Текст книги "Гарлем — Детройт"

Автор книги: Иван Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Иван Наумов
Гарлем – Детройт

Солнечный Джош

Нет прошлого – только мешанина размытых образов, наслоение аномалий в нейронных цепочках внутри бесценной черепной коробки. Тонкая химия, тонкая физика, хороший бизнес.

И будущего нет. Лишь слабоумные связывают свои фантазии и предчувствия с реальным положением дел на следующем делении бесконечной временной оси. Высокие помыслы, шаткая логика, плохой бизнес.

Скольким-то там миллиардам Божьих тварей досталось всего одно настоящее – одно на всех, да и то второсортное, – и кто успел, тот успел. Или ты в обойме, или на помойке. Копаешься в мусоре и провожаешь взглядом платиновые дирижабли, в закатных лучах скользящие над гладью Эри, Гурона или Сент-Клера в сторону мифического канадского рая.

Джошуа в свои четырнадцать работал больше, чем взрослый. День походил на день – конвейерная штамповка. Шесть тридцать. Убить будильник. Прийти в себя, проглотить хоть что-то и успеть разобрать почту. Простые запросы сбросить сестре, а закавыки закачать в наладонник. По дороге в школу созвониться с поставщиками и, главное, озадачить Рича спецзаказами.

На большой перемене вместо завтрака можно состряпать несколько ответов. Обычно клиенты разбрасывают запросы сразу на несколько адресов, даже не утруждая себя прятать список в «скрытую копию». Если не ответить до полудня, шансы зацапать заказ падают до нуля.

Шаблоны писем отполированы до буквы. Стиль увеличивает шансы. А по сути – вариантов ответа три: «есть именно то, что вы ищете», «заказали вчера, потерпите до завтра» и «можем предложить кое-что еще лучше, чем вы хотели», – это когда уже совсем безвыходная ситуация.

Подпись всегда одинаковая: «До скорой встречи! Солнечный Джош». Слова о встрече на многих клиентов действуют магически.

Наоми, тридцатилетнюю безмозглую сестрицу, накрыл очередной приступ беременности – будто в этом мире кому-то нужен еще один черномазый! Теперь она скорбно сидит в салоне только до прихода Джоша, и ему остается всего ничего – в одиночку часов десять, до глубокой ночи. А по воскресеньям ей, видите ли, надо всем выводком переться в церковь, рвать связки и оттаптывать пятки. Пятый племянник подсядет на госпел еще в утробе. И догадайтесь, кому тем временем дежурить в салоне!

От такого режима можно слететь с катушек, но Джош не в обиде. Эльдорадо – понятие преходящее. Особенно в хай-теке. Поймал волну – плыви. Еще год, три, пять – и корпорации раздербанят частные лавки, а брейнинг из экзотического новшества превратится в полноценную индустрию. И до этого времени надо успеть заработать – если не на всю оставшуюся жизнь, то хотя бы близко к тому.

* * *

То утро началось с неожиданности – тихо сдохла младшая вирусоловка. Не системная, а «спамоедка». Пока Джош искал дистрибутив, во «Входящие» навалило всякого.

«Гороскоп на сегодня, – прочел он. – Тема дня – правильное решение». В корзину.

«Джош! Спасибо за Таити! А есть сафари или что-то африканское? Желательно женское…» Сестре.

«Здравствуйте! У вас есть спортивные ролики?..» Туда же.

«Сколько вы знаете женских имен на А?» В мусор.

«Если ты еще раз подсунешь мне „мазо“ вместо „садо“, тупая скотина…» Упс! В наладонник. Нет, Наоми просто редкая дура! Придется извиняться за ее ошибку – совсем нехорошо получилось.

«Никто не знает, где скачать „Русские идут“? Только в нормальном качестве…» Это еще что за хрень? Придется целиком читать – не поймешь, о чем и речь. А уже совсем пора бежать.

Рюкзак. Бутерброд, наладонник, ствол, ключи, бабки для Рича… Ничего не забыл?

Посмотреть в глазок – у дверей чисто, выключить сигнализацию на пять секунд.

– Всем пока!

Выйти, захлопнуть дверь.

Здравствуй, Детройт!

Мистер Адамс

– Хотела пожелать удачи! – директор, мумиеобразная кореянка пенсионного возраста, эмфатически стиснула его локоть. – Первый урок – как первое свидание. Я уверена, вы им понравитесь!

Коридоры школы еще пустовали. Преподаватели спешили разойтись по кабинетам.

– Надеюсь, – Адамс осторожно высвободился.

– Провожу вас, – по-своему восприняла его движение та. – Волнуюсь, будто сама иду! Конечно, белых учителей у нас давно не было. Кстати, не вздумайте представляться учителем. У нас с этим строго, здесь не Нью-Йорк. Много адвокатских детей, быстро привлекут за моральное давление.

Ненатурально улыбнулась – мимическая композиция «Ну, мы-то с вами всё понимаем, вот и не стоит лезть на рожон».

– Также поосторожнее с пристальными взглядами. Нет, я сейчас не про домогательства. Южные мальчики – очень мнительные и скорые в принятии решений. Тем более вы сразу со старшего класса начинаете. На первое время – минимум диалогов, больше рассказывайте. Будут шуметь – не обращайте внимания. Микрофон вам новый поставили, не фонит, не шуршит. Колесико громкости выведено под стол, сможете прибавить-убавить абсолютно незаметно.

Остановились у дверей его класса.

– Спасибо! – Адамс попытался сразу войти внутрь.

– И загляните ко мне завтра утром! – директор снова схватила его за рукав. – Поде́литесь впечатлениями!

Аксиния

Конечно, такой подставы, как смена школы, она от предков никак не ожидала. После того, как отец потерял работу в редакции, ясно было: где предложат место, туда и придется ехать. Детройт – не Аляска, что уж.

Город поразил Аксинию. Их фургончик – гигантский лось с привязанным на крыше бабушкиным креслом-качалкой вместо рогов – въехал в пустынные кварталы центра. Из-за опущенных ставен, из полутемных арок, отовсюду по чуть-чуть сочились рваные такты рэг-рэпа. Нет людей на улицах – лишь там и тут мелькнет закапюшоненная тень, рыкнет мотоцикл, блеснут отсветы невидимых фар. После кипящего жизнью Нью-Йорка этот город казался призраком.

Хорошо если в одном здании из пяти угадывалось присутствие жизни: свежая побелка, незапылившиеся тарелки антенн, подметенные пятачки перед входами. В одном из таких домов жила тетя Софи, мамина сестра, там же нашелся и свободный этаж под заселение. «Группироваться» здесь считалось выгодным, безопасным и престижным.

Почти неделю с мамой и бабушкой распаковывали вещи; отец уже на следующий день погрузился в новую работу и выныривал лишь дважды в сутки – за утренним кофе и во время ужина, изливая на домочадцев впечатления.

– Как можно ограничивать писательскую свободу? – взмах свернутой в рулон газетой. – Неужели они думают, что, сидя в отсеке, как радист подводной лодки, я напишу больше или лучше, чем дома?

Бабушка невозмутимо покачивалась в кресле, попыхивая сувенирной индейской трубочкой. Мама сочувственно кивала – получалось в такт креслу.

– И как нам прикажете себя называть? – кричал отец в другой раз. – Великий романист может публиковать по восемь томов в год – ему пишем мы вчетвером! Кто – мы? Литературные афроамериканцы! Черная четверка! Ах, тс-с! Даже слово «черный» может быть использовано против вас! Белый, знай свою «миранду»!

Отец болезненно относился ко всем этническим вопросам: отработав без сна и отдыха всю Нью-Йоркскую Олимпиаду и вернувшись в редакцию героем (шестьдесят репортажей, восемнадцать интервью – одно эксклюзивное!), он обнаружил за своим рабочим столом симпатичного эфиопа из корректорского отдела. Обвинение в пропаганде расизма, позволившее вскоре уволить отца без выходного пособия, сначала казалось глупой шуткой, потом чудовищной провокацией, потом – циничной рокировкой.

– Это всё из-за того интервью, – снова и снова повторял отец своей безмолвной аудитории. – Бедняга Смит, он думал, что поделится со мной славой!

Когда встал вопрос о необходимости переезда в Детройт, выбирали между отдельным домиком в относительно тихом пригороде и квартирой рядом с Софи в совсем не спокойном центре. Отец бравировал врожденным интернационализмом:

– Нам не привыкать!

И вот они оказались здесь. Впрочем, им действительно было не привыкать.

* * *

День первого похода в школу неумолимо приближался. Срочно требовался «анализ местности».

Кто владеет информацией, владеет миром. Проведя полжизни в сети, Аксиния (ник – Сова) любила работать с разобщенными данными. Ей нравилось представлять себя бесшумной ночной птицей, планирующей над едва видимыми цепочками огней.

Она давно уже не тратила на Интернет карманных денег: в маленьком большом мире можно жить и без них. На второй день в Детройте знакомые украинцы скинули ей в знак уважения коды для безымянного коннекта. К концу первой недели – не для славы, а сугубо в бытовых целях – Сова хакнула местный сервер Министерства образования. Аккуратно, вежливо, незаметно.

Теперь у нее появились полные досье на всех учеников школы, преподавателей, административный штат, вплоть до уборщиц. Предстояло посмотреть, какой след в сети тянется за будущими одноклассниками, узнать о каждом из них всё возможное и организовать самооборону без оружия. Маленьким белым девочкам всегда лучше рассчитывать только на себя.

Оставалась еще неделя. И этого времени хватило.

Солнечный Джош

Второе по значимости событие того дня – новенький в «клетке». Преподавательскую часть класса – стол, кафедру и доску – здесь называли так же, как и в других школах, хотя металлические выгородки давно уже были сменены на пуленепробиваемый триплекс.

Адамса в «серьезные перцы» Джош записал не сразу. В первый день они все серьезные. Прошлого преподавателя угостили свинчаткой по затылку, и месяца три вместо истории шли тренировки по бейсболу.

Новый парень явно знал о педагогике маловато. По крайней мере, ни один из его предшественников не пытался предлагать денег в обмен на знания. А Адамс с этого и начал.

– Привет, народ! – такими были его первые слова. Некоторые школьники даже прекратили разговоры, чтобы посмотреть на продвинутого препа. – Меня зовут мистер Адамс, и вам придется так меня называть. Я никого не собираюсь убеждать в том, какой интересный предмет преподаю.

– Так зачем мы здесь сидим? – подал голос Хосе Койот.

– Вот за этим, – Адамс вынул из внутреннего кармана и плюхнул на стол перед собой толстую пачку десятидолларовых. – Это стимулятор для ваших малотренированных мозгов. Награждаются правильные ответы и – иногда! – правильные вопросы. Первый прозвучал только что. Подойди!

Хосе, помешкав для приличия пару секунд, вразвалочку подошел к щели для сдачи письменных работ и получил десятку. Класс зашумел.

– Вы сейчас не катаетесь в Швейцарии на горных лыжах. Не смотрите на облака через иллюминатор папиного самолета. Даже не гуляете с фотоаппаратом по Большому Каньону. Потому что все вы в той или иной степени находитесь в заднице. Ваши родители сидят на пособии. Из таких школ не берут в престижные колледжи. В этом городе уже вряд ли будут делать машины. Если бы ваша семья могла уехать, то уже сделала бы это сотню раз. Кто-то возразит?

Класс молчал.

– Так вот. История – это наука о том, как мы все оказались в заднице. И тем, кто сможет до конца разобраться в этом вопросе, светит шанс найти обратную дорогу. Но не толпой и не строем, а поодиночке. Приступим к лекции?

* * *

После уроков старшеклассники обычно застревали у школы – покурить-поболтать. У Джоша было около получаса до встречи с Ричем, и он смотрел, как усевшийся на заборчик Энрике подтягивает струны, касается их тонкими пальцами, пробует на ощупь тревожные и звонкие аккорды. Хосе, уже хорошо попыхтев самокруткой, пристально разглядывал солнечные блики на лезвии своей бритвы. Родриго и Мигель, чуть отвернувшись от остальных, переругивались и делили какие-то деньги. Лейла флегматично отталкивала Мустафу, пытающегося поцеловать ее в шею.

Бронированный преподавательский автобус отъехал от крыльца, натужно кашляя слабеньким спиртовым движком, и скрылся за поворотом. Минут пять спустя с парадного крыльца спустился сутулый человек, одетый в стиле «охота на ведьм»: длинный светлый плащ, низко надвинутая на глаза шляпа. В руке – нелепый портфельчик.

– Он больной, что ли? – Койот аж пропустил затяжку.

– Это кто? – Мигель сунул скрученную вязанку мелких купюр в безразмерный карман и обернулся тоже.

– Наш историк, – сказала Лейла. – Видно, ищет новых историй на свою филейную часть. Или не успел кэш на уроке раздать.

Родриго и Мигель, недоуменно переглянувшись, потянулись за Адамсом. Хосе, чуть подумав, аккуратно потушил папиросу и поспешил следом.

Аксиния

Неожиданностей не было. Ладно скроенный мексиканец (Энрике, клички нет, балуется гитарой и стихами, полицией не привлекался, семейный бизнес – ультразвуковая прачечная около бывшего Уэйнского университета, старший брат отбывает срок за торговлю химией… что там еще?) с размаху уселся на ее парту чуть ли не раньше, чем Аксиния подошла к своему месту в классе.

– Посмотрите, амигос, какая славная белая чика посетила наш гостеприимный уголок! Наверное, девочка-гринго будет рада подружиться с цветными мальчиками. Ке колор тэ густан мас?[1]1
  Какой цвет тебе больше нравится? (исп.)


[Закрыть]

– Эль верде,[2]2
  Зеленый (исп.)


[Закрыть] – улыбнулась Аксиния.

– Ответ неверный, – констатировал Энрике, слегка разворачиваясь к ней. – Как твое имя, безумный ангел? Чем увлекаешься? Много ли мама с папой дают на бутерброды? Говори громче, интересно всем!

Тридцать пар глаз будто красными лазерными точками водили по ее лицу и телу. Оценивающе, изучающе, провоцируя, раздевая, ожидая ее реакции. Можно сделать вид, что ничего не происходит, и через неделю превратиться в белую моль, подобно сидящему рядом носом в парту конопатому очкарику. Можно разъяриться и развести свару, но это, по сути, ничего не даст. Наконец, можно выставить парня в глупом виде, откровенно посмеяться над ним – способностей бы хватило, – но где гарантия, что по дороге домой не получишь бритвой по лицу от «случайного» прохожего?

Аксиния аккуратно повесила рюкзак на спинку стула. До начала урока оставалось минут пять, стоило поспешить.

– Всё по порядку, – громко сказала она, обращаясь ко всем и ни к кому, как в театральном кружке. – Мое имя – Аксиния…

– Что за диковина? – развеселился маленький смешной перуанец с последней парты. Мутный, непредсказуемый, опасный.

– А вы знаете много имен на букву А? – теперь уже обводя взглядом класс, Аксиния остановилась на долговязом черном, антильского типа, парне по имени Джош. Тот поймал ее взгляд, чуть прищурился и встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. – Имя русское, так что насчет «гринго» Энрике погорячился.

– Я вроде бы не говорил тебе, как меня зовут…

– Итак, мое имя Аксиния, а зовут меня Сова. Можете не представляться, я уже с вами знакома.

Она прошла к перегородке, за которой неторопливо раскладывала ноутбук темнокожая преподавательница математики, и размашисто вывела губной помадой на толстом стекле девятизначный код.

– Кто в курсе, что это такое, могут свериться.

Энрике смотрел на нее, по-прежнему ухмыляясь недобро:

– Так ты еще и не простая пташка, А-кси-ни-я? Где нахваталась премудростей? Там учили только ковыряться в кодах, или чему полезному? Я слышал, хакерши изобретательны в постели – другая логика, другие эмоции…

Теперь Аксиния повернулась лицом к мексиканцу и медленно, сопровождая каждый шаг порцией информации, направилась к нему.

– Видишь ли, чико, – сказала она, делая первый шаг, – если тебе много рассказывали о хакерах, то ты знаешь, что это не те люди, с кем имеет смысл портить отношения. Чокнутые мстительные существа не от мира сего. Ты цепляешь одного из них, а потом в прачечной сбивается режим стирки и даже самые крепкие ткани расползаются на отдельные нити. Ты приходишь домой и находишь в холодильнике закипевшее пиво. А счета за телефон и свет в конце месяца стирают тебя с лица земли.

Теперь она уже стояла в полушаге от Энрике.

– А дружелюбный хакер – такой, которому ты оставляешь шанс следовать своей дорогой. Я родилась и прожила четырнадцать лет в Гарлеме, там любой подтвердит это правило.

Здесь можно было бы добавить «о пользе дружбы» – маленький рекламный ролик о бесплатных билетах на концерты, вскрытых экзаменационных программах, скидочных картах на машинный спирт… Но в Гарлеме ее успели научить не прогибаться.

– И мне не хотелось бы с тобой ссориться. Потому что тогда ты не сыграешь мне «Детройтадо», – широко улыбнувшись, Аксиния забила в эту беседу последний гвоздь.

Ни один музыкант не устоит, когда просят исполнить его лучшую песню.

– Оставь ее, Энрике! – вмешался Джош. – Русская из Гарлема – это, по крайней мере, прикольно.

И, уже обращаясь к Аксинии, не издеваясь, а, скорее, возвращая должок, добавил:

– Никуда от них не спрячешься. Всюду «Русские идут»!

И ослепительно осклабился в тридцать два зуба.

Рич Белее Белого

«Хантер-Люкс» (турбо-водородный двигатель, удлиненная база, сверхлегкая керамическая броня, динамическое затемнение стекол, символ неспокойного успеха и агрессивной надежности) остановился перед ржавым шлагбаумом на въезде в Совсем Цветную. Эта часть Детройта уже давно жила как бы сама по себе, и здесь Рич держал одну из своих лучших точек.

Из-за обрушенной кирпичной стены завода, ставшей форпостом, появилась черная фигура стража порядка. Последнего белого полицейского здесь видели лет десять назад. Толстым и хищным стволом новенького АК-21 страж показал, что надо открыть окно.

На переднем сиденье «хантера» застыли, как богомолы, водитель и телохранитель – намибийцы. Даже не шевельнулись, когда страж провел по их лицам лучом фонарика.

– Привет, ребята! – тем не менее сказал тот. – Привет, Рич! – в заднее окошко, открытое ровно настолько, чтобы стала различима нереальная белизна кожи пассажира. – До сих пор в толк не возьму, как белый смог приручить таких зомби.

Рич усмехнулся:

– Там, где не справится белый, нужен супербелый.

Шутка была старой и известной, но нравилась всем, передавалась как анекдот и в целом положительно работала на имидж хозяина брейн-студий Восточного побережья.

Страж поднял шлагбаум, машина бесшумно двинулась вперед, лишь похрустывая стираемой под колесами в порошок кирпичной крошкой.

* * *

Совсем Цветная не имела четкой границы – в центре города не было ни блокпостов, ни заброшенных баррикад. Салон, куда ехал Рич, стоял как раз на границе «совсем» и «не совсем» цветной зоны.

Безмолвный телохранитель на время превратился в носильщика – тяжеленный металлический кейс оттянул его руку до земли. Лифт-клеть вознес их на самый верх полузаброшенной многоэтажки. Рядом с кнопкой последнего, тридцатого этажа была аккуратно приклеена цветная бирочка-указатель: «Брейнинг-салон „Другое Прошлое“».

Мальчишка ждал у себя – как всегда, жизнерадостный и возбужденный встречей. Ему работа до сих пор казалась романтикой.

Стены салона прятались за бесконечными стеллажами. Флэш-плакаты с рекламой лучших роликов отвлекали взгляд, как виды из окон скорого поезда. Две брейнинг-установки, собранные на основе старых стоматологических кресел, с тяжелыми колпаками трансмиттеров, придавали салону вид парикмахерской. Беременная негритянка, сестра Джоша, по-утиному прошлепала к лифту, невнятно поздоровавшись и попрощавшись одновременно. Рич вел дела только с мальчишкой.

Обычно Белее Белого сам не приезжал – только передавал новые записи с курьером. Но сегодня у них был повод пообщаться лично.

Сначала «махнулись чемоданами». Телохранитель положил на стол и открыл кейс. В пенопластовой противоударной форме ровными рядами лежали бруски темного коньячного стекла, каждый размером с сигаретную пачку – брейн-карты с записанными роликами. Заказ клиентов салона.

Такой же кейс уже стоял в собранном виде и у Джоша. Возврат. Давно не продававшиеся записи, либо, наоборот, срочно запрошенные другим салоном Рича.

Брейн-бизнес уникален тем, что каждый ролик существует в единственном экземпляре – как восковые валики дограммофонной эры. Никто еще не научился дублировать аналоговую запись потока памяти. Да будет так, считал Рич. Штучное всегда лучше фабричного.

Чтобы впаять себе в память какой-нибудь раскрученный ролик, клиенты строились в очередь за месяцы. Они щедро оплачивали возможность почувствовать себя в шкуре тех немногих артистов, политиков, звезд рекламы и прочих «людей на виду», кто согласился отказаться от кусочка своих воспоминаний и сделать его достоянием общественности.

Но основную часть оборота любого салона составляли тематические записи совершенно неизвестных людей. За карманные деньги можно завладеть кусочком воспоминаний чужого человека – разве не здорово? Проскакать на лошади, даже если у тебя нет ног, нырнуть к коралловому великолепию полинезийских атоллов, пригубить эспрессо, сидя в тени Колизея… Сделать или почувствовать что-то, недоступное тебе в этой жизни, потому что твоя жизнь просто этого не предполагает. Примерить на себя то, чего боялся, испробовать запретное, узнать недоступное. В полном спектре чувств, ощущений, эмоций, настроений – но не поглощая чужое, а укладывая его в память на отдельную полочку.

Ричу нравился брейнинг. И как работа, и как философия. Он не брезговал роликами и регулярно впаивал себе то, что казалось достойным внимания. В конце концов, он же не наркодилер, собственный товар нужно пробовать.

Пока Джош расставлял поступившие брейн-карты по стеллажам, а телохранитель проверял возврат, Рич стоял у окна, пытаясь в далеком тумане разглядеть, как за темной рыбьей спиной острова Белл-Айл река превращается в озеро Сент-Клер. В Детройте он чувствовал себя лучше, чем где-либо. Мертвые улицы, выбитые окна и расписанные заборы – основа постиндустриальной эстетики. Красота умирания и перерождения.

– Теперь расскажи о девчонке, – сказал Рич, видя, что Джош закончил. – Ты ей всё грамотно объяснил? Неожиданностей не будет?

Мальчишка не ответил, давая понять неуместность вопроса.

– Контракт читала? Вопросы есть?

– Да, – ответил Джош. – Нет.

– Она здесь?

Джош кивнул в сторону подсобки.

– Только, пока я ее не позвал, Рич… Ты заявку про спорт видел?

У мальчишки был отличный нюх на провокацию – письмо, которое он перекинул перед обедом, выглядело невинно и скучно, запрос как запрос. Только в нем шла речь о Джоне Смите, а с этим именем была связана история странная и незаконченная.

Знаменитый спринтер из Иллинойса – чистокровный ирландец, что делало его дар уникальным в абсолютно «черном» виде спорта, – установил новый рекорд мира на стометровке во время недавней Нью-Йоркской Олимпиады, обогнав пятерых своих товарищей по команде, хотя до финального забега показывал только седьмое время.

Сообщение о положительном тесте на допинг прозвучало лишь сутки спустя. Смит, как водится, от всего отказывался и даже ссылался на подмену пробирок: якобы стимулятор принял прибежавший вторым Аткинс Носорог, тоже показавший лучшее персональное время. Уже лишившись медали и членства в Федерации, Смит продолжал упорствовать. Дал совершенно неполиткорректное интервью в «Нью-Йорк Таймс», где обвинял тренера сборной в желании видеть на пьедестале «американскую черную троицу», и всё в том же духе.

И история эта постепенно забылась бы, поросла мхом и уползла в архивы, если бы не…

Если бы не разбился в лаборатории лоток с пробами крови того злополучного забега. Если бы представитель антидопингового комитета, курировавший легкую атлетику, не был найден месяцем позже на дне Гудзона. И если бы Джон Смит не пустил себе в голову пулю сорок пятого калибра у ворот Белого Дома.

А потом на брейн-рынке одна за другой стали всплывать записи забегов Смита за два-три последних года. А это означало, что сумасшедший бегун до того, как покончить с собой, стер из памяти, перенеся на брейн-карты, все лучшие моменты своей жизни. Все, кроме финального олимпийского забега.

В поисках недостающей записи – если таковая вообще существовала – федералы перетряхнули всех брейнеров. С нулевым результатом. И теперь анонимный автор пришедшей заявки совершенно не внушал Ричу доверия.

– Просто не отвечай. Этому парню нам предложить нечего.

– О’кей, – мальчишка кивнул. – Вести́?

Рич сел в расшатанное кресло, достал сигарету, покрутил в пальцах и спрятал обратно в пачку. Джош открыл нараспашку дверь в соседнюю комнату.

– Познакомься, Рич…

* * *

– … Это Лейла.

В комнату вошла симпатичная турчаночка, напряженная и заранее напуганная.

– Лейла, это Рич. Лучший продюсер брейн-роликов в Америке – по крайней мере, изо всех, кого я знаю.

Девушка улыбнулась. Рич внимательно следил за ее мимикой, повадками, движениями. Если у объекта плохая пластика, клиенту передастся ощущение неудобства и неуклюжести – и ролик будет обречен. Брейнеры давно объединили данные о своем «имуществе», и оценка ролика каждым клиентом влияла на его последующие продажи и цену.

Рич знал, что внешность альбиноса, как правило, людей поначалу отпугивает. Он научился преодолевать это за счет обаяния и остроумия.

– Привет, Лейла! Садись! Джош сказал, что ты хотела бы попробоваться в сюжетных роликах, – Рич считал себя обязанным лично беседовать с каждым, кому предстояло калечить память. – Ты наверняка слышала, как проходит брейнинг. Расскажи мне!

Лейла чуть нахмурилась, будто в школе на уроке:

– Мне нужно будет просто проехать куда-то. Внимательно всё разглядывать, стараться получить удовольствие. Не думать о своих домашних делах. А потом вы сделаете мне брейнинг, и я всё забуду.

– Всё правильно, – сказал Рич. – Цепочки в твоем мозгу, где сохранятся воспоминания о путешествии, разрушатся под воздействием брейнинг-установки, а резонансные волны будут записаны на брейн-карту – аналоговый носитель памяти. Ты не просто забудешь то, что делала, – этих событий вообще не останется в твоей голове.

Лейла согласно кивнула.

– И еще. Помни, что одна брейн-карта стоит почти полтысячи. За пустую болванку! Только от тебя зависит, насколько яркой и красивой получится запись. Не меньше ста человек должны захотеть взглянуть на мир твоими глазами, почувствовать его твоим телом, запомнить твоими ощущениями. Это минимум, оправдывающий расходы. Чтобы застраховать себя от рисков, мы обязаны сделать пробник. Ты придумала, каким событием своей жизни готова поделиться?

Девушка снова торопливо закивала. Ничего из этого хорошего не получится. Рич встал, слегка потянулся. Он редко ошибался в своих прогнозах. Но всё равно надо пробовать и пробовать. Хороший объект для брейнинга – это камень в основании пирамиды. Турчанка тоже поднялась. Рич улыбнулся:

– Тогда пойдем.