Текст книги "Итоги № 1 (2014)"

Ловцы спортивных душ / Общество и наука / Exclusive

Ловцы спортивных душ

/  Общество и наука /  Exclusive

«Цена каждой медали зашкаливает, а следовательно, зашкаливают и эмоции. Для фотографа самое важное – их поймать», – рассказывают знаменитые спортивные фотокоры Сергей Киврин и Андрей Голованов

Фотографы Андрей Голованов и Сергей Киврин работают вместе уже больше 25 лет. За это время им приходилось попробовать себя во всем – от рекламных буклетов до репортажей из горячих точек. Но в первую очередь коллеги считают себя спортивными фотокорами, а свои главные творческие удачи связывают с Олимпийскими играми. Сочи-2014 станет для Сергея четырнадцатой, а для Андрея – одиннадцатой Олимпиадой.

– Прежде всего объясните, почему вы решили работать, как это сейчас модно говорить, в тандеме?

Сергей Киврин: Это связано со спецификой работы на спортивных соревнованиях. Одному человеку очень трудно обежать весь стадион и поймать нужный кадр. Вообще тактику совместной работы мы начали использовать еще задолго до того, как создали общий бренд. Просто, когда мы еще работали в журнале «Советский Союз», я, Андрей и наш хороший друг Евгений Миранский начали аккредитовываться на все спортивные мероприятия втроем, а затем, сдавая тему в журнал, подписывать фотографии тремя фамилиями. Такой коллективный репортаж всегда получался интереснее, чем если бы каждый работал по одиночке. Мы занимали разные позиции, снимали с разных точек и могли осветить соревнование максимально полно. Но вскоре развалился Советский Союз и журнал тоже, мы какое-то время стали работать по отдельности. Андрей – в «Коммерсанте», в «Лицах», я – в американских изданиях «Лос-Анджелес таймс», «Нью-Йорк таймс», а Женя вообще перестал профессионально заниматься фотографией.

Андрей Голованов: В 1996 году мы встретились на Олимпиаде в Атланте и решили не просто работать вместе, но и создать общий бренд. Мы выработали определенный стиль съемки, который нам нравится, к тому же вдвоем мы больше успеваем.

– Это была первая Олимпиада, которую вы снимали вместе?

С. К.: Нет. Фактически нашей первой совместной Олимпиадой стали зимние Игры в Лиллехаммере в 1994 году. Я поехал туда практически нелегально. Несмотря на то что мы делали альбом для Олимпийского комитета, мне забыли выдать командировочные. Имелась аккредитация, но жить было негде. Просить я не умею и решил лететь за свой счет. Купил за 100 долларов билет туда-обратно и рассчитывал ночевать на матрасе в номере Андрея. Но разборные домики для прессы были крохотными, комнатки – очень маленькими. Плюс Андрей делил номер еще с одним человеком. Валяться у них в ногах мне было неудобно, поэтому пришлось пойти на хитрость. Два санузла в доме не имели окон. Мы пришли в этот домик первыми. Я занес свои вещи, оставил их в номере у Андрея, а в одной из довольно просторных ванных комнат выкрутил лампочку и спрятал ее в своих вещах. Таким образом, ни у кого не возникало желания воспользоваться этой ванной, ведь там всегда темно, а рядом аналогичный санузел, где все работает. Потом в наш домик поселили еще китайских, американских и норвежских журналистов. И я, каждый день вот так вворачивая лампу вечером и выворачивая утром, убирая вещи утром и занося вечером, прожил там всю Олимпиаду, ни разу не попавшись им на глаза. И они не могли понять, что такое: вечером приходят – там закрыто, утром открыто, но света нет. Так меня и не поймали.

– Неужели работа на Олимпиаде того стоит?

С. К.: Главное – есть простор для творчества. На олимпийских стадионах, как можно заметить, нет рекламы. Потому что она – враг не только человечества, но и фотографов. Это фон, на котором мы снимаем. Часто она бывает пестрая, аляповатая, и какой бы кадр ты ни сделал, он не будет смотреться. На Олимпиаде же, кроме колец, нет ничего. И, конечно, кадры оттуда бывают самыми богатыми на эмоции. Посудите сами: Олимпиада проходит раз в четыре года, и за это время не все спортсмены удерживаются на своих позициях. У людей есть шанс, может быть, один раз в жизни выиграть Игры. Цикл в 8 лет не всякий выдержит. Поэтому участие в Олимпиаде воспринимается как шанс, который дается раз в жизни. Цена каждой медали зашкаливает, а следовательно, зашкаливают и эмоции. Для фотографа самое важное – их поймать. Ни один чемпионат мира в этом отношении не может сравниться с Олимпийскими играми. Каждый спортсмен изо всех сил борется за свой шанс выиграть и войти в историю. Характер и эмоции человека в такой ситуации лежат на ладони.

– Вы сами-то со спортом дружите?

С. К.: Я профессионально играл в волейбол, окончил в Ленинградском районе Москвы спортшколу и стал чемпионом столицы. Потом поступил в МГУ, где продолжил играть в студенческой команде. В ней к тому времени уже собралась группа мастеров, среди которых были и чемпионы мира. И даже после окончания МГУ я еще год играл в команде. Впрочем, я никогда не стремился стать профессиональным спортсменом. Для меня спорт всегда был местом, где можно проявить смелость, характер, благородство, а не завоевать победу любой ценой. Сейчас все по-другому. Олимпийские игры очень сильно изменились после того, как их изобрели греки. На первое место выходит коммерческий аспект. Люди хотят выиграть любой ценой. Все это превратило спорт в одну из разновидностей шоу-бизнеса.

– Пригодились ли вам занятия спортом на Олимпиадах?

С. К.: Еще как! Вспоминаю первый день работы на Олимпиаде в Лондоне. До официальной церемонии открытия были предварительные соревнования по стрельбе из лука. Вообще мы, фотографы, такие мероприятия очень любим. Во время предварительных соревнований больше возможностей для съемки. Фотографам разрешают подходить близко к мишеням, что запрещено во время официальных стартов. У нас есть шанс сделать очень эмоциональные кадры – спортсмены смотрят, куда они попали, вынимают стрелы. В погоне за редким кадром я побежал по полю к мишеням и не заметил, что они висят на тонких растяжках – зеленых тросах, которые сливаются с травой. Я зацепился и вместе со всем набором аппаратуры сделал сальто, потом кувырок, не выпуская камеру из рук. Помогла волейбольная подготовка. Я лишь слегка ударился коленкой и черпанул земли блендой фотоаппарата. Встал и снова побежал снимать. За мной бросилась ватага волонтеров: «Сэр, как вы?» – потом прибежал кто-то из организаторов соревнования: «Я говорил, что нужно окрасить тросы в другой цвет, люди будут падать». В общем, легко отделался.

Оправившись после падения, я решил сделать перерыв и попить кофейку в пресс-центре. В крохотном зале кафетерия собралась огромная толпа. Кто-то толкнул моего соседа, и он опрокинул горячий кофе на мою белую кроссовку. Я получил сильный ожог – перед самым открытием Игр. Но ничего не поделаешь, пора было ехать в пресс-центр. Прихожу на остановку, ни одного автобуса нет. Несмотря на то что они должны были ходить каждые 20 минут, я прождал 1,5 часа. Наконец приехал автобус, который полностью набился журналистами. И тут выясняется, что водитель не знает, где пресс-центр и как туда доехать. Ему стали объяснять, наконец тронулись. Едем, и вдруг я вижу, что на нас на полном ходу летит двухэтажный автобус. Причем именно туда, где сижу я. Понимая, что столкновение неизбежно, я сбросил сидевшего рядом испанского журналиста в проход, а сам упал на него. И в этот момент последовал удар. Если бы я не увернулся, то как минимум получил бы серьезные переломы. К счастью, никто не пострадал. Нас довольно быстро пересадили на другой автобус, и мы с трудом, но успели на церемонию открытия.

– Кадр-то получился?

С. К.: Да, но опять-таки без физической подготовки у меня ничего не получилось бы. Само действо длилось пять часов. И все это время нужно было стоять. Сидений для фотографов не предусмотрели. Обычно нам выделяются отдельные места, чтобы зрители не мешали – так называемая фотопозишн. В этот раз она оказалась под трибуной, где должна была сидеть королева. Никто не знал, когда она появится. И я со своей больной ногой три часа стоял на цыпочках, чтобы сфотографировать момент ее появления. В другом положении ложу было просто не видно, а мгновение, когда входит королева, длится доли секунды. Она опоздала на два часа. Но все старания оправдались. Я поймал момент, когда она входила в ложу, и успел сделать три кадра. Четверть секунды я видел королеву, потом ее тут же закрыли люди и кадр уже не получился бы. Вообще одно из важных качеств фотографа – терпение. Нужно уметь ждать. Только тогда удастся поймать свой уникальный кадр.

– Выходит, что снимать спорт тяжелее, чем все остальное?

С. К.: И да, и нет. На Олимпиаде проще поймать отличный кадр. Его может сделать любой, даже самый ленивый фотограф. Снять хороший кадр на улице гораздо сложнее. Только на первый взгляд кажется: что такого сложного – вышел и фотографируй. Нет, поймать нужный момент и еще успеть сделать кадр – очень трудно. Ведь надо дождаться какого-то интересного момента. В этом плане спорт снимать гораздо легче. Ты знаешь, что в 19.00 начнется соревнование, знаешь, откуда выйдет судья, откуда выбегут 22 человека, которые будут играть в мяч. Ты только должен занять позицию и ждать момент, а он обязательно настанет, потому что будут эмоции, кто-то кому-то даст в глаз, кто-то упадет. В общем, будет зрелище. Выйдя на улицу, надо очень долго ждать, когда появится такой момент. Или, например, гораздо сложнее снимать животных в дикой природе. Я бы отдал весь свой архив за уникальный кадр с медведем, потому что знаю, сколько труда в него вложено.

На Олимпиаде перед нами стоит задача не только поймать отдельные кадры, но и запечатлеть историю соревнований. И главная проблема в том, что фотографы работают в режиме нон-стоп. Для нас вообще Олимпиада – это мазохизм. Уже со своей пятой Олимпиады я давал себе зарок, что больше не поеду. Работаем мы там на износ, до полного истощения, спим по три часа в сутки. Мы с Андреем хотим попасть на 4—5 съемок в день и работаем с утра до ночи, потом надо еще обработать фотографии, в результате ложимся спать в 3—4 утра, а в 6.30 надо уже встать, чтобы попасть к 8 на объект. Возникает хроническая усталость. Конечно, засыпаешь в автобусе, бывает, что засыпаешь на работе. В итоге дошло до того, что после закрытия Олимпиады в Пекине я не узнал собственного сына. Он прошел мимо, а я не узнал! Однажды просто заснул на ходу, проснулся от удара головой о столб. Вернувшись домой, спишь сутками. Конечно, так работают не все, например, фотографы из агентств закреплены за каким-то одним видом спорта, и у них есть возможность полноценного отдыха. Другое дело, что и работа у них монотонная. Текучка заставляет работать не творчески, а механически. А нам все-таки хочется творчества.

– В чем секрет хорошего кадра? Это удача или подготовленный экспромт?

А. Г.: Очень важно предугадать момент. Сначала кадр нужно составить в голове и понять, что ты хочешь снять. Для этого мы проводим подготовительную работу. Стараемся узнать программу выступлений спортсменов. Условно говоря, мы знаем, что Евгений Плющенко сделает какой-то кульбит, который у нас и раньше получалось снять, но грязно. В этом случае мы пойдем на каток специально только ради одного безупречного кадра этого кульбита. То есть перед тем, как начинать съемку, у нас в голове уже есть кадры, которые мы собираемся снять. Мы заранее изучаем строение олимпийских объектов, выбираем место для съемки. Кстати, расположение сочинских объектов мы уже изучили, знаем, куда и как пройти.

С. К.: Это аксиома для любого фотографа, не только спортивного: когда идешь на съемку, ты должен знать, что хочешь снять. Тогда тебе нужно лишь дождаться момента и нажать на спуск. Если идешь только на удачу, кадры получаются обычно очень слабыми. Любая фотография интересна тогда, когда в ней есть отношение фотографа к происходящему. Как только есть дистанция, человек снимает механически, и это уже сродни фотографии на паспорт – холодной и безжизненной. Отношение человека к фотографии – это и есть искусство. Научить этому невозможно.

– Можете вспомнить ситуацию, когда кадра не получилось бы без предварительной подготовки?

С. К.: В Турине Светлана Журова выиграла соревнование в скоростном беге на коньках. Шла церемония награждения. Вручали сразу три комплекта медалей по разным видам спорта, и Светлана была во второй группе. Я подошел к ней, сказал, чтобы после церемонии она немного задержалась, потому что будет салют, на фоне которого я и сфотографирую ее с медалью. Я знал, что после последнего награждения в Турине всегда бывает салют. Так и произошло. И вот начался салют, я сделал фотографию, которую придумал заранее. О чем это говорит? Те ребята, которые сняли только награждение и сразу ушли, упустили свой шанс сделать оригинальный кадр. Фотограф должен выстроить алгоритм своих действий. Кстати, после той Олимпиады Светлане выдали автомобиль, который вскоре украли в Петербурге (правда, потом вернули). Мы были очень удивлены, когда Светлана сказала, что больше всего расстроилась из-за того, что в украденной машине остались наши распечатанные фотографии с тех Игр.

– Какой вид спорта вам нравится снимать больше всего?

С. К.: Нам интересны все виды спорта, где есть эмоции. Не поверите, но очень интересно снимать шахматы. Когда-то в молодости я снимал очень много шахматных поединков, тогда были очень яркие фигуры – Карпов, Корчной. По эмоциям с теми играми не сравнится никакой боксерский поединок.

– Какая из Олимпиад врезалась в память?

С. К.: По эмоциям – Лиллехаммер. Еще и потому, что там была нормальная зима – мороз и много солнца. Самая лучшая по организации летняя Олимпиада была в Сиднее. Но вот национальный характер жителей страны, где проходили соревнования, ярче всего проявился в Турине. Итальянцы вообще жуткие тряпичники. Мы не могли ходить по Турину, потому что они просто набрасывались и пытались купить у нас форму с логотипом торговой марки спортивной одежды – партнера российской сборной. Пытались снять, поменять. В Русском доме открыли магазин, где продавали эту одежду, так они выстраивались в очередь за час до открытия. 100—200 человек стояли и ждали, чтобы купить маечки и куртки по безумным ценам. Например, женская куртка (в таких наши спортсменки ходили на открытие) стоила 4,5 тысячи евро. На второй день все раскупили. Продали 20 тысяч чебурашек. В других странах даже близко не было такого ажиотажа.

– Какой Олимпиаде вы лайк не поставили бы?

С. К.: В Сараево была социалистическая Олимпиада в полукапиталистической стране. У меня украли фотоаппарат прямо из-под носа и даже запретили писать заявление в полицию. А дело было так. Мы бойкотировали летнюю Олимпиаду в Лос-Анджелесе в 1984 году, а перед ней как раз зимой и организовали дружественную Олимпиаду в Сараево, которая на контрасте должна была пройти идеально, без скандалов. Я занял позицию, где не должно было быть посторонних, и начал снимать чемпионов на трибуне. В это время заливали лед. Отвлекся на секунду, опускаю глаза – камеры нет. Я сразу же бросился в полицию, ведь известны номера камеры – найти ее было несложно, попросил закрыть выходы. Но мне сказали: нельзя. Когда в руководстве нашей делегации узнали о краже, тут же предупредили, чтобы я об этом никому не рассказывал и в полицию не заявлял. Так камеру и не нашли.

А. Г.: Зато в 1996 году, после Игр в Атланте, нам очень оригинально вернули потерянный объектив американцы. Мы останавливались в семьях, и Джон – человек, у которого я жил, – решил помочь нам довести перед отлетом вещи до аэропорта. В метро между терминалами аэропорта он просто забыл огромный объектив, который по тем временам стоил 9 тысяч долларов – это было целое состояние. Я не знал, что мне делать. Мы обратились в полицию, но уже опаздывали на рейс. И улетели, оставив заявление в полиции и не рассчитывая вернуть объектив. Но какой-то человек нашел его, принес в полицию, та в свою очередь передала Джону, а он нашим знакомым – летчикам знаменитого «Бурана», которые тогда ездили в Америку на какое-то авиашоу. И они привезли назад потерянный объектив.

– Помимо сложностей в вашей работе наверняка было немало курьезов?

А. Г.: В этом плане мне запомнилась Олимпиада в Нагано в 1998 году. У нас завязались хорошие отношения с Международной федерацией хоккея, и нам предложили стать официальными фотографами на этой Олимпиаде. Мы тогда работали в газете «Спорт-экспресс», и нам дали добро на сотрудничество, так как у нас появилось больше возможностей для доступа к командам, в том числе мы смогли заходить в раздевалки, куда обычные журналисты не вхожи. Мы оказались в раздевалке финнов, когда они играли с нашими в полуфинале. Вдруг заходит знаменитый финский хоккеист Эса Тикканен с огромным фиолетовым синяком под глазом. А в нашей сборной тогда блестяще играл Павел Буре. И вот выходит «Спорт-экспресс» с фотографией Буре на первой полосе, а рядом этот финн с фингалом под глазом. Фотография произвела фурор, ведь наши у финнов выиграли.

С. К.: Очень важно понимать, что журналист может дать настрой команде. Мне по этому поводу вспоминается, правда, случай не олимпийский, а произошедший на чемпионате мира по волейболу в Японии в 2010 году. Помню, наши девушки играли с полячками за выход в финал и выиграли. А поляки вообще в матчах с Россией принципиально играют довольно жестко. После соревнования я ехал в автобусе с польскими спортсменками. В гостинице меня окружили девушки из нашей сборной и спрашивают, что про них говорила Малгожата Глинка – известная польская спортсменка. Я ничего не слушал, но, чтобы их подзадорить, говорю: да гадости всякие говорила. И тут у меня что-то включилось. Наши в тот день должны были играть с бразильянками в финале. Я говорю: «Да что полячки! Слышали бы вы, что про вас бразильянки говорят!» – «А что они говорят?» Я отвечаю на голубом глазу, что, мол, я интеллигентный человек и не могу этого повторить, но вещи говорят просто омерзительные. Наши девчонки все побелели, и когда вышли играть, то готовы были всех порвать. И выиграли, став чемпионами мира. Кстати, они так и думают, что бразильянки о них плохо отзывались, я им не признался.

– Что обычно мешает спортивному фотографу?

С. К.: В первую очередь личное сопереживание спортсменам. У нас ведь среди них немало хороших знакомых и друзей. Очень сложно сделать объективную фотографию, когда выступают знакомые тебе люди. Невольно болеешь за них. Поэтому главный закон спортивного фотографа – ни за кого не болеть. Когда ты переживаешь, твои эмоции уходят в воздух, а не в фотографию. Ты должен быть абсолютно хладнокровным. Такой парадокс. В эти минуты я стараюсь включать здоровый цинизм, сравнивая все эти соревнования со звездным небом над головой и осознавая, как мало и ничтожно все это. Что эта финтифлюшка, которая вешается на шею, ничего не значит. И все равно где-то в глубине души ты очень переживаешь.

– Что вы ждете от Олимпиады в Сочи?

С. К.: Мы же стояли у истоков этой Олимпиады. Я ездил в составе комиссии Международного олимпийского комитета в Красную Поляну. Место всем очень понравилось, но тогда еще не было никакой инфраструктуры. А вот когда началось строительство, мое отношение к Олимпиаде стало меняться. Поразили изменения в ландшафте. На мой взгляд, все-таки надо было устраивать Олимпиаду в другом регионе, где есть погодные условия, где настоящая зима и где не надо было бы так сильно вмешиваться в природу. Лучше было бы провести Олимпиаду на Урале, в Междуреченске, Красноярске, то есть там, где популярны зимние виды спорта. Олимпиада должна проводиться для людей, а не для ВИП-трибуны. И очень важно, чтобы в будущем олимпийские объекты использовались по назначению, служили людям. Не уверен, что так будет в Сочи.

– Вы приняли участие в эстафете олимпийского огня. Что чувствует человек, несущий сакральный факел?

С. К.: Очень напрягает отношение наших секьюрити. Когда я пробежал свою эстафету в Дмитрове, ко мне подошли люди, которые хотели подержать факел, так охрана набросилась: нельзя, нельзя. А почему нельзя? Я не обращал внимания на охрану и всем разрешил сфотографироваться и подержать факел. Вообще лучшие спецслужбы – это те, которых не видно. Кстати, вспоминается, как директор ФСБ Николай Патрушев одно время был президентом Федерации волейбола. Он спокойно ходил по улице, один, без сопровождения, хотя наверняка оно присутствовало. К нему можно было подойти и поговорить. Порядок нужно наводить незаметно, а не создавать видимость порядка. Тогда и люди будут довольны, и Олимпиада запомнится надолго.