Текст книги "Нежданный визит, Нечистая сила"
Автор книги: Иван Гаврилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Так в чем твоя роль, Человек? Неужели Природа создала тебя лишь для того, чтобы ты воевал с кем-то, ссорился, постоянно что-то пробивал, доказывал, и в конце концов, так и не постигнув того, что все это – лишь суета сует, покинул мир земной?
Терентьев задумчиво смотрел в темноту. Где-то там далеко, на Земле, кипят страсти, великие умы вяжут сеть заговоров и интриг, ищут выход из создавшегося экономического тупика. Получается, все заняты делом. Всеми движет железный закон бытия… И попробуй ты пойти против течения! Жестокая невидимая рука сомнет тебя, сотрет в порошок, ибо слишком слаб человек, чтоб бороться с закономерностями развития человеческого общества. Как ни крути, но в сфере общественного бытия Личность как таковая задавлена обстоятельствами, правилами, инструкциями, которые Дамокловым мечом висят над его головой. Нет полной свободы действий и поступков. Все пронормировано и вплетено в жесткие рамки…
А если человека поместить туда, где нет общепринятых канонов сформировавшегося общества? Перенести его, скажем, подобно Робинзону Крузо, на необитаемый остров с тем, чтобы он предпринимал лишь действия, потребные душе. Был бы он вполне свободным и удовлетворенным, счастливым наконец? Но ведь и здесь на него давили бы обстоятельства, вызванные уже дикими силами Природы… Выходит, человек с самого рождения втиснут в ограниченную систему бытия, вырваться за пределы которой ему не суждено. Вот и не верь после этого в злую судьбу…
Сложная вещь жизнь. Едва родившись, человек открывает собственный счет времени. Он прекрасно знает, что лет в семьдесят, максимум – сто, его поглотит вечность. И все, о чем он думал, мечтал, страдал, уйдет с ним во тьму и превратится в прах. И что самое обидное, и без того короткий человеческий век судьба часто сокращает еще в несколько раз…
Терентьев вспомнил своего среднего брата Васю, с которым вместе рос, играл, защищал от сверстников. Вася рос крепким и сильным. Частенько Терентьев устраивал на улице «показательные» выступления Васи по борьбе. И в свои восемь лет Вася ухитрялся побеждать десятилетних сорванцов… Вася был быстрым, ходким, этаким живчиком, словно торопился жить. Как и все мальчишки, он хотел разом повзрослеть, еще не ведая, что детство есть дивное время в жизни человека.
…В тот страшный день Толя укатил в школу на своем велосипеде. Братишка попросил его:
– Быстрее вернись, тете… Мне нужен велосипед!
Вернувшись из школы, Терентьев вдруг почувствовал необъяснимую тревогу, бросил портфель и, забыв про обед, выскочил на улицу. Двоюродный брат Сашка глухо сообщил ему ошеломляющую весть:
– Вася утонул…
– Что ты несешь?
– Точно тебе говорю, Толя…
Тут Терентьев увидел повозку, за которой понуро шли люди – среди них Терентьев различил и сгорбившуюся мать, и унылого отца, и многих других односельчан. Вася, Вася! Где же справедливость? Идут за тобой семидесятилетние старички, но они дышат, радуются весне, а ты уже мертв, невинный мальчик, дитя природы.
– Как это случилось?
– Очень просто, Толя… Решили мальчики искупаться. Сам видишь: во дворе тепло – лето наступает. Выбрали они местечко на заводском пруду. Видно, Вася не хотел лезть в воду, да над ним начали подшучивать… В общем, столкнули его товарищи в пруд. И Вася уже не вынырнул из предательски глубокой воды…
«Быстрее вернись, тете…» Последние слова брата поднялись до ранга бессмертия, ибо Терентьев будет их помнить всегда – пока жив, пока бьется его сердце и сохранится хоть малейшая способность к мышлению…
Поток грустных мыслей привел его еще к одному неприятному воспоминанию. В пору, когда молодость била ключом и необузданная энергия неудержимо рвалась к делу, он, Терентьев, студент пятого курса, знать ничего не хотел про неудачи, депрессии и прочие неприятности бытия земного. Все его существо стремилось вперед, к заветному диплому, словно в нем и заключалось человеческое счастье. «Сквозь тернии – к звездам!» – эти торжественные слова властно звали его к победам. И вот в такой возвышенный момент судьба столкнула его с таким же молодым, горячим, а самое главное, в высшей степени соблазнительным объектом… Только через годы, уже зрелый, с первыми проблесками седины, Терентьев постиг, что дело-то было не в ней, Люде, а в нем самом, в его естественной тяге к прекрасному полу… И сейчас, бросая взгляд сквозь годы, которые прожил и которые надежно сохранились в его памяти, Терентьев понимал, что выбор, сделанный в тот солнечный день на перроне, был далеко не лучшим… Но в нем по-прежнему билось честное сердце, и он точно знал, что не суждено им с Людмилой расстаться, хотя так и не сложились у них нормальные человеческие отношения…
…Беспредельно прав Якава, утверждая, что удивительно устроен наш мир. Если вдуматься, в кажущемся хаосе, в стремлении к бесконечности окружающего нас пространства нет-нет да и заметишь признаки строгой закономерности. Но присутствие господина Никто начинаешь ощущать лишь тогда, когда углубляешься в конкретную проблему… Внезапно Терентьев подумал, что некая закономерность наблюдается и в его судьбе. Разве думал он, что извилистые дороги судьбы со временем выведут его в космос? Никогда!
А как же было тогда?
* * *
Когда Терентьев заканчивал среднюю школу, его отец, Василий Григорьевич, задумал строить баню – новую, с современной планировкой.
И вот летним вечерком, когда во дворе еще царило тепло и воздух был наполнен нежнейшими запахами цветущих деревьев, Василий Григорьевич запряг лошадь и на скрипучей телеге махнул в лес. Задача состояла в том, чтобы тайком от лесников завезти домой пару бревен на строительство новой бани.
Можно было бы и выписать лес. Но для этого требовалась поездка в райисполком, в райцентр, который был за двадцать километров с гаком. Да нет, сей вариант явно не устраивал Василия Григорьевича… Куда проще этот скользкий вопрос решать на «местном уровне», подбирая в лесу где бурелом, а где и добротное дерево. Правда, лесникам не по нутру подобная самостоятельность населения – ведь у них в прямом смысле отбирают хлеб. Но Василий Григорьевич, мужик со смекалкой, верил в удачу. Да и с лесником в случае чего можно найти общий язык. Особенно, если в кармане не пусто…
Василий Григорьевич въехал в лес. Могучие дубы и белоствольные березы тянулись ввысь за запасами солнечной энергии. Их сочные, полнокровные кроны сейчас задумчиво прижимались друг к другу, а в таинственном шепоте листьев угадывалась беспредельная любовь к жизни.
Вот и пасека засветилась средь разлапистых елей, вот и добротные ульи показались вдали. Василий Григорьевич слез с телеги, расслабил чересседельник. Лошадь жадно припала к сочной траве.
Работа шла споро. Не прошло и часа, как хозяин погрузил бревна. Окоренная древесина блистала белизной. В ней чувствовались свежесть, запах янтарной смолы. И сердце тронул холодок: а ведь эти бревна ничем и не отличаются от здоровых! Попадется лесник на пути – живьем съест… Предчувствие беды сжало сердце. С тоской подумал, что в жизни ему не везет. Другим как-то легче жить: ведь все строят и добротные дома, и сарайчики у многих из каленого кирпича. А у него вечно трудности, проблемы. От волнения Василий Григорьевич словно забыл, что у него и справный дом, и отличное подворье, и крепко стоит амбар о двух этажах, сооруженный его батей еще в знаменитые годы «застоя»…
Косые лучи солнца уже вяло освещали верхушки деревьев. Оживились комары. С низины, со стороны оврага, повеяло холодом. Пора было трогаться в путь. Василий Григорьевич подтянул чересседельник, погладил по шее лошадь. Матерая кобыла привычно шагнула вперед.
Вскоре телега уже приближалась к лесному кордону, расположенному на большаке, при въезде в лес. Василий Григорьевич заранее решил, что объедет кордон по запасной дороге, проложенной возле колхозного сада. Этот путь тоже опасно приближался к кордону, так удачно поставленному в свое время какой-то светлой головой. Но что делать? Здесь уже ничего сверхъестественного не придумаешь…
В сердце Терентьева-старшего блуждают и тревога за судьбу этого похода, и недобрые чувства к лесникам, что смотрят на людей со страстью гончей, и острое желание возвести сверхфирменную, по местным масштабам, баню. Что ждет его впереди, возле лесного кордона? Казалось, что лесник уже нахлобучивает картуз, чтобы выйти наперерез движущейся вперед телеге с ее сомнительным грузом… От возможных неприятностей Василий Григорьевич даже вспотел.
В трехстах метрах от кордона повозка свернула вправо, на тихую извилистую тропу. Вот он, злополучный отрезок пути, на котором более всего возможна встреча с лесником! Даже малейший скрип телеги раздражал возбужденные нервы. Вот тебе и жизнь… Все пекутся о труженике-крестьянине, призывают помочь ему. Но как только коснется дела, так все оборачивается пустой болтовней. Сколько вышло постановлений по развитию крестьянского подворья. Не счесть! Особенно тех, что поощряли строительные работы на селе. На практике же воспользоваться даже простым буреломом – проблема… Тут к Василию Григорьевичу пришла до удивительности простая мысль: а что, ежели выучить сына Анатолия на лесничего? Подумать только: в доме был бы свой лесничий! Стало быть, хозяин леса, улпут 33
Улпут – Барин (чуваш.).
[Закрыть]. И при нем – Василий Григорьевич, и уже чуть ли не на правах помощника, а? Тогда бы доморощенные лесники наверняка ломали бы перед ним шапки. Не то что обидеть, даже пикнуть бы не смели… Враз стало легче. И он, опьяненный столь приятной мыслью, зашагал уверенней.
В лесу стемнело. Повозка благополучно проскочила лесной кордон.
Вдруг в наступивших сумерках Василий Григорьевич различил тень лесника.
В селе этого лесника звали просто – Борька. Вредный был мужик! Молодой, еще нет и тридцати, но энергичный, с дьявольской силой воли. Но выпить – не дурак! Навеселе был и сейчас. Поняв это, Василий Григорьевич побледнел: не повезло – так не повезло…
Борька узрел его и хриплым голосом произнес:
– А-а, Вас-ся!.. Все воруешь?
– С чего ты взял? Если ты имеешь в виду бревна, так это же из бурелома… Чего им пропадать? – огрызнулся Василий Григорьевич. В то же время он виновато поправил волосы и выжидательно уставился на лесника.
Его слова, пропитанные ядом непокорности, явно не понравились Борьке.
– Знаю я вас! Бурелом… У вас вечно бурелом, когда речь идет о свежих бревнах! – заорал лесник, подскочив к телеге. – Разве это гниль? – злорадно добавил он, тыкая пальцем в смолистые бревна. – Может еще скажешь, валеж?
Лесник быстро смекнул, что здесь можно сорвать приличный магарыч. Он зажег спичку, осмотрел бревна, потом взглянул на Василия Григорьевича:
– Знаешь ли ты, мерзавец, что за это полагается штраф? И, причем, немалый? Я же вижу, самовольной порубкой здесь пахнет… Потому что смолистые ходы свежие: смолу пускают…
Борька даже понятия не имел, что такое «смолистые ходы». Сей термин он нашел случайно, на страничке заброшенной книги, которую он однажды использовал для запала печи. Но красивые слова почему-то врезались в память и понравились тем, что он мог блеснуть профессиональным мастерством. Пусть знают односельчане, что имеют дело не с лесником-самоучкой, а со специалистом, строящим работу на научной основе. Неважно, что вместо термина «смоляные ходы» он забористо бросил «смолистые ходы». Важно другое – он знаком с «лесным языком», и стало быть, лесник что надо…
Терентьев-старший понял одно: надо бы угостить лесника. Тогда дело выгорит. Но ему показалось до боли обидным угощать лесника за бурелом, практически, за гнилье. И он сказал:
– Я, конечно, не знаю, почему смолистые ходы пускают смолу… Зато точно могу сказать, что подобрал эти деревья возле нашей пасеки. Даже место могу показать…
– Я тебе покажу сейчас «возле нашей пасеки»! – вовсе разъярился лесник. – Меня дураком считаешь? Я что, не вижу? Прекрасно вижу! А ну, сваливай бревна!
Борька подскочил к Василию Григорьевичу и здоровенными руками вцепился в его грудь. Затрещали пуговицы рубашки, в лицо ударило винным перегаром. Терентьев-старший позеленел. У него вдруг возникло желание схватить топор да так угостить лесника, чтоб узнал, где раки зимуют. Но где ему справиться с дюжим Борькой!
– Да подавись ты своими бревнами! – зло выдавил он, сваливая бревна на обочину дороги. – Только учти: еще встретимся! И не раз!
Лесник что-то грозно прорычал и ушел в темень.
Терентьев-старший оцепенел, прислонившись к телеге. Целый вечер отбухал на это дело, а каков результат? Не везет ему – хоть волком вой. Пронеслась мысль, что село Большое Чеменево – один из медвежьих уголков района. Как говорится, до бога высоко, до царя далеко… Здесь свои нравы, законы. Любой мужик даже при ничтожной должности – уже начальство. И естественно, чем ниже его интеллектуальный уровень, тем выше его амбиции, претензии к окружающим. Отсюда и все беды…
Вскоре лошадь понеслась галопом. Загремела телега. «Да нет, так дело не пойдет… – застучало в мозгу Василия Григорьевича. – Надо, чтоб сын занял должность лесничего. Я тебя тогда… – тут же возникла мстительная мысль, – согну в бараний рог…» Имелся в виду Борька, зловредный лесник. Но до этого надо было еще дожить…
Терентьев-старший, злой на весь мир, с порога подлетел к Толе, который вертелся возле небольшого, тусклого зеркала, висящего на голой стене. По всему видать, опять собирается в клуб. Ему бы только бегать по девчатам да искать веселье. А на дело ему наплевать! Новая волна недовольства подступила к сердцу Василия Григорьевича.
– Подожди… Разговор есть! – бросил он хрипло, направляясь к сыну.
Толя, юноша среднего роста с мускулами-буграми, поглядел на него удивленно:
– Что такое?
– Ты что, не собираешься никуда поступать? До первых экзаменов в институт осталось с гулькин нос. Не больше месяца… Зачем тогда учился? Твои школьные друзья, Аркадий и Пимен, едут поступать в политехнический институт. Видимо, есть там и лесной институт, где делают лесничих…
– Во-первых, лесничих «не делают», а готовят. Во-вторых, это всего лишь должность. Из института всегда выпускают инженеров…
– Вот и прекрасно! Стань инженером, который способен работать лесничим…
– Почему именно лесничим?
– Потому что они добре живут! Вот, в Чеменеве, даже паршивый лесник в почете. Про лесничего и говорить не приходится – величина! Один приезд его сюда – целое событие…
– Чтобы стать лесничим, вначале следует поступить в институт. Но попробуй попасть туда! Это тебе не языком молоть… Наша Люба замахнулась на университет, да ушла, не солоно хлебавши…
– А ты постарайся! Денег не пожалею… Флягу меду дам главному доценту! – в сердцах выпалил Василий Григорьевич.
– Причем тут фляга? – отчужденно сказал Толя. – Голова нужна! Понимаешь, просто голова…
– А что у тебя, тыква вместо головы? Зачем я тебя учил в средней школе? Да за это время твои сверстники подзаработали по сто пудов хлеба! А ты даже копейку в дом не принес… – еще пуще разозлился Василий Григорьевич. – Вот что: с завтрашнего дня бросай колхозную работу и займись учебой. Кровь из носа, но чтоб на лесничего поступил, понял?
– Ладно… – нехотя промямлил Толя, лишь бы отвязаться от него.
– Иди договаривайся с Аркадием, чтоб в Свердловск взял с собой, – поучительным тоном проговорил Василий Григорьевич и тут же ехидно добавил: – а то еще заблудишься по дороге…
Толя обиделся. Что он, маленький, чтобы заблудиться по пути в Свердловск? Язык до Киева доведет… Возникло желание нагрубить отцу, но сдержался. С большой аккуратностью он поправил волосы, подтянул новенький дешевый костюм и растворился в темноте.
* * *
Вот, собственно, с этого момента и взяла свой стремительный разбег судьба Терентьева. Как ни крути, как ни ловчись и изворачивайся, но тонко прочерченная ее линия выведет тебя в строго заданный режим и направит по нужному руслу. Недаром же хироманты толкуют о линиях судьбы, что нарисованы в виде замысловатых узлов и рисунков на ладони каждого из нас. Правда это или нет – кто его знает… Одно твердо знал Терентьев: заложенная в его крови тяга ко всему неизведанному, несбыточному однажды увела его из лесного института и забросила в стены знаменитого Казанского университета, на факультет, где готовят специалистов по авиационной технике. Василий Григорьевич три дня охал да ахал, вызнав суть дела. Разом рухнули его мечты. И когда? Когда до заветного диплома инженера леса оставались сущие пустяки, каких-то два года. А ведь Терентьев-старший в округе уже «проточковал» было всех лесников, в надежде вызнать, кого из них можно будет оставлять при должности, когда любимое чадо превратится в лесничего, а кого попросту выгнать вон…
…В бытовом отсеке корабля по-прежнему господствовала тишина, и обрывки тяжелого сна потихоньку стали надвигаться на Терентьева. Цепляясь то за одну преграду, то за другую, сон настойчиво лез к командиру и воздушными лапами уже трогал чуткие веки. Мысли Терентьева в этот миг метались где-то между Землей и космосом. То он видел собственную мать, рослую женщину с грубоватым крестьянским лицом, такую заботливую и нежную с детьми, то, как наяву, представлял себе стреловидный корпус корабля, прокладывающего свой путь к далекому Марсу…
– Опять давит! – внезапно сказал Якава, и его голос прозвучал в тиши как выстрел.
– Что давит? – не понял командир.
– НЛО!
– Но я ничего не чувствую! Может, тебе померещилось?
– Если бы так…
– И у меня все в порядке! – удивленно проронил Бейкер.
– Не могу я это дело объяснить, но на душе неспокойно… В общем, вставайте, ребята, будет туго!
Тоскою отозвались слова Якавы в сердцах его товарищей: опять новые препятствия и, наверное, жестокие испытания! Усилием воли отогнали они неприятные мысли и стали готовиться к возможной встрече с НЛО.
Черный бархат зияющего космоса по-прежнему смотрел на астронавтов сквозь призму вечного, непрекращающегося Движения; где-то вдали, справа по борту, солнечная корона испускала в необъятные просторы Вселенной световые пучки.
Тревожный Космос распластался перед астронавтами во всем своем великолепии, и кто его знает, как он относился к судьбам трех отважных. Во всяком случае, ошибок не прощал.
* * *
На сверхчутком экране телеметрического комплекса уже отчетливо был виден НЛО. Завидев быстро приближающийся корабль, Терентьев облегченно вздохнул; сразу спала напряженность, возникшая после возгласа Якавы, от тревожного ожидания чего-то сверхъестественного, что могло изменить существующий на корабле порядок.
Командир окинул взглядом Якаву – хмурого, со следами тревоги на лице, и его пронзило ничем не объяснимое тяжелое предчувствие. Почему-то показалось, что с Якавой, с этим крепышом из Тоямы, случится непредвиденное, плохое, никак не втиснутое в рамки привычного на Земле.
Якава не отрывал взгляда от экрана, и в жестких его глазах по-прежнему поблескивали решимость и упрямство, свойственные истинному самураю.
Бейкер предположил:
– На этот раз они просто так не отстанут. Видимо, придется идти на контакт, если, конечно, они к нам приближаются с этой целью…
– Сомневаюсь в том, что они ищут контакта, – спокойно сказал Терентьев. «А впрочем, кто знает, что у них на уме? Может, они действительно решились на знакомство? Как говорится, на нежданный визит?» И командир прибавил: – Во всяком случае, нам нечего бояться. Ведь повода для агрессии мы не давали, верно?
– В данном случае повода действительно нет… – согласился астрофизик. – Но, как мне помнится, в свое время мы их исправно сбивали ракетами…
– Это когда же?
– Когда они соизволили появляться на Земле!
И Терентьев с ужасом подумал, что устами напарника глаголит сама истина. В самом деле, сколько раз ему приходилось читать, что там, на Земле, на НЛО объявлена настоящая охота. Существуют даже спецотряды, в задачи которых входит борьба с НЛО! А теперь вот расхлебывайте, дети Земли, за совершенные ранее ошибки…
– Что правда, то правда! – вздохнул командир. – Но не думаю, что посланцы внеземных цивилизаций столь уж мстительны. Если они имеют отличную технику, лучше нашей на несколько порядков, то и интеллектуальный их потенциал должен быть выше нашего в несколько раз. Таковы основные законы природы.
Бейкер промолчал. Его глаза тоже неотрывно следили за экраном, на котором уже довольно крупно вырисовывался НЛО. «Интеллектуальный уровень, возможно, у них и выше, но это не значит, что они должны безразлично наблюдать за безответственными действиями землян. И почему наше общество так несовершенно? – с досадой подумал Бейкер. – Ведь инопланетяне сами изъявили желание познакомиться с людьми, быть поближе к их заботам, нуждам. А в ответ? Выстрелы, «Фантомы», «Миражи», спецотряды… И еще… полное отрицание наукой самого факта существования проблемы НЛО. Ну что ж, как говорится, каков привет – таков и ответ!»
Астронавты внимательно следили за действиями пришельцев. Внезапно загудела электрическая сеть, погас свет. Людей стало неумолимо клонить ко сну. И Бейкер вдруг почувствовал, что засыпает прямо на ходу…
Почти одновременно с ним погрузился в глубокий сон Терентьев. И видит астронавт перед собой небольшую сцену, воздвигнутую из обыкновенной сосновой древесины, без каких-либо следов краски. А на той сцене средних лет мужчину, одетого в черный, отлично сшитый костюм. На красивом лице мужчины глубокая печаль, а на кларнете он выводит грустнейшую песню, зовущую куда-то в неизвестность, в даль. В сердце командира тоска и тоска… Где Терентьев, что с ним? Может, он уже вознесся ввысь, где лишь вечный покой да ворота в рай? Наверное, так и встречают каждого, кто уже прошел жизненный барьер и теперь мчится вперед, по заранее пробитой тропе… Но нет в близлежащем пространстве ни дверей, ведущих в рай, ни тропы, предназначенной ему, Терентьеву, тридцати двух лет от роду. Есть лишь друзья, сверстники-односельчане, что поют, выводят грустные песни. И причем на чувашском, до боли родном языке… Из глаз Терентьева сами собой вырываются слезы и капельками изумруда уплывают в невесомость. Теперь они еще долго будут бродить по сфероидному помещению пульта управления кораблем, пока не прилипнут к салфетке, пропитанной специальными добавками для облегчения уборочных работ. Терентьев и вовсе не подозревал, что при помощи четкого сна его организм выводит из себя небывалый стресс…
Только Якава еще сопротивлялся действию невидимых лучей, но и он уже потерял ориентацию в пространстве. Нежданно он воспринял четкую команду. Приказ был без слов и исходил от пришельцев, но почему-то был понятен ему, сыну Страны восходящего солнца.
Якава открыл дверь пульта управления кораблем и, словно лунатик, направился в грузовой отсек. Самое поразительное состояло в том, что в сплошной темноте он безошибочно определял путь к цели! Якава нащупал скафандр, отстегнул привязной ремень и влез в гофрированную суперсталь. И все это время он спешил и спешил, словно опаздывал на знаменитый спектакль…
Возле люка, ведущего в открытый космос, как оказалось, его уже ждали. Чья-то невидимая рука легко подхватила его и понесла прочь от корабля.
* * *
– Не бойся, мы тебе ничего дурного не сделаем. Мы хотели бы лишь поговорить с тобой, если, конечно, ты согласен… Куда вы летите?
– На Марс, – машинально ответил Якава, плохо соображая, что с ним. Болела голова. Электронщик ощутил, что на голову надет какой-то металлический предмет, что-то наподобие мотоциклетного шлема. Выходит, есть непостижимая сила на свете, что выводит через загадочный шлем человеческую речь…
– Зачем вам лететь на Марс?
– Обследовать планету.
– Иначе говоря, побольше узнать об окружающем вас мире?
– Да.
– Вы уже были на других планетах?
– Нет. До сих пор человечество побывало только на Луне!
– А что такое «человечество»?
– Это все люди, живущие на Земле!
Якава постепенно приходил в себя, и, удивительное дело, у него совершенно пропал страх.
«Неужели все это происходит в реальности? Или это лишь сон, который непременно должен прерваться и навсегда исчезнуть, как дым?» – Якава порывисто вскинул голову и увидел высокую, во всяком случае выше его, человекообразную фигуру, обтянутую металлом. Шея у инопланетянина отсутствовала, а вместо глаз, по которым опытные парапсихологи обычно определяют характер человека, на Якаву смотрело холодное стекло. Как ни пытался Якава заглянуть за своеобразный монокль, увидеть хотя бы подобие глаз, ему это не удалось.
Якава осмелел:
– Вы кто? Инопланетяне? Если это так, то вам бы следовало идти на контакт с землянами. Наши ученые вам могут дать значительную информацию…
– Кто, например?
– Например, академики, профессора. На миг установилась пауза.
– Это опасно для нас… – раздался наконец тонкий голос. – Ваши люди еще не доросли до контакта с Высшим Разумом Вселенной.
– Это почему же не доросли? – обиделся Якава. – Во всяком случае, лучшая часть людей к этому готова!
– А какого академика ты имеешь в виду? – вместо ответа последовал вопрос.
Якава задумался. Ну, конечно, в первую очередь действительного члена французской академии наук господина Эспозито.
Внезапно впереди появился экран, на четком голубом полотне которого тут же возник портрет академика Эспозито, такой, какой обычно люди видят на экранах домашних телевизоров.
– Он?
– Совершенно верно. Это – он!
Странное волнение охватило Якаву. Казалось бы, экран как экран. Но для ученого с острым умом эта чарующая голубая подсветка, которая выдает и информацию, и одновременно толкует смысл человеческих мыслей, сейчас казалась волшебной сказкой из «Тысячи и одной ночи».
– Закройте глаза! – прозвучал приказ.
– Зачем?
– Мы будем записывать все, что накопила ваша память.
Якава остолбенел. Выходит, непосредственно от человека записывается информация о его жизни… А он-то думал, что сведения о каждом из нас передаются в некий центр, откуда их уже получаешь, как из библиотеки. Может, в реальности дело обстоит так, что информация «записывается» на человеке, а основные ее узлы, ключевые моменты передаются в центр? Скорее всего так оно и есть… Ясновидцы же без труда получают откуда-то информацию, хотя того человека, о ком идет речь, не видели в глаза! Но, может быть, такая операция чревата опасными последствиями для человека? И Якава поинтересовался:
– А это не вредно?
– Не сомневайтесь: все будет отлично.
Якава закрыл глаза. Шлем плотно зажал его голову, а перед глазами замелькали замысловатые узоры. И он перестал сознавать себя…
* * *
На Земле утро приходит с улыбкой первой зари, с еле заметным светом, который вначале золотит верхушки деревьев и лишь потом освещает землю. А в космосе все едино: что день, что ночь, что вечер. В непокорных пространствах великого Космоса всегда царит холодная чернота, а изумрудные россыпи звезд беспрерывно подмигивают тебе, если, конечно, у тебя есть время и желание созерцать эту великолепную игру миров.
Терентьев задумчиво сидел перед прозрачным стеклом иллюминатора, как перед входом в большой и неопознанный мир. Тело астронавта все еще было охвачено вибрацией, а в затылке ощущалась боль.
Бейкер спал в небольшом кресле напротив телеметрического комплекса, а Якава смотрел перед собой отсутствующим взглядом.
В космическом корабле торжествовала тишина. Ничто не напоминало о кошмарной ночи, о непонятных инопланетянах, так жестоко разрушивших незыблемый порядок на корабле.
Якава был очень еще бледен, но силы постепенно возвращались к нему. «А инопланетянин утверждал, что снятие памяти пройдет без помех… Может, только пыль пускал в глаза?» Якава сознавал, что на горизонте его судьбы вряд ли еще раз появятся пришельцы. Он так хотел впитать их знания, опыт, наконец! Но собеседники оказались весьма скупыми на информацию…
Недавние бурные события, пожалуй, менее всего задели Бейкера. Уснув, он словно нырнул во тьму. Незримые лучи тревожили и его: и когда приближался корабль, и когда пришельцы заманили к себе Якаву, и когда, удовлетворенные удачным экспериментом, они вновь исчезли вдали. Но проснись сейчас Бейкер, вряд ли ответил бы четко: происходило все это в реальности или же приснилось ему.
…Наступало утро. Где-то далеко, на родной Земле, люди еще сладко спали. А вокруг астронавтов, в кромешной тьме, бушевали космические лучи. Радость познания и страх перед неизвестным переплелись в душах исследователей, стремившихся проникнуть в суть мирового Пространства. Жизнь на корабле текла своим чередом…
