Текст книги "Таёжные рассказы"

Автор книги: Иван Полковников

Соавторы: Анатолий Храмцов,Борис Бакланов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Анатолий Храмцов

Кармен

Часто люди, прожив всю жизнь среди домашних птиц и животных, даже не замечают их индивидуальных особенностей…

С наступлением теплых весенних дней я распахнул дверь хлева и выпустил кур. Их было пятнадцать. Вначале они робко ходили по двору, но потом принялись кричать, махать крыльями, летать над землей, устраивать бои.

Однажды я поднялся очень рано. Еще ни земля, ни лес, ни небо не успели полностью освободиться от ночного холода. Но вот разлилась по горизонту заря, и сразу же небо приподнялось, посветлело, заголубело.

Мои наблюдения прервал тихий куриный голосок: ко-ко-ко. Я рассыпал корм по длинному корыту и только тут обратил внимание, что около меня крутится всего одна курица, все остальные еще сидят на насесте, нахохлившись и запрятав головы в перья.

– Не спится или скучно стало?

Курица еще сильнее. выпятила зоб и подсеменила к моим ногам. Я присел и стал рассматривать несушку. Она была гладкой, стройной, черной до блеска. Темные с оранжевым ободком глаза смотрели как-то внимательно.

– Ты не догадываешься, что очень красивая, – сказал я и хотел. погладить курицу, – среди своих подружек ты настоящая Кармен…

Но курица не позволила, чтоб кто-то прикасался к ней. Отошла, гордая, недовольная.

Я решил не выпускать Кармен из виду. Вскоре удалось установить, что она очень любит яичную скорлупу и творог. Когда она склевывала лакомства, я легонько поглаживал ее по спинке. Вначале она отбегала, сердито квохала, но потом привыкла к ласке и только чуть приседала, когда рука касалась ее. Однажды я взял ее на руки, но Кармен так ^/ вырывалась, что мне пришлось разжать пальцы. Через несколько дней во время угощения творогом я опять взял ее в руки и тут же отпустил. Она отнеслась к этому терпимо.

Прошло полмесяца, Кармен привыкла к моим рукам.' Но больше всего ей нравилось топтаться на моих коленях, глядеть на меня, наклонив голову, одним глазком, стучать острым перламутровым клювом по пуговицам на пиджаке. Она быстро усвоила кличку, и мне стоило лишь крикнуть «Кармен!», и она неслась ко мне со всех ног.

Как-то я вышел на улицу с транзистором. Кармен подошла, прислушалась, забеспокоилась и взобралась на колени. Я не мешал ей. Кармен перебралась на моё правое плечо и вдруг запела: «Ко-ко-ко…» К нам подбегали дети, подходили взрослые.

Так в Кармен я открыл редкое качество, она реагировала на музыку. Вот в транзисторе раздался голос диктора. Кармен несколько секунд прислушивалась к этой перемене, потом слетела на землю и занялась поиском съедобного в зеленой траве.

В начале сентября поздним вечером я привез на тракторе огромный воз сена. Собирался дождь. Мы с трактористом спешили сметать сено на сеновал. Раза два или три ко мне подбегала Кармен. Но мне было некогда.

Утро настало сырое, прохладное. Все курицы копошились под навесом около корыта с кормом. Не было только Кармен. Настало время обеда – Кармен не появлялась. Вечером на насесте ее тоже не было. На другой день, в поисках Кармен я обшарил все вокруг дома. Кармен не находилась.

К вечеру я совсем потерял покой. Мне было скучно, так привязался к этой «певице». Понемногу стал верить, что Кармен похитил ястреб.

Где-то через неделю в ограде, подгоняя топорище к тяжелому колуну, я услышал над собой шорох. Взглянул вверх, и не поверил своим глазам. Между досками, на которые было наметано сено, торчала черная куриная голова. После секундной растерянности я схватил ножовку, встал на еловый чурбан и, выпилив небольшое оконце, вытащил из западни Кармен. Она была чуть жива.

Я принес ее домой и положил перед ней творог. Но Кармен не притронулась к еде. Тогда я пустил ее к банке с водой. Она набросилась на питье.

В ограде я отыскал большой ящик и посадил туда Кармен. В углу ящика стояли молоко, вода, творог, пшеница, ячмень. Вечером этого же дня. Кармен начала помаленьку есть, но на ногах стоять еще не могла и к еде добиралась на боку. А к концу четвертого дня Кармен стала проситься на волю, и я выпустил ее.

После этого приключения она снова набралась сил. Черное перо Кармен отливало блеском. На зов она охотно бежала, выманивала подачки, съедала их прямо из рук, взлетала на мои колени, плечи и голову. Но Кармен перестала петь. Теперь, услышав музыку, она усаживалась на моем плече, нахохлившись, и склевывала с перышек что-то невидимое, будто счищая с себя соринки.

На туманной реке

Над рекой серым покрывалом висел туман. Я с трудом провернул ключ в заржавевшем замке, столкнул лодку с берега. Темно-зеленая вода подхватила плоскодонку. Я тихо правил кормовым веслом, стараясь не касаться ольховых кустов, низко нависших над водой и покрытых в этот ранний час крупной блестящей росой.

Всплеск насторожил меня. Ясно: впереди лодка. Наверняка они ловят рыбу запрещенным способом: в наших местах это пока не редкость. Сколько их – один, два? На всякий случай я зарядил одностволку. Со мной сегодня был всего один патрон, да и тот холостой.

Вот обозначилась лодка, привязанная к шесту. В лодке было двое: стоя на коленях, один быстро выбирал сеть, другой поправлял ее, складывая на борт. Это был старик с большой бородой. Он беззаботно попыхивал трубкой, будто сидел дома на завалинке и в руках у него не капроновая сеть, а изрядно поношенный полушубок, который надо подлатать. Зато молодой – высокий и широкоплечий – суетился, посматривал по сторонам, смахивал с лица пот, изредка прислушивался.

Увидели они меня, когда между нами оставалось не более десятка метров. Я слышал, как трубка старика гулко стукнула о дно лодки. Молодой рыбак быстро наклонился к шесту, стал распутывать мокрую цепь. Часть сети так и осталась в воде.

– Оставайтесь на месте! – сказал я. Молодой попытался выдернуть шест, у него ничего второпях не получалось.

– Еще раз повторяю: ни с места!

Я приподнялся, взял ружье, но неловко: равновесие нарушилось, лодка заходила подо мной. Ружье ударилось о борт. Прогрохотал выстрел. И тут же наши лодки стукнулись. Мне тоже пришлось ухватиться за шест.

Дед смотрел на меня серыми глазами, полными страха, а его напарник, неестественно взмахнув руками, свалился в воду.

– Ой, – закричал дед, – убили, убили Петьку!

Я осматривался кругом.

– Что же ты наделал, сатана, – простонал дед, – где ж это видано, чтобы за рыбешку человека губили?

– Никто его не убивал, – огрызнулся я.

– Что ж, по-твоему, я внука-то укокал? – тянул дед. «А вдруг и вправду патрон был не холостой»? – засомневался я. Выдернул из ствола латунную гильзу: нацарапанные гвоздем, на ней блестели две буквы – БД, что означало – без дроби. На душе сразу отлегло.

– Твой внук плавать умеет? – обратился я к деду.

– Неуж нет, а ныряет пуще того.

– Ну-ка, покличь его, да погромче.

– Чего зря насмехаться? Он теперь уж вон под теми камнями. Там и искать надо…

– Давай кричи, не стесняйся!

Дед крутнул головой, слабо крикнул: «Петюнька!» Слезы опять заблестели на его глазах.

– Ну, чего? – донесся из тумана басовитый молодой голос. – Здесь я, на берегу!

Дед передохнул облегченно. Теперь голос его набрал силу:

– Как же ты туда попал, сукин ты сын? Ить я думал – кончили тебя.

– Очень просто, нырнул, и все, – орал с берега внук. – А ружье-то вверх пальнуло.

Дед грузно сел на скамью, усы его шевельнула улыбка:

– Навроде бы покурить надоть…

Не спеша он поднял трубку, которая валялась у ног, выбил пепел о весло, засыпал нового табаку, чиркнул спичкой. С трубкой во рту дед опять стал прежним: будто сидит он на завалинке и ничего его не беспокоит – жизнь прожита, на душе спокойно, впереди – последнее, чего никак не минуешь…

Закончив курить, он покашлял, постучал трубкой о борт лодки, крикнул:

– Петька, ты еще под кустом?

– Ну, чего тебе еще? – отозвался тот.

– Давай-ка правь ко мне!

– Чего я там не видал – заберут, – пробубнил из-за тумана. Дед взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой.

– Иди, иди, не разговаривай.

Забулькала вода. Вскоре около нас показалась русая голова и широченные Петькины плечи. Он стоял на дне реки, боязливо поглядывал на меня и медленно водил руками по воде, словно поглаживал ее.

– Ты что ж это, внучек: пакостили с тобой вместе, а как поприжало, так дед оставайся, а ты – пошел? Подходи ближе, я хоть раз тресну тебя веслом по башке-то…

Петька покорно зашагал. Старик ухватил его за ухо, подергал:

– А ну в лодку! Семнадцать годков, а трусости в тебе эвон сколько.

Я смотрел, как внук через корму молча забирался в лодку. Дед помогал ему.

– Ну, вот и все. Теперь наказывай нас, – старик повернулся ко мне, – а может, простишь? Страху-то и так уж натерпелись.

– Не могу, – сказал я, – сеть переложите ко мне.

– Ну и ладно, и избавь нас от соблазна, – ворчал дед, перебрасывая сеть в мою лодку. – Да все он, балабон: пристал, поедем, поедем, молодость вспомнишь. А оно вон как вышло: не пришлось вспомнить ее, молодость-то. Ну, будь здоров. Уж не обессудь…

Лесная музыка

На вырубке я услышал странный звук. Он длился недолго. Но после короткого перерыва повторился – отчетливо и мелодично. Похоже было, что звучит струна, самая толстая – виолончели или контрабаса. Я стал пробираться осинником, березняком. С каждым шагом подходил все ближе и ближе к этим загадочным звукам, каких мне никогда не приходилось слышать в лесу. «Бин-н-ннь», – неслось ко мне все звонче и яснее…

Может быть, это какая-нибудь редкая птица? Я тихонько раздвинул толстые стебли иван-чая и замер. На поляне лежала сломанная бурей сосна. Из травы торчал толстый пень с длинными тонкими сколами, наподобие пластин. Около пня стояла огромная медведица и оттягивала на себя сосновую пластину. Рядом на траве сидел медвежонок и внимательно следил за действиями матери. Но вот она резко отдернула лапу, и вновь зазвучало густым тембром: «бин-н-ннь».

Я неловко переступил с ноги на ногу, и что-то хрустнуло под ботинком. Медведица насторожилась, покрутила головой, обнюхивая воздух, опустилась на все четыре лапы и, подталкивая детеныша носом, погнала его перед собой. Через полминуты они скрылись в густом осиннике.

Я был крайне недоволен своей неосторожностью. Игра медведицы только начиналась. А каким же должен быть конец? Его-то мне обязательно хотелось понаблюдать. Выбравшись из вырубки на дорогу, весь обратный путь я думал о медведице с медвежонком. Далеко ли они уйдут от места развлечения и через сколько дней вновь вернутся к сломанной сосне? Удастся ли мне еще хоть раз увидеть их за таким странным занятием?

Выждав четыре дня, как и прошлый раз, часам к двенадцати я был на Осиновой горе у вырубки. Слабый ветер чуть слышно перебирал листья на высоких осинах и березах. У моих ног по проторенной дорожке-ниточке сновали трудолюбивые муравьи. Словно большой шершень пролетел в воздухе, прогудев «бин-н-ннь»… Я прислушался и пошел в том направлении, откуда донесся этот ожидаемый мною звук.

Передо мной была та же картина. Медведица, стоя, играла увлеченно на деревянной «струне». А медвежонок суетился, жалобно хрюкал тоненьким голоском, подбегал к пню, цепляясь когтями за кору, опрокидывался на спину, вскакивал, скулил. Видать по всему, ему тоже хотелось иметь музыкальный инструмент в своих лапах и играть на нем.

Посидев на траве некоторое время, как бы в раздумье, медвежонок вскарабкался на пень, приподнялся на задних лапках, немного с чем-то повозился и нашел то, что ему очень хотелось отыскать сегодня. «Иньь», – прозвучала тонкая щепа, – «иньь». Медвежонок соскользнул наземь, от радости покувыркался по траве, звонко поверещал и вновь взобрался на пень.

«Бин-н-ннь», – жужжало и гудело в воздухе. «Иньь, иньь», – подыгрывала басу тоненькая нота. Разность этих звуков по высоте была не менее двух октав. Я присутствовал на медвежьем дуэте. Я смотрел на лесных музыкантов, позабыв обо всем на свете, даже о той опасности, какой подвергался каждую секунду. Какие удивительные способности, оказывается, кроются под обманчивой неуклюжестью и внешней суровостью у этих лесных силачей.

Мне не нужно было ждать конца их представления, теперь все стало на свои места, все предельно ясно. Медведица добилась того, чему хотела обучить своего детеныша. Сколько времени потратила на это заботливая и добрая мать – неизвестно, может быть, месяц, а может быть, и два. Она привила медвежонку любовь к этим лесным, удивительным, добрым, успокаивающим звукам и научила добывать их.