Текст книги "Trainspotting"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Я посмотрел на Дохлого и спросил:

– От кого у неё бэбик?

Дохлый ничего не ответил.

– От Джимми Макгилвэри, – сказал Метти.

– Хуя лысого! – Дохлый недоверчиво ухмыльнулся.

– Не разыгрывай из себя ёбаного мистера Невинность, – Метти повернулся ко мне.

– Че-го? Пошёл ты на хуй! Чё ты гонишь? – ответил я, совершенно охуев от такого наезда.

– Ведь ты там был, Рентс. На вечерине у Боба Салливэна, – сказал он.

– Да ты чё, чувак, у меня с Лесли ничё не было. – Я говорил правду, но тут же понял, что дал маху. В некоторых компаниях люди верят не тому, что ты им говоришь, а как раз противоположному; особенно это касается секса.

– А как вы оказались наутро в одной постели?

– Я был уторчанный, чуваки. В полном отрубе. Меня и домкратом не поднять было. Я даже не помню, когда последний раз тутурился. – Мои объяснения их убедили. Они знали, что я уже давно и очень плотно торчу и что значит трахаться в таком состоянии.

– Это... кто-то мне говорил, что это был... этот... Сикер... предположил Картошка.

– Какой там Сикер, – Дохлый отрицательно покачал головой. Он положил руку на холодную щёку мёртвого ребёнка. Его глаза наполнились слезами. Я сам чуть было не расплакался. К горлу подступил комок. Одна загадка разрешилась. Мёртвое личико малютки Доун было как две капли воды похоже на лицо моего друга Саймона Уильямсона.

После этого Дохлый закатал рукав куртки и показал сочащиеся ранки на руке:

– Я больше никогда не притронусь к этому дерьму. С этого момента я завязал. – Его лицо приняло выражение раненого жеребёнка, которым он всегда пользовался, когда хотел, чтобы его пожалели или дали ему денег. Я почти поверил ему.

Метти посмотрел на Дохлого:

– Не дури, Сай. Не делай ложных выводов. То, что случилось с ребёнком, не имеет никакого отношения к дряни. И Лесли тоже не виновата. Насчёт неё я прогнал. Она была хорошей матерью. Она любила своего ребёнка. Никто не виноват. Он просто задохнулся во сне. Случается сплошь и рядом.

– Ага, это самое, задохнулся во сне, чувак... врубаешься? – поддержал его Картошка.

Я ощутил любовь к ним всем. К Метти, Картошке, Дохлому и Лесли. Я хотел сказать им об этом, но получилось только:

– Я сварю.

Они посмотрели на меня охуевшими взглядами.

– Я, – пожал я плечами, словно оправдываясь. И поковылял в гостиную.

Это было убийство. Лесли. Я ничем не могу помочь в такой ситуации. Тем более в таком состоянии. Скорее могу навредить. Лесли сидела в том же положении. Наверно, надо было подойти и успокоить её, обнять, наконец. Но все мои косточки так выкручивало и царапало, что я не мог ни к кому притронуться. Только бормотал:

– Мне очень жаль, Лесли... но никто не виноват... она задохнулась в кроватке... малютка Доун... такая славная крошка... какая жалость... такой грех на душу...

Лесли подняла голову и посмотрела на меня. Её тощее, бледное лицо напоминало череп, обмотанный белой изолентой, а под красными глазами чернели круги.

– Ты сваришь? Мне надо вмазаться, Марк. Мне позарез надо вмазаться, бля. Давай, Марки, свари мне дозняк...

Наконец-то я мог принести хоть какую-то пользу. По всей комнате были разбросаны шприцы и иглы. Я попытался вспомнить, какой из баянов мой. Дохлый говорит, что он никогда в жизни не станет ширяться чужой машиной. Пиздит. Когда ты в таком состоянии, тебе глубоко насрать. Я взял тот, что лежал под рукой, этот, по крайней мере, не Картошкин, потому что он сидел в другом конце комнаты. Если Картошка до сих пор не ВИЧ-инфицированный, то правительство должно послать в Лейт делегацию статистиков, чтобы выяснить, почему здесь не работает теория вероятностей.

Я достал ложку, зажигалку, ватные шарики и немного той хренотени, которую у Сикера хватает наглости называть "чёрным". В комнату вернулись остальные торчки.

– Вон отсюда, распиздяи, – наехал я на них, замахав руками. Я знал, что разыгрываю из себя Барыгу, и немного ненавидел себя, ведь это ужасно, когда с тобой так обращаются. Но ни один человек, побывавший в моём положении, никогда в жизни не станет отрицать, что абсолютная власть развращает. Чуваки отступили на пару шагов назад и молча наблюдали за тем, как я варю. Этим козлам придётся подождать. Сначала Лесли, потом я. Базара нет.

Торчковая дилемма No 64

– Марк! Марк! Открой дверь! Я знаю, что ты здесь, сынок! Я знаю, что ты здесь!

Это моя мама. Я уже давно её не видел. Я лежу в нескольких футах от двери, ведущей в узкую прихожую, которая заканчивается другой дверью. За этой дверью стоит моя мать.

– Марк! Сыночек, прошу тебя! Открой дверь! Это я, твоя мама, Марк! Открой дверь!

Кажется, мама плачет. Она говорит "ды-вы-герь". Я люблю маму, очень люблю, но как-то по-особенному, мне даже трудно, почти немыслимо признаться ей в этом. Но я всё равно её люблю. Так сильно, что даже сожалею, что у неё такой сын. Мне хотелось бы найти себе замену, потому что мне кажется, что я не изменюсь никогда.

Я не могу подойти к двери. Никаких шансов. Наоборот, я решил сварить ещё один дозняк. Мои болевые центры сообщают, что уже пора.

Уже пора.

Господи, час от часу не легче.

В этом порошке слишком много бодяги. Это видно по тому, как туго он растворяется. Ух, злоебучий Сикер!

Надо будет как-нибудь заскочить к старикам; проведать их. В первую очередь схожу в гости к ним, ну а потом, конечно, к этой суке Сикеру.

Её мужик

Ебическая сила.

Мы просто вышли пропустить по кружечке. Ёбнуться можно.

– Ты видал? Совсем рехнулся, – сказал Томми.

– Обломись, чувак. Лучше не вмешивайся. Ты же не знаешь, в чём там дело, – сказал я ему.

Но я всё видел. Ясно, как божий день. Он её ударил. Не просто шлёпнул, а звезданул кулаком. Жуть.

Хорошо, что рядом с ними сидел Томми, а не я.

– Я тебе сказал, сука! Не понятно, блядь? – парень снова заорал на неё. Никто и ухом не повёл. Высокий чувак с длинными светлыми волосами, что стоял у стойки, посмотрел на них и улыбнулся, а потом повернулся и стал смотреть игру в "дартс". Никто из парней, игравших в "дартс", даже не обернулся.

– Ещё по одной? – я ткнул пальцем в полупустую кружку Томми.

– Угу.

Когда я подошёл к стойке, они завелись опять. Я всё хорошо слышал. Бармен и этот патлатый тоже.

– Ну давай. Вдарь ещё. Давай! – Она его разводила. Голос, как у привидения, бля, визгливый такой, а губы не шевелятся. Хрен разберёшь, кто орёт. Бар полупустой, бля. Могли бы сесть в другом месте. Так нет же, выбрали именно это.

Он заехал ей в морду. Из губы брызнула кровь.

– Бей меня ещё, урел хренов. Давай!

Он ударил. Она завизжала, потом начала реветь и обхватила голову руками. Он сидел рядом и зырил на неё: шары горят, челюсть отвисла.

– Милые бранятся, – улыбнулся патлатый, поймав мой взгляд. Я тоже ему улыбнулся. Не знаю, зачем. Просто мне нужны друзья. Я никогда никому этого не скажу, но у меня проблемы с "синькой". Когда у тебе эти дела, то кореша начинают избегать тебя, чтобы у них тоже не возникло проблем с "синькой".

Я глянул на бармена, седого мужика с усами. Он покачал головой и пробурчал что-то себе под нос.

Я забрал кружки. "Никогда в жизни не поднимай руки на женщину, сынок" – часто говаривал мне отец. "Тот, кто этим занимается, самый распоследний мерзавец," – говорил он. Гад, который бил девицу, вполне подходил под это описание. Грязные чёрные волосы, худое бледное лицо и чёрные усы. Ух, сволочь блядовитая.

Мне не хотелось тут оставаться. Я просто вышел спокойно выпить. Пару кружек, я поклялся Томми, чтоб только он пошёл со мной. Я могу себя контролировать. Только пиво, никакой "синьки". Но от всей этой гадости мне захотелось виски. Кэрол ушла к матери. Сказала, что переночует у неё. Я пошёл выпить пивка, но мало ли, вдруг я нажрусь.

Когда я сел на место, Томми тяжело дышал и смотрел немигающим взглядом.

– Я хуею, Сэкс... – сказал он мне, скрежеща зубами.

Глаз у девицы весь распух и заплыл. Челюсть тоже распухла, а из губы текла кровь. Девица была худенькая и рассыпалась бы на части, ударь он её ещё хоть раз.

Но она не сдавалась.

– Это твой ответ. Это твой всегдашний ответ, – прокричала она сквозь рыдания, злясь и в то же время жалея себя.

– Заткнись! Я кому сказал? Заткнись, сука! – Он просто задыхался от злости.

– А что ты сделаешь?

– Ах, ты сучара... – Он уже собрался вломить ей ещё раз.

– Ну всё, хватит, чувак. Обломайся. Ты сбрендил, – сказал ему Томми.

– Это не твоё собачье дело, блядь! Не суй свой нос, куда не просят! парень ткнул пальцем в Томми.

– Хватит. Угомонитесь! – Закричал бармен. Патлатый улыбнулся, и несколько игроков в "дартс" оглянулись.

– Нет, это моё дело, бля. Что ты собрался, на хуй, сделать? А? – Томми наклонился вперёд.

– Ёб твою мать, Томми. Попустись, браток, – я робко схватил его за руку, подумав о бармене. Он резко стряхнул мою руку.

– Хочешь, чтоб я начистил тебе рыло? – заорал парень.

– А ты думаешь, что я не отвечу? Ёбаный пиздабол! Пошли выйдем, сука. Даввва-а-а-ай! – Сказал Томми нараспев, издеваясь над ним.

Парень обосрался со страху. И то. Томми – чувак крутой.

– Не твоё дело, – сказал он, но уже не так нагло.

И тогда на Томми набросилась его тётка.

– Это мой мужик! Ты говоришь с моим мужиком, ёб твою мать! – Томми настолько опешил, что не успел увернуться, когда она наклонилась к нему и запустила ногти ему в лицо.

Ну, а потом пошло-поехало. Томми встал и захуярил парню в морду. Он свалился со стула на пол. Я тоже вскочил и подбежал к патлатому. Сначала заехал ему в челюсть, потом схватил за патлы, блядь, наклонил чердак и несколько раз захерячил с носока по фейсу.

Один раз он поставил блок, а второй удар был несильным, потому что я был в кроссах. Он замахал руками и вырвался. Попятился назад: рожа вся красная, ни фига не догоняет. Он мог бы навалять мне, на раз, а он просто стоял, расставив руки.

– Что за хуйня?

– Шутка! – сказал я.

– Шутка? – чувак совершенно охуел.

– Я звоню в полицию! Все вышли отсюда, или я звоню в полицию! закричал бармен и для пущего эффекта снял трубку.

– Никаких разборок, пацаны, – грозно приказал жирный урел из команды игроков в "дартс". У него была полная пригоршня стрелок.

– Я тут ни при чём, брат, – сказал мне патлатый.

– Значит, я типа как обознался, – ответил я.

Тётка с мужиком, которые заварили, на хуй, всю эту кашу, – мы ж просто хотели спокойно выпить, – украдкой прошмыгнули в дверь.

– Суки ёбаные! Это мой мужик, – крикнула она нам напоследок.

Томми опустил руку мне на плечо.

– Пошли отсюда, Сэкс, – сказал он.

Жирный мудак из команды игроков в "дартс", он был в красной майке с названием бара, мишенью и надписью "Стью" внизу, ещё не всё сказал.

– Больше не приходите сюда и не устраивайте бузы. Это не ваш бар. Я вас видел. Вы корешитесь с тем рыжим и с Уильямсоном, который с косичкой. Они конченые наркоманы. Нам тут не надо этой швали.

– Мы не принимаем наркотиков, браток, – сказал Томми.

– Угу. Только не в этом баре, – продолжал жирный.

– Ладно, Стью. Ребята не виноваты. Это всё тот мудак Алан Вентерс со своей чувихой. Уж они-то точно сидят на игле. Ты же знаешь, – сказал другой чувак с редкими светлыми волосами.

– Пускай выясняют отношения у себя дома, а не в баре, – сказал первый.

– Семейная ссора. Только и всего. Не надо напрягать людей, которые просто пришли выпить, и всё такое, – согласился белобрысый.

Худшее осталось позади. Я боялся, что они пойдут за нами, и поэтому шёл быстро, а Томми отставал.

– Куда тебя несёт?

– Отъебись. Пошли скорее.

Мы выползли на улицу. Я оглянулся: из бара никто не вышел. Впереди мы увидели эту чокнутую парочку.

– Надо бы расквитаться с этим козлом, – сказал Томми, уже готовый бежать за ними. Я заметил, что подошёл автобус. 22-й. Нам катит.

– Брось, Томми. Наш автобус. Поехали. – Мы побежали на остановку и сели на автобус. Поднялись на второй этаж и прошли в самый конец салона, хотя нам всего несколько остановок.

– Что у меня с лицом? – спросил Томми, когда мы сели.

– Как обычно. Полный пиздец. Даже лучше стало, – сказал я ему.

Он посмотрел на своё отражение в окне.

– Ёбаная тварь, – выругался он.

– Пара ёбаных тварей, – поправил его я.

Томми был прав, что ударил чувака, а не чувиху, хотя его ударила она, а не он. В своё время я натворил кучу вещей, за которые мне теперь стыдно, но я никогда в жизни не бил чувих. А всё, что говорит Кэрол, это пиздёж. Она говорит, что я применяю к ней насилие, но я никогда её не бил. Я просто держал её, чтобы можно было поговорить. Она говорит, что удерживать – это всё равно, что бить, и что это тоже насилие. Я так не думаю. Я просто хотел придержать её, чтобы поговорить.

Когда я рассказал об этом Рентсу, он сказал, что Кэрол права. Я сказал, что она может приходить и уходить, когда ей угодно. Я, конечно, спиздел. Просто я хотел поговорить с ней. Франко со мной согласился. "Ты просто никогда не жил с тёткой", – сказали мы ему.

В автобусе мне стало тошно и муторно. Наверно, Томми тоже, потому что мы больше не разговаривали. Но утром мы забуримся вместе с Рентсом, Попрошайкой, Картошкой, Дохлым и всей толпой в какой-нибудь кабак и будем дружно заливать о своих подвигах.

Вербовка под "спидом"

1 – Подготовка

Картошка и Рентон сидели в баре в "Королевской миле". Заведение косило под американский тематический бар, но весьма отдалённо: это было сумасшедшее нагромождение антиквариата.

– Какой ёбнутый придурок, это самое, пошлёт нас с тобой на одну и ту же работу? – спрашивал Картошка, прихлёбывая свой "гиннесс".

– Для меня это полный пиздец, чувак. Не надо мне никакой работы, бля. Это будет кошмар! – Рентон покачал головой.

– Да уж, классно было бы, это самое, ширяться и дальше, угу?

– Только не вздумай сорвать собеседование, Картоха, а то эти суки настучат на биржу, и те ублюдки не будут платить тебе бабла. В Лондоне со мной такое уже было. Тут надо быть на стрёме.

– Ага... А что мне тогда типа делать?

– Надо сделать вид, будто ты хочешь работать, и в то же время сорвать на хуй собеседование. Если не будешь лохом, они не сумеют ни хера с тобой сделать. Надо быть самим собой и честно обо всём рассказать – тогда они никогда не дадут тебе никакой ебучей работы. Но если ты будешь сидеть и молчать, то эти ублюдки сразу пошлют тебя на биржу. Они скажут: этого чувака нельзя трогать.

– Для меня это трудно, чувак... Врубаешься? Трудно всё это провернуть... это самое. Я типа могу перетрухать, врубаешься?

– Томми принесёт "спида". Когда у тебя собеседование?

– Аж в полтретьего.

– Классно, у меня в час. Встретимся тут в два. Я дам тебе свой галстук и "спида". Прикинься получше, покажи товар лицом, понял? Ладно, давай катать заявы.

Они положили на стол перед собой бланки. Рентон заполнил свой почти до половины. Картошка краем глаза пробежал пару пунктов.

– Обана... ты чё, чувак? "Джордж Хериот"?.. Ты ж ходил в лейтскую школу...

– Всем хорошо известно, что в нашем городе у тебя очень хуёвые шансы получить приличную работу, если ты не ходил в мажорскую школу. Выпускнику "Джорджа Хериота" они никогда не предложат место швейцара в гостинице. Это только для нас, плебеев; так что пиши чё-нибудь в этом роде. Если эти козлы увидят у тебя в заявлении школу "Оги" или "Крейги", то сразу дадут тебе чёрную работёнку... Блядь, мне пора. Короче, не опаздывай. Скоро увидимся.

2 – Процесс: мистер Рентон (13.00)

Заведующий приёмом на работу, который со мной поздоровался, оказался жутко прыщавым типом в облегающем костюме с перхотью на плечах, похожей на дорожки кокаина. У меня аж руки зачесались при виде этого мудозвона. Его рябое лицо и угри полностью разрушали впечатление, которое эта ебливая вонючка пыталась произвести. Даже во время самых страшных ломок у меня никогда не было такого цвета лица, как у этого несчастного говнючонка. Наверно, он уже приготовился к нападению. Посередине сидел толстый, выёбистый мудила, а по правую руку от него – оскаленная бабища в костюме деловой женщины с лицом, намазанным толстым слоем крема, – типичная "жаба".

Термоядерный расклад для получения места ёбаного швейцара.

Как и следовало ожидать, всё началось со вступительного гамбита. Жирный посмотрел на меня с теплотой во взгляде и сказал:

– В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота.

– Ах да, школьные годы чудесные... Как давно это было!

Я ещё мог соврать в заяве, но только не на собеседовании. Один раз я действительно посетил "Джордж Хериот": когда я был помощником ученика в "Гиллслэнде", мы занимались там какой-то работой по контракту.

– Старина Фозерингхем всё ещё читает лекции?

Сука. Одно из двух: либо читает, либо ушёл на пенсию. Нет. Слишком рискованно. Что-нибудь левое.

– Боже мой, вы снова напомнили мне о детстве... – я улыбнулся. Жирная скотина, видимо, осталась довольна ответом. Это меня беспокоит. Мне показалось, что собеседование окончено, и они сейчас предложат мне работу. Все остальные вопросы были приятными и безобидными. Мой план накрылся пиздой. Да они скорее дадут выпускнику коммерческого училища с серьёзным психическим расстройством место инженера по ядерной энергетике, чем предложат чуваку с учёной степенью чистить скотобойни. Надо что-то с этим делать. Какой кошмар. Жирный считает меня выпускником "Джорджа Хериота", который сбился с пути, и хочет мне помочь. Грубейший просчёт, Рентон!

Огромное спасибо прыщавому хую. (Я вправе допустить, что хуй у него тоже в прыщах, учитывая, что все остальные части его тела густо покрыты чиряками.) Робея, он задаёт мне вопрос:

– Э...э... мистер Рентон... э... как вы, э, объясните... э, перерывы в своей работе, э...

А как ты объяснишь перерывы между своими словами, пидор?

– Видите ли, я уже давно страдаю от героиновой зависимости. Я пытался бороться с ней, но она мешает моей трудовой деятельности. Я считаю, что должен честно во всём признаться и рассказать об этом вам как моему возможному будущему работодателю.

Сногсшибательный трюк. Они нервно заёрзали на стульях.

– Что ж, э, спасибо за откровенность, мистер Рентон... э, нам нужно кое с кем посоветоваться... ещё раз спасибо, мы с вами свяжемся.

Фантастика! Стена холодности и отчуждённости, стоявшая между нами, в одно мгновение рухнула. Теперь-то они не посмеют сказать, что я не пытался устроиться на работу...

3 – Процесс: мистер Мёрфи (14.30)

Этот "спид" – полный улёт. Я весь типа как пружина, жду не дождусь собеседования. Рентс сказал: "Покажи товар лицом, Картоха, и расскажи всю правду". Ну где эти коты, начинайте быстрей...

– В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота. Сегодня просто урожай на бывших "хериотских" выпускников.

Ага, жирный котяра.

– Я щас всё объясню. На самом деле, я ходил в "Оги", школу св. Августина, это самое, а потом в "Крейги", ну знаете, "Крейгройстон". Я вписал "Хериот", потому что думал, это типа поможет мне получить работу. Вы ж знаете, в нашем городе дискриминация, ну и всё такое. А как тока эти мажоры в пиджаках с галстуками увидят "Хериота" или там, "Дэниела Стюарта" или Эдинбургскую академию, они сразу типа начинают переться. Я врубился, вы хотели сказать, это самое, я, мол, вижу, что ты ходил в "Крейгройстон", да?

– Нет, просто я пытался завязать беседу, поскольку сам закончил "Хериот". Мне хотелось, чтобы вы расслабились. Но я могу успокоить вас насчёт дискриминации. Мы с вами пользуемся совершенно равными возможностями.

– Вот это клёво, чувак. Теперь я спокоен. Просто мне позарез нужна работа. Я всю ночь не спал. Всё переживал, что провалю собеседование. Когда эти коты читают в анкете "Крейгройстон", они, это самое, думают, что каждый, кто ходил в Крейги, он типа конченый, правильно? Но вы ж знаете, это самое, Скотта Нисбета, футболиста? Он играет за "Гуннов"... ну, первый состав "Рейнджерсов", и подписывает самые дорогие международные контракты, врубаетесь? Так вот, чувак, этот пацан на год младше меня и учился вместе со мной в "Крейги".

– Могу вас заверить, мистер Мёрфи, нас гораздо больше интересуют полученные вами оценки, нежели то, в какую школу вы, или любой другой кандидат, ходили. Здесь сказано, что вы успешно сдали пять выпускных экзаменов...

– Да бросьте вы! Это самое, хватит об этом, котяра. Все эти выпускные – сплошной пиздёж. Я написал о них чисто для отмазки. Чтобы типа проявить инициативу. Врубаетесь? Мне позарез нужна работа, чувак.

– Послушайте, мистер Мёрфи, вас направило к нам Управление центра занятости. И у вас нет надобности лгать нам, как вы выразились, "для отмазки".

– Слы... всё равно, чувак. Ты ж тут главный, типа как начальник, мажор, который, это самое...

– Так, по-моему, мы топчемся на месте. Скажите же нам, наконец, неужели вы настолько нуждаетесь в работе, что готовы для этого солгать?

– Мне нужны башли, чувак.

– Извините, что вы сказали?

– Капустка, э... ну там, это самое, хавка, флэт. Врубаешься?

– Понимаю. Но что именно вас привлекает в индустрии развлечений?

– Ну, всем нравится веселиться, ну там, всякие удовольствия. Это и есть типа развлечения, чувак. Мне нравится, когда люди веселятся, просекаешь?

– Хорошо. Благодарю вас, – сказала краля со штукатуркой на лице. А мне приглянулась эта крошка... – Что вы считаете своими основными достоинствами? – спрашивает.

– Ну... это самое, чувство юмора. Его нужно иметь, без него никуда, без этого не обойдёшься, врубаетесь? Не надо так часто повторять "врубаетесь", а то эти мажоры подумают, что я типа плебей.

– А какие у вас слабости? – спросил своим скрипучим голоском кошак в костюмчике. Это тот прыщавый; Рентс не наврал насчёт угрей. Вылитый леопардик.

– Наверно, я слишком щепетильный, понимаете? Если что-то, это самое, не по-моему, так меня лучше не трогать, просекаете? После такого собеседования у меня весь день будут классные вибрации, врубаетесь?

– Большое спасибо, мистер Мёрфи. Мы вам сообщим дополнительно.

– Нет, чувак, это тебе спасибо. Это самое классное собеседование в моей жизни, врубаешься? – я подскочил к ним и пожал лапу каждому из этих кошаков.

4 – Обсуждение

Картошка встретился с Рентоном в том же баре.

– Как успехи, Картоха?

– Классно, чувак, классно. Даже чересчур классно. Эти мажоры могут даже предложить мне работу. Херовые вибрации. Но насчёт "спида" ты был прав. Я ещё никогда типа так себя не расхваливал. Вот это оттяг, компадре, оттяг так оттяг.

– Давай выпьем за твой успех. Хочешь ещё децл "спида"?

– Не откажусь, чувак, это самое, не откажусь.

На игле

Шотландия принимает наркотики для психической обороны

Я не мог сказать Лиззи о сейшене в "Бэрроуленде". Никакой, бля, возможности, чувак, я тебе говорю. Я купил билет после того, как достал "чёрного". Я был на голяках. А у неё день рождения. Или билет, или подарок. Выбора не оставалось. Выступал Игги Поп. Я думал, она меня поймёт.

– Ты покупаешь билеты на всяких ёбаных Игги Попов и не можешь купить мне подарок на день рожденья! – Вот что она сказала. – До каких пор я должна нести этот чёртов крест? Дурдом какой-то.

Я не обиделся. Она была права. Я сказал ей типа того, что я сам во всём виноват. Наивный бедняга Томми. Ёбаный ты по голове. Вечно принимаешь удар на себя. Если б я был хоть чуть-чуть более, как бы это сказать? двуличным, я бы ничего не сказал ей про билеты. Но когда я слишком взволнован, у меня вся душа нараспашку. Бесстрашный Томми Ган. Бедный дурачок.

Поначалу я ничего не говорил ей о сейшене. Но за день до концерта Лиззи сказала мне, что мечтает сходить на "Обвиняемую". Там играет та же актриса, что и в "Таксисте". Честно говоря, мне не хотелось идти на этот фильм: слишком много вокруг него шумихи и рекламы. Но дело, как ты понимаешь, было не в этом, а в том, что я сидел жопой на билетах на сейшн Ига. Поэтому я вынужден был рассказать о "Бэрроуленде".

– Завтра я не могу. У меня билеты на сейшн Игги Попа в "Бэрроуленде". Я иду вместе с Митчем.

– Так, значит, тебе приятнее пойти на концерт с этим долбаным Дэви Митчеллом, чем идти вместе со мной в кино? – Бедняжка Лиззи. Это был риторический вопрос, шаблонное оружие женщин и психопатов.

Спор перерос в обычное выяснение отношений. Я инстинктивно шёл на конфликт и готов был ответить "да", но это означало бы, что я посылаю Лиззи на фиг, а я ужасно люблю заниматься с ней сексом. Боже мой, как я это люблю! Особенно раком, когда она тихо постанывает, положив свою красивую головку на жёлтые шёлковые наволочки, у меня дома; Картошка стибрил их в магазине "Всё для семьи" на Принсис-стрит и подарил их мне для уюта. Я знаю, мне не стоит слишком откровенничать о нашей жизни, чувак, но воспоминание о том, какая она в постели, настолько ярко, что его не способны затмить ни её грубость, ни склочный характер. Как бы мне хотелось, чтобы Лиззи всегда была такой, как в постели!

Я бормочу нежные извинения, но она сурова и неумолима: красивая и сладкая только в постели. Из-за этого порочного круга она утратит красоту раньше времени. Она называет меня самым последним долбоёбом на свете и ещё кучей обидных словечек. Бедняга Томми Ган. Ты больше не великий вояка, а великий засранец.

Игги не виноват. Как я могу обвинять этого парня? Откуда ему было знать, когда он включал "Бэрроуленд" в свой гастрольный тур, что это поссорит двух людей, о существовании которых он даже не догадывается? Так думать может только полное чмо. Просто это была капля, переполнившая чашу. Лиззи – "железная" леди. Но я всё равно счастлив. Мне завидует даже Дохлый. Быть парнем Лиззи – это привилегия, но положение, как говорится, обязывает. Выходя из бара, я чувствовал, что уронил своё человеческое достоинство.

Дома я закинулся платформой "спида" и выжрал полбатла "Мерридауна". Мне не спалось, я позвонил Рентсу и пригласил его позырить фильмец с Чаком Норрисом. Завтра Рентс уезжает в Лондон. Он там бывает чаще, чем дома. Тусуется с "чернушниками". Он вступил в такой себе синдикат с этими чуваками, с которыми познакомился несколько лет назад, когда работал на пароме "Харидж-Гаага". Когда он приедет в Дымный Городишко, то пойдёт на Ига в "Таун-энд-Кантри". Мы пыхнули, и нас пробило на ха-ха, когда Чак начал пиздить кучи коммуняк-антихристов со своим неизменным запорно-стоическим выражением лица. По трезвяни смотреть это невозможно. А под кайфом – глаз не оторвёшь.

На следующий день у меня весь рот обсыпало мерзкими язвочками. Пришёл Темпс (Гев Темперли) и сказал, что так мне и надо. По его словам, я угроблю себя "спидом". Ещё Темпс сказал, что с моими оценками мне нужно искать работу. Я брякнул ему, что он говорит, как моя мамаша, а не как друг. Хотя Гев в чём-то прав. Он работает на бирже труда, и мы всегда выуживаем у него полезную информацию. Бедняга Темпс. Наверно, он не спал из-за нас с Рентсом всю ночь. Темпс терпеть не может биржевых кротов, которые оттягиваются, как обычные работяги. Но его тошнит от того, что Рентс каждый божий день расспрашивает его о правовых процедурах.

Я пошёл к мамаше, чтобы стрельнуть немного бабла на сейшн. Мне нужны бабки на поезд, на бухло и на наркоту. Я выступаю по "спиду", он классно идёт под "синьку", а бухнуть я любил всегда. Томми – чисто "спидовый" торчок.

Мамаша читает мне морали о вреде наркотиков и говорит, что я разочаровал её и батяню, который очень переживает обо мне, хотя и мало об этом говорит. А потом, когда батя возвращается с работы, а мамаша уходит наверх, он говорит мне, что она очень переживает обо мне, хотя и мало об этом говорит. Если честно, говорит он мне, он очень разочарован моим отношением. Он надеется, что я не принимаю наркотиков, и пристально изучает моё лицо, как будто там что-то написано. Странно, я знаю "чернушников", плановых и "спидовых" торчков, но самые конченые нарики – это "синяки" типа Сэкса. Это погремуха Реба Маклафлина, Второго Призёра. Он буквально не просыхает, чувак.

Я стреляю денег и встречаюсь с Митчем в "Хэбсе". Митч до сих пор ходит с этой девицей по имени Гэйл. Хотя тут и дураку ясно, что она ему ещё не дала. Поговорив с ним минут десять, я сразу просекаю ситуацию. Ему хочется набухаться, и я стреляю у него капусты. Мы выдуваем четыре пинты крепкого и садимся на поезд. По дороге в Глазго я выпиваю ещё четыре банки "экспорта" и закидываюсь двумя платформами "спида". Раздавив пару кружек в "Сэмми Доу", мы едем на такси в "Линч". После очередных двух пинт (а может, трёх?) и ещё одной платформы "спида" в параше мы начинаем петь попурри из песен Игги и забредаем в "Сарацинскую голову" в "Гэллоугейте", напротив "Бэрроуленда". Мы выпиваем сидра и полируем всё вайном, бешено глотая солёные "колёса" в серебряной фольге.

Когда мы выползаем из бара, я вижу только расплывчатую неоновую вывеску. Ох, и колотун здесь, блядь, я гребу, чувак. Мы идём на свет и заваливаем в танцзал. Рулим прямиком в бар. Здесь мы продолжаем синячить, хоть и слышим, что Игги уже начал сейшн. Я скидываю свою разорванную футболку. Митч насыпает на пластмассовый столик дорожку "морнингсайдовского спида" – кокаина.

Потом меня зарубает. Он что-то говорит мне о башках, я ни фига не догоняю, и меня это напрягает. Начинается вялая пьяная разборка, обмен тычками, не помню, кто первым ударил. Покалечить мы друг друга не можем, потому что сил у нас уже нет. Бухие в драбадан. Когда я поднимаюсь, то вижу, как у меня из носа прямо на голую грудь и на стол льётся кровь. Я хватаю Митча за волосы и хочу звездануть его головой об стену, но руки меня не слушаются. Кто-то хватает меня за шкирку и выталкивает из бара в коридор. Я встаю и, напевая, иду в ту сторону, откуда доносится музыка. Попав в зал, набитый потными телами, я, пихаясь локтями, проталкиваюсь к сцене.

Какой-то чувак бодает меня головой, но я пробираюсь вперёд, не обращая внимания на нападающего. Я скачу перед самой сценой, в нескольких футах от Него Самого. Играют "Неоновый лес". Кто-то стукнул меня по спине и сказал:

– Ты чё, псих?

А я продолжаю петь – извивающийся резиновый человечек, танцующий пого.

Когда Игги Поп поёт строку: "Америка принимает наркотики для психической обороны", он смотрит прямо на меня; только вместо "Америка" он поёт "Шотландия". Он сумел охарактеризовать нас одной фразой, и притом так метко, как ещё никому не удавалось...

Прервав пляску святого Витта, я стою, уставившись на него в священном ужасе. Теперь он смотрит на кого-то другого.

Кружка

Проблема с Бегби в том... хотя с Бегби целая куча проблем. Но меня больше всего беспокоит то, что в его компании, особенно, если он кирной, невозможно по-настоящему расслабиться. Я всегда замечал, что достаточно малейшего сдвига в его представлении о тебе, и ты моментально переходишь из разряда закадычного кореша в разряд преследуемой жертвы. Весь фокус в том, чтобы потакать этому чуваку, но в то же время не превратиться в бессловесного кретина.