Текст книги "«На суше и на море» - 82. Фантастика"

Автор книги: Иван Ефремов

Соавторы: Александр Казанцев,Дональд Эдвин Уэстлейк,Збигнев Простак,Владимир Фирсов,Борис Мещеряков,Геннадий Тищенко,Анатолий Мельников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

ВИТЯЗЬ НАУКИ, ПРАВОФЛАНГОВЫЙ ФАНТАСТИКИ
Слово об Иване Ефремове

В 1982 году Ивану Антоновичу Ефремову исполнилось бы 75 лет. Почти десятилетие не дожил он до этого зрелого для творческого человека возраста. Но за свою не столь уж долгую жизнь он успел очень и очень многое. Он не только стал видным ученым, доктором биологических наук, профессором, лауреатом Государственной премии, создателем новой отрасли науки – тафономии, но и одним из зачинателей советской научной фантастики, проникал зорким взглядом художника и в далекое прошлое, во времена египетских фараонов, Александра Македонского, и в грядущее коммунистическое завтра.

Его роман «Туманность Андромеды» обошел весь мир и сделал для воспитания молодежи в коммунистическом духе не меньше, чем целая армия пропагандистов и агитаторов. Иван Ефремов – любимый писатель всех, кто зачитывается научной фантастикой. И в год юбилея писателя мы предоставляем слово ему самому. Он повествует о себе с подкупающей простотой и скромностью, адресуясь к тем, кто размышляет, как совместить работу с учебой, каков должен быть путь в науку, каких ценностей искать в жизни. Любителям фантастики он рассказывает о своем проникновении в будущее как о чем-то совершенно обыденном.

Образ Ефремова, крепкого и рослого парня, увлеченного своим делом лаборанта и матроса, плававшего в самом бурном из морей – Охотском, грузчика, человека, который заканчивает среднюю школу экстерном за два года, а Горный институт без отрыва от работы – за два с половиной года, встает перед нами во всей своей притягательности. Мы проникаемся убеждением, что сделанное им будет служить все новым и новым поколениям читателей и ученых.

Александр Казанцев

Иван Ефремов
НЕ ОПУСКАТЬ КРЫЛЬЯ

Редакция «Строительной газеты» ознакомила меня с письмами строителей, которые работают и учатся в вечерних и заочных учебных заведениях. Среди них есть письма людей, по тем или иным причинам бросивших учение. И я оглянулся назад, на годы первого десятилетия Советской страны.

Может быть, для читателей газеты будет интересно узнать про мой путь в науку.

В годы гражданской войны я жил на Украине и остался без родителей в возрасте двенадцати лет. Меня приютила автомобильная часть Красной Армии. Я пробыл в ней до демобилизации и расформирования в конце 1921 года, после чего поехал в Ленинград (тогда еще – Петроград) с твердым намерением учиться.

Мальчишке, хоть и не по годам рослому и развитому, но порядком заморенному постоянным недоеданием, мне пришлось сначала туго. Много было просто беспризорных, не говоря уже о безработных, неквалифицированных, как и я, чернорабочих. Единственно, с чем не было никакой трудности, – это с квартирами: бывшая столица Российской империи после голодной войны и блокады империалистов наполовину, если не на три четверти, пустовала.

Для поступления на рабфак и получения стипендии я не имел рабочего стажа на постоянной работе. Не подходил я и по возрасту, а вечерних школ тогда не было. Пришлось поступать в обычную среднюю школу, изо всех сил наверстывать упущенное за годы гражданской войны, кончая по два класса в год (экстерната тогда не было). Если бы не помощь бескорыстных учителей, бесплатно помогавших мне в занятиях, и если бы не помощь общественных организаций, ведавших питанием ребят, мне бы никогда не справиться и не окончить школы за два с половиной года.

Но как бы ни были трудны занятия, надо было еще и жить. Лето, часть весны и осени, вообще всякое свободное время проходило в погоне за заработком. Мы были воспитаны в старинных правилах. Мало-мальски подросшие дети не могли быть в тягость родителям или родственникам. Поэтому обратиться за помощью к родственникам, что сейчас так легко делают иные молодые люди, в те времена казалось просто невозможным, и я должен был обеспечивать сам себя.

Я начал с разгрузки дров из вагонов на товарных станциях Петрограда. В одиночку удобнее всего выгружать «швырок» – короткие поленья по пол-аршина в длину. «Шестерку» (110 см) один далеко не отбросишь: завалишь колеса вагона и придется ее перебрасывать дважды. За разгрузку из вагона в 16–20 тонн «швырковых» дров платили три рубля. Если втянуться в работу, то за вечер можно было заработать шесть рублей – примерно треть месячной студенческой стипендии. Но после такой работы домой приходил далеко за полночь, в беспокойном сне виделись бесконечные дрова, а на следующий день почти ни на что не был годен. Кроме того, такая работа требовала усиленного питания, поэтому надо было жить и питаться не как студенту, а как грузчику, расходуя гораздо больше денег, чем зарабатывал.

Когда я сообразил, что не могу учиться в таких условиях, то перешел на выгрузку дров с баржей. Отапливающийся дровами Петроград снабжался ими не только по железной дороге, но и по реке. Деревянные баржи подходили прямо к домам по многочисленным протокам-речкам, пронизывавшим весь город. Снимали решетку набережной, прокладывали доски, и дрова катали на тачках прямо во дворы. Тут можно было заработать в день рубля четыре и не уставать так сильно, как на выгрузке вагонов в одиночку. Катала дрова артель, поэтому работа шла с роздыхом и при ловком обращении с тачкой не была слишком тяжела.

Когда я стал засыпать над задачниками и видеть во сне белые булки, которые никак не удавалось съесть, я понял, что надо снова менять род работы.

И тут я нашел товарища. Вдвоем мы стали ходить по дворам пилить, колоть и укладывать дрова в обширные ленинградские подвалы, использовавшиеся как сараи. На этой работе можно было в любое время сделать перерыв и даже кое-что соображать по прочитанному из учебников, когда работа не требовала особого внимания. Так я и прожил бы таким кустарем-дровяником, если бы не подвернулась вакансия помощника шофера в одном из артельных гаражей. Затем – шофер грузового автомобиля системы «Уайт», с цепной передачей модели 1916 года.

С таким трудом найденную работу пришлось, однако, тут же оставить, чтобы сдать выпускные экзамены. Буквально на последние рубли я уехал на Дальний Восток почти сразу после окончания школы. Плавал там матросом на парусно-моторном судне «Интернационал» на Сахалин и по Охотскому морю до поздней осени 1924 года. Потом вернулся в Ленинград, чтобы поступить в университет. Стипендии мне не досталось – их было очень мало. Пришлось снова браться за неквалифицированный труд.

^{Иван Антонович Ефремов в студенческие годы (1925–1926 гг.), препаратор Геологического музея в Ленинграде. (публикуется впервые)}

Дело пошло несравненно легче. Во-первых, тогда студенты не были обязаны посещать лекции, лишь бы своевременно отрабатывать лабораторные задания и сдавать зачеты. Во-вторых, были организованы студенческие рабочие артели, прикрепленные к разным организациям, подбиравшим им работу полегче и поприбыльнее.

Я вступил в студенческую артель из самых здоровых ребят, которая работала в порту. Особенно выгодна была погрузка соли (девятипудовые кули посильны не каждому), а также катание дубовой клепки. Мокрая, она составляла на тачке очень тяжелый груз, обращаться с которым на узких и гнущихся досках-трапах – целое искусство.

Мы зарабатывали при удаче до девяти рублей в день. Двухнедельная работа обеспечивала два месяца безбедного, по тем студенческим меркам, житья.

На одной из работ, взявшись вместе с товарищами построить ограждение вокруг чьего-то капустного огорода, я едва, как говорится, не «отдал концы»: исцарапал ржавой проволокой руки, заразился столбняком.

Я понимаю, что наши усилия найти работу могут вызвать сейчас снисходительную улыбку у молодежи. Стоит пойти на любую стройку – и готово… Да, но в то время строек в городе почти не было. Если и случались, то на них не было отбоя от постоянных, квалифицированных строителей. Я был одно время секретарем комиссии по летней практике. Мы сами, студенты, распределяли места на практику. Это был более серьезный вопрос, чем может сейчас показаться, потому что для нестипендиатов два-три месяца летней практики, то есть оплачиваемой работы по своей или близкой специальности, были возможностью не только подкормиться, но и материально обеспечить себя хоть на часть следующего учебного года. Если бы вы видели, сколько слез сопровождало каждое распределение путевок на летнюю практику, вам стало бы ясно нелегкое положение студенчества в начале нэпа.

К концу первого года обучения в Ленинградском университете я получил постоянное место шофера ночной смены на пивном заводе и среди студентов стал «богачом» с постоянной зарплатой от пятидесяти до шестидесяти рублей в месяц. Однако это «богатство» мне не принесло никаких сбережений на будущее. Товарищи вокруг жили так бедно, что я не мог не помогать им. В результате мой высокий заработок позволял лишь иногда покупать книги. Все остальное расходилось по рукам, и, конечно, безвозвратно.

Осенью 1925 года я поступил в Академию наук лаборантом геологического музея.

Казалось бы, мне оставалось только закончить университет. На деле получилось совсем не так. Разнообразная деятельность лаборанта, сама наука так увлекли меня, что я часто засиживался в лаборатории до ночи. Все труднее становилось совмещать столь интенсивную работу с занятиями. К тому же с весны до глубокой осени приходилось бывать в экспедициях. Вскоре и совсем бросил занятия, не будучи в силах совмещать дальние экспедиции в Среднюю Азию и Сибирь, где я уже работал в качестве геолога, хотя и не имел еще диплома.

Мне посчастливилось быть в рядах тех геологов, которые открыли пути ко многим важным месторождениям полезных ископаемых. Эта трудная работа так увлекала нас, что мы забывали все. Забыл и я о своем учении.

Я то и дело «спотыкался», когда приходилось отстаивать свои взгляды, выставлять проекты новых исследований или «защищать» открытые месторождения. Наконец, мне стало ясно, что без высшего образования мне встретится слишком много досадных препятствий. Будучи уже квалифицированным геологом, я ходатайствовал о разрешении мне, в порядке исключения, окончить экстерном Ленинградский горный институт. Мне пошли навстречу, и в течение двух с половиной лет удалось, не прерывая работы, закончить его.

Сколько я каялся и бранил себя за то, что оставил учение и не довел его до конца раньше, когда у меня было еще мало обязательств, накоплено мало исследований, требовавших спешного завершения.

Сейчас, когда я, пожилой, много видевший ученый и писатель, смотрю в прошлое, мне ясно, что стремление и воля к знаниям не оставляли меня. Я пробивался к знаниям, чувствуя и понимая, какой огромный и широкий мир открывается передо мной в книгах, исследованиях, путешествиях. Но каковы бы ни были мои способности и желания, сделать доступным все духовное богатство мира могло лишь систематическое образование. Все это – школа и уроки, диктовки и задачи – было трудным препятствием, но и в то же время ключом, открывшим ворота в новое, интересное, прекрасное.

Мне повезло с учителями – на пути оказались хорошие, высокой души люди. Настоящие педагоги, сумевшие разглядеть в малообразованном, плохо воспитанном, подчас просто грубом мальчишке какие-то способности. Но мне думается, что если бы этого не случилось, то все равно я бы продолжал преодолевать все трудности учения. Воля, как и все остальное, требует закалки и упражнения. То, что казалось трудным вчера, становится легким сегодня, если не уступать минутной слабости, а бороться с собой шаг за шагом, экзамен за экзаменом.

Тренировка стойкости и воли приходит незаметно. Когда учишься ездить на автомашине, трудно справляться с ней и следить за дорогой, знаками, пешеходами. И вдруг вы перестаете замечать свои действия, машина становится послушной и не требующей напряженного внимания. Так и с трудностями жизни. Привычка к их преодолению приходит незаметно, учиться становится легко, только нельзя давать себе распускаться и жалобиться. Товарищи будут с уважением называть такого человека собранным, волевым, мужественным, а он будет удивляться: что такого в нем нашли особенного?

И если вы действительно стремитесь к знаниям, то не поддавайтесь слабости, никогда не отменяйте своего решения. Дорогу осиливает и ослабевший человек – пока он идет. Но, упав, ему будет трудно подняться, много труднее, чем продолжать идти!

«Строительная газета» № 17 (4419), 7 февраля 1964 г.

СТРАНА ФАНТАЗИЯ

– Как вы стали фантастом?

– Видите ли, для меня это слово является не совсем точным определением. Я скорее фантазер. Фантаст – это уже нечто специфическое. Вроде бы человек сидит и специально фантазирует на заданную ему тему. А я просто с детства придумывал самые различные изобретения. То же самое и в науке. Тут я тоже касался самых неизведанных тем, самых неразработанных отделов – и в геологии, и в палеонтологии.

– В рассказе «Алмазная труба» вы предвосхитили открытие алмазов в Якутии. Что вам помогло сделать это?

– Помогло то, что я геолог, много лет проработавший в Сибири, стерший вместе с товарищами немало «белых пятен», существовавших еще в те времена на сибирской карте. Но я не совершил никакого особого пророчества. Просто перенес в настоящее то, что принадлежало еще будущему, еще должно было быть открыто, но в чем не сомневался, так как считал, что геологические структуры Сибири и Южной Африки схожи.

Вообще предвосхищений у меня оказалось несколько. Еще будучи совсем молодым ученым, я поставил вопрос о необходимости исследования дна океанов. Написал об этом статью и послал в «Геологишерундшау». В то время это был солидный научный журнал. И через некоторое время получил ответ, подписанный известным тогда специалистом по морской геологии Отто Пратье. Он писал, что «статья господина Ефремова абсолютно фантастична. Никаких минералов со дна добыть нельзя. Дно океана не имеет рельефа. Оно совершенно плоское и покрыто толстым слоем осадков». Так меня, мальчишку, он «уничтожил». Статья не была опубликована. А теперь мы знаем, что на дне есть и хребты, и ущелья, и открытые выходы пород.

Точно так же получилось и с «Тенью минувшего». В «Литературной газете» Ю. Н. Денисюк, изобретатель голографии, сам признал, что заняться поисками натолкнул его мой рассказ, опубликованный в 1944 году. В нем, кстати, я писал, что все затруднение – в отсутствии сильного источника света. С изобретением лазеров и мазеров такой источник появился!

В рассказе «Озеро Горных Духов» я говорил о ртутном озере на Алтае. Сейчас ртуть там нашли. Может, со временем и еще какие-нибудь «предсказания» сбудутся?

И это совсем не в силу какого-то моего пророческого дара. Просто, когда вы являетесь ученым довольно широкого плана, то впитываете все, что «носится в воздухе». А потом, обладая некоторой долей фантазии, это не очень трудно представить в уже «реальном» виде.

Вот почему я считаю, что фантазия – чрезвычайно ценная вещь. И тут я опять-таки не делаю никакого открытия, а следую мысли Владимира Ильича Ленина, который прямо указывал, что «фантазия есть качество величайшей ценности…».

Мы часто повторяем эти слова, но не очень вдумываемся в них. А ведь если такой человек, как Ленин, подчеркивает, что фантазия – «величайшая ценность», так это неспроста. И действительно, если бы не было фантазии, то и вообще бы все науки стояли на месте.

По-моему, фантазия – это вал, поднявшись на который можно видеть значительно дальше, пусть порой еще в неясных контурах.

Помните стихи Фета:

 
Одной волной подняться в жизнь иную,
Почуять ветр с цветущих берегов…
 

Это, в общем-то, фантасты и делают.

– Большинство зарубежных фантастов рисует встречу землян с другими цивилизациями в мрачных красках. В ваших же произведениях, наоборот, преобладает оптимизм. На чем он основан?

– Основан прежде всего на глубочайшей вере, что никакое другое общество, кроме коммунистического, не может объединить всю планету и сбалансировать человеческие отношения. Поэтому для меня вопрос стоит так: либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо вообще не будет никакого, а будут пыль и песок на мертвой планете. Это первое.

А второе заключается в том, что человек по своей природе не плох, как считают иные зарубежные фантасты, а хорош. За свою историю он уже преодолел в себе многие недостатки, научился подавлять эгоистические инстинкты и выработал в себе чувство взаимопомощи, коллективного труда, и еще – великое чувство любви…

Вот это и дает мне право считать, что хорошего в человеке много и при соответствующем социальном воспитании он очень легко приобретет ту дисциплину и ту преданность общему делу, ту заботу о товарище, о другом человеке, которые необходимы для устройства коммунистического общества.

– Вас как геолога должны особенно интересовать образцы породы, доставленные «Луной-16». О чем можно судить по таким образцам? Что могут рассказать керны с Марса и других планет?

– Когда вы попадаете в совсем неизведанную область и перед вами вдали высится хребет, вы думаете, что, добравшись до него, первым же ударом молотка откроете нечто совершенно новое. На самом деле почти никогда так не бывает. Вам приходится следить за подробностями геологического строения, собирать образцы из разных мест, и только тогда постепенно вырисовывается достаточно полная картина.

Так и тут. Придется доставлять образцы с разных мест Луны, может быть, сотни образцов. Все они будут один другому противоречить, не будут сходиться данные, ученые будут спорить. И только после серьезных изучений картина станет ясна.

^{Иван Антонович Ефремов в последние годы жизни}

Особую роль, можно сказать, новую эпоху в изучении планет открыли дистанционно-управляемые самоходные аппараты, подобные находящемуся сейчас на Луне «Луноходу-1». Задолго до того, как нога человека ступит на Марс, Венеру и другие планеты, «Марсоходы», «Нептуноходы» и другие планетопроходцы сообщат людям много важного и интересного.

Хотя, конечно, повторяю и подчеркиваю, каждый первый кусочек, доставленный с другой планеты, безусловно, представляет колоссальный интерес, и всегда мы будем ожидать чего-то совершенно нового!

– Каким представляется вам земной транспорт через 100–200 лет?

– Тут у меня большие расхождения с моими советскими и зарубежными коллегами-фантастами. Я считаю, что скорость наземного транспорта не должна очень сильно возрастать – для массовых передвижений это не нужно.

В исключительных случаях – для выяснения срочных вопросов, для медицинской помощи и тому подобного – должен, конечно, существовать сверхбыстрый транспорт, скажем ракеты. В остальном же он должен быть экономичным. Скорость поезда 200 километров в час мне кажется вполне достаточной.

Необходим прогресс не столько в скорости, сколько в грузоподъемности, в ширине колеи. Мне представляется широкое рельсовое полотно, метров шесть, десять даже. Каждый вагон будет равняться среднему кораблю. Кроме того, значительное количество транспорта, особенно в городах, должно уйти под землю. Ведь в дальнейшем техника снабдит нас механизмами, быстро роющими тоннели.

– Давайте уточним. Все, что вы сказали, в основном относится к грузовым поездам. Ну а пассажирские будут существовать через сто лет или будет уже что-то совершенно новое?

– Обязательно будут, со скоростью 200–300 километров в час. Кому нужно быстрее, сядет в ракету или в самолет. Вообще, знаете, вспоминаю момент, когда, выбравшись из тайги, умывшись, упаковав и сдав в багаж вещи, наконец садишься в поезд, где мягкие диваны, тепло, светло… Это такое блаженство, что готов и десять суток ехать. Короче говоря, я за «медленный» земной транспорт, который дает возможность не только переехать из одного места в другое, но и по дороге насладиться созерцанием прелестей земли.

– А теперь, Иван Антонович, два последних традиционных вопроса. Первый: ваше увлечение в свободное время?

– Дело в том, что у меня нет свободного времени.

– Нельзя так отвечать, это запрещенный прием.

– Ну хорошо, но тогда не увлечение, а так, мелкая страстишка. «Собирание красавиц», как шутя называют у нас в семье. Когда нужно было иллюстрировать «Туманность Андромеды», оказалось, что художники не умеют рисовать красивых женщин, разучились… Я стал вырезать из разных журналов фотографии, чтобы дать художникам материал. И вот у меня теперь несколько папок портретов красавиц, с которыми я не знаю, что делать…

– И последний вопрос. Над чем вы сейчас работаете?

– Я почти закончил историческую повесть из времен Александра Македонского.

– Как называется повесть?

– Название пока условное – «Легенда о Таис».

Беседу вел В. Гиткович

Газета «Гудок», 24 ноября 1970 г., № 275 (13768)