
Текст книги "История человеческой глупости"
Автор книги: Иштван Рат-Вег
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 46 страниц)
ЧУДАК ЖЕНИТСЯ
Аристократ с такими слабыми моральными устоями составляет исключение. Зато частыми были случаи, когда богатый и знатный джентльмен, руководствуясь внезапным порывом, женился на хористке, танцовщице, цирковой наезднице. И какой бы скандальный привкус ни был у такого брачного приключения, сразу после свадьбы молодую жену признают леди точно так же, как если бы на ее пеленках была бы вышита корона с девятью венцами.
Лорд Икс провел бессонную ночь в своем загородном замке. Это расстроило его. Что-то надо было делать. Лорд решил жениться. Причем побыстрее, чтобы не затягивать историю. Чтобы не затруднять себя излишними хлопотами, он решил, что будет лучше всего, если он женится на первой незамужней даме, которая попадется ему на глаза. Он вызывает звонком слугу; дает ему приказ найти незамужнюю девушку. Слуга направляет к хозяину экономку. Лорд командует ей: одеться как следует, они идут в церковь, он женится на ней. Экономка думает, что хозяин сошел с ума. Она уходит и продолжает заниматься своими делами. Через полчаса лорд вновь звонит в колокольчик: одета ли уже экономка? Нет, она занимается своими делами. Тогда пусть слуга приведет другую незамужнюю женщину. В этот раз слуга натыкается на одну из служанок, он направляет ее к хозяину. Приказ тот же самый, у служанки хватает ума послушаться, она одевается и через час, как леди, переходит из помещений для слуг во внутренние покои. Архенхольц лично знал занимающего высокий государственный пост человека, который произошел от этого брака.
Годовой доход мистера Хоу составлял 10 тысяч фунтов. Прекрасная юная девушка по имени мисс Маллет полюбила в нем не только деньги, но и мужчину и вышла за него замуж. После свадьбы молодого мужа обуяли сомнения, по любви ли вышла за него замуж его жена. После недолгих раздумий он встал из-за обеденного стола со словами, что у него важное дело в Сити. Жена ждала, ждала, а муж все не возвращался.
Заранее расскажу финал истории: перерыв между свадьбой и первой брачной ночью составил ровно семнадцать лет.
Хоу никуда не уезжал. На той же улице он снял комнату у медника и лет десять жил в ней под чужим именем. Никто не знал его, потому что в Лондон он приехал недавно. Целыми днями он ничего не делал, только выходил в одно кафе прочесть газету. Однажды в одной из газет он наткнулся на собственное имя: жена обратилась в парламент с просьбой начать процесс по объявлению его умершим. Хладнокровного человека это не взволновало, больше того, позже он с удовлетворением прочитал в газете, что его объявили умершим. Он ждал, что произойдет дальше. А дальше ничего не произошло. Его жена не вышла вновь замуж. В его жизни изменилось только то, что в конце десятого года он поменял квартиру. Упрямый покойник добился своего и в том же доме, где жила жена, получил меблированную комнату. И семь лет он играл в прятки по соседству с женой с такой выдержкой и ловкостью, что никто не разгадал его тайны. Через семнадцать лет, в годовщину того дня, когда исчез муж, жене доставили письмо. Анонимный автор просил ее, чтобы по очень важному делу она пришла в 10 часов утра следующего дня в парк Сент-Джеймс, в такое-то и такое-то место. Любопытная женщина в сопровождении своей старшей сестры пошла в парк. Спустя какое-то время появляется мистер Хоу, как ни в чем не бывало приветствует самым естественным образом свою жену, заявляет, что он завершил свое дело в Сити, и вежливо предлагает руку. Миссис Хоу принимает во внимание вышесказанное, берет супруга под руку и с потерявшимся, но нашедшимся барашком идет домой продолжать семейную жизнь[264]264
G. P. Philomneste «Le livre des singularites». Дижон и Париж, 1841, с. 275 Под этим псевдонимом скрывается ученый библиограф Габриэль Пейно.
[Закрыть].
Странная семейная жилка проявляется и в случае, который произошел с жившим одиноко лондонским миллионером по имени Лоуэлл. В семидесятилетнем возрасте он пришел к выводу, что рожден для того, чтобы разрушать женские сердца, и начал вращаться в женском обществе. Рядом с ним, видимо, бывали и более молодые мужчины, потому что у одной из входящих в состав компании девушек произошло недоразумение с добродетелью. В делах о признании отцовства суд обычно считал решающим доказательством показания матери-одиночки. Оказавшись в затруднительной ситуации, девушка решилась пойти на не совсем нравственный поступок: она подала в суд на старика Лоуэлла. Результат превзошел все ожидания. Тщеславный старец даже не пытался защищаться, он признал ребенка своим и заплатил деньги. После этого осмелели все оказавшиеся в подобной ситуации местные дамы, они бросились на легкую добычу и всегда добивались аналогичного результата. За два года мистер Лоуэлл решениями суда был признал отцом шестидесяти двух детей[265]265
G. P. Philomneste «Le livre des singularites». Дижон и Париж, 1841, с. 273.
[Закрыть].
ЛИХОРАДКА СПОРОВ
Я вновь должен сослаться на spleen. Это слово по-английски означает, собственно говоря, селезенку. Когда-то считали, что меланхолия рождается в селезенке. Это слово начали использовать для определения меланхолии, и его значение постепенно расширилось: оно стало означать скуку, хандру, уныние, плохое настроение в целом и т. д. Естественно, к сплину склонны только богатые люди, бедняку некогда вешать голову.
Другое характерное английское качество – whim. Оно совпадает по смыслу с немецким Grille, то есть означает какой-то "заскок". Этим словом называют человека, одержимого какой-то причудливой, претендующей на оригинальность идеей.
Понятно уже, что тот, кто впал в сплин и хочет от него освободиться, попадает под обманчивое влияние вима. Он согласен на любой экспансивный поступок, только бы вырваться из трясины сплина, хотя бы на время. Так вспыхивает лихорадка споров, пари.
Если кто-то играет на скачках, это еще не свидетельствует о том, что он дурак. Эта игра для него – как участие в ярмарке надежд, в прекрасной обстановке, в остроте переживаний. О распухшей селезенке и усохшем мозге можно говорить только в том случае, если кто-то переживает столь желанное волнение, рискуя ради этого крупной суммой, а то и всем состоянием.
Летописцы скачек увековечили самый необыкновенный случай. Его герой был потомком древнейшего рода, о чем свидетельствует и его блестящее имя: Henry Weysford Charles Plantagenet, Marquess of Hastings.
Семь лет он блистал на скачках. Вначале выигрывал. Не менее тридцати тысяч в год, по его словам. Потом колесо фортуны сделало еще более стремительный оборот: на Цесаревиче на одних единственных скачках он извлек из карманов букмекеров 75 тысяч фунтов. Но потом счастье отвернулось от него. Фаворитом Дерби был Хермит, жеребец некоего Генри Чэплина. Лорд Хастингс поставил против Хермита, рискнув 100 тысячами фунтов. И Хермит доставил ему столь желанные волнения, придя к финишу первым. Сто тысяч фунтов – огромное состояние даже по английским понятиям – разделили между собой букмекеры.
Я не случайно упомянул кличку жеребца и имя его хозяина. Копытами Хермита в уши лорда Хастингса стучался рок. У Чэплина была очаровательная невеста, леди Флоренс Пэйдж. Хастингс похитил ее самым низким образом. Под предлогом необходимости совершить какую-то покупку она вошла в один магазин, и пока жених ожидал ее у входа, она выскользнула через заднюю дверь. Затем она вскочила в карету соблазнителя, и они ускакали. Прошло три года. Столько лет должно было исполниться лошади, чтобы она могла участвовать в Дерби. Судьба помогла появиться на свет Хермиту, и через три года он отомстил.
Осенью того же года лорд Хастингс на ньюмаркетских скачках проиграл 50 тысяч фунтов. Теперь уже ему хватало волнений, которые были связаны с продажей на аукционе его конюшни, замка, поместья. Он даже поседел раньше времени, а потом вообще стал инвалидом. На последние в его жизни скачки его привезли в кресле на колесиках, но никто уже не заговаривал о бывшем герое скачек. Он скончался 11 ноября 1868 года возрасте двадцати шести лет[266]266
Claud Golding «Cavalcade of History». Лондон, этот же год, с. 892.
[Закрыть].
Страсть заключать пари охватывает не только посетителей ипподромов. Она может вспыхнуть где угодно и когда угодно. Хандрящий человек всегда готов заключить пари. Даже для самого незначительного спора существует популярная фраза: "I lay any thing" (спорим на что угодно). Спорили, например, на сколько осколков рассыплется большое зеркало в трактире, если разбить его. Выигрывал тот, чье предположение оказывалось ближе к истине. Фокс, один из крупнейших государственных мужей Англии, заключил в клубе пари на 1000 фунтов. Их должен был получить тот, кто ближе других угадает номер фиакра, который первым проедет под окнами клуба. (Правда, позже состояние Фокса было намного меньше размера его долгов.)
Еще один томящийся тоской джентльмен поспорил, что в течение года каждую ночь он будет проводить в другом доме. Он выдержал три месяца, потом сдался и заплатил. Более забавное пари было заключено в 1773 году: за три часа надо было проскакать верхом на коне сорок английских миль, выпить три бутылки вина и "развязать пояс у трёх девушек". Этот необычный олимпийский вид спорта выиграл тренированный чемпион. Мы не знаем подробностей, которые, наверняка, были интересными, но нет сомнений, что земля еще не носила на себе более глупого человека, уплатившего пятьдесят гиней за то, чтобы другой выпил вино и т. д.
Заключалось пари, умрет заболевший Иосиф II или нет. Спорили, утонет ли упавший в Темзу человек или же выплывет, и злобно кричали при этом с моста на спасателей в лодке: не трогайте его, мы заключили пари!
С одним иностранцем по имени Карачиоли случилось, что в Лондоне он отправился на верховую прогулку, и лошадь понесла его. Отчаянно дергая уздечку, он вдруг услышал, что вслед за ним скачут несколько английских джентльменов, которые кричали на ходу:
– Сломает шею!
– Не сломает!
– Спорим на что угодно!
– Пятьдесят гиней!
– Согласен!
Взбесившийся конь мчался все быстрее; перепуганный всадник уже и сам был готов поспорить, что сломает себе шею. Вдруг – луч надежды: перед ним появился шлагбаум. Возле него – таможенные чиновники, которые наверняка задержат, остановят коня. Напрасная надежда; из адского экскорта уже издали прокричали: "Пари! Пропустите его!" И его, конечно, пропустили, он оказался за шлагбаумом, свалился с коня, потерял сознание, но шею не сломал.
Свифт однажды ехал в карете в Виндзор в обществе лорда Оксфорда. Дорожное однообразие они скрасили пари. Они поспорили: кому из них удастся быстрее насчитать тридцать куриц, клюющих корм вдоль дороги. Каждый из них считал кур только с той стороны, где сидел. Еще одно условие: кошка или старуха сразу стоили тридцать кур. По дороге их нагнал лорд Болингброк, пересел к ним в карету и начал объяснять Оксфорду один важный и сложный политический вопрос. Тот слушал с внимательным выражением лица, кивал головой, но вдруг закричал: "Свифт! Кошка с правой стороны! Я выиграл!"
Что еще более странно, чем эти странные пари: согласно старинному английскому праву, судья может определить, кто же выиграл в споре. Когда таинственный кавалер Эон приехал в Лондон и там ходил в женском платье, но фехтовал и дрался, как мужчина, падкое на сплетни аристократическое общество чуть не заболело от любопытства: мужчина ли эта женщина, или женщина ли этот. мужчина. I lay any things, – говорили на обеих сторонах, и сумма пари, заключаемых в отношении пола кавалера д'Эона[267]267
Кавалер д'Эон (Eon de Beaumont, 1728-1810) – французский политический авантюрист (прим. ред.)
[Закрыть], поднялась до миллиона фунтов. Лучше всего было бы получить ответ от самого кавалера, но тот настолько возмутился, что пригрозил любопытствующим мечом и дубиной, а потом оставил Лондон и вернулся во Францию. Один из спорщиков решил все-таки довести дело до конца и подал в суд. В июле 1777 года дело попало на рассмотрение к судье лорду Мансфилду. Заявитель привел с собой двух явно фальшивых свидетелей, которые показывали, что кавалер является женщиной. Ответчик доказывал, что такое пари аморально и потому не имеет силы. Судья обругал обе стороны, но заявил, что существующие законы не запрещают никаких пари. Жюри вынесло решение в пользу заявителя, и ответчик вынужден был выплатить проигранные 700 фунтов[268]268
Chambers («The hook of Days». Лондон, 1864, т. II, с. 634), Bulau («Geheime Geschichten und ratselhafte Menschen») приводят, видимо, ошибочные данные, что в остальных случаях пари были признаны недействительными. А вот Архенхольц («England und Italien», т. II, с. 104) утверждает, что остальные участники пари не поверили в показания свидетелей и ко времени его последнего приезда в Лондон (1779) пари были еще не решены. Миру пришлось ждать до 21 мая 1810 года, дня смерти кавалера д'Эона, когда врачи раскрыли тайну: кавалер был мужчиной.
[Закрыть].
Более серьезным испытанием для суда было пари, которое англиканский священник Б. Гильберт заключил с баронетом М. Сайксом. В одной компании речь зашла о Наполеоне. Баронет настаивал, что этот человек долго уже не протянет, так много у него врагов, и так много опасностей его окружает. Слово за слово, а потом баронет предложил следующее пари: пусть ему заплатят сразу 100 гиней, а он каждый день, пока Наполеон жив, будет платить по одной гинее. Гильберт честно выдержал условие и на следующий день отправил баронету 100 гиней. А баронет выплачивал ему ежедневно по одной гинее, пока не кончились эти сто гиней, больше того, он платил и позже, целых три года. После чего ему надоело выплачивать эту ренту, и он передал дело в суд. Суд, руководствуясь высокими побуждениями, признал пари недействительным. Нельзя терпеть, чтобы интересы английских граждан были связаны с продлением жизни врага Англии, – заявил судья. – Но нельзя позволить также, чтобы в результате таких пари родился бы заговор против Бонапарта[269]269
В той же книге Чемберса, в процитированном выше месте.
[Закрыть].
В 1845 году суды, наконец, освободились от обязанности всерьез заниматься такой чушью. Парламент принял закон, признающий недействительными все обязательства, вытекающие из пари. Спорить можно и сегодня, нельзя только обращаться в суд. В память о несуразных пари того времени остался только предмет одежды. Лорд Спенсер поспорил, что отрежет полы у своего фрака и сделает урезанный фрак модным. Когда он появился в нем в обществе, денди смотрели большими глазами, а на следующий день помчались к портным, и родился спенсер.
МАЛЯРНАЯ КИСТЬ КИСЕЛАКА
Что делать человеку, у которого нет ни грамма никакого таланта, да и лицо не годится для того, чтобы, отрастив соответствующую бороду, обратить на себя всеобщее внимание?
У французов есть выражение, указывающее на то, что "самореклама" не знает границ: la voliere de Psaphon (вольера Псафона). Происхождение этой фразы объясняется тем, что этого молодого ливийца подогревало безмерное тщеславие, но никто не обращал на него внимания. Тогда он купил множество говорящих попугаев и научил их произносить три греческих слова: "Megas theos Psaphon" (Псафон – великое божество). Когда птицы хорошо заучили урок, он выпустил их на свободу в парках и садах. И эти попугаи бормотали повсюду имя Псафона до тех пор, пока ливийцы не решили, что за этим что-то кроется, и в святом страхе не объявили Псафона действительно богом.
Школа Псафона пышно цветет и в наши дни, только щебетание птиц заменено громыханием прессы. Общество, обалдев от беглого огня, начинает верить, что господин Икс или господин Игрек действительно "megas theos".
А у кого в кармане нет таких денег, чтобы накормить досыта попугаев рекламы, пусть поступает так, как Киселак.
Иозеф Киселак (1795-1831) был известной фигурой в старой Вене. Будучи чиновником при дворе, он имел много свободного времени. Он проводил его в путешествиях то в окрестностях Вены, то в более отдаленной провинции. Но не следует думать, что его привлекали природные красоты или он ездил собирать редких жуков, хотя на боку у него и болталась жестяная банка. В ней была краска. Дополняла его снаряжение огромная малярная кисть. Тщеславный турист ездил по самым прекрасным местам Австрии, чтобы везде, где можно, бросающимися в глаза буквами малевать: "Киселак". Он, как профессионал своего дела, осквернял развалины местных храмов, башен, стены пещер, скалистые вершины гор. Разве можно сравнить с этим вырезанные влюбленными надписи на деревьях или мазню школьников на стенках домов! Это – лилипуты в сравнении с Гулливером. В Вене разнузданную страсть придворного чиновника знали настолько хорошо, что иногда даже защищались от нее. Через Дунай был воздвигнут новый мост, и, когда он был готов, с двух сторон моста установили специальных сторожей, чтобы Киселак еще до официального открытия не проник туда со своей кистью. Однако, когда первый корабль проходил под мостом, его пораженные пассажиры увидели, что на внешней стороне одной из дуг моста красуется известное имя: Киселак. Как он проник туда, представить было невозможно. Не поленился он намалевать свое имя и на глориетте шенбруннского парка, но это вызвало уже раздражение и у императора Франца. Он вызвал Киселака к себе, отругал его и взял с него слово, что тот обуздает свою страсть. Получив разнос, почтительно кланяющийся Киселак удалился, император встал из-за письменного стола, чтобы сделать несколько шагов по комнате и успокоиться, и тут взгляд его упал на боковую сторону стола. Острым перочинным ножом там было вырезано: Киселак. Это, конечно, только анекдот. Но он, во всяком случае, хорошо характеризует человека и легенды, окружавшие его[270]270
О Киселаке можно прочесть в книге Бермана «Alt – und Neu-Wien» (Вена, 1880, с. 1078).
[Закрыть].
Зато что правда, то правда – на одной из старейших и наиболее почитаемых исторических реликвий Англии оставил автограф какой-то школьник. В Вестминистерском аббатстве хранится трон Эдуарда Исповедника, называемый Coronation Chair. На этом троне сидит каждый английский король во время коронационных торжеств. А однажды на троне побывал посторонний. Об этом свидетельствует вырезанная на старом-престаром дереве трона надпись: "В этом кресле спал П. Абботт, 4 января 1801 г." Прошли годы, прежде чем эта надпись была обнаружена, и кто уже мог узнать, что произошло с бывшим школьником П. Абботтом. Как это обычно бывает, мальчишка поспорил с приятелем, что докажет свою смелость, проведя ночь в Вестминистерском аббатстве. И ему удалось спрятаться и остаться в закрытом здании на ночь. На рассвете, чтобы представить приятелям доказательство, он обработал ножичком трон. Я не думаю, что это действительно так было, потому что сообщники могли бы договориться и о более простом доказательстве. Просто он хотел увековечить свое имя; это желание и руководило рукой мальчугана, который повел себя, как его сверстники, которые вырезают слова на партах.
ЧУДАК НА КОСТРЕ
Есть еще один эффектный способ охладить горячее желание выделиться. О нем говорит Лукиан[271]271
Лукиан (ок. 120 – после 180) – древнегреческий писатель, сатирик (прим. ред.)
[Закрыть] в книге «De morte Peregrini» («О смерти Перегрина»). За его непостоянство соотечественники называли Перегрина Протеем. Он был циничным философом, объехал Грецию и Малую Азию, читал бестолковые лекции по религиозной философии. Вначале все было в порядке, вокруг него собирался народ, его выслушивали, у него даже были ученики. Позже сопутствующая ему популярность ослабла. Напрасно заменял он не оправдавшие себя теории новыми, более привлекательными: удача покинула его. Но самая мучительная из всех видов жажды – жажда славы; этот болезненно тщеславный человек не мог смириться с необходимостью перейти из передних рядов в задние. И он использовал последний козырь, провозгласив, что для того, чтобы доказать достоверность своего учения, он живым пойдет на костер!
Сторонники и ученики с энтузиазмом встретили интересное решение Мастера. Они сами подготовили достойный величия события костер и в торжественном шествии, при участии огромной толпы любопытствующих, следовали за добровольцем, идущим на смерть. Эффект был грандиозным, большего впечатления нельзя было бы добиться никакой научной работой. Отчаянный храбрец, может быть, надеялся, что в последнюю минуту ему помешают в осуществлении сумасшедшего плана. Но его ждало разочарование. Его сторонникам очень понравилась идея, благодаря которой они смогут увидеть мученическую смерть, и они с энтузиазмом подбадривали Мастера: пусть забирается на костер, они сами подожгут его. Несчастный не мог отступить, взобрался на костер и, как пишет присутствовавший при том Лукиан, вопя от боли, принял мучительную смерть, обессмертившую его имя.
Кто боится мук костра, пусть повесится. Это я говорю без всякого желания оскорбить кого-либо, скорее, советую. Пример, которому можно последовать, приводит Бэкон в своей книге "Historia vitae et mortis" ("История жизни и смерти"). Его знакомый, знатный джентльмен, вбил себе в голову, что должен узнать, что чувствует человек, который повесился. Он купил подходящую веревку, старательно намазал ее мылом, надел петлю на шею и выбил стул из-под своих ног. Он не смог бы позже рассказать о пережитом, если бы через пару мгновений кто-то случайно не вошел в комнату. Веревку перерезали, его привели в сознание. Позже он рассказал Бэкону, что не чувствовал никакой боли, только в глазах у него как будто вспыхнул огонь, озаривший все синим светом и погасший. Он был полностью удовлетворен экспериментом.
Хандрящий человек не видит в смерти ничего иного, кроме волнующей перемены. Таймбс пишет в книге, которую мы уже цитировали: как-то ночью сторож увидел на Нью-роуд двух человек, занятых странным делом. Один надевает другому петлю на шею и собирается повесить его на фонарном столбе. Жертва не сопротивляется и спокойно переносит подготовку к роковому деянию. Ночной сторож вмешивается, но те двое возмущаются этим вмешательством, вместе они набрасываются на непрошенного адвоката и колотят его. Появляется полицейский, вся компания оказывается в участке. Выясняется, что эти двое играли в карты и один из них проиграл все деньги. Он поставил на кон оставшуюся на нем одежду, но второй спросил, а что же будет, если тот проиграет. Ведь он же не может пойти домой голым! "Ничего, если проиграю, жить все равно не стоит: повесишь меня, а одежда мне не понадобится."
Как это ни невероятно, есть данные, что действительно существовали клубы самоубийц[272]272
A. Brierre de Boismont «Du suicide et de la folie suicide». Париж, 1856, с. 9.
[Закрыть]. Деятельность лондонского клуба покрыта туманом; говорят, сообщение о нем было просто шуткой Аддисона. А вот данные о парижском и берлинском клубах собрал один серьезный ученый. Эти клубы действовали в конце XVIII и начале XIX веков. В парижском клубе было 12, а в берлинском – 6 членов. Ежегодно путем выборов они определяли, кто из членов клуба должен покончить жизнь самоубийством. Последний член берлинского клуба совершил обязательное самоубийство в 1819 году. Тем самым клуб вымер.