Текст книги "Хищники"

Автор книги: Иван Погонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3
Гайдук

«Со времён основателя современной романской филологии Дица, принимают семь отдельных романских языков: итальянский и румынский (дако-румынский, валашский) на востоке, испанский и португальский – на юго-западе, французский и провансальский, с каталанским – на западе и северо-западе».

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.

– Ход моих рассуждений был таков. Латинский, как известно, язык мёртвый, на нём никто не говорит. Раз так, то и наш Григорий Вем разговаривал не на латыне. Получается, что он говорил на каком-то другом языке, похожем. Вопрос, на каком?

Прежде чем ответить, фон Лазен разлил коньяк по бокалам и сделал из своего несколько глотков:

– На каком-то из романской группы. Слушай, Мешко, где ты берёшь такой коньяк?

– Из Эриванской губернии привозят, по знакомству. Что за романская группа?

– Не коньяк, а нектар. Попроси своего поставщика, чтобы он и мне привозил, а? А то ты коньяк приносишь только тогда, когда тебе чего-нибудь нужно. Хотя бы раз зашёл, сказал бы, «Гуго, дружище, здравствуй, вот тебе полдюжины коньяку, пей на здоровье»… Нет. То карты, то кролики[12]12
  См. произведения И. Погонина «Бриллианты шталмейстера» и «Белое золото».


[Закрыть], то древние языки.

– Гхм. Не могу. Там на всех не хватит. Помещик один у себя в имении, только для своих нужд делает, одну – две бочки в год, мне самая малость перепадает. Но я же всегда делюсь! Ведь недавно пили – на Рождество! Что за романские языки?

– Когда оно было, Рождество?! Два месяца с лишним прошло с Рождества-то. Весна через три дня.

Фон Лазен потянулся за коньяком, но Кунцевич его опередил – схватил бутылку и спрятал за спину:

– Пока про языки не расскажешь, коньяку не получишь. Ну?

– Вот вы как, милостивый государь! Ну что ж, вынужден повиноваться грубой силе. Извольте. Романские языки произошли от латинского. После того, как римляне завоевали Европу туда вслед за легионами пришёл латинский плебс – торговцы, ремесленники, крестьяне. Они принесли с собой свой язык, так называемую деревенскую латынь, lingua latina rustica. Через некоторое время на этой латыни заговорило и туземное население – галлы, кельты, даки, ну и всякие другие. Естественно, население каждой завоёванной провинции вносило в эту вульгарную латынь различные местные особенности, звуковые, формальные и лексические. На протяжении столетий язык менялся, причём в каждой местности менялся по-своему, в результате чего мы сейчас имеем несколько языков, прародительницей которых является латынь. Такие языки и называют романскими. Понятно?

– Понятно. Что это за языки?

– Французский, испанский, португальский, валашский, какие-то ещё, я уж не помню. Я же химик в конце концов, не филолог!

– Француз, испанец, португалец, валах. Кто такой валах?

– Валах это румын.

– Румын… – Кунцевич поставил бутылку на стол, обнял её за горлышко обеими руками и опустил на руки подбородок. – Интересно…

«Коль коридорный в гимназии обучался, то французский с латинским не перепутал бы. Да и итальянский на слух определить образованному человеку несложно. Испанец? Португалец? Может быть, конечно, но скорее всего – румын».

– Гуго, а в Кишинёве есть сыскное отделение? – спросил коллежский секретарь у приятеля.

– Откуда мне знать? – удивился тот.

– Да, да, конечно… Чего же мы сидим? Давай выпьем!

Сыскного отделения в столице Бессарабской губернии не было, но местная полиция отреагировала на запрос столичных коллег удивительно быстро. Через три дня после того, как в Кишинёв была направлена срочная телеграмма, в Петербург из столицы южной губернии прибыл помощник пристава 3-го участка тамошнего полицейского управления губернский секретарь Зильберт, который сообщил, что указанные в запросе приметы убийцы Кноцинга целиком и полностью подходят мещанину города Балты Подольской губернии Григорию Котову, по кличке «Гайдук», которого усиленного разыскивают бессарабские правоохранители.

– «Рост два арщина девять вершков, плотного телосложения, несколько сутуловат, походка «боязливая», во время ходьбы покачивается». Господин Зильберт, что это значит, «боязливая» походка? – спросил Филиппов.

Войдя в кабинет начальника сыскной, провинциал вытянулся перед надворным советником во фрунт, будучи приглашённым присесть, примостился на самый краешек стула, а услышав вопрос, вновь вскочил и опустил руки по швам:

– Эдакая, стало быть, крадущаяся, – ответил он неуверенно.

– Хм. – Начальник сыскной продолжил чтение. – «Голова круглая, с залысинами, редкие русые волосы, глаза карие, усы маленькие, бороду бреет. Левша, но одинаково хорошо владеет оружием обеими руками. Прекрасно говорит по-русски, по-румынски, по-еврейски, а равно может объясниться на немецком и чуть ли не на французском языках. Производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного. В обращении старается быть со всеми изящен, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех, имеющих с ним дело» Да… Интересный тип. Тут столько про него написано, – надворный советник потряс стопкой листков, – вы для экономии времени, расскажите вкратце, чем знаменит сей юноша.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – рявкнул Зильберт.

Филиппов поморщился.

– Зачем же так кричать, голубчик. Вы поспокойнее, поспокойнее. Вас как звать?

– Август Христианович, ваше высокоблагородие.

– Вы присядьте, Август Христианыч, присядьте. Сигарку?

– Никак нет-с.

– Берите, берите, не огорчайте меня отказом, – Филиппов открыл стоявший на рабочем столе ящик красного дерева.

Губернский секретарь нерешительно взял сигару:

– Премного благодарен.

– Ну, рассказываете.

– Слушаюсь. Четыре года назад Котов закончил сельскохозяйственное училище, и поступил управляющим в имение одного из наших помещиков, некоего Якунина. Но прослужил недолго – через месяц поехал в город продавать хозяйских свиней, продал, а вырученные 77 рублей прокутил. Помещик заявил в полицию. Котов в это время нашёл место у другого помещика – Семиградова. Поскольку без рекомендаций на службу поступить невозможно, Котов ничего лучше не придумал, как состряпать поддельное рекомендательное письмо от имени своего прежнего хозяина. К несчастью для Гайдука, Семиградов прекрасно был знаком с Якуниным и справился у приятеля, действительно ли так хорош его бывший управляющий. Тот надлежащим образом отрекомендовал. Котова арестовали и приговорили к четырём месяцам тюрьмы. Он отбыл наказание, долго маялся без места, перебиваясь случайными заработками, дошёл, как говорится, до ручки. Когда положение у Гайдука стало совсем невыносимым, он встретился со своими бывшими сокамерниками, они сколотили шайку и начали грабить купцов и помещиков, а через несколько месяцев переместились в губернский город. За плечами у шайки шесть налётов на усадьбы, четыре разбоя на большой дороге, два ломбарда, разбойное нападение на публику в ресторане, пять вооружённых грабежей в домах обывателей, в том числе нападение на квартиру губернского предводителя, у которого они отобрал подарки эмира Бухарского – персидский ковёр и трость с золотыми инкрустациями.

– Отчаянный молодой человек. А почему его прозывают Гайдук?

– Гайдуками в наших краях в старину называли эдаких робин гудов, борцов за народное счастье. А Котов весьма популярен у обывателей – нападая на помещиков, он отдавал часть похищенного, обычно то, что тяжело было унести, народу, а один раз освободил 20 крестьян, арестованных за порубку помещичьего леса.

– И правда, в Робин Гуда играет. Умный, каналья, небось из-за этого робингудства и поддержку у населения имеет?

– Ещё какую! Причём не только у народа, его и интеллигентная публика обожает, особенно дамы-с. Из-за этого мы так долго и не могли его поймать – охотников укрыть Гайдука – хоть отбавляй, а доносить на него никто и не думает. В общем, два года мы за ним гонялись, и наконец, прошлым летом вашему покорному слуге удалось его арестовать.

– Так почему же он в Петербурге, а не на каторге?

– Бежал-с. И месяца в тюрьме не провёл, скрылся.

– Понятно. Есть у вас какие-либо соображения, где его искать?

Губернский секретарь посмотрел на Филиппова несколько ошарашенным взглядом:

– Никаких, абсолютно никаких. Признаться честно, я на столичную полицию рассчитывал. Гайдук из нашей губернии и не выезжал никогда, поэтому о его здешних связях мне ничего не известно. Я могу рассказать о его подельниках и пособниках в Бессарабии, но более ничего… Ну и на любое моё содействие в розысках вы можете конечно рассчитывать.

– Замечательно. Вы надолго к нам?

– Полицмейстер велел мне без Котова, живого или мёртвого, домой не возвращаться.

– Отлично. Ну что ж, Мечислав Николаевич, – приказал Филиппов Кунцевичу, – забирайте Августа Христиановича, знакомьте с дознанием, и Бог вам в помощь.

Кунцевич вышел из сыскной далеко за полночь – долго расспрашивал бессарабского гостя о Гайдуке, потом читал привезённые из Кишинёва материалы. Когда приехал домой, горничная протянула ему визитную карточку. На ней значилось: «Николай Михайлович Хаджи-Македони, титулярный советник, пристав 3-го стана Хотинского уезда Бессарабской губернии».

– Вот те раз! Ещё одного румына нелёгкая принесла. Давно был?

– Первый раз в два часа приходили, потом в шесть вечера, а последний раз – в восемь.

– Однако, не терпится ему меня увидеть.

Кунцевич перевернул визитку и прочёл просьбу титулярного советника телефонировать ему в меблированные комнаты «Пале-Рояль» «в любое удобное господину коллежскому секретарю время». Мечислав Николаевич телефонировал. Он знал, что в «Пале-Рояле» около двухсот номеров, ждать, пока пристава найдут и пригласят к телефону не намеревался, хотел сказать портье, что бы тот попросил гостя перезвонить поутру, но гостиничный служитель, услышав фамилию постояльца промолвил: «Секундучку-с» и коллежский секретарь тут же услышал в трубке другой голос:

– Господин Кунцевич? Здесь Хаджи-Македони. Прошу прощения, что приходится общаться такой поздно, но дело не терпит отлагательств. Мы сможем увидеться?

– Прямо сейчас? – недовольно спросил Мечислав Николаевич.

– Если это возможно.

– Может быть утром?

– Я знаю, как отыскать Котова.

– Это меняет дело. Где вы хотите встретится?

– Где вам будет удобнее.

Чиновник для поручений помедлил, а потом сказал в трубку:

– Ну хорошо, приезжайте ко мне.

– Большое спасибо, – обрадовался бессарабец, – буду через двадцать минут!

Коллежский секретарь положил трубку на рычаг аппарата, поднял глаза и увидел стоявшую в дверях спальни сожительницу:

– У нас будут гости? Так вот, я к ним не выйду.

– Да, да, конечно, Лизонька, не выходи, это по службе, мы в кабинете поговорим. Настасья, – обратился Кунцевич к горничной, – прикажи Матрёне поставить самовар.

Увидев станового, Мечислав Николаевич обрадовался в душе, что Лиза спит. Саженного роста, атлетически сложенный тридцатилетний брюнет, красивое лицо которого украшали лихо закрученные роскошные усы, относился к тому типу представителей сильного пола, при встрече с которым у любой, даже самой добродетельной женщины захватывает сердце и в голове начинают бродить шальные мысли. Коллежский секретарь в сожительнице конечно был уверен, но… Одним словом, бережёного Бог бережёт.

Становой был одет в партикулярное – безупречно скроенный из дорогой ткани костюм лишний раз подчёркивал все достоинства его фигуры. Мечислав Николаевич, несколько раз извинившись, посетовав на всю щепетильность дела, потребовал у молдавского полицейского удостоверить самоличность[13]13
  В ту пору у большинства российских полицейских специальных удостоверений не было. Признаком принадлежности к полиции служило форменное обмундирование. Исключение составляли сотрудники сыскной полиции, которые по долгу службы ходили в штатском платье. Позднее удостоверения появились и у чинов наружной полиции.


[Закрыть].

– Извольте – пристав протянул сыщику лист бумаги.

Это было командировочное удостоверение, подписанное бессарабским губернатором Раабеном. Изучив документ, чиновник сделал приглашающий жест по направлению к сервированному чайным прибором столику в гостиной:

– Прошу вас.

Пристав сел, и Мечислав Николаевич тут же налил ему чаю.

– Итак, слушаю вас внимательно. Начать попрошу с того, почему вы не обратились напрямую к моему начальству, а захотели встретиться со мной приватно. И вообще, как вам стало известно, что именно я занимаюсь делом Котова?

– Видите ли, я бы не хотел афишировать факт своего нахождения в столице. По каким причинам, вам станет понятно из моего дальнейшего рассказа. А что касается вашего участия в деле, то об этом я узнал из газет. Там пишут, что дознание поручено вам.

– Вот оно как, а я признаться и не читал. В какой газете, не вспомните? Хочется потешить самолюбие. Никогда ранее про меня в газетах не печатали.

– Да почитай во всех столичных газетах ваша фамилия.

– Боже мой! Я становлюсь известной персоной. Настя! – позвал чиновник горничную, – принеси-ка сегодняшний «Листок».

Заметка о ходе расследования убийства Кноцинга помещалась на первой полосе газеты, что свидетельствовало о том, что интерес публики к этому происшествию до сих пор не угас.

– Гляди-ка, и вправду: «дело поручено весьма способному чиновнику М.Н. Кунцевичу». Польщён, весьма польщён. Ну что же, придётся отрабатывать аванс, данный мне газетчиками. Очень надеюсь на вашу помощь. Итак, что имеете сообщить?

– Прежде, чем начать разговор, я хотел бы ещё раз попросить вас, Мечислав Николаевич, чтобы вы никому не рассказывали о моём визите, в первую очередь не ставили бы в известность о нём моего земляка – Зильберта.

– Отчего же всё-таки такая секретность?

Пристав поднял на собеседника глаза:

– Я прошу вас об этом исключительно ради пользы дела. Дело в том, что я тоже охочусь за Котовым.

– Я понял – вы желаете обойти конкурента?

– Вовсе нет, – грек поморщился, – спорт тут не при чём.

– Тогда не проще ли вам соединить усилия с вашим земляком?

– Это невозможно, Мечислав Николаевич. Зильберт преследует цели, прямо противоположные моим – он как раз-то и не хочет, чтобы Котов сел.

– Как же так? Он говорил, что летом лично его арестовывал. Лжёт? Но это же очень легко проверить!

– Арестовывал Котова действительно Зильберт.

– Тогда я отказываюсь вас понимать.

– Позвольте по порядку. Кто таков Котов, вам уже известно. Два года он безнаказанно грабил губернию и два года его никто не мог поймать. На него несколько раз устраивали засады и все они провалились – Котов и его клевреты попросту не приходили на те квартиры, где их ждала полиция, хотя сведения о том, что шайка там появится, были получены из самых надёжных источников. Более того, несколько агентов, поставляющих эти сведения бесследно исчезли. Так продолжалось до налёта на квартиру губернского предводителя. Ограбленный поднял такой шум, что губернатор объявил за голову Гайдука награду в тысячу рублей, а предводитель добавил к этой награде свою тысячу. Соответствующее распоряжение было объявлено 23 мая, а 27-го Гайдук уже был арестован.

– Две тысячи – неплохой стимул.

– Согласен. Только деньги эти получил помощник пристава Зильберт, который до объявления награды безуспешно ловил Котова два года. Совпадение?

– Ну, очевидно, что кто-то, польстившись на деньги, сдал Гайдука Зильберту.

– Тоже самое я сказал господину начальнику губернии. Но он ответил мне, что я плохо знаю немца. Со слов его превосходительства, Зильберт – самый отъявленный лихоимец в Кишинёве.

– Вот оно как! А вы, стало быть, не берёте? – улыбнулся Кунцевич.

Хаджи-Македони улыбнулся в ответ:

– Ну почему же не беру. Беру, как и все. Имений родовых или благоприобретённых не имею, за женой только тысячу рублей получил[14]14
  Пристав говорит о приданом.


[Закрыть], детишек трое, – как тут не брать. Но я ограничиваюсь сделками с самолюбием, сделок с совестью не допускаю, и об этом прекрасно известно начальству.

– Интересная классификация. Позвольте поинтересоваться, это как?

– Полицейские в нашей губернии, как впрочем, я в этом уверен, и по всей России делится на три неравные категории: у нас есть несколько человек, не берущих ничего, множество лиц, ограничивающих поборы теми пределами, которые, по местным взглядам, считаются естественными и дозволенными, и, наконец, некоторое количество таких взяточников, которые всегда и всеми признаются за порочных людей: на них жалуются, их преследует прокурорский надзор, и губернское начальство от времени до времени принуждено причислять их к губернскому правлению, или сплавлять соседним губернаторам. Я отношусь ко второй категории. Я охотно получаю подношения к Рождеству и Пасхе, прикрываю глаза на разную мелочь, с удовольствием обираю жидов, но в сделки с ворами и бандитами никогда не вступал и не вступлю. Зильберт же для увеличения своего благосостояния не брезгует никакими средствами.

– Однако вы со мной весьма откровенны!

– А почему мне не быть откровенным? Причин сообщать о моих откровениях моему начальству у вас не имеется, тем более, что моё начальство и так обо всем этом знает.

– И почему же господина помощника пристава не увольняют?

– Да когда же у нас в России выносили сор из полицейской избы? Да и прямых доказательств лихоимства господина губернского секретаря не имеется. Максимум что может сделать губернатор – сплавить господина Зильберта в соседнюю губернию, получив взамен полицейского с такими же свойствами. Ну и зачем шило на мыло менять?

– Да-с…Ну, допустим, вы – хороший полицейский, а Зильберт – плохой. Но не дурак же он? Ведь арестованный Котов всегда мог рассказать судебным властям о зильбертовских сделках с совестью!

– Не особенно Зильберт и умён, а уж жаден – чрезвычайно. Видимо, рассчитывал как-то договорится с Котовым, может быть хотел побег ему устроить, а может быть на покровителей уповал.

– На покровителей?

– Сами подумайте – можно ли два года успешно скрываться от полиции, имея в агентах только одного помощника участкового пристава?

– Ну что ж, вполне логично. Итак, Зильберт поймал Котова, получил две тысячи, организовал его побег, а когда Гайдук засветился в столице – поехал его ловить, чтобы не поймать?

– Всё верно, кроме одного – побег организовал не Зильберт, а, скорее всего, закадычный дружок Котова – Аверьян Маламут.

– В досье Зильберта сведения о членах шайки весьма скудные. Вы можете рассказать о господине Маламуте поподробнее?

– О! Это личность весьма примечательная! Незаконнорождённый сын одного румынского боярина, красавец мужчина, получивший прекрасное воспитание и образование. Батюшка денег на него не жалел, но и признавать не торопился. Поэтому, когда умер, Аверьян, привыкший к шикарной жизни, остался без гроша – законная супруга отца сразу же погнала этого анфан терибля прочь. Маламуту ничего не оставалось делать, как начать грабить и воровать. На этой почве он с Гришей и сошёлся и стал у Котова правой рукой и лучшим другом. Вам Зильберт рассказывал, как произошёл побег Григория Ивановича?

– В привезённом им материале был отчёт начальника тюрьмы об этом происшествии.

– А про папиросы с наркотиком и таинственную незнакомку в этом отчёте что-нибудь говорилось?

– Нет! – удивился Кунцевич, – из отчёта следует, что кто-то передал Котову стамеску и с её помощью он открыл дверь камеры.

– Дело было так: через две недели после ареста Котова к начальнику губернской тюрьмы явилась богато одетая барышня, явно из общества и пожелала пообщаться со знаменитым разбойником. Просьба подозрений не вызвала – экзальтированные дамочки ходили к Григорию Ивановичу гурьбой, а трое предлагали ему руку и сердце! Начальник, разумеется, разрешил свидание и этой. Незнакомка передала Котову одеяло и пачку дорогих папирос. Котов в это время содержался в одиночной камере, расположенной в тюремной башне, на самом верху. Вечером Котов угостил папироской надзирателя, и тот, пару раз затянувшись, упал замертво. Гайдук забрал у него ключи, пробрался на чердак, распустил одеяло на верёвку, оно специально так было сшито, спустился по ней во двор, там приставил к стене доску и выбрался на свободу.

– Странно, что Зильберт ничего мне об этом не сказал.

– Тому есть причины, о которых я сообщу позже. Узнав об обстоятельствах ареста Гайдука и его побега, начальник губернии возмутился, вызвал меня в Кишинёв секретной депешей и поручил параллельные розыски Котова мне. Мне передали изготовленную для губернатора копию дознания, которую я внимательно изучил. Через две недели после побега Котова по городу стали циркулировать слухи, что он ушёл в Румынию, несколько человек, из числа контрабандистов божились, что видели Гришу в Яссах. Нападения банды Гайдука прекратились и розыск постепенно сошёл на нет. По-настоящему продолжал искать Котова только я, но через два месяца из-за отсутствия результатов также прекратил поиски и вернулся в стан. А третьего дня получил телеграмму губернатора, и вот я у вас. Скажите, что вас надоумило прислать приметы Котова в Кишинёв?

Коллежский секретарь рассказал.

Пристав воскликнул:

– Говорил по-румынски! Значит, и Аверьян здесь! Выходит, не зря я тратил деньги на билеты!

– А почему вы решили, что это именно Маламут? Может быть это другой член шайки? И, Николай Михайлович, в нашем разговоре по телефону, вы сказали, что знаете, как найти Котова. Мы довольно долго общаемся, а, мне это до сих пор непонятно.

– Прошу прощения, с этого надо было начать. Дело в том, что я знаю даму, которая принесла Грише папиросы и одеяло. Это дочь графа Попеску Виолета, она имеет постоянное жительство в Петербурге. У её батюшки тут фамильный особняк. Может быть, Гайдук говорил в телефон с кем-нибудь другим из своих подручных, но, скорее всего, это всё-таки был Аверьян. Он весьма дружен с Фиалкой.

– С кем дружен?

– С Виолетой. Виолета по-румынски – фиалка.