Текст книги "Бег в себя (СИ)"

Автор книги: Иван Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

/иван солнцев/

/бег в себя/

Санкт-Петербург

2013

Солнцев И.

Бег В Себя. – СПб., 2013.

Оригинал

Последнее Невысказанное

Автор – Иван Солнцев

2013 год

Жанр: рассказ

Направление: психологическая проза, жесткий реализм

СТРАНИЦЫ АВТОРА/ КНИГИ В СОЦСЕТИ LIVELIB:     http://www.livelib.ru/author/474786

СТРАНИЦА АВТОРА В СОЦСЕТИ "ВКОНТАКТЕ":          http://vk.com/solntsev_ii

Все упомянутые ниже в авторской речи, речи персонажей и иных частях текста события, а также имена, фамилии, отчества, названия торговых марок, адреса и иные имена собственные являются вымышленными или случайно подобранными. Любые совпадения с реально существующими лицами, местами и иными названиями и обозначениями, а также совпадения событий в сюжете произведений с реально происходившими событиями совершенно случайны, и автор не несет ответственность за возникающие на почве этих совпадений домыслы.

Автор не признает за собой безусловное согласие с мнениями и суждениями тех или иных персонажей, в том числе при ведении повествования от первого лица и не осуществляет никаких призывов к тем или иным действиям, а только представляет картину повествования.

Также автор не считает допустимым повторение в реальной жизни тех или иных негативных (в том числе противозаконных) опытов персонажей и не несет ответственности за субъективное восприятие читателем изложения данных полностью вымышленных событий.

 

Иван Солнцев, «Бег В Себя», Промо-версия

Предоставлено автором 20.05.2014.

Копирование и цитирование допускается исключительно по согласованию с правообладателем – http://vk.com/soulsless и с обязательным указанием источника цитаты или выдержки.

 

I can't hold on

It's all too much to take in

I can't hold on

With thoughts of failure sinking in

Linkin Park, «By Myself»

– Хочу еще кока-колы. Принесешь?

Вопрос выводит меня из ступора, в который я вошел неопределенное время тому назад. Голос, которым он был произнесен, кажется мне совершенно незнакомым. Я на миг теряю чувство реальности и не понимаю, что я вообще здесь и сейчас делаю. Но когда я смотрю в сторону голоса, я понимаю, что он принадлежит все той же Наташе.

Наташа – моя бывшая. Мы встречаемся и занимаемся сексом от трех до пяти раз в неделю, и тот факт, что мы расстались четыре месяца назад, ни одного из нас не смущает. Я бегло осматриваю ее, лежащую на кровати с непокрытым телом. Ее кудрявые волосы разбросаны по подушке. Ее пышная грудь лениво поднимается и опускается в такт дыханию. Я увожу взгляд туда же, откуда он упал на Наташу, и обнаруживаю, что там больше нет ничего, что было бы достойно внимания. Во всяком случае, огромный плюшевый медведь, стол с потерявшимся на нем ноутбуком и стена, увешанная какими-то фенечками, привезенными из стран сомнительного уровня развития, не кажутся мне достаточно любопытными.

Я молча встаю и ухожу на кухню. Открываю окно. Закуриваю. Конечно, я принесу ей кока-колу. Даже со льдом. Глубоко затягиваясь, я провожу взглядом по пустынному ночному двору. Здесь нет ничего. Вообще ничего. Сейчас припаркованные по всей длине дороги иномарки кажутся расплывчатыми картинками на фоне столь же расплывчатого асфальта. Я затягиваюсь предельно глубоко и ощущаю, как легкая гипоксия заставляет меня с секунду тупо балдеть. В голове проносятся груди Наташи и лицо Тани. Моей девушки. Я лениво докуриваю и швыряю окурок вниз, потому что мне плевать на то, закидан этот двор мусором или нет. Потому что я знаю, что если не я, то еще несколько десятков мудаков из одного только этого подъезда.

Достаю кока-колу и лед. Ухожу в спальню.

Очередь продвигается слишком медленно, но выбора нет. Я не могу оставить товар и уехать, не могу уехать с товаром на другую точку. Я знаю, что я не сдамся вообще никогда, если не выстою очередь в этот долбанный «О’КЕЙ». Стоя где-то между удрученностью, ненавистью и презрением к доблестным сотрудникам «Альфа-Норд» и припоминая, как эти ребята на днях  жали сжечь один из подведомственных магазинов, я выражаю искренние сомнения в их компетентности и важности их напряженного изучения процесса приемки и оформления документов. Выражаю довольно скромно – плюнув из окна «газели» на асфальт перед воротами. Меня иногда поражает то, какими важными персонами мнят себя те, от кого требуется поставить маленький штампик на накладной и исчезнуть.

Ощущаю удрученность от обилия среди водителей в очереди гостей из южных регионов. Умом и понимаю, что они уже практически оседлали целый ряд сегментов рынка труда, и с этим ничего не поделать, но чувства все равно велят возмущаться этим до глубины души. Я знаю многих простых парней, которым из-за потери основной работы трудно устроиться даже обычным водилой, даже с опытом и навыками, из-за того, что работодателю проще рассчитаться с Ахмедом, чем с Александром. Разумеется, это все мало волнует менеджеров всех мастей, которые не считают за доход зарплату меньше сорока кусков, хотя из всего, что они сами сделали для ее получения, можно указать только купленную или едва вытянутую «вышку» и успешное трудоустройство в контору по прокачке денег.

Очередь продвигается на шаг. Нарочито неторопливо заведя машину, я плавно отпускаю сцепление и продвигаюсь вперед. Понимаю, что день будет долгим. Достаю пачку «кента».

Мы встречаемся с друзьями довольно редко, и сейчас всем хочется подольше постоять на улице, рядом с «Киллфишем» на Ленинском, поболтать за жизнь и покурить, пока наши задницы не приклеились к стульям.

Здесь почти все из южной и юго-западной части города, только Антон Зверев с «просвета» и Саша Ребров со «старухи». Мы болтаем и смеемся без какого-либо принуждения – разные люди с разными уровнями дохода, приехавшие сюда чтобы просто расслабиться и «погудеть». Я оказываюсь самым одаренным – вместо общественного транспорта я приехал на своем классическом «вольво», просто потому, что работал дольше ожидаемого и бросить машину где-нибудь не успел.

– Ну все, Серега всех развозит, – гогочет Миша Пантелеев, здорово пополневший с нашей последней встречи.

– Мечтай в одну руку, сынок, ну, а дальше сам знаешь, – с ухмылкой отвечаю я и затягиваюсь только прикуренной сигаретой.

– Эх ты, – махает рукой Миша. – Вот такие и выгоняют друзей в час ночи пешком домой, потому что режим, видите ли.

– Уймись уже, – смеется Антон Зверев.

Он здорово выглядит – высокий, подтянутый, одетый в светло-розовую рубашку и идеально отпаренные брюки – ни дать ни взять, канонический образец эффективного менеджера по продажам.

Через какое-то время мы уже сидим в баре. Поток баек о последнем прожитом годе начинает литься рекой, и даже я, несмотря на далеко не идеальное настроение, вношу свою лепту, рассказывая о том, как удачно избежал ответственности за случайно устроенное ДТП несколько месяцев назад.

Я поднимаю взгляд наверх и почему-то немного поражаюсь обилию вентиляционных труд и вытяжек, запрудивших потолок бара. Сегодня здесь довольно людно, и осуществленный Зверевым предзаказ столика выглядит теперь не столько предохранительной мерой, сколько необходимостью. Возвращаясь взглядом обратно, я смотрю на каждого из сидящих здесь моих друзей и приятелей. Нас восемь человек. Пятеро женаты. Я, Саша Ребров и Гена Судаков – последние, кого не сломил институт брака. Я точно знаю, что Зверева вынудили поставить штамп в паспорте из-за совершенно  внезапной беременности его пассии. Я помню, как соболезновал ему тогда. Мы сидели вдвоем и вливали внутрь все подряд, что было в баре, пытаясь осознать, как все это произошло. Я знаю, что он был не готов ко всему этому. Не был готов к шизанутым родственникам невесты. К самой невесте, с которой уже и встречаться предпочитал пореже. К коту невесты, который как-то раз расцарапал ему лицо. Я помню его проклятья в адрес вышеупомянутого списка лиц, а теперь он выглядит вполне себе бодро и основательно. Но он не расслаблен. Я вижу это.

Третья стопка «Финляндии» влетает в меня молнией, и это пока только тосты за встречу. Я вижу, что казавшаяся очевидной расслабленность всей нашей компании уже сейчас, в замкнутом пространства бара куда-то испарилась. Маски лежат рядом с носителем каждой, прямо на столе, но пока что большинство прикрывает лицо руками. Я вижу, что Максим Бирюков как-то нервно крутит между пальцами слишком сильно зажатую сигарету, и это выдает его беспокойство, как и часто уплывающий в сторону взгляд. Но он улыбается и старается поддерживать разговор.  Я вижу, что Саша Ребров слишком часто моргает, трет лицо то там, то сям, мнется. У него явно то-то не так, и это тоже заметно. Я вижу все эти мелочи, делаю из них выводы, но я не хочу спрашивать о чем-то таком сейчас, посреди разговора. Это порождает беспокойство, и я снимаю его, уничтожая одну за другой стопки «Финляндии», а затем и кристалловской «Веды», которая вообще черт те откуда тут взялась.

Отхлебнув пива, я подписываю себе приговор. Ребров и Зверев о чем-то вполголоса совещаются, потом сообщают, что надо выйти «покурить кислорода», как любит выражаться Зверев. Я присоединяюсь, и спустя минуту мы сидим на скамейке снаружи.

– Колись уже.

Зверев настроен решительно. В отличие от меня, он решил-таки докопаться до нервяка Саши. Я не жалею, что вышел с ними, но чувствую, то могу пожалеть, когда узнаю, в чем дело.

– Да ниче серьезного, – отмахивается Саша и делает беглую затяжку. – Хуйня, одним словом.

– Хуйня – не хуйня, а ты расскажи лучше, – Зверев повышает тон – пьяный, он становится всегда немного агрессивным.

– Ну, на небольшой долг сел, – качает головой Зверев, и я начинаю понимать, что сейчас услышу именно то, чего не хотел бы. – Но мне помогут. Не ссыте, ребята.

– Мы-то не ссым, а  вот по тебе так не скажешь, – заявляет Зверев и кидает окурок в урну. Промахивается. – Кто?

– Неважно, – Саша подносит сигарету к губам, но не тянет, а вроде как нюахет.

– Ты ща точно договоришься, – вскипает Зверев.

– Да не гони ты, – я немного раздражен тоном Зверева, хотя «молчанка» Саши меня тоже не устраивает. Пьяная логика заставляет грешить на первого. – Тоже мне, воспитатель.

– Заткнись, – кидает как бы невзначай Антон. Даже не поворачиваясь ко мне. – Ща буду бить в зубы, ей богу.

– Фахид, – сдается Саша, и его взгляд уносится вглубь заплеванного асфальта под ногами.

– Ты ебанутый? – Зверев вскакивает со скамейки, я одергиваю его. Он смотрит на меня, но обратно не садится. – Вообще крышу унесло?

– У меня дело, я все покрою, – с легким укором в голосе отвечает Саша. – Временные трудности.

– Короче, на эту тему у меня подвязок нет, – Зверев садится-таки обратно. – Не доводи до последнего.

– Говорю же, у меня дело, скоро все…

– Мне-то мозг не еби своим делом, – гавкает Зверев. – Денег я тебе дам, если что. И не выебывайся, только не с этими людьми.

– Не с этими охуевшими макаками, – добавляю я.

Я знаю, кто такой Фахид Аскеров. Я не хочу с ним встречаться когда-либо в этой жизни. И никому не советую. Оказаться у него в кармане – тоже еще то дело.

– Не говорите пацанам, – Саша искренне сожалеет, что рассказал нам все, это видно по его страдальчески пьяному выражению лица. Он с трудом попадает в рот сигаретой, снова не тянет и кидает бычок куда-то на газон. – Не надо говна лить. Все нормально.

– Да, но ты знал, что я тебя отпиздил бы, если бы ты не рассказал, – кивает Зверев. – Не парься. Если че – решим вопрос.

Саша кивает. Я откидываюсь на спинку скамейки, запрокидываю голову и утопаю в вечернем небе. Скоро осень.

Мы встаем почти одновременно. Возвращаемся в бар. Улыбаемся.

Я пьяный в говно. Зверев пытается утащить меня в красное «лачетти» такси, но я упираюсь, говоря, что уеду сам, и мне нужно проветриться. Меня подташнивает, но пока где-то глубоко, практически вне пределов чувствительности. Уговорив оставить меня в покое, я прощаюсь с последней партией уезжающих на такси и бреду в свою машину. Обращаю внимание на то, что задняя правая дверь не открывается с центрального замка. Печалюсь. Забываю.

Падаю в водительское кресло и тут же понимаю, что это не очень хорошая идея. У меня есть выбор – уехать сейчас на такси домой или к кому-нибудь из девочек или остаться здесь, выспаться в машине и уехать поутру. Я понимаю, что не хочу видеть никого. Понимаю, что мне все осточертели. Мне кажется, если бы сейчас все мои товарищи не разъехались, я начал бы творить глупости и наверняка с кем-нибудь сцепился. Я на той стадии опьянения, когда хочется заплакать и разбить какое-нибудь большое стекло. А потом уснуть. Я вылезаю из-за руля и перемещаюсь на заднее сиденье. Ложусь, подогнув ноги и радуясь в очередной раз просторному салону «восемьсот пятидесятой». Ощущаю, что у меня самопроизвольно и довольно крепко встает, и приходит мысль немного подрочить перед сном. Пытаюсь вспомнить какой-нибудь приятный момент, кадр из порнофильма или тело одной из девочек. Не могу. Все заволакивает странный, едкий туман, и эрекция самопроизвольно иссякает.

Мне кажется, что сна ни в одном глазу. Кажется, что вокруг меня пустота, а за ней – ядовитый газ. Спустя несколько секунд я отключаюсь.

Суббота дарит новость, что работы нет. Заказы были только на мелкие сети, и кладовщики разводят руками на том конце телефонной линии. Я кладу трубку, не попрощавшись. Выключаю зачем-то мобильник. Закидываю три таблетки панадола в стакан с ледяной водой и жду, пока они растворятся. Растворяются они медленно, потому что воду следует брать комнатной температуры.

Я не знаю, чем заняться. День солнечный, и с утра мне пришла смска от Тани с предложением съездить в область позагорать. Я ненавижу загорать. Ненавижу такие бессмысленные выезды. Моя голова мне кажется тыквой, внутренности которой вырезали, но оставили внутри.

Пишу, что занят. Работаю. Все, что угодно, лишь бы не видеть ни Тани, на Наташи сегодня. У меня ноет все – плечи, шея, колени, член и так далее. Я понимаю, что спать в машине было не самой лучшей идеей.

Мне нравится вкус панадола. Выпиваю его и обрушиваю свое голое бренное тело на диван. Жду.

Мне необходимо подышать воздухом, и я еду на Крестовский на метро. Засмотревшись на рекламу урологической клиники, едва не проезжаю остановку. Выйдя, путаю направление. Ловлю себя на невнимательности.

Стараюсь не смотреть на окружающих. Люди здесь вызывают у меня стойкую негативную реакцию. Не знаю точно – то ли меня раздражает их ярко выраженная радость по поводу совместной поездки на «крест», то ли тот факт, что у них вообще кто-то есть, чтобы с ним куда-то поехать. А я сам себе кажусь жутко одиноким. Эта мысль порождает внутри слезливое ничтожество, готовое упасть в истерику. Пялюсь на очаровательно утянутую сверхкороткой юбкой попку крашеной блондинки. Когда она становится в пол-оборота, чтобы что-то сказать своей уродливой черноволосой подружке, мой интерес иссякает, так как я обнаруживаю, что у блондинки практически нет сисек, хотя есть вырез, через который они должны были красоваться.

Маленький мальчик настойчиво, на весь эскалатор, – видимо для усиления эффекта – требует, чтобы родители пустили его на «ракету». Я подумываю – не помочь ли родителям, подсказав им, что три года назад у «ракеты» из трех тросов оборвались два, и охеревшие до полной бессознательности люди висели на одном шнурке метрах в сорока-пятидесяти над землей. Решаю не портить людям настроение. И себе заодно, заговаривая с ними.

Я иду вдоль парка, лениво оглядываясь на прохожих. Что-то внутри терзает меня и заставляет всматриваться в некоторых. Старательно игнорирую до ужаса однообразных подведенных под стандарты красоты девушек, каждая из которых считает себя уникальной, при этом и внешне и внутренне пользуясь крайне популярными нынче принципами. Не хочу об этом думать дальше. Двигаюсь к стадиону и к воде.

По дороге туда меня почему-то жутко, до откровенно болезненного смеха трогает случайная реплика молодого парня: «Моя собака будет ебать твою собаку». Наверное, они собираются скрещивать собак. Это круто.

Выхожу на пристань. Левее, на свалке камней и какого-то мусора сидят и читают две дамы почтенного возраста. На газоне растянулись загорающие. Я настолько обожаю этот загорающий на городской траве люд, что с удовольствием прошелся бы по грядке таких пляжников с огнеметом.

На пристани тоже людно, и меня это смущает. Мне тесно здесь, и я стараюсь уйти всем взглядом вперед, вдоль воды. Я успеваю поймать этот потрясающий простор, который расстилается передо мной, ощутить всю глубину этого пространства, на котором горизонт перестает быть собой и утопает в кажущейся бесконечной линии мерно колеблющейся воды. Но только я успеваю это сделать, как справа подъезжает страждущий такого же зрелища велосипедист и порти весь настрой.

Маленькая девочка рядом сообщает маме, что скоро Новый Год. Я разворачиваюсь и собираюсь уходить. Сделав несколько шагов, оглядываюсь еще раз и понимаю, что мне до боли не хватает именно этой свободы, отсутствия горизонта, открытого пути. Закрываю глаза, вздыхаю. Отказываюсь от последних мыслей и ухожу прочь.

Справа, на открытой части берега, здоровый таджик, вышедший из своих «жигулей», курит и внимательно изучает сомнительно укрытую узким и коротким платьем задницу нагнувшейся в процессе помывки своей «нексии» девчонки. Ничего не думаю по этому поводу. Просто ухожу.

Здесь мало места. Все пространство начинается с края пристани. Остальное –огромная комната, забитая ватой. Я вспоминаю фразу из одной хорошей песни – «I need a little room to breathe»…

На бордюре по дороге от стадиона через парк сидит девочка, а ее парень старательно экипирует ее ноги роликовыми коньками. Он защелкивает и затягивает все, погрузившись в процесс. Девочка сидит в айфоне. Ей там интереснее.

Придя домой и перекусив на скорую руку, захожу в интернет. Шутки ради проверяю, какого рода спам пришел на почту на этот раз. Неудовлетворенно закрываю «мэйлру», обнаружив, что не пришло ничего.

Я почему-то вспоминаю, что познакомился с Таней через какой-то интернет-ресурс. Не помню какой. Меня сначала отпугнуло, что она на пятерку лет меня моложе, хотя уже самостоятельная работящая девочка. Потом «канти» взяло верх над моими сомнениями, и мы вскоре встретились. Иронизирую на тему того, что в тот вечер, когда мы гуляли, пили кофе и долго-долго болтали о чем ни попадя, проводив ее домой, я отправился к Наташе и до трех ночи жарил ее всеми доступным способами.

Захожу на «вконтакте». Одно новое сообщение. Читаю сначала «Привет! Как дела?», потом долго  и упорно смеюсь, увидев имя и фамилию отправительницы. Проверяю страницу. Эта страница точно несет в себе информацию об актуальном состоянии владельца. Ситуация у нее явно не очень.

Это моя бывшая. Признаться, мои чувства к ней были крайне теплыми – не в пример тому сомнительному интересу, что есть сейчас к Тане, и что был в последний год жизни с Наташей. Сейчас я, конечно, могу многое о ней сказать, но на тот момент я ее обожал. Я смутно вспоминаю, как все закончилось.

 Как-то раз я решил встретить ее с работы, хотя сам сорвал свою. У нее был День рождения. На моей пассажирской сидушке лежал приличного размера букет роз со здоровенным шипами, что немаловажно. Намечалось что-то типа сюрприза. Разумеется, был зарезервирован столик в довольно приличном ресторане и еще приготовлено кое-что. дождавшись положенного часа, я увидел, как моя обожаемая выходит под ручку с каким-то товарищем сомнительной национальности, но довольно опрятного и успешного вида. Офисный работник с большими перспективами и солидным окладом. Не водитель «газели», конечно. Я увидел то, чего точно не ожидал – как они садятся в его внедорожник «бмв», как целуются внутри, уже опустив стекла, чтоб веселее было ехать, как заводятся. На тот момент клиренс машины позволил мне вскочить по тротуар, рядом с которым стоял «бмв», проехаться по нему мимо ошалелых прохожих, идущих с работы, затормозить рядом с открытым окном и со всей дури швырнуть в эту дрянь нежным букетом, расцарапавшим ей рожу. Потом я просто уехал. Больше ничего о ней я не слышал.

Она не замужем, вид у нее накрашенный, но потрепанный. Она явно выглядит как ходившая по рукам светская львица.

Когда жизнь иронизирует, ее ухмылка всегда крива и уродлива.

Отвечать я не хочу. Просто закрываю браузер. Мне скучно. Меня тяготит все вокруг. Я вспоминаю про Сашу Реброва и решаю набрать его, чтобы узнать, какие дела. Аппарат абонента выключен. Отшвыриваю телефон.

Вспоминаю, что через час у меня встреча. Достаю из пристроенного в нижней части ящиков письменного стола тайничка маленький пакет. Вытягиваю «камень», крохотные точные весы и тонкую линейку для идеального нарезания. Готовлю товар.

Жук – не простой наркоман. Он умудряется толкать стафф, приобретая его уже по интересной цене, школьникам  студентам у себя, в Калининском районе. Я не знаю, как его зовут на самом деле, но знаю, что он шарит и без опаски протягиваю ему крохотный пакетик в обмен на деньги. Он осторожно заглядывает внутрь, затем защелкивает внутренний «зип-лок», заматывает внешний черный пакет и убирает стафф в карман.

– Как жизнь-то? – интересуется он, вроде как искренне, но с некоторой отстраненностью, характерной для регулярно курящих стафф.

– Бодро.

– Синтетика будет в этом месяце?

– Если я говорю, что завязал, это значит, что завязал.

– Совесть мучит? – едко улыбается Жук. – Ну ладно, ладно, не серчай.

– Когда-нибудь тебе за такие шутки просто сломают ебло, – безразлично констатирую я этот факт. – Не я, конечно, кто-то решительнее. Бывай.

Мучит ли меня совесть? Наверняка мучила бы, откажись я в свое время от возможности дополнительного заработка там, где крайне маловероятно «залететь». Жук берет стафф у меня. Еще трое парней берут стафф у меня. Я беру стафф у одного азербайджанского дилера. На этом все, что требуется знать о моей дополнительной занятости, всем кроме меня, заканчивается.

Я прохожу через дворы к машине. Ощущаю, как что-то внутри меня тянется на волю, словно бы в меня засадили личинку «чужого», и сейчас настала пора ей выйти милым крабиком. Потолок машины давит на меня, и я открываю люк. Меня раздражает солнце. Я уезжаю. Курю всю дорогу.

Встречаю понедельник с энтузиазмом, потому что выходные без работы лишили меня приличной суммы. С другой стороны, я вроде как отдохнул посредством безделья, да и скинул немного товара. Но я не ощущаю себя отдохнувшим. Просто держусь бодрячком. Словно бы вчера была пятница, и я просто относительно неплохо выспался. Не более того.

Помнится, в подростковом возрасте я пытался что-то писать в плане фантастической прозы. И даже стихи какие-то сочинял, но мне было стыдно их показывать кому-либо. Более того, в моей семье, состоявшей из матери, сестры и кошки, мало кому было до высоких духовных материй, и мои увлечения просто игнорировались. Мне говорили, что надо получить «вышку», успешно устроиться. А потом уже увлекаться. Кто-то и друзей сказал как-то, что меня круто читать, и я тогда ощутил, как все внутри затрепетало. Целое одно доброе слово в адрес мои стараний.

Потом надо было действительно работать и заканчивать школу. Потом меня понесло сначала учиться дальше, а уже потом в армию. Потом я долго и упорно работал, и в один прекрасный одинокий вечер, выжрав пару стаканов текилы, я вспомнил о своих увлечениях и решил что-нибудь сочинить. Что-нибудь актуальное, злободневное, уже не в фантастике, а в нормальной, интересной читателю реалистичной манере. Написав от руки на листке бумаги сколько-то там строк, я посмотрел на результат и обнаружил, что я пишу одно, а выходит другое. Мне казалось, что выходит ровно и увлекательно, а на поверку новое произведение оказалось набором предложений, сомнительно связанных друг с другом, корявых, раздражающих своим слабоумием.

Позже я использовал этот лист для самокрутки – по крайней мере, моя фантазия и затраченные на ее реализацию силы должны были вернуться ко мне в виде дыма, смешанного с дымом травы.

Потом я как-то вспомнил, что еще в школьном возрасте я пытался писать музыку – бренчал на гитаре, изучил вроде как ноты, пытался записывать произведения, но, помня об опыте с прозой, я просто достал виски, смешал с колой и убрался подальше от этой затеи.

Вспоминая о том, как я пытался что-то создавать, я понимаю, что каждая такая попытка была своего рода побегом внутрь себя от того, что мне не нравилось в окружающем мире. Я обнаруживал, что мне что-то не дается – и фантазировал на тему того, как бы сделать, чтобы это удалось. Потом, с возрастом, я пришел к мысли, что надо не мечтать о делах, а делать их. И мечты испарились. И сейчас у меня их, вроде как, и нет. У меня есть работа, достаток на одного себя, девушка, ее дублер и море различных увеселительных средств для одинокого времяпрепровождения.

Взвешивая полученное и упущенное, я каждый раз ломаю весы, потому что мне не нравится результат.

– Не знаешь, что там с Сашкой Ребровым?

Я немного волнуюсь, задавая моему дилеру такой щепетильный вопрос. Но я знаю, что у него есть связи с Фахидом. Я рискую.

– Слышал, он сильно расстроил Фахида.

– Каким раком?

– Ну, забрал товар, вроде как просрал. Он же у него был за курьера иногда.

– Круто. Мне казалось, он подторговывал, и все.

– Может, в его пиздеж про бизнес ты тоже веришь?

Дилер смеется. Мне не до смеха.

– Он всем это втирает?

– Да каждому встречному. Может, пытается и телок клеить также. Да ты не парься. Там сумма не такая уж непосильная.

– Я не парюсь. Мне насрать. Чисто интересно.

Мы заканчиваем разговор. Обмениваемся рукопожатиями. Расходимся.

Я лежу на кровати, тупо глядя в потолок. Напротив бубнит телевизор. Я хочу курить, но мне лень вставать. А в постели нельзя не только потому, то Таня не курит, но и потому, что это не пожаробезопасно. Несмотря на то, что мне плевать и на то, и другое, следует соблюдать приличия.

Таня считает, что я безумно люблю ее, а веду себя как полный мудак потому лишь, что у меня такой характер. Я никогда не спорю. Она мне нужна. Я не знаю, почему и зачем, но нужна. Может, для статуса или типа того. Сейчас, трахнув ее, я ощущаю легкое блаженство, но оно все уменьшается, и горечь глубокой неудовлетворенности нагло просачивается в мое сознание.

– А ты знаешь, что клюв у пеликана выдерживает до пяти килограммов нагрузки?

Я, наверное, должен изобразить удивление или искреннюю радость. Я киваю, говорю «круто» и глотаю еще немного бренди. Я ненавижу ее любимый блядский канал про природу. А когда она начинает рассказывать, что она там увидела – и ее вместе с ним. Но это временно. В остальное время она мне нравится. Я целую ее ногу. Верхнюю часть ступни. Меня это возбуждает. Но каждый раз, когда я так делаю, она смотрит на меня то ли удивленно, то ли как на сраного извращенца.

– Ты какой-то напряженный.

Наташа снова пугает меня своим голосом. Я не знаю, почему так. Я говорю, что все в порядке, но ей не очень-то верится. Я ощущаю, как ее сиськи трутся о мою спину, и, несмотря на то. Что я кончил минут десять назад, это меня снова возбуждает.

– Ты не хочешь куда-нибудь съездить?

Вопрос ошарашивает меня, и я даже на секунду отвлекаюсь от само собой начавшегося массажа ее грудей моими руками.

– Например?

– На море. Или просто к заливу. На выходных.

Я морщусь. Не понимаю, к чему она это. Потом усмехаюсь и понимаю. Я не ошибся в том, что ей нужен не просто секс. Я давно это подозреваю.

– У меня, наверное, будет много работы. Сезон.

– Кто выделит нам время для себя, если не мы сами?

Когда она пытается философствовать, ее тупой взгляд и ее круглое, с детскими чертами личико мешает воспринимать ее всерьез.

– Как-нибудь позже.

– Ты любишь меня?

Час от часу не легче.

– Послушай, зачем нам это обсуждать? – я заметно нервничаю. – Мы все уже проговорили.

– Не знаю, – она пожимает плечами. Ей неловко. – Наверное, ты прав. Но что мне делать?

– В плане?

Она замолкает. Я молюсь, чтобы она решила, по глубоким духовным причинам, не начинать объясняться. Мои молитвы слышат. Она замолкает, встает с постели и уходит на кухню, слегка покачивая пышными обнаженными бедрами.

Я ловлю себя на мысли, что мне не нравится пузо, которое она за последнее время отрастила. Мне становится скучно с ней. Но мне нужен секс с ней, как факт, и все тут. Какая-то болезненная привязанность. Иногда я не понимаю, зачем все  это нужно. В таких случаях неплохо помогают «Уайт Хорс» или косяк – в зависимости от глубины осознания проблемы. Сейчас я потерялся. Я знаю ответы, но не знаю, что вообще хотел спросить. И кто вообще спросит? Кому есть дело? Мне кажется, что у меня здесь никого нет. Я вижу, что Наташу несет по инерции. Она меня любит, видимо. У нее это не проходит. Она изображает просто сексуальную свободу и лень искать нового партнера, если есть безопасный, проверенный старый. Все это было задумано до поры до времени. И вот – я вовсю имею новую подругу, а пора все не наступила. Я падаю лицом в подушку. Мне хреново.

После работы в среду я захожу в бар. К моему несчастью, там сидит мой сосед по этажу. Мерзкая вытянутая рожа, жутко страшная жена, которой он изменяет с молоденькой давалкой из соседнего подъезда. Уродливые и злые дети. Я не понимаю, зачем все это. Глотаю виски с содовой.

– Слушай, ну ведь серьезно, ты же можешь устроить…

Он решил основательно допросить меня на тему стаффа. Я не знаю, кто кинул этому кретину информацию обо мне, но язык бы я этому деятелю отрезал точно. И руки. Чтобы написать не мог.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Да прекрати ты. Ну… – он зависает, смотрит мерзким животным взглядом на блондинку в синем платье с глубоким декольте и сочными сиськами в комплекте. – Короче, как насчет грамма?

Он орет на весь бар, и я не выдерживаю. Разворачиваюсь от стойки, хватаю его за грудки, ударяю спиной о свободный столик рядом. На миг оглядываюсь и вижу ошалелый взгляд молоденькой, видимо, еще неопытной барменши.

– Слышь, мудило, еще раз до меня доебешься, и жизнь твоя круто изменится. Усек?

Я не контролирую речь, но выходит довольно убедительно. Сосед начинает извиваться, как уж на сковородке.

– Отпусти! Пусти! Помогите!

Даю ему звонкую пощечину и отшвыриваю со стола на пол. Он с  трудом встает, шатаясь пятится к выходу.

– Ебанутый! Он ебанутый! Дебил!

Он голосит, но большей части отдыхающих людей глубоко плевать. Он уходит. Я возвращаюсь к стойке.

Наверное, в последнем он прав.

Я голоден до дури, и Таня готовит мне яичницу, хотя я бы хотел чего-нибудь мясного. Со мной что-то не так. Мне больно от всего, что есть вокруг последние дни я постоянно оборачиваюсь на улице, словно долбанный параноик. Меня раздражает то, что Саша не берет трубку или берет, но что-то бубнит и исчезает. Я жду ответа от моего дилера насчет серьезности проблемы, обострившей отношения между Сашей и Фахидом.