Текст книги "Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность"

Автор книги: Иван Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

* По описанию В. В. Князева, в прошлом чинного адъютанта А. В Колчака, матросы достали со дна саблю и вернули ее владельцу. В конце июня в Петрограде Союзом офицеров армии и флота Колчаку за мужество и патриотизм вручено «оружие храбрых» – золотой кортик и адрес в знак глубокого к нему уважения.

При внешнем спокойствии в те дни у Колчака в душе бушевала буря, вызванная прежде всего тем, что рушился флот, то дело, которому он служил и в котором добивался успеха.

Колчак приказал спустить свой флаг командующего и отправил Временному правительству телеграмму об отказе от командования флотом и передаче его Лукину. После этого долго заседа-ло делегатское собрание, ожидали запрошенные от команд и частей резолюции, как поступить с А. В. Колчаком, а также с начальником штаба капитаном 1-го ранга М. И. Смирновым, следует ли их арестовать. Выяснилось,что за арест Колчака было вынесено только 4 резолюции, а против ареста 68 (относительно Смирнова соответственно 7 и 50). О чем это свидетельствовало даже в тогдашней, большевизировавшейся обстановке? О сохранявшемся на кораблях уважении к своему адмиралу, хотя матросы уже переходили на противоположные ему позиции. На собрании была оглашена полученная ночью телеграмма, подписанная главой правительства Г. Е. Львовым и министром А. Ф. Керенским, Ее текст гласил:

«Временное правительство требует:

1) немедленного подчинения Черноморского флота законной власти;

2) приказывает адмиралу Колчаку и капитану Смирному, допустившим явный бунт, немедленно выехать в Петроград для личного доклада;

3) временное командование Черноморским флотом принять адмиралу Лукину, с возложением обязанностей нач. штаба временно на лицо по его усмотрению;

4) адмиралу Лукину немедленно выполнить непреклонную волю Временного правительства;

5) возвратить оружие офицерам в день получения сего повеления. Восстановить деятельность должностных лиц и комитетов в законных формах. Чинов, которые осмелятся не подчиняться сему повелению, немедленно арестовать, как изменников отечеству и революции, и предать суду. Об исполнении сего телеграфно донести в 24 часа. Напомнить командам, что до сих пор Черноморский флот считался всей страной оплотом свободы и революции».

Делегатское собрание приняло решение подчиниться приказу правительства. Но такое решение стоило не столь уж много и давало лишь небольшую отсрочку. Большевизация и разложение Черноморского флота продолжались.

Итак, 6 июня 1917 г. оказалось тем днем, когда А. В. Колчак раз и навсегда был отставлен от Российского флота, а флот потерял одного из виднейших адмиралов за всю его историю! О том, что значил уход Колчака, красноречиво свидетельствует тот факт, что, узнав о нем, командова-ние турецкого флота решило незамедлительно его использовать. Вице-адмирал В. Сушон бросил мощный быстроходный крейсер «Бреслау» через протраленный участок в минном заграждении к российским берегам и практически беспрепятственно учинил разгром укреплений у устья Дуная, высадил десант, захватил пленных и вернулся на свою базу, пользуясь бестолковщиной, неупра-вляемостью действий русских кораблей. Новый командующий Черноморским флотом В. К. Лукин уклонился от личного руководства операцией и выхода в море. На кораблях, в основном среди офицеров, предпринимались усилия по возвращению Колчака на флот, велась агитация за это.

По окончании первой мировой войны немцы оценивали деятельность своего противника – адмирала Колчака – очень высоко.

«Колчак был молодой и энергичный вождь, сделавший себе имя в Балтийском море. С его назначением деятельность русских миноносцев еще усилилась. Сообщение с Зунгулдаком было значительно стеснено (Зунгулдак – каменноугольный центр, расположенный на Черноморском побережье Турции, блокированный флотом под командированием Колчака. – И. П.). Подвоз угля был крайне затруднен, угольный голод (в Турции) все больше давил. Флот был принужден прекратить операции». «Постановка русскими морскими силами мин перед Босфором произво-дилась мастерски». «Летом 1916 года русские поставили приблизительно 1800-2000 мин. Для этого они пользовались ночами, так как только ночью можно было подойти к берегу, и новые мины ложились так близко к старым, что можно было только удивляться ловкости и увереннос-ти, с которыми русские сами избегали своих собственных раньше поставленных мин». «Стано-вилось все более очевидным, что при обычной энергии русского флота эти операции были только подготовительными к другой активной на другом пункте побережья». «На все надобно-сти Оттоманской империи пришлось ограничиться 14000 тоннами угля в месяц, прибывшего из Германии. Пришлось сократить железнодорожное движение, освещение городов, даже выделку снарядов. При таких безнадежных для Турции обстоятельствах начался 1917 год. К лету деятельность русского флота стала заметно ослабевать. Колчак ушел. Россия явно выходила из строя союзников, ее флот умирал. Революция и большевистский переворот его добили»

И действительно Черноморский флот при Колчаке оказался на высоте. Об этом говорит уж одно то, что за все время командования им адмиралом Колчаком русская транспортная флотилия потеряла всего один пароход, действовала свободно. Снабжение русских армий было, таким образом, обеспечено, и директива – неограниченное господство на море была прекрасно реализована.

А. В. Колчак, хотя и предвидел такой финал деятельности Черноморского флота, все же очень тяжело переживал случившееся. Это отмечают многие люди, встречавшиеся тогда с ним. Человек талантливый, энергичный и в то же время впечатлительный, нервный, он как личную трагедию воспринял разрушение флота.

10 июня, прибыв в Петроград и устроив семью на частной квартире, Колчак явился в минис-терство. Информацию о том, что в Севастополь направляется особая комиссия по расследова-нию всего случившегося, надежды начальства на то, что вскоре все должно наладиться, он воспринял скептически и сказал, что во всяком случае назад не вернется.

На заседании правительства А. В. Колчак выступил с докладом. Он охарактеризовал положение флота, тенденции к его развалу. К изменившемуся в начале мая 1917 г. составу правительства его критическое отношение усилилось. Он не счел необходимым это скрывать и выступал с прямыми и резкими осуждениями. Особое внимание обратил на неспособность правительства спасти флот, как боевую силу. Он, в сущности, обвинял правительство в беспомощности, в непринятии должных мер к сохранению флота и армии.

Доклад, по отзывам, произвел сильное впечатление. И хотя министры в большинстве своем не могли согласиться со многими оценками Колчака, отношение к нему, герою войны, было почтительным. По возвращении комиссии из Севастополя, пришедшей к выводу, что все действия его там были правомерными, Колчаку предложили вернуться к командованию флотом. Это предложение он отверг категорически. Шли дни, недели, а боевой адмирал во время грандиозной войны, в то время, когда Родина терпела поражения, оставался не у дел.

Можно предполагать, что правительство оставляло А. В. Колчака не у дел не случайно, а из опасения, что он включится в активную деятельность против него самого. Особенно, если иметь в виду отношение к Колчаку Керенского, в чьем прямом подчинении, как министра, он находил-ся и который в правительстве уже в то время играл особую роль. По всем данным, он относился к Колчаку настороженно, как к возможному сопернику в борьбе за власть. Пресса имя Колчака, особенно после освобождения его от командования флотом, выступления с докладом на заседа-нии Временного правительства, при нахождении его в столице, поднимала на щит весьма высоко. Страницы некоторых газет буквально кричали: «Адмирал Колчак – спаситель России», «Вся власть – адмиралу Колчаку» и т. д. Военные, правые круги прочили его, наряду с Л. Г. Корниловым, некоторыми другими генералами в диктаторы России в надежде на предотвраще-ние хаоса и катастрофы. Керенский, сам стремящийся к высшей власти, не мог не создавать препятствий своим возможным конкурентам. Он имел сведения о причастности Колчака к деятельности «Республиканского центра», нелегально сплачивавшего силы для военного переворота.

Колчак действительно был связан с этим центром, в дальнейшем сам отмечал, что участво-вал в нескольких его заседаниях. Он не скрывал солидарности с генералом Л. Г. Корниловым во мнении, что для спасения войска и страны необходимы и военные, насильственные методы борьбы. Колчак не говорил о степени вовлеченности его в подготовку военного переворота. Видимо, непосредственного участия во всем этом он не принимал. Иначе он бы не покинул на длительное время пределы России. Колчак оставался не у дел и в июне, и в июле. Неизвестность, неустроенность для него, человека действия, была мукой. Нужно было искать из сложившегося положения выход.

6. ВО ГЛАВЕ ВОЕННО-МОРСКОЙ МИССИИ

Лето 1917 г. в жизни А. В. Колчака стало переломным рубежом. Как мы видели, он оказался в сложнейшей ситуации. Идет война. Россия терпит поражения. А. Колчак не находит примене-ния своим способностям флотоводца…

Принятию назревавшего решения А. В. Колчака о выезде за границу помог, как принято говорить, «господин случай». Перед тем, как наступила трагическая для Колчака и Черномор-ского флота развязка, и он покинул Севастополь, туда 7 июня прибыл американский вице-адмирал Дж. Г. Гленнон. Он входил в состав специальной миссии во главе с сенатором Э. Рутом, направленной весной 1917 г. в Россию президентом США В. Вильсоном. США к тому времени (в мае 1917 г.) вступили в мировую войну, как союзник России. Миссия призвана была решить ряд важных вопросов с тем, чтобы успешнее координировать совместные с Россией действия. Гленнон интересовался положением Черноморского флота, особенно планом подготовки захвата турецких проливов, минным делом, непревзойденным специалистом которого, как они знали, был Колчак. Но в силу быстро развивавшихся негативных событий на флоте, поездка Д. Гленнона в Севастополь оказалась безрезультатной.

Д. Гленнон возвращался в Петроград в том же поезде, что и А. В. Колчак с М. И. Смирно-вым. По свидетельству Смирнова, американский адмирал прибыл в Севастополь только-только, имел целью «переговорить с адмиралом Колчаком о возможной помощи нам со стороны американского флота». И вот он вынужден был вечером того же дня возвращаться. В пути они встречались и беседовали. Возник ли во время этих бесед разговор о возможности поездки Колчака в США, – сказать трудно. Смирнов отмечал, что Гленнон уже тогда сделал Колчаку предложение поехать в США, «так как, вероятно, американский флот будет действовать против Дарданелл для открытия сообщения с Россией» и что Колчак дал согласие. Сам же Колчак писал и говорил о беседе с Гленноном только по прибытии в Петроград. В передаче лейтенанта Д. Федотова, прикомандированного к группе Дж Гленнона, во время поездки в Петроград, состоявшихся бесед помощнику американского адмирала капитану Кросли дали понять, что неплохо было бы пригласить русского адмирала в США. Однако сам Гленнон без переговоров с главой миссии Э. Рутом, очевидно, принять решения не мог.

В Петрограде, через того же Д. Н. Федотова, А. В. Колчак был приглашен в Зимний дворец, где размещались Э. Рут и Д. Гленнон. Состоялся взаимоинтересующий и полезный разговор. Вот как передает завершение беседы с Д. Гленноном сам А. В. Колчак: «Гленнон спросил меня: „Как бы вы отнеслись, если бы я обратился с просьбой к правительству командировать вас в Америку, так как ознакомление с этим вопросом (имелась в виду десантная операция в Босфор и Дардане-ллы. – И. П.) потребует продолжительного времени, а между тем мы на днях должны уехать“. Относительно этой десантной операции он просил меня никому ничего не говорить и не сообщать об этом даже правительству, так как он будет просить командировать меня в Америку официально для сообщения сведений по минному делу и борьбе с подводными лодками. Я сказал ему, что против командирования в Америку ничего не имею, что в настоящее время свободен и применения себе пока не нашел. Поэтому, если бы правительство согласилось командировать меня, я возражать не буду».

Как видим, в наибольшей степени американскую сторону тогда интересовала операция по захвату проливов. Впоследствии, в результате развала русских армии и флота, особенно после Октябрьского переворота, выхода России из войны, эта операция уже и не могла быть осуществ-лена. Мы обращаем внимание на это затем, чтобы можно было лучше понять, почему в начале адмирал А. В. Колчак был встречен в Америке исключительно торжественно, но потом интерес к нему заметно упал. Что касается вопроса о несообщении Колчаком правительству о намерении проинформировать военные круги США о планах операции по захвату турецких проливов, то оценку здесь дать непросто. Одно

лишь известно, что незадолго до того ему же и поручалось дать в Севастополе такую информацию Гленнону. Официальное предложение о командировании А. В. Колчака в США было сделано. Как отмечал М. И. Смирнов, А. Ф. Керенский принял решение отпустить А. В. Колчака в зарубежную поездку после того, как был проинформирован «О связях Колчака с контрреволюционными группами». Этому поспособствовала встреча А. В. Колчака с генералом В. И. Гурко, настроенным к правительству крайне отрицательно. Колчак действительно вошел в Республиканский национальный центр, возглавил его военный отдел (потом передал его руководство генералу Л. Г. Корнилову) и расценивался как один из возможных диктаторов России. П. К. Милюков через годы, уже как историк писал: «Естественным кандидатом на единоличную власть явился Колчак, когда-то предназначавшийся петербургским офицерством на роль, сыгранную потом Корниловым». В ожидании разрешения на отъезд Колчак вынужден был наблюдать в Петрограде и июньскую демонстрацию, и полуорганизованную попытку июльского анархо-большевистского восстания матросов и солдат. Об этом времени ожидания решения вопроса об отъезде в США А. В. Колчак писал А. В. Тимиревой: «Теперь я могу говорить более или менее определенно о своем дальнейшем будущем. По прибытии в Петроград я получил приглашение от посла США Рута и от морской миссии адмирала Гленнона на службу в американский флот. При всей тяжести своего положения я все-таки не решился сразу бесповоротно порвать с Родиной, и тогда Рут с Гленноном довольно ультимативно предложили Временному правительству послать меня в качестве начальника военной миссии в Америку для службы во время войны в U. S. Navy [В(ооруженные) С(илы) США]. Теперь этот вопрос решен и правительством в положительном смысле, и я жду окончательного сформирования миссии, в которую войдут М. И. Смирнов, А.А. Тавташерна и еще один или два офицера».

Выезд задерживался еще и из-за сложности самой поездки в США в военных условиях. За А. В. Колчаком, как виднейшим военным деятелем России, следила немецкая разведка. Американ-ская сторона допустила неосторожность, дав информацию о предстоящей военно-морской миссии России в США во главе с Колчаком. Это вызвало повышенный интерес к нему. Разрабатывался план поездки. Была достигнута договоренность с правительством Англии о проезде в США через эту страну. Ехать следовало под чужой фамилией. В последнюю пору ожидания он находился уже в Прибалтике – Северодвинске, далее – в Финляндии, Гельсинг-форсе… Получив от английской миссии уведомление, когда и куда следует выезжать, в конце июля он железной дорогой направляется через Торнео, Христианию (Осло) в Берген. В этом норвежским портовом городе он провел около суток. Ждал парохода. Спутниками-членами возглавляемой им миссии были морские офицеры М. И. Смирнов, Д. В. Кольчицкий, И. Э. Вуич, А. М. Меженцев, В. В. Макаров, Лечинский и Безуар (в источниках состав миссии разнится, иногда не называются Кольчицкий, Меженцев и Макаров).

. Как и Колчак, эти люди пользовались вымышленными именами. Конспирация оказалась весьма полезной. Колчаку стало известно, что еще задолго до его выезда немцы, не зная, что он еще в России, начали за ним охоту. Один из пароходов, следовавших из Христиании в Лондон, был задержан германскими подводной лодкой и миноносцем. С парохода сняли часть пассажиров.

Миссия Колчака выехала из Петрограда 27 июля и прибыла в Лондон в самом начале августа. В письме А. В. Тимиревой, датированном 4 августа, он отмечает, что в Англии находится уже третий день. Начальником Морского Генерального штаба генералом Холлем было сказано, что придется ждать недели две, прежде чем представится возможность для отплытия в США. Колчак решил воспользоваться свободным временем, предупредительно-дружественным отношением к себе со стороны первого лорда адмиралтейства Джеллико, адмирала Пенна и других руководителей английского флота. Он выезжает в Брайтон, Исборн, Феликстоун. Знакомился с морской авиацией, подводными лодками, тактикой противолодочной борьбы, даже летал на разведку в море. Его доверительно посвящают в систему заграждений Северного моря, в оперативные вопросы. Колчак также ездил по заводам, знакомился с военно-морским производством.

В 20– х числах августа Колчак с членами миссии на крейсере «Глотчестер» отправился из Глазго в Галифакс. Плавание длилось 10-11 дней. Из этого канадского портового города миссия, встреченная морским офицером Миштовтом, направилась в США. Поездом, в специальном вагоне, Колчак и его спутники проехали из Монреаля в Нью-Йорк, затем -в Вашингтон. Было начало сентября.

В США А. В. Колчак пробыл чуть меньше двух месяцев. Он встретился с русскими дипло-матами во главе с послом Б. А. Бахметьевым, затем нанес визиты государственным деятелям США – морскому министру, его помощнику, государственному секретарю, военному министру, другим лицам, с которыми предстояло общаться и вести совместную работу. Позднее, 16 октября, Колчака принял президент В. Вильсон. Внешне прием выглядел даже помпезным. Но пока с июня по октябрь шло время, положение в мире, особенно в России, сильно измени-лось. Эта союзница США, других стран антигерманского блока оказалась малополезной в совместной борьбе. Большевики и анархическая стихия заканчивали разложение вооруженных сил страны. Выступление генерала Л. Г. Корнилова, имевшего главной целью спасение и оздоровление армии, потерпело тяжелую неудачу. Поэтому к представителям России, планам совместных военных действий с ней уже не могло быть прежнего отношения. Неуважение к России ощущалось даже сквозь внешнюю любезность.

Почти сразу стало ясно, что идея совместных союзнических действий по захвату проливов Босфор и Дарданеллы и выведению из войны Турции уже невыполнима. Главный смысл миссии адмирала Колчака, встреч с ним военных и государственных деятелей США практически отпал. А ведь Колчак намеревался не только тщательно познакомить союзников с планом десанта в Босфор, захваченными с собой документами, быть консультантом и советником, но и стать непосредственным участником сражения.

А. В. Колчак об этих столь неожиданных изменениях говорил: «После обмена визитами в первые же дни официальных приемов я выяснил, что план относительно наступления американ-ского флота в Средиземном море был оставлен. Его выполнение было невозможно ввиду того, что шла перевозка американских войск на французский фронт, и производить новую экспеди-цию на Турцию, Дарданеллы, было бы совершенно невозможно, хотя военные круги и говорили, что это имело бы большое значение, так как захват Константинополя и вывод Турции из состава коалиции послужил бы началом конца всей войны… Я был глубоко разочарован, так как мечтал продолжить свою боевую деятельность, но видел, что отношение в общем к русским тоже отрицательное, хотя, конечно, персонально я этого не замечал и не чувствовал…».

Это было новое, еще одно сильнейшее потрясение для Колчака. Знакомство с прессой позволяло судить о все более ухудшающемся положении на Родине.

И все же Колчак и его спутники с пользой проводят время в Америке. Колчак по просьбе коллег-союзников ведет работу в Морской академии. Он принял предложение от морского министра познакомиться с американским флотом и на его флагмане «Пенсильвания» вместе с членами своей миссии более десяти дней участвовал в маневрах. Это совместное плавание было взаимно полезно.

После приема президентом Вильсоном миссия 20 октября выехала в Сан-Франциско. Решено было возвращаться на Родину. Время комфорта в поездках и плаваниях А. В. Колчака кончи-лось. В Сан-Франциско довольно долго пришлось ждать парохода. Здесь Колчак получил неко-торые известия об октябрьских событиях, но не придал им серьезного значения. На полученную из России телеграмму с предложением выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание от партии народной свободы и группы беспартийных по Черноморскому флоту ответил согласием. Однако его ответная телеграмма опоздала.

Сесть на перегруженный японский пароход «Карио-Мару» удалось с большим трудом, при помощи государственного секретаря Р. Лансинга и морского ведомства. Примерно через две недели, 8 или 9 ноября 1917 г., члены миссии, кроме оставшегося в США М. И. Смирнова, прибыли в Йокохаму.

После длительного отрыва от информации о событиях в России на А. В. Колчака обруши-лись ошеломляющие сообщения о свержении Временного правительства и захвате власти советами, большевиками. Спустя некоторое время было получено известие и о начале переговоров правительства В. И. Ленина с немецкими властями в Бресте на предмет заключения мира, который Колчак расценивал, как «полное наше подчинение Германии, полную нашу зависимость от нее и окончательное уничтожение нашей политической независимости».

Октябрьский большевистский переворот Колчак встретил с негодованием и к Советской власти до конца своих дней был крайне враждебен. Он был глубоко уверен (в отличие от значительной части военной интеллигенции), что от Ленина и его партии ничего позитивного для России и ее народа ждать не приходится.

Эти известия были для Колчака, как он потом отмечал, «самым тяжелым ударом, может быть, даже хуже, чем в Черноморском флоте. Я видел, что вся работа моей жизни кончилась именно так, как я этого опасался и против чего я совершенно определенно всю жизнь работал». В дальнейшем последовало заключение ленинским правительством Брестского мира, позорнее, кабальнее которого трудно было что-либо представить. Что дело идет к этому, Колчак предви-дел. Перед Колчаком встал острейший вопрос: что же делать, как поступить дальше? В стране утверждается враждебный ему и массе других людей режим. Связывать служение Родине с большевизмом для него было немыслимо. Наоборот, надо было вступить в борьбу с ним. В этом отношении Колчак был тверд. Но как и где начинать эту борьбу – вот в чем вопрос. Будь Колчак в России во время захвата большевиками власти, он был бы в эту борьбу вовлечен естественным путем, самой исторической ситуацией.

«Обдумав этот вопрос, – отмечает Колчак, – я пришел к заключению, что мне остается только одно – продолжать все же войну как представителю бывшего русского правительства, которое дало известное обязательство союзникам. Я занимал официальное положение, пользова-лся его доверием, оно вело эту войну, и я обязан эту войну продолжать. Тогда я пошел к англий-скому посланнику в Токио сэру Грину и высказал ему свою точку зрения на положение, заявив, что этого правительства я не признаю и считаю своим долгом, как один из представителей бывшего правительства, выполнять обещание союзникам; что те обязательства, которые были взяты Россией по отношению к союзникам, являются и моими обязательствами. Я обратился к нему с просьбой довести до сведения английского правительства, что я прошу принять меня в английскую армию на каких угодно условиях. Я не ставлю никаких условий, а только прошу дать мне возможность вести активную борьбу». Два члена миссии – Вуич и Безуар разделили выбор Колчака, остальные, по его разрешению, решили вернуться в Россию.

Предложение А… В. Колчака своих услуг именно Англии, объясняется, думается, наилучшим и заинтересованным отношением к нему со стороны руководителей военно-морских сил этой страны. К. Грин с пониманием воспринял предложение А. В. Колчака и его мотивы. Он передал его просьбу по своему дипломатическому каналу министру иностранных дел Англии А… Бальфуру. Колчак был крупным военачальником и к тому же, судя по сведениям, которыми располагали англичане, пользовался в России определенным политическим авторитетом. Его предложением, переданным из Токио, заинтересовалось английское правительство. Колчаку через К. Грина было передано, чтобы он подождал решения.

Ждать и томиться в Йокохаме пришлось около двух месяцев. Можно, видимо, сказать, что это были единственные месяцы в жизни Колчака, когда он не был занят какой-либо активной и конкретной работой.

«Скучно, – жаловался он в письме А. В. Тимиревой, – и без конца тянутся дни, наруша-емые изредка только шифрованными телеграммами, для разбора которых приходится ездить в посольство или к морскому агенту контр-адмирала в Токио. Но надо ждать, и я жду окончате-льного ответа».

Хотя в Йокохаме было немало русских, в основном из самой первой волны – после октябрьской эмиграции, Колчак проводил время в основном в одиночестве. Характер его всегда был сложным. Но на протяжении лет в нем происходили существенные изменения. Если ранее знавшие Колчака указывают на его тягу к общению, обществу, веселости, то впечатления о встречах с ним в последние годы пестрят указаниями на впадение его в крайности, включая нервозность, раздражительность, склонность к замкнутости; своих соотечественников в Йокохаме, бежавших от большевиков, он не жаловал, полагая, что они проявили «бессилие», что должны были оставаться на Родине и бороться за ее интересы.

Неожиданно открывшуюся полосу незанятости и ожидания Колчак заполнял чтением китайской литературы по философским и военным проблемам. Приобретенное в юности, во время плавания в южных широтах, знание китайского языка он существенно пополнил. Его притягивали военно-стратегическая концепция китайского полководца VI века до нашей эры Сунь-цзы. Суть концепции сводилась к приданию большого значения моральному состоянию войск, высоким и разносторонним качествам полководца (ум, беспристрастность, гуманность, мужество и строгость). Колчака привлекало учение секты Зен-воинствующего буддизма. Он разделял его основные догмы. Колчак придавал милитаризму, войнам в истории особое значение. С этой точки зрения он смотрел и на будущее России.

«…Война проиграна, но еще есть время выиграть новую и будем верить, что в новой войне Россия возродится, – писал он. – Революционная демократия захлебнется в собственной грязи или ее утопят в ее же крови. Другой будущности у нее нет. Нет возрождения нации помимо войны, и оно мыслимо только через войну. Будем ждать новой войны как единственного светлого будущего».

Колчак – боевой адмирал, вынужденный уже полгода, в разгар мировой войны, обретаться где-то около дипломатических служб и тыловых военных штабов, жаждал непосредственного участия в горячем деле, в сражениях и, что уж скрывать, мечтал о новых подвигах.

Изучение военного искусства Древнего Востока наталкивает его на символы. Определенным воплощением этого искусства для него становятся сабли, клинки, изготовлявшиеся для самураев большими мастерами средневековой Японии. После долгих целенаправленных поисков в лавочках Токио он купил клинок, сделанный знаменитым мастером Майошин. И в минуты, когда становилось на душе особенно тяжело, в раздумьях на военную тему, разглядывая клинок у пылающего камина, он видел в его отблесках живую душу древнего воина. Эти мысли, обращенные в прошлое, успокаивали. О своих раздумьях, мрачных размышлениях с клинком в руках у вечернего камина Колчак писал Тимиревой.

Многие исследователи мечут острые стрелы в адрес А. В. Колчака, прежде всего в связи с его высказываниями рассматриваемой поры. Но он сходные высказывания делал и в другое время, в частности, был сторонником надвигавшейся войны с Германией. Он «с радостью» встретил ее начало, считая происшедшее – неизбежным. Критические оценки воззрений Колчака, надо полагать, базируются на реальной почве. А. В. Колчаку действительно были присущи милитаристские воззрения. Но и преувеличенного подхода в оценках этого не следовало бы допускать. Естественно, выбор военной профессии сам по себе накладывал отпечаток на весь ход его мыслей, личности. В исторических условиях, в которых он жил и действовал, возможностей исключать войны практически не было. Колчак пережил грандиозный военный катаклизм – первую мировую войну. Отсюда военному деятелю трудно было не впасть в абсолютизацию такого явления, как война, в преувеличение военных методов решения исторических задач.

Своими мыслями об исторической судьбе России Колчак делится в письмах к любимой женщине – А. В. Тимиревой, хотя их переписка, осуществлявшаяся чаще через посольства (главным образом английского), другие посреднические каналы, с 1917 г. стала крайне затрудненной. «Оказии» стали редкими. С отъезжающим из Японии в Россию лейтенантом А. М. Меженцевым он 2 января отправил «рекордное, – как приписывал, – письмо в 40 страниц». Тот обещал его передать общему знакомому в Петроград, а уж затем оно попало бы в руки Тимиревой. Трудно сказать, какие письма дошли до адресата и вообще были ли отправлены. Мы имеем дело все с теми же черновиками писем в тетрадях.

Не часто, с опозданием, но получал ответы на свои послания и сам Колчак. Так, 3 декабря 1917 г. Колчак извещает Тимиреву, что «сегодня неожиданно я получил Ваше письмо от 6сентября, доставленное мне офицером, приехавшим из Америки». Письмо пропутешествовало через страны и океаны три месяца, пока оказалось в Йокохаме. Письма Колчака наполнены дневниковыми зарисовками, описанием поездок, встреч, бесед, планов на будущее. Подчас эти темы преобладают. Но бывает и так, что письма почти целиком носят личный, интимный характер, обращены к сердцу любимой, полны воспоминаний о былых встречах 1914-1916 гг.

Вот такие слова находил Александр Васильевич в письмах к Анне Васильевне. «…И Ваш милый и обожаемый образ все время был перед моими глазами. – Ваша… улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом высшей награды, которая может вручаться лишь за выполнение величайшего подвига, выполнение военной идеи, долга и обязательств. И, думая о Вас, я временами испытываю какое-то странное состояние, где мне кажется прошлое каким-то сном, особенно в отношении Вас. Да верно ли я (знаю) Анну Васильевну; неужели это правда, а не моя собственная фантазия о ней, что был около нее, говорил с нею, целовал ее милые розовые ручки, слышал ее голос? Неужели ни сада Ревельского собрания, белых ночей в Петрограде, – может быть, ничего подобного не было?! Но передо мной стоит портрет Анны Васильевны с ее милой прелестной улыбкой, лежат ее письма с такими же миленькими ласковыми словами; и когда читаешь их и вспоминаешь Анну Васильевну, то всегда кажется, что совершенно не достоин этого счастья, что эти слова являются наградой незаслуженной, и возникает боязнь за их утрату, и сомнения…».