Текст книги "Вершина холма"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мать и дедушка умерли один за другим в течение двух недель летом того же года, оставив Майклу на удивление скромное наследство, причем завещания были составлены так, чтобы до тридцати пяти лет, пока он не станет зрелым человеком, крепко стоящим на ногах, ему шли только проценты.

На похоронах матери, где Майкл, неожиданно для самого себя, плакал над могилой, он заметил темноволосую красавицу, мать которой была одноклассницей миссис Сторз по Вассару. Майкл узнал, что девушку зовут Трейси Лоуренс, но познакомился с ней лишь через восемь лет, когда работал в нью-йоркской фирме «Корнуолл и Уоллес», консультировавшей различные предприятия по вопросам управления.

Глава 3

Прогуливаясь в антракте по фойе театра, он увидел ее тонкое бледное лицо, обрамленное густыми темными волосами. Она беседовала с пожилой женщиной и улыбалась своими живыми голубыми глазами. Коллега Майкла, которому он симпатизировал, пригласил его пообедать вместе, но Майклу не хотелось говорить о работе, и он отказался. Придя в фирму и начав восхождение по ступенькам служебной лестницы, Майкл охотно изучал тонкости своего дела и общался с сослуживцами, но теперь он усилием воли заставлял себя садиться за рабочий стол и погружаться в дела, которых с каждым днем сваливалось на него все больше и больше.

В этот день его звали на две вечеринки, но нью-йоркские развлечения начали утомлять его так же, как и работа в конторе. Его всегда приглашали в качестве свободного мужчины, этакого самого дорогого угощения, которым хозяйка потчевала гостей, но в конце концов он устал от собственной пустой болтовни, неотличимой от болтовни других, и наскучил себе самому. Бесчисленное множество раз он уходил после вечеринок с женщинами, которых с трудом узнавал через две недели.

В театральном фойе он вспомнил похороны, незнакомку в темно-синем пальто, ощущение вины, которое пронзило его, когда он, стоя у гроба матери и испытывая противоречивые чувства, вдруг понял, что его влечет к этой девушке. Он помнил, что ее зовут Трейси Лоуренс. Она пристально посмотрела на Майкла и улыбнулась. Он подошел и сказал:

– Здравствуйте, мисс Лоуренс.

Он очень надеялся, что она не поправит его.

Трейси не поправила Майкла, и он подумал, что она, вероятно, по-прежнему не замужем.

– Нас не представили на похоронах, – сказала она. – Откуда вам известно мое имя?

– Узнал, – ответил Майкл и улыбнулся.

Смерть матери потеряла всякое значение, отошла в прошлое и обрела статус рядового события, такого, как чья-то свадьба, крестины или день рождения.

Майкл заметил, что девушка восприняла его слова как знак внимания.

– Моя тетя миссис Гренье, – сказала Трейси.

– Мистер Сторз.

Он поздоровался с тетей. Она была одета со вкусом, тщательно уложенные волосы украшали доброе утомленное лицо.

– Вам нравится спектакль? – спросила Трейси.

– Что ж, он помог скоротать вечер. Я остаюсь на второе действие. А вы?

– Мы тоже. Спать еще рано.

– Может быть, выпьем где-нибудь после спектакля?

Девушка вопросительно посмотрела на тетю.

– Я устала, – сказала миссис Гренье, – Поеду домой. А вы, молодежь, идите и развлекайтесь.

Зазвенел звонок, и они направились в зрительный зал. Простое закрытое темно-зеленое платье подчеркивало стройность Трейси, ноги ее были прелестны, а походка естественна.

Она сидела впереди, в трех рядах от Майкла, он видел темную головку Трейси, различал ее легкий, свободный смех. Он забыл про пьесу и думал о Трейси, чувствуя, что она тронула его, но совсем не так, как бывало раньше. Сейчас Майкла словно пронзило чем-то острым, он принял сигнал, посланный ею, услышал шепот, донесшийся из темноты зала: «Внимание, особый случай». Вспомнил взгляд, брошенный через толпу на похоронах. Почему он сразу не разыскал ее? Наверное, найти Трейси было бы легко. Как можно, могила еще свежа! Жертва воспитания.

После спектакля, поймав такси для тети, Майкл сказал, что голоден, Трейси призналась: «Я тоже», – взяла его под руку, и они направились к «Сарди».

В ресторане, когда метрдотель вел их к столику, Майкл заметил, что все мужчины повернулись и смотрят на нее. Она, вероятно, привыкла к этому. Что ж, он тоже привык к женским взглядам. Майкл решил не терять головы. Или хотя бы не демонстрировать, что восхищен Трейси. Он уже давно не старался производить на женщин впечатление – не было необходимости. Майкл находил естественным, что при его внешности, атлетической фигуре, крепнущем положении в деловом мире и соответственных доходах женщины сами старались привлечь его внимание. Правда, это начинало ему надоедать.

Он заказал бутылку кьянти и спагетти для обоих.

Они заговорили о пьесе.

– Как талантливо, – сказала Трейси, – а мыслей маловато. Болезнь века. Вы согласны?

– Я смотрел не очень внимательно. Думал о другом. Она быстро подняла голову, посмотрела Майклу в глаза:

– Правда?

Но не стала уточнять, о чем именно он думал.

– Дела, – соврал он. – Сегодня вечером мне следовало задержаться в конторе. У меня на столе лежат бумаги, на которые в понедельник надо дать ответ. Но в пятницу я устаю к вечеру. – Он негромко засмеялся. – К сожалению, последнее время я чувствую себя усталым уже в понедельник, к десяти утра.

– Где вы работаете?

– Я консультант по вопросам управления.

– Что это такое?

– Наша страна порабощена менеджерами, а я даю им рекомендации.

– Нельзя ли подробнее?

– Мы ходим по фабрикам и конторам, изучаем бухгалтерские книги, расспрашиваем служащих и вселяем ужас в их сердца.

Майкл подумал, что еще никогда так не говорил. Почему-то с этой едва знакомой женщиной он мог делиться любыми мыслями, какие приходили ему в голову.

– Почему ужас?

– Потому что мы – ловчие хорьки, вооруженные компьютерами, статистикой, знаниями и бездушием. Мы охотимся за некомпетентностью, растратами, хищениями, кумовством, учим, как утаивать доходы от государства, помогаем фирмам, не придающим должного значения такому важному рычагу нашего общества потребления, как связи с вашингтонской верхушкой. Мы, воинствующие поборники эффективности, советуем, что необходимо изменить, какие драконовские меры принять. Иногда после нашего вмешательства компании напоминают поле битвы после сражения – всюду тела жертв, заводы закрыты, президенты и председатели правлений летят со своих постов, старики выброшены на улицу.

– Вы хорошо знаете свое дело?

– Меня считают восходящей звездой.

Это было правдой. Месяц назад старый Корнуолл сказал, что очень доволен им, назвал Майкла лучшим сотрудником фирмы и фактически обещал сделать его младшим компаньоном, как только кто-нибудь уйдет в отставку.

– Послушать вас, все это выглядит не очень-то привлекательно, – заметила Трейси.

– От бизнеса и не требуется, чтобы он был привлекательным. Все наше обаяние мы бережем для вечеров и уик-эндов.

– Пожалуй, в сегодняшнем мире без вас не обойтись, – задумчиво сказала она, – но каково сознавать, что по вашей вине люди остаются без работы…

Он пожал плечами:

– Так устроена жизнь. Я лишь выполняю служебный долг. Мы славимся объективностью, ее-то от нас и ждут. Мы консультанты по вопросам управления, а не Армия спасения. Идя на работу, мы оставляем сердца дома.

– Вы сейчас играете. Я не верю, что вы такой бесчувственный. Наверное, вы не любите свою работу.

– Люблю, не люблю – какое это имеет значение? – тихо произнес он и добавил более оживленно: – Теперь, когда вам известно про меня все самое худшее, признайтесь, дорогая мисс Лоуренс, в каких грехах могли бы исповедаться вы?

– Во-первых, – сказала она, потягивая вино, – я вовсе не мисс Лоуренс.

– Да? – Он почувствовал, как тело налилось тяжестью.

– Я пока замужем. Миссис Альберт Ричардс. – Она улыбнулась. – Не огорчайтесь. Я развожусь.

– Сколько лет вы прожили с мужем?

– Два года. Это наша общая ошибка.

– Чем он занимается?

– Он театральный режиссер. Совсем как сегодняшняя пьеса – бездна таланта, а ума ни на грош. К тому же у него гипертрофированное «я». Он говорит, это необходимо в его деле. Но не в семейной жизни.

– Где он сейчас?

– Удален на безопасное расстояние. Руководит солидным театром на Среднем Западе. Посылает мне хвалебные статьи. Он там знаменитость. За тысячу миль друг от друга мы с ним друзья.

Ее небрежный нью-йоркский тон не понравился Майклу, она напоминала ему знакомых деловых женщин, которые карабкаются наверх и стараются доказать, что могут быть сильнее мужчин. Ей не идет так держаться, подумал Майкл, слишком она красива и женственна.

– А чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я дизайнер. Рисую узоры для тканей, обоев.

– И хорошо получается?

– Неплохо. – Она пожала плечами. – На хлеб хватает. Меня ценят. Вы, наверное, не раз сидели в кресле, обитом моей тканью.

– Довольны своей работой?

– Думаю, больше, чем вы, – с вызовом сказала она. – Да, я люблю ее. За радость творчества.

Трейси улыбнулась. У нее была обворожительная улыбка, естественная, почти детская, вокруг глаз собирались прелестные крохотные морщинки, но улыбалась она редко, словно ей было безразлично, нравится она окружающим или нет.

– Итак, – сказал он, – вступительная часть завершена.

– Вступительная к чему? – Внезапно ее голос стал жестким.

– Я имею в виду биографию. Идем дальше.

– И куда? – решительным тоном спросила Трейси. Теперь настала его очередь пожать плечами:

– Все зависит от нас.

– Вы чересчур опытны, – сказала она.

– Почему вы так считаете?

– Умеете говорить с женщинами. Все по плану. Немного тихой музыки, хорошо отрепетированная ария, и вот мы уже в постели.

– Возможно, вы правы, – задумчиво произнес он. – Извините. Но поверьте, ни с кем на свете я не говорил так, как сегодня с вами. Убей меня Бог, я и сам не понимаю, почему это сделал. Надеюсь, вы мне верите.

– Это тоже звучит заученно, – упрямо сказала она.

– Я начинаю думать, что вы для меня слишком крепкий орешек.

– Может быть. – Она поставила бокал. – А теперь мне пора домой. Завтра рано вставать.

– В субботу?

– Я приглашена за город.

– Как и следовало ожидать, – сказал он. – Я тоже приглашен завтра за город.

– Как и следовало ожидать, – улыбнулась она.

Майкл рассмеялся.

– Но я не поеду, – сказал он.

– В таком случае и я остаюсь.

Он удивленно покачал головой:

– Ваши движения слишком стремительны для меня. Любая команда НХЛ примет вас с распростертыми объятиями. Я просто сбит с толку.

– Завтра я свободна.

– По счастливому совпадению… – начал он.

– Приходите ко мне в час дня. Выпьем по бокалу. Потом пойдем в уютный маленький ресторанчик неподалеку. Ну что, встаем?

Он оплатил счет, они поднялись, направились к выходу. Мужчины смотрели на нее, а женщины – на Майкла.

Они поймали такси, и Трейси назвала Майклу номер своего дома на Шестьдесят седьмой улице. Он дал адрес шоферу.

– А я живу на Шестьдесят шестой улице, – сказал Майкл. – Это знак свыше.

– Знак чего?

– Не знаю. Просто знак.

В машине они сидели поодаль друг от друга. Когда такси подъехало к шикарному перестроенному особняку, где находилась ее квартира и студия, Майкл попросил шофера обождать и проводил Трейси до парадного.

Отперев замок, она повернулась к нему:

– Спасибо за спагетти и вино. Я рада, что тетя почувствовала себя усталой.

– Спокойной ночи. До завтра.

– Вы не поцелуете меня на прощание?

– Я не знал, что мы зашли так далеко, – упрямо сказал он.

В ресторане Трейси удалось поставить его на место, и он не хотел давать ей новых преимуществ.

– Ну, не говорите глупости. – Она потянулась и поцеловала его.

Губы у Трейси были мягкие, душистые. Он не обнял ее.

– Пока, – небрежно бросила она, распахнула дверь и исчезла.

Он посмотрел на закрытую дверь, спустился по ступенькам к такси и дал шоферу свой адрес. Заводя машину, таксист обернулся и сказал с ирландским акцентом:

– Согласись, приятель, она настоящая красавица.

– Это точно, – сказал Сторз.

Когда такси, свернув за угол, подъехало к его дому, Майкл уже знал, что сделает ей предложение. Может быть, завтра.

Глава 4

Через три месяца они поженились в доме ее родителей в Хамптоне, где Трейси выросла. Кроме шафера, старого Корнуолла, все гости на скромной свадьбе были друзьями и родственниками невесты. Миссис Лоуренс удивилась, когда Майкл сообщил ей, что с его стороны приглашен только один человек.

– Я знаю в Нью-Йорке тьму людей, – пояснил Майкл, – но, кроме Корнуолла, им всем и дела нет до того, женат я или холост.

Ему понравились миссис Лоуренс и отец Трейси – высокий интеллигентный человек, который, сколотив состояние, оставил пост президента фармацевтической компании и теперь наслаждался чтением книг, общением с природой и летними прогулками по заливу на двадцатипятифутовой парусной лодке.

Обе младшие сестры Трейси оказались хорошенькими и жизнерадостными, но в их чертах не было той строгой классической красоты, которой отличалась она. Вся семья одобрила выбор старшей дочери, и свадьба стала настоящим праздником, только мать Трейси, целуя Майкла после церемонии, немного всплакнула и сказала:

– Как жаль, что ваша бедная мама всего этого не видит.

Майкл промолчал.

В течение двух месяцев, пока шел развод, они ночевали то у нее дома, то у него. Она не разрешала Майклу оставлять у себя в квартире одежду и сама ничего не оставляла у него. Она не объясняла свою непреклонность в этом вопросе, а он не настаивал. Майкл любил Трейси без памяти, был целиком поглощен ею и не узнавал себя – теперь для него не существовало других женщин.

У них не было раз и навсегда заведенного порядка. Она могла позвонить вечером и сказать, что сегодня занята. Трейси никогда не уточняла, чем именно она занята, а ее тон ясно указывал на неуместность дальнейших расспросов. Такие вечера он проводил в кино, у телевизора или за книгой. Поначалу женщины продолжали приглашать его на вечеринки или в театр, но Майкл неизменно отвечал, что сегодня работает дома, и через несколько недель звонки прекратились.

Хотя Трейси регулярно ходила в свою контору где-то в районе Пятидесятых улиц, она часто рисовала в студии, и Майкл любовался ее со вкусом выполненными цветочными фантазиями в приглушенных тонах, смелыми, яркими абстрактными орнаментами. Когда Майкл входил в незнакомую комнату, он всегда старался найти ее работу и радовался, если ему это удавалось. Он привык к однообразию студенческого беспорядка, но охотно представлял себе, какой веселой и уютной сделает Трейси ту квартиру, куда они скоро переберутся. Трейси удалось побороть ненависть Майкла к искусству, которая была делом рук его матери, и он охотно ходил с ней по выставкам и даже в оперу.

– Благодаря тебе, – говорил он Трейси, – филистер во мне окончательно повержен.

– Дай мне только время, – отвечала она.

– Но как мне изменить тебя?

– Не получится, дружок.

– Ладно, – смирился он, – я и не хочу, чтобы ты менялась.

Он грезил наяву, сидя за рабочим столом, в разгар совещания мог вспомнить выражение глаз Трейси, нетерпеливый поворот головы, стройную фигуру, изящное тело с прекрасными формами, бархатистую кожу, темпераментную, но благородную жестикуляцию. Они никогда не возвращались к разговору о ее первом муже, но однажды, прогуливаясь с Майклом по пляжу, мистер Лоуренс неожиданно сказал:

– Да, с вами ей повезло больше, чем с тем, первым.

Во время свадьбы мистер Корнуолл тепло пожал руку Майкла и заявил:

– Ты можешь гордиться своим выбором, мой мальчик. Теперь я понимаю, почему последние месяцы у тебя был такой отсутствующий вид. – Он снисходительно, от души рассмеялся. – Теперь ты угомонишься, перестанешь носиться, как петух по курятнику, и полностью отдашься настоящему делу – оно тебе по плечу.

Корнуолл не знал, что после знакомства с Трейси работа окончательно перестала быть реальностью для Майкла, сделалась далекой, туманной. Вернувшись в Нью-Йорк после недельной командировки, он забросил чемодан к себе и поспешил к Трейси, хотя знал, что она придет с работы только через час. Не зажигая света, он растопил камин, сел перед огнем, уставился на пламя и погрузился в раздумья. Майкл не заметил, как в квартиру вошла Трейси, и она застала его в таком состоянии. Она подошла к нему и нежно поцеловала в шею. Майкл привлек ее к себе, усадил на колени, и они замерли.

– Милый, – мягко сказала она, – меня беспокоит твое состояние.

– Беспокоит? – удивился он. – Почему?

– Когда ты остаешься один, как сейчас, ты выглядишь опечаленным.

– Из-за чего мне печалиться?

– Это ты должен мне сказать.

– Но я вовсе не опечален.

– Когда-нибудь, – добавила она, – ты расскажешь мне о своем прошлом.

– У меня нет прошлого.

Трейси не приняла его слова всерьез:

– Расскажи мне о своих прежних женщинах, о том, как ты рос, я хочу знать, почему ты стал таким, какой ты есть, почему я люблю тебя.

– Ты меня любишь потому, что я тебя обожаю.

– Не говори чепуху.

Она встала:

– Мне что-то захотелось выпить. Кажется, и тебе это не помешает.

Трейси вышла на кухню за льдом, а он по-прежнему смотрел на огонь. Его прошлое – мать, потерявшая голову из-за нелепой смерти мужа, неловкий толстяк-ребенок, не умеющий и не желающий дружить со сверстниками, одиночество, безрассудная смелость в горах, на воде, в воздухе, затем все это исчезает будто бы без следа, и вот он уже в фальшивой маске целеустремленного молодого служащего, череда безликих доступных молоденьких девиц, актрис, разведенных и замужних женщин, его разборчивость, из-за которой он не мог до тридцати лет ни в кого влюбиться. Рассказать ей все это? Ни в коем случае. Это будет непосильной ношей для нее, для них обоих, омрачит им жизнь, осложнит отношения. В общих интересах он играл роль жизнерадостного, беззаботного человека, и этот обман стоил ничем не омраченной любви. Он овладел искусством лицемерия еще в двенадцать лет, и теперь ему было жалко отказываться от столь ценного приобретения.

Они выпили и отправились ужинать в известный Майклу маленький ресторанчик, где Антуан Ферре, молодой француз с орлиным носом, так замечательно играл на пианино и пел такие грустные песни на французском, итальянском и английском языках, что у Трейси, несмотря на все ее самообладание и сдержанность, которыми она гордилась, на глаза наворачивались слезы.

Когда они ехали в Нью-Йорк после свадьбы, Трейси сказала:

– Ну вот, все кончено.

– Наоборот, все только начинается.

Трейси засмеялась:

– Будем считать это нашим первым разногласием?

– Идет, – согласился Майкл и тоже засмеялся.

Медовый месяц они провели в Аспене. Трейси не каталась на лыжах и не собиралась учиться, но она знала, что Майкл увлекся этим спортом в юности и тоскует по снегу, поэтому сказала, что любит горы и мороз, а тут еще одна знакомая семья предложила им на две недели свой домик.

Снег был превосходный, погода – идеальной для медового месяца в горах. Майкл, забыв обо всем на свете, катался целыми днями, его охватило прежнее возбуждение, которое, он думал, уже не вернуть. Утром, когда Трейси, свернувшись калачиком, еще нежилась в постели, он уже поднимался на гору. Днем Трейси подолгу гуляла в пушистой меховой шубе, которую Майкл подарил ей к свадьбе. Ранним вечером, спустившись последний раз с горы, Майкл встречал в баре раскрасневшуюся на морозе жену, и она казалась ему прекрасной восемнадцатилетней девушкой.

Однажды полицейский остановил его на горе и предупредил, что отберет билет на подъемник, если Майкл будет носиться как сумасшедший и подвергать риску свою жизнь и жизнь других лыжников.

– У меня медовый месяц, приятель, – объяснил Майкл, – я не собираюсь никого убивать, а в особенности самого себя.

Полицейский улыбнулся и сказал:

– Хорошо. В следующий раз прежде убедитесь в том, что я смотрю в другую сторону. А уж если совсем невтерпеж, приходите в пятницу на соревнования по скоростному спуску, там вас никто не остановит. Возраст, конечно, у вас уже не тот, но, сдается мне, лицом в грязь вы не ударите. Передайте мои поздравления молодой жене.

Они стали кататься вместе, быстро, но по самой, кромке склона, вдоль леса, где не было людей. Майкл пригласил двадцатидвухлетнего полицейского выпить вместе с ним и женой. Увидев Трейси, полицейский чуть не потерял дар речи, а когда она спросила его о чем-то, начал заикаться.

– На месте вашего мужа, – сказал он, объяснив Трейси, как познакомился с Майклом, – я не стал бы рисковать своей жизнью.

Трейси засмеялась и похлопала полицейского по руке:

– Знали бы вы, каких трудов мне стоило заполучить его.

– Представляю, – сказал полицейский.

Майкл повторил заказ. Молодой человек спросил его, где он научился так кататься.

– Сначала тренировался на востоке, потом в Калифорнии, – ответил Майкл. – В вашем возрасте я проработал сезон инструктором.

– А почему вы оставили спорт?

– Я отправился в Нью-Йорк делать карьеру и искать Трейси Лоуренс.

– Наверное, и мне стоит попытать счастья в Нью-Йорке, пока не поздно, – сказал полицейский. Он допил бокал и встал. – Мне пора. Мистер Сторз, когда у вас снова появится желание кататься так, как вы катались сегодня утром, вспомните, пожалуйста, о вашей очаровательной жене.

– Обещаю, – сказал Майкл.

Молодой человек неуверенно помахал рукой, бросил последний восхищенный взгляд на Трейси и потопал в лыжных ботинках через шумную толпу, заполнившую бар.

– Милый молодой человек, – заметила Трейси.

– Похоже, он был готов схватить тебя в охапку в утащить к себе домой.

Трейси засмеялась:

– Надеюсь, ты не против того, чтобы твоей жене уделяли немного внимания?

– Немного – пожалуйста. Но не целый же вагон.

– Я замечаю, девушки с тебя глаз не сводят. Кстати, чем ты занимаешься на горе целыми днями?

– Милая моя, при десяти-то градусах мороза? Зимой, да еще на высоте десять тысяч футов условия, знаешь ли, не те.

– Тогда мне следует быть настороже летом? – поддразнила она Майкла.

– Запомни одно, – сказал он уже серьезнее. – Впервые в жизни я открыл для себя счастье моногамии. Приглашаю разделить его со мной.

– Я готова, – ответила она.

Минуту они сидели молча, внимательно глядя друг на друга.

– Здесь ты совсем другой человек, – сказала Трейси.

– По сравнению с чем?

– С Нью-Йорком. Кажется, горы – твоя стихия.

– Я стал лучше или хуже?

– Думаю, лучше. С тех пор как мы выехали из Денвера я ни разу не видела тебя грустным. Ты лет на десять помолодел.

Он засмеялся:

– Именно это я подумал о своей жене, когда увидел ее сегодня вечером.

– Может быть, нам следовало бы навсегда остаться в таком месте. – Ее голос прозвучал невесело. – Возможно, мое место тоже в горах.

– У меня есть кое-какие деньги, а к тридцати пяти годам их будет еще больше, но если я не хочу до тех пор умереть с голоду, мне придется жить в Нью-Йорке.

– Ох уж этот Нью-Йорк, – многозначительно сказала она. – Его и любишь, и ненавидишь. Все в нем давит на психику – и хорошее, и плохое. Вечная гонка. Здесь ты мчишься с горы, там твоя душа несется куда-то. Тут и газет практически не читают. Забываешь, что где-то идет война, люди убивают друг друга в джунглях. В Нью-Йорке раскроешь «Таймс», и тебе становится неловко от того, что ты в безопасности, отлично накормлен, спишь в мягкой постели; ты начинаешь стыдиться своего благополучия. На улице заглядываешь в лица людей и спрашиваешь себя – как они живут с таким чувством? Тебе оно знакомо?

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но ничего не могу поделать и стараюсь не думать об этом.

– Тебя не могут призвать в армию?

– Я слишком стар. Это мне не грозит.

Майкл никогда не рассказывал Трейси, как в двадцатичетырехлетнем возрасте, незадолго до окончания Уортоновской школы, в период эскалации войны во Вьетнаме, он, почти не сознавая, что делает, после особенно скучной лекции по статистике отправился на призывной пункт и заявил, что желает вступить в армию. Сержант, сидевший за столом, недоверчиво посмотрел на него, словно Майкл был пьян или наглотался наркотиков, но затем помог заполнить форму и отправил его на медкомиссию. Доктор, усталый медлительный капитан, казавшийся слишком старым для своего звания, от скуки постоянно что-то напевал себе под нос. Но когда он приложил к груди Майкла стетоскоп, на его лице появился живой интерес. Через минуту он отступил на шаг, вынул трубки из ушей и сказал:

– Извини, сынок.

– Что такое?

– Армия без тебя обойдется. У тебя шум в сердце. Ты можешь умереть молодым, а можешь дожить до ста лет, но военным тебе не быть. Одевайся.

Майкл очень удивился. Последний раз его сердце слушали год назад, в Грин-Холлоу, когда он болел воспалением легких, но тогда врач ничего не сказал ему о шуме.

Он не стал говорить знакомым о заключении врача. Он никому не сообщил, что идет на призывной пункт, и теперь, когда его забраковали, не собирался ни с кем делиться этой новостью. Но она не давала ему покоя, и в конце концов он решил провериться в университетской поликлинике. Он сказал доктору о шуме, и тот тщательно обследовал Майкла.

– Мистер Сторз, – сказал он, – либо ваш врач самый безграмотный человек в истории военной медицины, либо он в одиночку ведет кампанию против нашего присутствия во Вьетнаме. У вас абсолютно здоровое сердце. Советую забыть эту историю.

Забыть ее Майкл не мог, но на призывной пункт больше не ходил. Временами он задумывался, что могло произойти с ним, попади он на медкомиссию к другому врачу.

– Эта опасность мне не грозит, – повторил он. Да, тот врач спас его. Майкл мог бы рассказать о нем Трейси, но уж слишком неподходящей казалась эта история для медового месяца.

– Мой муж – старик, дрожащий за свою жизнь, – сказала Трейси. – Слава Богу.

В пятницу Майкл участвовал в соревнованиях по скоростному спуску. Накануне он изучил трассу, запомнил места, где необходимо притормозить, чтобы не улететь в снег. Дистанция была тяжелой, длинной, со сложными коварными поворотами и трудными, неожиданно крутыми участками, в двух местах спортсмен пролетал по воздуху до двадцати футов. Ему дали шлем, но он не запасся длинными лыжами для скоростного спуска, и теперь, глядя на трассу, жалел об этом. Он знал, что позже пожалеет об этом еще сильнее. У него был большой стартовый номер, он внимательно следил за тем, как спускались лыжники, и видел, что наиболее сильные почти нигде не гасят скорость. Когда подошла его очередь, он уже знал, что не станет тормозить. Он еще никогда не мчался так быстро, глаза слезились даже под очками, но он почти дошел до финиша – Майкл знал, что там стоит Трейси и смотрит на него. Но перед последней прямой он неожиданно подлетел на бугре, неудачно приземлился, и мыски лыж зарылись в снег. К счастью, сработали замки, Майкл кубарем пролетел по снегу футов пятьдесят и остановился. Он быстро поднялся, чтобы не волновать Трейси, но до конца дня прихрамывал, так как при падении ушиб колено.

Когда он подошел к Трейси, которая стояла возле полицейского, молодой человек сказал ей:

– Кажется, у вашего мужа не все дома. Жаль, что я сразу не отобрал у него билет на подъемник.

Майкл улыбнулся:

– Трасса что надо.

– Не для стариков, – неприветливо сказал полицейский и отошел в сторону.

Майкл удивленно посмотрел ему вслед.

– Что за муха его укусила? – спросил он Трейси.

– Когда ты прошел полдистанции, – пояснила Трейси, – он сказал, что ты не знаешь разницы между скоростным спуском и русской рулеткой.

Майкл пожал плечами:

– Мальчишка. Они-то всегда все знают. Я же старик, дрожащий за свою жизнь. Пойдем-ка к доктору. Надо перевязать колено.

Он оперся на руку Трейси и ушел, не дожидаясь конца соревнований. Больше он не катался на лыжах и провел остаток медового месяца с женой, не расставаясь с ней ни днем, ни ночью.

Приехав в Нью-Йорк, Майкл окончательно перебрался в квартиру Трейси. Всю свою мебель, кроме старого кресла, в котором любил читать, Майкл продал старьевщику. «С опозданием на десять лет», – сказала Трейси.

Она оказалась неплохой хозяйкой. Счастливые, довольные собой и друг другом, они ни в ком больше не нуждались, после работы спешили домой, вместе возились на кухне, вместе ужинали у камина, рассказывали о своих делах. Когда Майкл выезжал по работе из города, он всегда торопился назад и каждый вечер подолгу разговаривал с Трейси по телефону.

Эйфория медового месяца кончилась в тот день, когда погиб Олдридж и Трейси сказала, что хочет ребенка.