел, улыбаясь своим мыслям, и машинально козыряя встречным офицерам, пока не заметил впереди двух солдат. Разумеется, это были солдаты его полка, других в Бердичеве просто не было, но всех их он, конечно же, не знал. Присмотревшись, Алексей понял, что это его приятели Дмитрий и Федор, с которыми он расстался еще утром. Шматов, у которого на спине висел довольно увесистый мешок, едва поспевал за решительно шагавшим Будищевым, а тот, казалось, не обращал ни малейшего внимания на неудобства своего товарища.

– Эй, погодите! – крикнул Лиховцев, – я с вами.

Федя, увидев вольнопера приветливо улыбнулся, а вот его спутник не выказал ни малейшей радости, как впрочем, и неудовольствия.

– Ну, что, отправил письма? – равнодушным голосом спросил он.

– Да, – просто ответил Алексей поравнявшись. – А вы, я гляжу, с покупками?

– Ага, – словоохотливо отвечал Шматов, – тут и булки и колбаса и даже водка. Не знаю, правда, зачем их Граф набрал…

– А что такое?

– Да тут такое дело, взяли мы булку перекусить, разломили, а там таракан! Дмитрий такой шум поднял, хоть святых выноси.

– Темный ты человек, Федя, – вздохнул Будищев. – Ну, откуда в пекарне, да еще в еврейской, святые? Тем более, если они булки с тараканами пекут.

– Так зачем ты их взял?

– Как зачем, давали вот и взял.

– А если они тоже…

– Ой, ну мало ли, один раз обмишулились люди, с кем не бывает!

– А в колбасе…

– Так, Федор, хорош распотякивать! Еще чего доброго, господину студенту аппетит испортишь.

– А что в колбасе? – удивился Лиховцев.

– Поверь мне, Леша, есть вещи, которые лучше не знать!

– Да? А с водкой хоть все в порядке…

– За водку на этот раз пришлось заплатить. Но я работаю над этим.

– Простите, Дмитрий, но я решительно ничего не понимаю!

– И слава богу. Чем меньше людей знают про схему, тем больше она может принести прибыли.

– Послушай. Граф, – просительно протянул Шматов, – а давай пряников купим, ну хоть на пятак?

– На сладкое потянуло?

– Оксану угостим…

– Угу, и ее мачеху заодно.

– Да ладно тебе!

– Простите, Дмитрий, – вмешался Лиховцев, – мне отчего-то кажется, что вы стали хуже относиться к нашей милой хозяйке. Вам Ганна чем-то не нравится?

– А она не катеринка[17]17
  Катеринка – Просторечное название ассигнации с портретом Екатерины Великой, достоинством в сто рублей. Самая крупная купюра русского казначейства в то время.


[Закрыть] чтобы всем нравиться. Ладно, уговорил, черт языкатый! Вот тебе пятак, только в лавку сам сбегаешь, а то меня и так скоро весь Бердичев в лицо знать будет.

Закончив с делами в городе, солдаты отправились назад, в ставшую если не родной, то уж точно привычной, деревню. Хотя погода была безветренной, крепчавший мороз заставлял их поторапливаться, и не прошло и двух часов, как они прошли маршем добрый десяток верст. Семеновка встретила их запахом дыма и лаем собак, но приятели не обращая внимания на деревенских кабысдохов направились к своей хате. Охрима дома не было, Штерн заступил в караул, и только Ганна суетилась у печи. Было довольно жарко, и молодая женщина скинула верхнюю вышитую искусным узором сорочку, оставшись в одной нижней и юбке.

Ввалившиеся с холода солдаты остановились как громом пораженные, но та, не обращая на них ни малейшего внимания, продолжила заниматься своим делом. Федька, едва размотав башлык, так и остался бы глазеть на открытые немного полные руки, выглядывавшие из разреза плечи и высокую грудь, которую почти не скрывала обтягивающая ее рубаха, но застеснявшийся Лиховцев ткнул его в бок и солдаты принялись отряхивать друг друга от снега. Только Будищев, как ни в чем не бывало, скинул уже шинель и прошел в угол, где и устроился на лавке.

– Как погуляли? – поинтересовалась хозяйка.

– Хорошо, – отозвался Шматов, не отрывая от нее взгляд.

– Что нового в местечке?

– Стоит покуда… а ты, Аннушка, хлеб печешь?

– Так Рождество на носу. Будут люди колядовать, не отпускать же их с пустыми руками.

Из-за занавески перегородившей комнату выглянула Оксана и, узнав Дмитрия с товарищами улыбнулась. Замерзнув в тот злополучный день в лесу, дочка Охрима простудилась и долго болела, но уже шла на поправку. Лечивший ее один из полковых врачей Александр Соколов, даже разрешил своей юной пациентке ненадолго вставать с постели.

– А мы тебе гостинца принесли! – воскликнул Федя.

– Какого, гостинца? – воскликнула девочка с загоревшимися глазами.

– На-ка вот, – солдат протянул ей бумажный кулек с пряниками.

Оксана готова была с визгом кинуться к угощению, но наткнувшись на взгляд мачехи, застеснялась и снова спряталась за занавеской.

– Куда ты, дуреха, – усмехнулась Ганна, – люди же с морозу, того и гляди опять застынешь. Ляг лучше.

– Хорошо, мамо, – послушно отозвалась девочка и скрылась с глаз.

Послышался стук отворяемой двери и в хату вошел писарь Степка Погорелов. Надо сказать, визит его был изрядной неожиданностью. Ротный "грамотей" не без основания полагал Дмитрия угрозой своему привилегированному положению и потому недолюбливал умеющего читать и писать новобранца. И не подумав отряхнуть снег с сапог, он окинул взглядом присутствующих и, прочистив горло, удовлетворенно хмыкнул:

– Вернулись уже? Хорошо! Их благородие штабс-капитан Гаупт, приказал Будищеву сей секунд к нему явиться.

– Раз приказал – явимся, – пожал плечами тот и не тронулся с места.

– Велено не мешкая! – попытался повысить голос писарь, но встретившись с Будищевым глазами, осекся и замолчал. Затем мазнув липким взглядом по смутившейся хозяйке, не прощаясь, вышел.

После его ухода, отогревшийся Дмитрий заглянул к Оксане и с удивлением увидел, что девочка от страха забилась под лоскутное одеяло и не высовывает оттуда и носа. Смутная догадка мелькнула в голове солдата и он, присев рядом с больной, тихонько спросил:

– Это был он?

Испуганное личико выглянуло наружу, и девочка усиленно закивала. Будищев покачал головой в ответ, затем жестом фокусника вытянул непонятно откуда сахарный петушок на палочке и прошептал:

– Ничего не бойся!

– Послушайте, братцы, – спросил он товарищей, надевая шинель, – а отчего я на ротных учениях Погорелова никогда не видел?

– Так нестроевые же на них не ходят, – отозвался Kb[jdwtdв. – А что случилось?

– Да ничего, пока не случилось, просто подумалось, что когда мы учимся воинскому делу настоящим образом, эти обормоты бока по хатам греют.

– Как вы сказали, "учимся воинскому делу настоящим образом"? – переспросил Лиховцев. – Неплохо сказано!

Однако Дмитрий не стал отвечать, а намотав башлык, стремительно вышел вон.