Текст книги "Девушка из Пантикапея"
Автор книги: Исай Давыдов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Давыдов И
Девушка из Пантикапея
1.
В институте я проклинал латынь. Мне казалось, что изучать римское право можно, и не зная языка, на котором говорили юристы древности. «К чему этот мёртвый язык?» – не раз кричал я на занятиях. Дважды я уводил с семинаров по латыни почти всю группу. Мы уходили в кино, и потом я получал выговоры за отличную организацию этих культпоходов. Но репрессии декана меня не останавливали.
Наш толстый и неповоротный латинист ненавидел меня, кажется, не меньше, чем я ненавидел латынь. Он принципиально не поставил бы мне больше тройки даже за самый блистательный ответ. А я счёл бы себя оскорблённым, если бы получил по латыни больше, чем тройку. У меня неплохая память. Я кое-как усвоил латинские склонения и спряжения – они запоминались почему-то довольно легко. Но я жалел время на латынь. То, что задавалось, я прочитывал только один раз – достаточно!.. И поэтому на семинарах и экзаменах я отвечал коряво, дубово, мучительно вытаскивая из памяти нужные слова. Я получал свою заслуженную тройку и счастливо улыбался, как будто мне назначили повышенную стипендию. А толстый латинист, выводя мне отметку, усмехался и качал тяжёлой лысой головой. У него была такая усмешка, как будто он знал о том, что произойдёт через несколько лет.
А сейчас я рад, что изучал латынь хоть так, рад, что запомнил из неё хоть что-то. Какие-то фразы, какие-то слова. Наверно, не знай я их, всё, что произошло, – произошло бы не со мной, а с кем-то другим. А я уже не представляю себе, как можно было бы жить, если бы это произошло не со мной. Мёртвый язык оказался не таким уж мёртвым... Мы сидели с Витькой у костра. У обыкновенного костра, какие разжигают в дороге все путники. В пяти шагах от нас стоял взятый Витькой напрокат «Москвич». Мы ехали к морю. Ехали отдыхать. Вдвоём. Нам было весело с Витькой. Мы ведь старые друзья – ещё с детства. Когда-то мы вместе бегали в первые классы московской сто двадцать шестой школы. Она стояла в глубине двора, за гостиницей «Пекин», возле площади Маяковского. Это была мужская школа. На переменах мы гоняли по коридорам пустые консервные банки, а после уроков дрались с местной шпаной и менялись марками. А потом наши классы переформировали, потому что снова стали вводить совместное обучение мальчиков и девочек. Мы с Витькой попали в разные школы и после этого уже только ходили друг к другу в гости.
Через несколько лет разные институты с железной неумолимостью растащили нас в разные стороны, и мы не виделись бездну времени, и встретились вот только три месяца назад на улицах города, где оба живём и работаем уже около двух лет. Витька сейчас кибернетик. Он работает на оборону, засекречен с головы до пят, и поэтому неудивительно, что я ничего не знал о нём. А я – юрист. Витька не ходит в суд, и поэтому неудивительно, что он ничего не знал обо мне.
Мы решили провести отпуск вместе. Мне показалось, что нам может быть скучно вдвоём, и я предложил взять с собой двух знакомых девчат. Витька отрицательно покачал головой.
– Не стоит, – сказал он. – Когда станет скучно, – познакомимся по дороге.
Витька – гений! Если бы он тогда согласился – всё было бы не так.
В общем, мы сидели у костра. У последнего костра перёд Симферополем. Завтра мы должны были ночевать уже в ялтинском кэмпинге. Мы варили на костре суп из говяжьей тушёнки и смотрели на звёзды. Их было очень много на густочерном крымском небе. Мне показалось, что одна из звёзд движется. Я даже не обратил на это особого внимания. Наверно, какой-нибудь очередной спутник. Их ведь сейчас полно над землёй – и наших, и американских. Отсюда не разберёшь, чей он и зачем он летит над нами. И, значит, не стоит ломать себе над этим голову. Надо просто наслаждаться южной ночью, и костром, и тёплой землёй, на которой можно растянуться. Не так уж часто приходится в нынешние времена нашему брату, горожанину, сидеть у костра... Мы доедали суп из тушёнки, когда что-то тёмное и круглое бесшумно пролетело над нами.
– Смотри! – крикнул Витька и задрал вверх голову.
Я тоже задрал вверх голову и увидел, как очень большое чёрное пятно одну за другой глотает звёзды и выплёвывает их сзади.
– Похоже на летающую тарелку, – сказал Витька.
– Ты читал Мензела? – отозвался я. – Он доказывает, что летающие тарелки – это оптический обман.
– Я, конечно, читал Мензела... – Витька усмехнулся и снова взялся за котелок с супом. – Но о летающих тарелках писал не только Мензел. А мы никого больше не знаем... По крайней мере, то, что мы сейчас видели, не похоже на оптический обман.
Чай мы пили молча. Мы думали. Сейчас было над чем думать. Что-то большое и чёрное ведь действительно пролетело. И бесшумно. Не птица же!.. Когда мы уже укладывали в рюкзак пластмассовые кружки, Витька снова толкнул меня.
– Смотри!
Я быстро поднял голову. Чёрное пятно летело обратно. Такое же большое и бесшумное. Оно не было оптическим обманом я никогда не страдал галлюцинациями. Витька был прав, и ошибался, наверно, Мензел. Это была летающая тарелка. У нас ведь нет ещё таких аппаратов, которые бы летали бесшумно.
Она исчезла так же быстро, как и появилась, эта тарелка. Ни следа, ни звука, ни запаха. Пойди докажи, что видел её! Тебя сейчас же стукнут по кумполу талмудом Мензела, и тем дело кончится. Не любим мы загадок. Нам надо, чтоб всё было ясно и просто. Над загадками ведь приходится думать. А нам лень... Витька хотел загасить костёр, но я остановил его;
– Подожди. Пусть догорит сам. Когда-то ещё нам придётся сидеть у костра...
Мы закурили, блаженно и неторопливо затягиваясь. Как немного, в сущности, нужно человеку для счастья! Костёр в степи, котелок супа, сигарета...
Лёгкий ветерок потянул над землёй. Поле громадной, выше человеческого роста, кукурузы слева от нас задвигалось, зашуршало. Может, именно поэтому мы и не услышали, как прошёл по кукурузе человек. Мы увидели его уже тогда, когда он вышел из зарослей. Тонкая, невысокая фигурка в спортивном костюме медленно приближалась к нам. То ли мальчишка, то ли девушка – в темноте не разберёшь.
Мы сидели молча, и ждали, и курили.
Я почему-то подумал, что эта фигурка может быть связана с таинственным чёрным пятном, которое только что дважды пролетело над нами. Хорошо, если бы это было так – всё какой-то путь к разгадке. Наверно, Витька думал о том же. Но мы ничего не сказали друг другу. Мы ждали и смотрели на приближающуюся фигурку.
Человек шёл медленно. Он останавливался, смотрел на нас, делал несколько робких шагов и снова останавливался. Теперь уже было понятно, что это женщина – мальчишки смелее. И я чувствовал, что нам нужно сидеть и ждать. Если мы поднимемся навстречу – женщина может испугаться.
И мы ждали – молча и терпеливо.
Наконец, она подошла – стройная, тоненькая, обтянутая поблёскивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода – совсем девчонка. Она была черноброва и черноволоса. Но главное, – она, была красива. Чёрт возьми, я никогда в жизни ещё не видел такой красивой девушки! Было в её лице что-то величаво-спокойное, античное.
Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка. Вряд ли она могла прилететь на этой бесшумной чёрной тарелке.
– Ave, amici...[1][1]
Здравствуйте, друзья! (лат.)
[Закрыть] – негромко, робко сказала она.
Я усмехнулся и подумал: «Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью... Ну, что ж, как вам угодно, синьорита...»
Я поднял руку так, как поднимали её для приветствия древние римляне, и вполне серьёзно произнёс:
– Ave, Caesar, morituri te salutent![2][2]
Здравствуй, Цезарь! Идущие на смерть тебя приветствуют! (лат.) – клич гладиаторов.
[Закрыть]
Я, конечно, хотел бы заменить «Цезаря» «девушкой». Но я забыл, как по-латински «девушка». Намертво забыл.
Она улыбнулась, облегчённо вздохнула и сказала ещё какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь слово-то же самое слово «amici» – друзья.
«Здорово шпарит!» – подумал я и ответил ещё одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти;
– Amicus Plato, sed magis amico veritas.[3][3]
Платон мне друг, но истина дороже (лат.).
[Закрыть]
Витька удивлённо посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы говорим. Девушка перестала улыбаться и произнесла:
– Narro, narro...[4][4]
Я расскажу, я расскажу...
[Закрыть]
Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и «выдал» на чистейшем русском:
– Садитесь, синьорита. Грейтесь. Вы из какого института? Медичка?
Девушка удивлённо поглядела на меня, Опустилась на траву и негромко сказала:
– Non intellego.[5][5]
Не понимаю.
[Закрыть]
Эти слова я ещё помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.
– Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.
Она смотрела на меня по-прежнему удивлённо и уже немного испуганно и снова тихо сказала:
– Non intellego.
– Наверно, туристка, – сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами: – Парле ву Франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?
Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я учил немецкий, в институте – английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные фразы и слова из того и другого.. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Витька, кажется, знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.
– Non intellego, – снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь «lingua latina» – «латинский язык».
«Да что она, сумасшедшая? – подумал я. – Разговаривать сейчас на латинском языке... Да кто это может?»
Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни. Одно дело преподавать, другое – разговаривать. Как говорят одесситы, – две большие разницы. Наша «англичанка» в институте как-то попыталась «пообщаться» с членами одной американской делегации. Они-то её ещё понимали... А вот она их!.. Только и повторяла; «Speak, please, slowly!.. Speak, please, slowly...»[6][6]
Говорите, пожалуйста, медленнее (англ.).
[Закрыть]. И не рада была, что затеяла при нас этот разговор...
«Кто же всё-таки эта девчонка? – снова подумал я. – Неужели на самом деле иностранка? Жалко, такая красивая... Не успеешь как следует познакомиться – помашет ручкой, и – будь здоров, Вася...»
Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я ещё раз настойчиво спросил её:
– А может, всё-таки поговорим по-русски?
И она снова ответила:
– Non intellego.
– Не понимает она русского, – огорчённо сказал я Витьке. – Латынь понимает, а русский – нет.
– А может, она кубинка? – сказал Витька и повернулся к ней. – Куба, синьорита, Фидель, си?
Но девушка снова ответила – на этот раз грустно и подавленно:
– Non intellego.
«Как это не понимать таких слов? – подумал я. – «Куба» и «Фидель» на всех языках звучат одинаково... Кто же она?»
Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, из которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил. Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания «гос», «лос». Я не учил древнегреческого, но словарями-то иностранных слов пользовался... Однако это была уже какая-то явная чепуха – латынь, древнегреческий у современной девчонки...
– Что она сказала? – спросил Витька.
– Не понял, – ответил я. – Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.
И, повернувшись к девушке, я ответил ей её же словами:
– Non intellego.
И увидел, что после моих слов глаза её стали ещё более грустными.
– Рома? Италия? – вдруг спросил её Витька.
– Ita, ita, Roma![7][7]
Да, да, Рим! (лат.)
[Закрыть] – Девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у неё красивые, ослепительно белые зубы.
Конечно, Витька – гений. Наверняка она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь, как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни... Девушка смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь ещё. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза – на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая. И я сказал эту фразу:
– Audiatur et altera pars![8][8]
Выслушай и другую сторону.
[Закрыть]
И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
Она готова была меня выслушать. но что я мог сказать ей? Я ведь, по существу, тоже не знал латыни.
Я забыл даже то, что с грехом пополам сдавал на тройку. Я мог только, как попугай, произносить вызубренные изречения и не мог составить ни одной вразумительной фразы.
Я протянул ей пачку сигарет. Может, она курит? Она взяла эту пачку осторожно, как что-то незнакомое и непонятное, оглядела её со всех сторон и тихонько положила на траву.
– Audio, – сказала она.
Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: «Я слушаю». А что я мог сказать ей?
И вдруг – о счастье! – я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить «Памятник» Горация. Наш толстый латинист не принимал зачёта у тех, кто не знал «Памятник». Хочешь не хочешь, а зубри...
– Экзеги монументум, эрэ перэнниус, – затянул я, – регаликве ситу, пирамид альтиус, квод нон имбер эдакс, нон аквиль импотенс поссит дируер аут иннумерабилис аннорум сериес эт фуга темпорум...
Я читал «Памятник» уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось. Помнилось лишь их звучание.
Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
– Horatius Flaccus...
Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
– Виктор.
Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
– Михаил.
Затем я протянул руку к девушке и произнёс латинское слово, которое ещё помнил:
Она поняла. Она улыбнулась и негромко повторила:
– Виктор... Михаил.
Потом она показала рукой на себя и сказала:
– Корнелиа...
– Корнелия, – повторил я и улыбнулся ей. И Витька тоже улыбнулся и повторил:
– Корнелия...
Главное было сделано – знакомство состоялось. Теперь дело было за небольшим – узнать, как она здесь оказалась и что собирается делать дальше. Я взял лежащую возле Корнелии на траве пачку сигарет, вытащил одну, закурил и стал мучительно перебирать в уме немногие из запомнившихся мне латинских слов, пытаясь найти среди них подходящие. Но подходящих почему-то не находилось. Корнелия с любопытством следила за моими движениями. У неё был такой взгляд, будто она впервые видела, как закуривают сигарету.
«Странная девчонка!» – подумал я и решил, что проще всего было бы спросить у неё, где её друзья, то есть, те, с кем она приехала. Слово «друзья» я знаю. «Где» – кажется, ubi... Есть такое изречение:
«Ubi bene – eadem patria» – где хорошо, там и родина. Значит, осталось слово «твои» или «ваши». Ага: «мой» – meus, «твой» – tuus. Зубрили когда-то и это. Итак...
– Ubi tuus amici sunt? – спрашиваю я.
Кажется, я говорю что-то не так – «tuus» ведь склоняется. Но, видно, Корнелия понимает меня, хотя и улыбается моей ошибке. Она поднимает руку и говорит только два слова:
– Longe sunt.
Я знаю эти слова, Я ведь учил ещё и английский. Long длинно, далеко. Значит, её друзья далеко. Но где далеко – на небе? Может, и впрямь эта девчонка прилетела на летающей тарелке? Но только откуда она знает латынь? Ведь не на латыни же говорят жители Венеры... И почему она знает Рим? Чепуха какая-то! Может, она просто сумасшедшая? Не похоже. Нет! Надо вносить полную ясность! Эх, дьявол! И за что я тогда так не любил латынь?..
Я снова выискиваю в своей памяти слова. Наверно, по-английски я сказал бы это сразу: «When did you come in the USSR?» – «Когда вы приехали в СССР?» Но как сказать это по латыни? Там ведь и слова-то такого нет – «СССР». И даже слова «Россия» там нет. Слишком уж допотопный язык!..
«Veni, vidi, vici...» – услужливо подсказывает мне память. – «Пришёл, увидел, победил...» Ага! Veni! Это то, что надо! Вопросительные слова по-латыни часто начинаются с «qu». «Quen», что ли? Нет! Не то... Ага – «quando!» До чего ж глубоко в памяти сидят нужные вещи! Сразу и не докопаешься. Вот у Витьки в электронных машинах это просто; всё, что машина запомнила, – сейчас же и к услугам. А тут ройся, ройся в своих извилинах!.. Итак, значит...
– Quando venisti in Soviet Union?
Она отвечает быстро и, как мне кажется, обрадованно:
– Quod «Soviet Union» est?
Она произносит это очень естественно и просто, как будто в её вопросе нет ничего особенного. А ведь я понимаю её вопрос. Quod – это «что». Она спрашивает, что такое Советский Союз. Об этом может спросить только либо сумасшедший, либо существо с другой планеты. Но она не похожа на сумасшедшую. Совершенно не похожа. И она не похожа на существо с другой планеты. Она слишком земная и говорит на земном, хотя и древнем языке. И всё же она не знает, что такое Советский Союз, хотя находится в нём. И не знает слов «Куба» и «Фидель». Но знает слово «Рим». Странно! Очень странно всё это! Однако сейчас ей нужно ответить, И снова память выталкивает зазубренные слова, которые дают мне ключ. «Terra incognita» – неизвестная земля. Это-то я знаю! Как часто латинист говорил это про меня! Что, мол, для меня латынь – terra incognita... Ладно!.. Сейчас «неизвестную» можно отбросить. Мне нужна «земля». Ещё бы вспомнить слово «эта»!
«Hie, haec, hoc, iste, ista, istud», – выскакивают вдруг заученные некогда местоимения. Ура! Эврика!
Я обвожу рукой вокруг себя – широко, вольно – и говорю:
– Terra ista Soviet Union est![10][10]
Эта земля – Советский Союз.
[Закрыть] Советский Союз, – добавляю я для большей ясности по-русски. – Россия.
Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:
– Terra ista regnum Bosporus fuerat.[11][11]
Эта земля была Боспорским царством.
[Закрыть]
Да, я согласен с ней: когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, ещё до древней Руси, до Рюрика и Олега. Кажется, ещё в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нём было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали своё, справедливое государство. Хотя и ненадолго... Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал. Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно – знать Боспорское царство и не знать Советского Союза? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла?.. Откуда... Откуда... Как это по латыни?.. «Unde», кажется... А может, не «unde»... Ну и что? В крайнем случае, она скажет своё «non intellego».
– Unde venisti?[12][12]
Откуда ты пришла?
[Закрыть] – спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла. Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
– Inde veni.
– Что она говорит? – спрашивает меня Витька. – Чего ты от неё добился?
– Она говорит, что пришла оттуда. – Я показываю головой вверх. – Что там у неё друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Всё это кажется мне бредом, Витька... Самым настоящим бредом. Может, она сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
– Не похоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах наверняка нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на её костюм. Он тонкий, почти чёрный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблёскивают в нём. Я гляжу на её ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я ещё ни разу не видел такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. И на них нет никаких застёжек. Непонятно, как снимают и надевают эту обувь.
– Посмотри на её боты, – отвернувшись, говорю я Витьке. Таких бот я тоже не видел в наших магазинах.
Витька смотрит, И кивает.
– Тут всё не так просто, – произносит он. – Если сопоставить её слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред...
– Ты думаешь, она прилетела?
– А почему бы и нет?
– Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
– На Земле не было, – уточняет Витька. – А где-то, может, и были.
– Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
– Аллах её знает... Может, прилетала... А может, и не она, а её предки... И язык, может, они изучили... Тут сразу не сообразишь...
– Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
– А может, у них матриархат?
Витька улыбается.
Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку, Она понимает, что мы говорим о ней. Она, видимо, хочет понять, что мы говорим. Но ей, конечно, трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она из всех земных языков знает одну латынь.
– Слушай, Витька! – Меня вдруг осеняет. – В Симферополе наверняка отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском... Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдём и выспросим у Корнелии всё, что можно. Лады?
– Это единственный выход. – Витька пожимает плечами. Если только она до завтра не сбежит от нас.
– Её нужно покормить, – говорю я. – И уложить спать в машине. От заботливых не сбегают.
Витька послушно лезет в рюкзак, достаёт кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
– Может, что-нибудь посолиднее? – спрашиваю я.
– Вряд ли она сейчас очень хочет есть, – возражает Витька. – Поставь себя на её место... Сейчас важен, так сказать, символ.
– Доставай и для нас кружки, – говорю я. – Она не будет одна.
– Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник...
Через пять минут во всех трёх кружках уже налит чай – тёплый и сладкий.
Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински «пейте». Я протягиваю её молча.
Витька так же молча протягивает ей печенье. Она берёт и то и другое и благодарит нас взглядом. Мы пьём чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьёт его молча и неторопливо. И мне кажется, что она не просто пьёт его, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток. Кончив пить, она опускает кружку и говорит:
– Grato.[13][13]
Благодарю.
[Закрыть]
Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь до сих пор в Италии говорят; «Грацио, синьор».
Витька подносит к её кружке чайник, чтобы налить ещё, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
«Нужно спросить её, что она собирается делать дальше, думаю я. – В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У неё могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris... – что будешь ты... Делать... Как же это по латыни «делать»? Ага: facio, feci, factum... A вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом! Не на экзамене... Спрошу так!»
– Quod fueris feci? – говорю я Корнелии.
Она еле заметно улыбается. Видно, я всё-таки ошибся. Но она поняла вопрос. Это главное.
– Vivere, – отвечает она.
«Vivere», – медленно соображаю я. – «Vivo» – живу. «Жить!» Что ж, это очень даже неплохая программа!
– Какие истины она тебе ещё открыла? – интересуется Витька.
– Я спросил, что она собирается делать, – объясняю я. Она ответила, что собирается жить.
– Спроси ещё её – где?
– Попытаюсь...
Слово «где» я уже употреблял – ubi. Значит: Ubi fueris... где будешь ты...
– Ubi fueris vivere? – спрашиваю я.
И немедленно получаю ответ:
– Inter hominum vivere.
– Среди людей, – вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
– Она неглупая девчонка. – Витька усмехается. – И не болтлива... Лаконизм у неё истинно древнеримский.
Витька медленно поднимается, идёт к машине и, открыв заднюю дверку, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла. На сей раз нам придётся спать на земле...
А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и насторожённо. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит насторожённо.
Наконец Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который должен сегодня служить подушкой кому-то из нас. Выбравшись из машины, Витька говорит мне:
– Тащи её сюда.
Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идёт рядом со мной. Она идёт вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она почему-то не верит нам, хотя, видимо, и хочет и старается верить. Несмотря на то, что она с самого начала назвала нас друзьями, мне кажется, она всё время ждёт от нас какого-то подвоха, какого-то коварства. Но она явно не хочет показывать нам это своё недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому – обидно.
Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка. Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.
Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она всё поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом «grato».
Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стёганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звёзды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии, Кто они? Откуда? Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем всё это?
В конце концов, если мы не найдём в Симферополе латиниста, я куплю словари и учебник по латыни и сам выспрошу обо всём Корнелию. Ради того, чтобы нормально поговорить с ней, стоит выучить латынь. Эх, учил бы я её, когда мне положено было это делать! Может, уже сейчас я знал бы то, чего не знает ещё ни один человек на земле!..
