Текст книги "Кононов Варвар"

Автор книги: Иван Терский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Размышляя на сей счет и прислушиваясь к грохоту волн, упрямо таранивших берег, он вспоминал о кормчем Шуге, старом псе, об Одноухом, десятнике стрелков, о Харате, парусном мастере, мошеннике Броде, Кривом Козле, Стимо с бычьим загривком, недоумке Рикозе и прочих головорезах, ходивших с ним на «Тигрице». «Эх, были б барахтанцы тут, не пришлось бы сговариваться с ванами, искать у них людей! С другой стороны, если б парни были, к чему тогда мстить Гор-Небсехту, этой склизкой гадине? – думал Конан. – Тогда бы он о колдуне и слыхом не слыхивал, как и о Дайоме, владычице острова!»

Но судьба судила иначе, и теперь, подбираясь к замку Кро Ганбор, Конан мечтал, как справит тризну по своему экипажу – причем не багряным барахтанским вином, а кровью! Вот только воинов у него маловато: один каменный ублюдок и одна пуантенка…

Ублюдок, конечно, стоил сотни бойцов, но лучше спихнуть его с утеса и сговориться с ванирами – с каким-нибудь вождем, готовым обокрасть родную мать, не то что богатый замок. Вождем у ванов почитался всякий, кто мог снарядить боевое судно и два-три десятка воинов, но такой предводитель Конану не подходил; для штурма Кро Ганбора требовался отряд побольше. Иногда он сожалел, что пикты так неуступчивы и упрямы. На худой конец он мог бы, преодолев неприязнь, повести их воинство на север – вот только чем бы все закончилось? Пикты сражались каменным оружием, а у ванирской дружины Гор-Небсехта наверняка имелись стальные клинки и копья, крепкие медные кольчуги да бронзовые рогатые шлемы. «Нет, – думал Конан, – против ванов лучше нанять ванов, если не имеешь под рукой кого получше – скажем, киммерийцев».

План его был вполне реальным, ибо смертельной вражды между ванирами и киммерийцами не было. Они то ссорились, то мирились; иногда вместе воевали с асами, иногда ходили в набег на Гиперборею, а временами случалось и обратное: киммерийцы и асиры, вступив в союз, обрушивались на Ванахейм. Многое зависело от вождей, от их междоусобиц и счетов друг с другом. Бывало так, что ван ненавидел вана сильнее, чем асира или киммерийца, и охотно принимал помощь иноплеменников, чтобы пустить кровь сородичу. И потому Конан полагал, что сможет с кем-нибудь сговориться – тем более что в этих северных краях имя его пользовалось известностью и даже почетом. Да, пикты были бы только помехой! Если бы он заявился с ними в ванирскую усадьбу, могло случиться что угодно… Ваниры любили пиктов не больше, чем киммерийцы.

* * *

Ким откинулся в кресле и, хмурясь, почесал затылок. Не нравилось ему, когда куски романа разбросаны там и тут, начало на одном компьютере, а продолжение – в другом. Непорядок! Соединить бы надо, на этом самом пентюхе, коли он тут задержался… Собственно, не задержался, а обосновался, прочно и надолго. А что? Место хорошее, вид на Фонтанку приятный, и городская библиотека рядом, опять же районный загс поблизости – хочешь, женись, а хочешь, разводись… Ну, разводиться можно в рубище, а бракосочетание – момент торжественный, костюм необходим, штиблеты, галстук… А у него – джинсы да рубаха, и та с чужого плеча…

Он закрыл файл, пошарил в столе, нашел ручку и листок бумаги, написал: «Любезная моя Дарья Романовна! Честь имею предложить Вам руку, сердце и остальные мои органы, какими пожелаете владеть с этого дня и до скончания веков. В общем, вся моя душа и тело – Ваши! Но тело нуждается в облачении, а зеркало души – то есть лицо – необходимо брить и чистить в нужном месте „Блендамедом“. Поехал в Озерки, чтобы пополнить гардероб. Если до трех не обернусь, не беспокойся. Целую. Ким». Подумав, он добавил: «Солнышко! Ты пахнешь розами и медом. Ты…»

Ким закрыл глаза, вдыхая ее запах, витавший в воздухе. Солнечный свет, струившийся в окна, трепетал под веками мягким огнем, будто рыжие Дашины волосы, а в голове рождались рифмованные строчки – что-то о любви, губах, подобных алому кораллу, чарующих очах и спелых виноградных гроздьях, что прячутся за шелком платья. Еще о лебединой шее, тонком стане и…

Он вздохнул, решительно поднялся и зашагал к дверям, бормоча: «Двигай, олух, шевелись! Раньше уедешь, раньше приедешь!»

Добравшись к себе на Президентский, Ким набил рюкзак вещами, прихватил роман с парой запасных дискеток, выгреб из стола последние рубли вместе с валютной заначкой. Потом тщательно запер квартиру, спрятал ключ в секретное место и поглядел на часы. Двадцать минут второго… пожалуй, можно прогуляться, а по дороге и цветы купить… Какие любит Даша? Со временем он это выяснит, а нынче что уместней роз?.. Алых, пышных, ярких, с нежным ароматом и лепестками, как губы любимой… целая охапка из миллиона алых розочек… Размышляя об этом, Ким приблизился к цветочному ларьку, исследовал свою наличность и выяснил, что миллион ему не потянуть. Пришлось ограничиться более скромным букетом.

У входа в метро он замер, обуреваемый какой-то смутной мыслью, потом развернулся и прошагал пару кварталов Выборгского шоссе и торгового центра с лавкой унитазов из Бразилии, аптекой «Пурген» и ДСО «Киммерия». Мысль тем временем созрела и оформилась; теперь он знал, что движется сюда, гонимый страхом и тревожным ощущением. Воспоминанием, как впивались в его тело пули – там, в лесу, и чувством беззащитности перед оружием, какого не было и не могло быть в хайборийских землях. Странно, но он не думал про пистолеты и винтовки, автоматы и гранаты, как если бы забыл о них, вдруг превратившись в Конана; он размышлял о дротиках, метательных ножах, праще и томагавках. Кувалда хороша для рукопашной, а с десяти шагов противника не пришибешь – тут нужен инструмент полегче, поострее… «Топорик? Может быть», – подумал Ким и просочился в магазин.

Народу в нем было столько же, как в предыдущий раз, – он сам да ветхий продавец. Встретил он Кима, точно старого знакомого.

– Гутен таг! Ну, юноша, кувалда пригодилась? О, да вы с цветами! Какой букет роскошный!

– Жениться собрался, – пояснил Кононов, пропуская вопрос о кувалде мимо ушей. – Вот, присматриваюсь… Может, попадется что-то нужное в хозяйстве.

– Не хотите наковальню? Или тиски с рычагом, чтоб трубы гнуть? Или ключ разводной, пятидюймовый? Или…

Но Ким обозревал саперные лопатки, железные колья и небольшие туристские топорики. Затем его повлекло к дискам для распиловочных станков; он примерился к одному-другому, ощупал зубчики и острые края, уколол палец и поднял задумчиво брови. Вот это штука – ни дать ни взять японский сюрикен! Инструментальная сталь, заточена, как бритва, и на вес легка… Пожалуй, то, что надо.

– Диски возьму для пилы. Такие, с крупными зубцами.

– Яволь! – отозвался старец. – Вам пару завернуть?

– Нет, двадцать штук. Сложите вон в ту сумочку из брезента.

Продавец сдвинул на затылок кепку «Lily-boy» и поскреб розовую лысину.

– Жена, я понимаю… крепкая девушка, наверное, долго пилить… Лет за сорок справитесь?

– Не угадали, – с важным видом ответил Ким. – Жену не пилить, а кормить приходится. В общем, лесопилку открываю. Без лесопилки она за меня не пойдет.

– Бог в помощь, – сказал продавец, складывая диски в сумочку. – Лесопилка – это серьезно. Это вы будете мой постоянный клиент со скидкой в пять процентов. Ферштейн?

– Ферштейн, – подтвердил Ким, рассчитался и зашагал к метро. Рюкзак мерно шлепал по пояснице, диски в сумке весело побрякивали, а розы перебивали смрадный запах, которым тянуло с забитого машинами шоссе. Двигались они стремительно, и Трикси разворчался:

«Эти ваши экипажи… грохот, вонь да гарь… метан не любите, а углекислый газ – он что же, лучше?.. или полезней для здоровья?.. Хоть бы неслись помедленней, сканировать не успеваю!»

– Домов тебе мало? Люди живут в домах, а не в машинах.

«Мы уже шли этой дорогой, и здания я просканировал. Лучше выбрать другой путь, дворами или параллельной улицей».

Ким замедлил шаги и помахал перед лицом букетом – день был жаркий.

– Ну так выбирай! Или дворами, или улицей. Я не могу разорваться!

«Я тоже».

– А, собственно, почему? – Кононов совсем остановился. – Ты у нас инклинайзер! Умеешь расщеплять сознание.

«Я объяснял уже, что в вашем мире мой метод не годится. Конечно, я могу рассеять свои инклины, но мне их потом не собрать. Ваша ментальная резистентность…»

– Да-да, я помню – из-за нее ты теряешь связь с инклинами. Но по-моему… – Ким застыл, как гончая при виде дичи. – По-моему, – повторил он тише, – твой метод нуждается в усовершенствовании. – Ты ведь рассеиваешь инклины случайным образом, так?

«В каком-то смысле. Обычно я отправляю их в центры цивилизации по всей планете, а уж кому достанется инклин, определяет случай. Но на Земле так действовать нельзя. Я просто растеряю частицы своей сущности».

– Из-за того, что не можешь поддерживать связь на большом расстоянии. Предел, насколько я помню, метров сорок-пятьдесят. Я не ошибся?

«Нет. С этой дистанции я могу вступить в контакт с инклином и извлечь его из разума носителя».

Ким с довольным видом усмехнулся:

– Значит, возможна рассылка инклинов по адресам. По точным адресам, конкретным людям, с которыми мы можем встретиться в любой момент. Например, моим коллегам, Жеке Киселеву, Леонсону, Дрю и прочей публике. Даже Халявину, Нергальей Заднице! А кроме того, соседям по дому, продавцам, официантам «Конана» – в общем, всем, кого я вижу регулярно.

«А цель? – полюбопытствовал Трикси. – Какая в этом цель?»

– Если инклины будут работать в режиме поиска, наши возможности расширятся. Каждый носитель где-то бродит, встречается с сотнями людей, даже с тысячами, и мы проверим эти толпы с помощью инклинов. Конечно, если ты настроишь их необходимым образом. Запрограммируешь, как стаю ищеек.

«О!» – произнес Трикси и замолк. Ким ждал, побрякивая дисками в сумке, и постепенно чувство глубокого удовлетворения охватило его. Источник этой эмоции был внешним – ее несла ментальная волна, и в ней ощущались благодарность и надежда. Можно сказать, даже энтузиазм.

«Вот видишь, я в тебе не ошибся, – заявил наконец пришелец. – Ты в самом деле человек с воображением и творческой потенцией. И очень, очень разумный в отличие от остальных представителей вашего вида! – Сделав паузу, Трикси признался: – Я удивлен. Отличное решение, хотя оно не вписывается в рамки наших методов. Инклин – квазиразумная структура, и я могу его, как ты сказал, запрограммировать. Термин не совсем подходит, но суть процесса не важна; пусть называется ориентацией на достижение определенной цели. Только выбирай доверенных людей, надежных, с устойчивой психикой. Этот сантехник…»

– Не надо о печальном, – промолвил Ким и зашагал к метро. На эскалаторе он поднес букет к лицу, закрыл глаза и на мгновение представил, будто касается Дашиных губ.

ДИАЛОГ ВОСЬМОЙ

– Хорошо тут у тебя, Паша… Сосны, тишина, покой, забор высокий, ворота крепкие, благослови их Аллах… Люблю! Опять же коньячок, бассейн и банька… Но ты же меня не за этим звал? Не только за этим? Есть какие-то проблемы?

– Есть, Анас Икрамович, есть… Хе-хе… Без проблем не проживешь!

– Конкуренты, э?

– Вроде того. Вот у меня кабачок на Фонтанке, хороший кабак, и место торговое, прибыльное… Оттягать хотят! Людей моих побили и погнали, а я ведь в заведение вложился! Хотя формально не мое, на Фукса регистрировали. Ну, Фукс там ни при чем, другие крутят.

– Оттягать? Нехорошо! Аллах не любит, когда на чужое зарятся! Что ж ты бойцов не пошлешь? Главного крутильщика возьми, мне отдай. Увезем к брату в Хасавюрт, в ямку посадим, поучим уважению.

– Не взять мне главного, Анас Икрамович. Большой фокусник, ниндзя! Поймали было, хотели поучить, так он моих уродов покалечил и слинял. Дальше – хуже…

– Это как?

– А так. Послал я за город пятерых… хмм… по личному делу отправил, семейному… Не вернулись! Велел поглядеть – тачку пустую нашли, потом следы… натоптано сильно, и кровь… Думаю, этот ниндзя расстарался. Может, не один, с помощником…

– Тамбовский, что ли, отморозок? Вроде мир у нас с тамбовскими…

– Чей, не знаю, а Гиря, боец мой покойный, говорил, что тип – из писателей. Теперь романы пишет в моем заведении на Фонтанке, видели там его. Кабак зовется «Конан», так он под этого Конана работает, таскается с огромным молотком. Боятся мои люди, Анас Икрамович. Помочь бы надо. Профессионально.

– Писатель, э! Дело-то смешное, Паша. Мелкое!

– Пять трупов – мелкое?

– Трупов ты не видел. Может, твои запили, подрались, вернутся через день, и ты их лично трупами сделаешь. Потом других наймешь, серьезных, чтоб этого Конана прищучили.

– Хе-хе… Не вижу смысла нанимать, Анас Икрамович. Я вам плачу, вы и разбирайтесь.

Долгое молчание. Потом:

– Ты, Паша, так на меня не смотри… глаз у тебя нехороший, Паша, такой глаз, что хочется ножиком ковырнуть…

– Аллах не простит, Анас Икрамович! Ну, так пошлете своих?

– П-пошлю… С-сегодня вечером устроит?

– Да. Только по-тихому, без погрома. Чтоб мебель не ломали, не били зеркала и не пугали посетителей. Спецы у вас хорошие, стратеги кагэбэшные, пусть придумают, как фокусника взять и вырубить. Хитростью или там подначкой… Но не под локти на улице!

– А почему?

– Убьет и удерет.

– Убивать и мы умеем.

– Если успеете, нет возражений. Но аккуратно, без лишней стрельбы. И вот еще что, Анас Икрамович… Пусть ваши отзвонят, что все в порядке, я подскочу, загляну в кабак. Надо же – хе-хе! – принять и оплатить работу!

– Это без проблем. Отзвонятся. Ну, еще по одной, Паша!

Мелодичный перезвон стаканов. Потом:

– А где хозяйка твоя, жена-красавица? Прячешь?

– Была бы здесь, чего ее прятать? Укатила, Анас Икрамович, уехала на отдых в теплые края. Греется сейчас на пляже в Акапулько.

ГЛАВА 9
ПОЕДИНОК

Увы! Канули в вечность романтические турниры, где рыцари ломали копья, где воины сходились грудь о грудь, испытывая крепость мышц, мечей и панцирей, где дамы рукоплескали победителю, а звуки труб и голоса герольдов летели над зеленым полем и отдавались эхом среди высоких стен величественных замков… Схватки нынешней эпохи происходят преимущественно в кабаках.

Майкл Мэнсон «Мемуары.

Суждения по разным поводам».

Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.

– Господин! Эй, господин!

Конан обернулся.

– Там человек! – Голем тыкал секирой в сторону прибрежных скал. – Прячется за камнями! Прикажешь достать?

– Я сам достану, серозадая обезьяна. Стой где стоишь!

Киммериец воткнул копье в землю и с вытянутыми руками направился к черным базальтовым утесам. Их склоны, иссеченные ветром, были покрыты глубокими трещинами; одни из них походили на морщины, другие – на шрамы от затянувшихся ран, а третьи зияли, подобно огромным разрезам, проделанным топором гиганта. Камни, выбитые из скалистой тверди, валялись внизу беспорядочными грудами, и были среди них всякие – от таких, что величиной с барана, до таких, в коих можно было бы выдолбить пещеру для небольшого племени троглодитов. Идрайн показывал как раз на одну из самых крупных глыб.

Подойдя к ней ближе, Конан рявкнул:

– Эй, выходи! Не бойся! Сегодня я обещал Крому не трогать рыжих!

– Зато с меня Имир не брал никаких клятв, черный хорек! – раздалось в ответ, и из-за камня выступил огромный ванир. Его засаленные огненно-красные лохмы падали на плечи, борода казалась бесформенным шерстистым клоком, куртка была распахнута и обнажала могучую, заросшую рыжим волосом грудь, а кулаки, тоже в рыжей щетине, походили на два тяжелых молота. У пояса ванира висел топор, а у ног валялась вязанка хвороста, перетянутая ремнем из китовой кожи. – Ну, чего ты ищешь на моей земле, хорек? – рявкнул рыжеволосый. – Клянусь моржовой задницей, здесь никому не разрешается бродить без дозволения Хорстейна, сына Халлы! Особенно ворюге-киммерийцу!

– А дорого ли стоит твое дозволение? – спросил Конан.

– Мешок серебра! Вот такой! – Огромные лапы ванира раздвинулись, потом описали в воздухе круг. Похоже, речь шла о мешке размером с бычью голову.

Конан, хмыкнув, оглядел унылый берег, торчавшие кое-где ели да сосны, бесплодный скалистый обрыв и уходившую к востоку тундру.

– Незавидные у тебя земли Хорстейн, сын Халлы, – сказал он, – и красть тут вору-киммерийцу нечего. Вдобавок, не вижу я на скалах рун или иных знаков, коими были бы отмечены твои права на владение землей. Сдается мне, что ты, лживый пес, просто хочешь ограбить путников, а?

Пасть рыжеволосого растянулась в ухмылке.

– Может, и хочу! А руны, о которых ты толкуешь, я готов вырубить своей секирой на твоей башке!

Он взялся за топорище, но Конан, расстегнув пояс с мечом, бросил оружие на землю и предложил:

– Мешок серебра не стоит ни твоей жизни, ни моей. Не хочешь ли помериться силами без острого железа? Победишь, серебро твое, проиграешь, так хоть останешься жив. Годится, рыжий шакал?

Ванир смерил киммерийца недоверчивым взглядом.

– А есть ли у тебя серебро, вонючий хорек? Ты не походишь на человека с набитым кошельком.

Конан вытащил из-за пазухи кожаный мешочек – тот самый, который он взял у мертвого матроса с зингарского корабля. Распустив завязки, он высыпал на широкую ладонь несколько монет – полновесных кордавских даблантов с изображением лика Митры. Глаза Хорстейна жадно блеснули.

– Вот, видишь. – Побренчав монетами, киммериец опустил их в кошель, а кошель бросил на землю рядом со своим мечом. – А у моего слуги, вон того парня с серой рожей, есть целый мешок серебра – как раз такой, какой тебе хочется.

– Ладно! – Ванир с заметным сожалением расстался со своей секирой и, задрав голову, посмотрел на небо. – Вроде бы непогода собирается, – сообщил он. – Ну, ничего, до бури я тебе бока-то обломаю и загривок намну, киммерийский хорь.

Ванир стащил куртку. Торс его оплетали могучие мышцы, а левое предплечье пересекал шрам, явный след молодецкого удара топора. Конан, сбросив плащ, потуже насадил на голову железный обруч – схватка, кажется, предстояла жаркая. Он мог бы предложить ваниру поединок на ножах и прирезать его, как лесную свинью, но такой исход киммерийцу не нравился. У него были свои виды на этого рыжеволосого дикаря.

Противники сошлись, и Хорстейн без долгих раздумий метнул огромный кулак прямо в подбородок Конану. Тот подставил плечо и крякнул; удар был силен! Но слишком прямолинеен и неискусен. Вряд ли ванир обучался кулачному бою, коим владели мастера Заморы, Немедии и Аквилонии.

Дождавшись, когда Хорстейн сделает новый выпад, Конан отступил и, скользнув за спину ванира, наградил его увесистым пинком. Рыжеволосый растянулся на земле, сунувшись лицом в вязанку хвороста. Когда Хорстейн вскочил, Конан с удовольствием убедился, что щеки у него расцарапаны, а на шее багровеет здоровенная ссадина.

– Ну, хватит с тебя, рыжая шкура? – спросил киммериец.

Ван, изрыгая проклятия и поминая через слово то моржовую задницу, то протухшие кишки кита, вновь ринулся к врагу. Некоторое время бойцы кружили по истоптанной земле, обмениваясь ударами; вскоре у Конана расцвел огромный синяк на ребрах, а у Хорстейна был подбит глаз и рассечена бровь. Струйки крови, мешаясь с потом, текли по его виску, заливали ухо и исчезали где-то в дебрях нечесаной бороды.

При очередном повороте Конан оказался спиной к скалам, лицом к своим спутникам, стоявшим шагах в двадцати. Зийна выглядела спокойной, лишь пальцы ее стискивали рукоять меча да трепетали веки. Физиономия Идрайна напоминала запечатленный в камне лик высокомерного демона, следившего за схваткой пары псов. Мнилось, что на ней написано: хочет господин потешиться, пусть тешится, да только к чему? К чему, если все можно закончить одним ударом?

Внезапно Хорстейн наклонил голову и бросился на киммерийца, ударив теменем в челюсть. Жесткие грязные волосы на миг забили рот Конана; он вцепился в них зубами и дернул, выдрав изрядный клок. Ван зарычал. Его мощные руки обхватили торс противника, пальцы сошлись в замок на спине; Конан тоже обхватил его, вовремя сообразив, что происходит. Видно, Хорстейн догадался, что в кулачном бою ему не совладать с искусным врагом, и решил раздавить ему ребра. Силы для этого у вана имелись с избытком.

Теперь соперники сражались грудь о грудь, сжимая друг друга в богатырских объятиях; лица их покраснели, налились кровью, жаркое дыхание вырывалось из распяленных ртов, глаза вылезали из орбит, мышцы подрагивали от напряжения. Они походили сейчас на пару львов, рыжего и темногривого, сошедшихся в смертельном поединке – пасть к пасти, клык к клыку, коготь к когтю. Киммериец давил, но ван не уступал; ванир нажимал, но киммериец держался.

Наконец Конан просунул ногу меж широко разведенных колен Хорстейна, выбрал подходящий момент и ударил вана пяткой по голени. Они свалились; Конан был наверху, Хорстейн – внизу, и затылок его глухо стукнулся о каменистую землю. Падение и крепкий удар оглушили вана совсем ненадолго, но этого времени Конану хватило, чтобы поймать могучую длань рыжего, заломив ее в локте. Резким рывком киммериец перевернул Хорстейна на живот, продолжая выворачивать руку. Теперь ванир разъяренным медведем рычал и бился под ним, но никак не мог освободиться; было ясно, что стажировку у аквилонских мастеров этот увалень не проходил.

Поймав его вторую руку, Конан…

* * *

Дзинь! Дзиннь, дзиннь!

Ким недовольно прищурился на телефон, поднес трубку к уху.

– Это ветеринарная лечебница?

– Она самая. Но мы лечим только ящериц, змей и других пресмыкающихся. Если у вас крокодил с инфарктом, я вышлю «неотложку».

– У меня кот. Подавился рыбьим хвостом.

– Коты – не наш профиль. Извините, – сказал Ким и положил трубку.

Поднявшись, он прошелся по комнате от стола с компьютером к столику у дивана, потом к окну. На столике исходил ароматом вчерашний букет роз, утреннее солнце светило в глаза, по серо-стальной Фонтанке плыл белый кораблик, набитый туристами, – головы крутятся туда-сюда, блестят очки и объективы. Теплый денек, хороший! «В такие дни свадьбы играть», – подумал Ким, протягивая руку к телефону.

Против ожидания, Дрю-Доренко оказался дома. Видно, тоже сидел у компьютера, писал.

– Чем порадуешь, Мэнсон?

– Хочу в ресторан пригласить. Помнишь «Конан» на Фонтанке? Куда нас Нергалья Задница водил?

– Помню. – Сделав паузу, Дрю осведомился: – Никак аванс обещанный выдали? Дожал-таки Борисика? Поздравляю!

– Чихал я на аванс и на Бориса. Другой повод, серьезнее. С девушкой своей познакомлю.

Похоже, Дрю-Доренко онемел. Не выпуская из рук инициативы, Ким назначил время – около семи – и принялся дозваниваться Леонсону, Баду Кингсли и Альгамбре Тэсс. Пичи, конечно, исключался, да и телефона его Кононов не знал; опять же Пичи не тот человек, чтоб отоваривать его инклином. Надежные нужны, с устойчивой психикой! В этом смысле Альгамбра тоже внушала сомнения – уж слишком часто масть меняет…

– Вот, – сказал Ким, разделавшись с приглашениями, – первая поисковая группа прибудет в девятнадцать ноль-ноль. Кадры проверенные и непричастные к сантехнике. Можешь их осчастливить, Трикси. А заодно Славика Канаду, Артема, Леночку с Мариной и Селиверстова. Подходят?

«Полагаюсь на твои рекомендации, – ответил неразлучный дух. – Опрашивать как будем?»

– Ненавязчиво. Местных служащих – хоть ежедневно, а нашу банду я еще раз соберу, через неделю. Скажу, аванс выдали. А потом… потом что-нибудь придумаем. Кстати… – Ким почесал в затылке, побарабанил пальцами по столу. – Твой инклин ведь лечит? В смысле, справляется со всякими хворобами носителя?

«Лечит. Это компенсация за сотрудничество, осознанное или нет».

– Тогда подсадим продавцу из «Киммерии»? Уж больно симпатичный старичок! А старость в нашем мире вещь печальная и сопряженная с болезнями…

«Я знаю, Ким. Мы не болеем и не старимся, но я встречался с такими феноменами на других планетах».

– Вы что же, вообще не умираете?

«Почему? Ничто не вечно во Вселенной! Умираем, – сообщил Трикси и добавил: – Когда захотим».

Брови Кима полезли вверх. Он повернулся к экрану, посидел пару минут в изумлении и задумчивости, переваривая услышанное, затем прочитал последнюю фразу в набранном тексте: «Поймав его вторую руку, Конан…» – хмыкнул и вернулся к работе.

* * *

Поймав его вторую руку, Конан уселся на крестец поверженного соперника и придавил коленом хребет.

– Ну, все еще хочешь услышать, как бренчат монеты в моем кошеле? – поинтересовался он. – Или хруст твоих костей будет звучать приятнее?

– Пуу-стии… – прохрипел ванир, не прекращая, однако, попыток к сопротивлению. – Пуу-стии… хорр-рек!

Конан обозрел необъятную спину, поросшую рыжим волосом.

– Я могу сломать тебе шею, хребет или руку… Могу и отпустить! Выбирай, отрыжка Имира.

Он немного ослабил захват, и Хорстейн пробормотал:

– Отпусти! Но чего ты за это захочешь?

– Ничего! Почему ты решил, что я намерен взять с тебя выкуп?

– Не бывало еще, чтоб разбойник-киммериец отпустил честного ванира без выкупа!

Конан расхохотался и встал, разжав стальные тиски на руках рыжеволосого. Этот Хорстейн не внушал ему неприязни – пожалуй, даже нравился.

– Я тебя отпускаю, рыжая шкура. Все, что ты мне должен, – пара-другая историй.

– Каких еще историй? – подозрительно спросил ванир. Он сел и, морщась, начал растирать запястья.

– Ну, к примеру, о том, чья это земля на самом деле. – Конан сплюнул в сторону скал. – Оборванцу вроде тебя положено шесть локтей, причем не на земле, а под землей. И если эти богатые угодья, – он сплюнул в сторону тундры, – в самом деле имеют хозяина, то зовут его никак уж не Хорстейн, сын Халлы.

– Ты не прав, – возразил рыжий. – Берег этот ничейный, а значит, мой, клянусь сосульками в усах Имира! Вот дальше, за моими землями, – Хорстейн ухмыльнулся, помянув о «своих землях», – лежит бухта Рагнаради, принадлежащая Эйриму Удачнику. Еще зовут его Высокий Шлем, потому что таскает он на башке горшок из железа, взятый не то в Гандерланде, не то в самой Аквилонии. Он, этот Эйрим…

– Господин! – донеслось сзади, и Конан, обернувшись, увидел, что Идрайн помахивает секирой. – Господин! Должен ли я подойти и снять голову с твоего врага?

– Стой! – рявкнул Конан. – Стой на месте! И расстели плащ, чтобы моя женщина могла сесть! А этот ванир мне не враг. Я желаю с ним поговорить.

Ему не хотелось, чтобы Хорстейн разглядел голема вблизи. Можно было биться о любой заклад, что рыжеволосый ванир не станет рассказывать всем и каждому о своем поражении, но о серокожей твари ростом в семь локтей он мог и проболтаться. Лишние слухи были Конану ни к чему.

– О! – произнес Хорстейн, выразительно подняв палец и усаживаясь на вязанку с хворостом. – О! Господин! Видать, ты не простой человек, киммерийская рожа, коль величают тебя господином!

– А как еще слуга должен звать хозяина? – буркнул Конан, поднимая плащ, пояс с мечом и кошелек зингарского матроса. Пояс он затянул вокруг талии, плащ набросил на плечи, а кошелек принялся подбрасывать в ладони. Монеты в нем звенели тонко и соблазнительно.

– Значит, за твоими землями находится бухта Рагнаради и поселение Эйрима Высокого Шлема, – произнес киммериец. – А далеко ли до него?

– За день можно добраться, – сказал Хорстейн. – За день, если не разыграется буря. А коль разыграется, то не доберешься вовсе. – Он привстал и, щурясь, оглядел горизонт и небеса. Их начали затягивать темные тучи.

– Какие же земли лежат за уделом Эйрима? – спросил Конан, словно бы не слыша последних слов ванира.

– Там есть еще десяток подворий, а за ними – Кро Ганбор, каменные башни да стены, а посередь них – злобная крыса, прокляни ее Имир! А дальше ничего нет, только вечные льды да снега, где даже летом сдохнешь с голоду, если не навостришься жрать волков. Ты как насчет волчатины, киммериец?

– Мне больше по нраву крысятина. Ты вот обмолвился насчет крысы за стенами Кро Ганбора… Это кто ж таков?

Огромный ванир повел плечами, будто поежился, и внезапно севшим голосом пробормотал:

– Колдун, поганые моржовьи кишки! Живет там столько лет, что старики не упомнят, когда он появился в наших краях… – Тут Хорстейн поднял глаза и произнес еще тише: – Ты, киммериец, здоров драться… шустрый, видно, парень! Но я бы тебе не советовал подходить к стенам Кро Ганбора. Может, и уйдешь обратно, да только в медвежьей шкуре. Или в волчьей… Это уж как чародею будет угодно!

– Боишься его? – спросил Конан. Ответом было лишь угрюмое молчание, и он, стиснув в ладони кошелек с монетами, задал новый вопрос: – А что, Эйрим Высокий Шлем тоже боится колдуна?

– Ну, боится не боится, а опасается, – буркнул ванир. – Что мне за Эйрима говорить? Он вождь, а я простой ратник. У него корабли, и люди, и удача… А у меня что? Топор да жена, порог да очаг, а при нем – шестеро малолетних…

– Да, небогат ты, Хорстейн, сын Халлы, хоть и владеешь обширными землями! – Конан в последний раз подбросил кошель в ладони и швырнул его на колени рыжеволосому. – Держи! Только не хвастай всем, что ограбил киммерийца и намял ему загривок! А теперь я хочу послушать про Эйрима. Большой ли он вождь? Храбрый ли? Сколько у него кораблей и воинов? Велика ли его сила?

– Большой вождь! Выходит в море на трех кораблях, и людей у него сотни! Да, большой вождь, – с ухмылкой протянул Хорстейн, – храбрый и удачливый, да только кончилась его удача…

– Это почему же?

– Ну, сам я не видел, но люди говорят, что прислал к нему колдун своих воинов. И двух старшин своего войска, Торкола и Фингаста. Оба изгои! Один руку на отца поднял и братьев порешил, да и другой не лучше. Моржовый клык им в брюхо! – Хорстейн откашлялся, сплюнул и позвенел монетами в кошеле. – А за серебро спасибо, киммериец. Чем же я тебе удружил? Или рад был кости поразмять?

– И кости ты мне размял, и истории забавные поведал, – усмехнулся Конан. – Теперь я знаю, к кому мне идти.

Он повернулся и сделал шаг к своим спутникам.

– Ну, иди, – буркнул Хорстейн ему в спину. – Только шел бы ты лучше к моему очагу, парень. Хоть и не Эйримовы хоромы, а много ближе, и метель там переждать можно. Говорю, буря надвигается! А в бурю надо сидеть под крышей, у огня. Ведомо ли тебе про имировых сыновей, ледяных великанов? Они шутить не любят!

– Ведомо, – отозвался Конан. – Я их не боюсь.

– А как насчет снежных дев, дочерей Имира? Их тоже не боишься? – произнес Хорстейн, сын Халлы, пряча кошелек за пояс.

Но Конан его уже не расслышал.

* * *

Даша подкралась к нему на цыпочках, обняла, окутала облаком рыжих волос.

– Труженик мой! Скоро нам принесут обед. Ты есть хочешь?

– Хочу, – сказал Ким, млея от счастья. – Но лучше бы сейчас не наедаться. Я ведь друзей на вечер пригласил. Памора, Митчела, Бада и Альгамбру Тэсс. Ты не против?

– Не против. – Даша уселась к нему на колени. – А эти друзья – они что же, иностранцы?

– Негры, – пояснил Ким, – только литературные, вроде меня. Очень подходят к твоему хайборийскому заведению. Мы ведь, лапушка, творим о Конане и с Конана живем. Можно сказать, с «конины».