Текст книги "Раствор Мэнникона"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Доброй ночи, Ромео, – сказала миссис Мэнникон, так и не открыв глаз.

– Это же был Сэмюэл Крокетт, – оправдывался Мэнникон, натягивая штаны.

– Гомик, – сказала миссис Мэнникон. – Я так и знала.

– Послушай, Лулу... – В конце концов Крокетт был его коллегой.

– Принеси домой немного ЛСД, – попросила миссис Мэнникон, погружаясь в сон.

"Уж этого я от нее не ожидал", – подумал Мэнникон, бесшумно закрывая за собой дверь квартиры. Оба его ребенка панически боялись внезапного шума, и, как объяснил Мэнникону детский психиатр, страх этот имел глубокие корни.

Тагека Ки жил в центре, в роскошной квартире, выходящей на крышу тринадцатиэтажного здания. У подъезда стоял его "ягуар", а рядом "ланча" Крокетта. Мэнникон поставил свой "плимут" возле автомобилей коллег, подумав: "Быть может, заведу себе "феррари". Мэнникон был весьма удивлен, когда негр-дворецкий, в желтом полосатом жилете, в безукоризненно белой рубашке с массивными золотыми запонками, впустил его в квартиру. Мэнникон ожидал увидеть строгий современный интерьер, возможно в японском стиле циновки из бамбука, подголовники из черного дерева, на стенах – акварели с изображением мостов. Но все было выдержано в стиле кантри – ситцевые шторы, ситцевые диваны, грубые скамьи, стулья с высокими спинками, некрашеные сосновые столы, лампы, сделанные из корабельных нактоузов. "Бедняга, – подумал Мэнникон, – пытается ассимилироваться".

Крокетт ждал его в гостиной, потягивая пиво и любуясь клипером при полной оснастке, вделанным в бутылку, которая стояла на камине.

– Привет, – сказал Крокетт. – Как доехал?

– Нормально, – ответил Мэнникон, потирая воспаленные глаза. Признаться, чувствую я себя неважно. Привык спать по восемь часов, так что...

– Ты должен сократить это время, – сказал Крокетт. – Я обхожусь двумя. – Он допил пиво. – Старый добрый Тагека придет с минуты на минуту. Он у себя в лаборатории.

Дверь открылась, и вошла смазливая девица в розовато-лиловых шелковых брюках в обтяжку. Она принесла еще пива и зефир в шоколаде. Протягивая поднос Мэнникону, она зазывно улыбнулась ему.

– Это его девушка, – сказал Крокетт.

– А то чья же, – отозвалась девица.

"Да, неплохо быть японским патологом", – подумал Мэнникон.

Раздался приглушенный звонок.

– Шеф, – сказала девица. – Ждет вас. Дорогу ты знаешь, Сэмми.

– Сюда, Флокс, – сказал Крокетт, направляясь к двери.

– У тебя не найдется, Сэмми? – спросила девица.

Крокетт кинул ей кусочек сахару. Не успели они выйти из комнаты, как девица уже разлеглась на десятифутовом диване, обитом ситцем, закинула розовато-лиловые ноги на спинку и принялась грызть сахар.

Лаборатория Тагеки была просторней любой из лабораторий Фогеля Паульсона, да и оборудована более основательно. Чего здесь только не было – большой операционный стол, который поворачивался в любом направлении, мощные лампы на подвижных кронштейнах, комплекты хирургических инструментов, стерилизаторы, холодильники со стеклянными дверцами, огромный рентгеновский аппарат, раковины, столы и ванночки из нержавеющей стали.

– Вот это да! – прямо с порога воскликнул Мэнникон, пожирая эту роскошь глазами.

– Все по последнему слову техники, – сказал Тагека, снимая с себя маску и колпак. На нем был хирургический фартук, из-под которого выглядывали подвернутые джинсы и ковбойские сапоги на высоких каблуках, с серебряными пряжками. – Да, ну и работу вы мне задали.

Тагека налил себе бокал калифорнийского хереса из большущего кувшина, стоявшего в углу, и с жадностью выпил.

– Я препарировал ваших восемнадцать мышей. Желтых. – Он улыбнулся Мэнникону своим самурайским оскалом. – Просмотрел срезы тканей. Определенно ничего пока нельзя сказать, Мэнникон. Я могу лишь выдвинуть гипотезу, но ты явно натолкнулся на нечто совершенно новое.

– Неужели? – обрадовался Мэнникон. – И что же это такое?

Тагека Ки и Крокетт выразительно переглянулись – с таким сочувствием спортивные звезды глядят на входящую в раздевалку посредственность.

– Я еще не вполне уверен, коллега, – осторожно заметил Тагека Ки. – Но, во всяком случае, это новинка. А в наше время достаточно уже самого факта новизны. Вспомним крем для загара, хулахуп или стереоскопические очки для объемных фильмов. На них были сделаны состояния. Всего за несколько месяцев.

У Мэнникона перехватило дыхание. Тагека сбросил фартук, под которым оказалась гавайская рубашка.

– Предварительные выводы таковы, – деловито начал он. – Нетоксичное вещество, известное под названием "Флоксо", в соединении с другим нетоксичным веществом, диоксотетрамеркфеноферрогеном-14, проявляет мгновенное сродство к пигментному материалу восемнадцати желтых мышей и одной золотой рыбки.

– Девятнадцати, – вставил Мэнникон, вспомнив про первую мышь, которую выбросил в мусоросжигатель.

– Восемнадцати, – повторил Тагека. – Я опираюсь на проверенные факты.

– Извините, – сказал Мэнникон.

– Исследование тканей, – продолжал Тагека, – и других органов позволяет сделать вывод, что раствор неизвестным пока образом соединяется с клеточным пигментом, химической формулой которого я не стану вас сейчас обременять. При этом образуется новое соединение, формулу которого еще предстоит уточнить. Оно мгновенно и мощно воздействует на симпатическую нервную систему, что в свою очередь незамедлительно приводит к дисфункции последней, а в результате к остановке дыхания, исчезновению пульса, параличу. – Он налил себе еще бокал хересу. – Почему у тебя такие воспаленные глаза, коллега?

– Дело в том, что я привык спать по восемь часов в сутки, и... пробормотал Мэнникон.

– Ты должен сократить это время, – сказал Тагека. – Я обхожусь одним часом.

– Постараюсь, сэр, – сказал Мэнникон.

– Что касается практического применения нашего раствора, то это вне моей компетенции, – сказал Тагека. – Я всего лишь патолог. Но я уверен, если раскинуть мозгами, такая возможность обнаружится. В храме науки всему найдется применение. В конце концов, супруги Кюри открыли свойства радия только потому, что случайно в темной комнате рядом с куском урановой обманки оказался ключ, который и был сфотографирован таким образом. А кому сейчас придет в голову фотографировать ключ, верно, коллеги? – Неожиданно он захихикал.

"Забавные эти японцы, – подумал Мэнникон. – Не похожи на нас".

Тагека снова стал серьезным.

– Возможно, последующие методичные исследования просветят нас и на этот счет. Для начала, скажем, эксперименты с пятью сотнями желтых мышей при таком же объеме контрольного материала. То же самое с тысячью золотых рыбок. То же с другими организмами, желтыми от природы, например с нарциссами, попугаями, тыквой, кукурузой. Высшие позвоночные, собаки, желтогрудые павианы, которые водятся в лесах Новой Гвинеи, к сожалению весьма немногочисленные, пара лошадей, соловых...

– Как же я протащу пару лошадей в детергенты и растворители? – спросил Мэнникон. У него уже голова кругом пошла. – Да еще не поднимая при этом шума?

– Эта лаборатория, – Тагека учтивым жестом обвел все это сверкание вокруг них, – к услугам моих досточтимых друзей. К тому же не мешает проявить некоторую изобретательность и провести кой-какие опыты в других местах. Мне нужны всего лишь грамотно сделанные тканевые срезы, окрашенные в соответствии с моими указаниями.

– Но я не могу затребовать в лаборатории павианов и лошадей, – сказал Мэнникон, снова обливаясь потом.

– Я полагал, что все это будет предпринято в частном порядке, – ледяным тоном процедил Тагека, глядя на Крокетта.

– Разумеется, – подтвердил тот.

– Но где мы возьмем деньги? Господи помилуй, желтогрудые павианы! воскликнул Мэнникон.

– Я всего лишь патолог, – сказал Тагека, прихлебывая херес.

– Это я беру на себя, – сказал Крокетт.

– Вам легко брать это на себя, – сказал Мэнникон, чуть не плача. – У вас фирмы по всему земному шару разбросаны. Лихтенштейн, Искья... А я получаю семь тысяч восемьсот долларов...

– Мы знаем, сколько ты получаешь, коллега, – перебил Тагека. – Я покрою твою долю предварительных расходов вместе со своей.

Мэнникон едва не задохнулся от благодарности. Теперь он не сомневался, что имеет дело со стоящими людьми.

– Просто не знаю, что и сказать... – начал он.

– Тебе и не надо ничего говорить, – успокоил его Тагека. – В счет частичного возмещения вложенных средств я возьму себе исключительные права распоряжаться твоей долей по всей Северной Европе выше линии, соединяющей Лондон с Берлином.

– Да, сэр, – сказал Мэнникон. Он хотел сказать что-то еще, но вышло только "Да, сэр".

– Полагаю, на сегодня достаточно, коллеги, – заключил Тагека. – Я вас не тороплю, но мне надо немного поработать перед сном.

Он вежливо выставил Крокетта и Мэнникона из лаборатории. Они услышали, как за ними замкнулась дверь.

– Восточная натура, – сказал Крокетт. – Вечно что-то подозревает.

Девица в розовато-лиловых брюках по-прежнему лежала на диване. Глаза ее были широко раскрыты, но уже ничего не видели.

"Несомненно, – подумал Мэнникон, бросая последний алчный взгляд на девицу, – мы живем в век специализации".

Недели помчались как в кошмаре. Мэнникон проводил дни в детергентах и растворителях, строча отчеты о мифических экспериментах в доказательство того, что он оправдывает свое жалованье и верно служит интересам Фогеля Паульсона. Ночи же проходили в лаборатории Тагеки Ки. Мэнникон сократил время сна до трех часов. Эксперименты шли своим чередом. Было закуплено пятьсот желтых мышей. Желтая афганская борзая с великолепной родословной, купленная за большие деньги, продержалась не более часа, приняв несколько капель раствора Мэнникона вместе с миской молока, тогда как черно-белая дворняжка, за три доллара избавленная от гибели на живодерне, бодро тявкала и через два дня после того, как разделила трапезу с борзой. Уснувшие золотые рыбки сотнями валялись в холодильниках Тагеки, а желтогрудый павиан, продемонстрировав глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и безудержное стремление загрызть Мэнникона, упокоился через десять минут после соприкосновения с предварительно разбавленным для этой цели раствором.

Между тем дома у Мэнникона сложилась ситуация весьма неожиданная. Его ночные отлучки стали раздражать миссис Мэнникон. Он ничего не мог сказать ей о своих делах, только сообщил, что работает с Крокеттом и Тагекой. Из-за этих законов о разделе имущества Мэнникон собирался потребовать развода до того, как фирма начнет приносить доход.

– Что вы там ищете каждую ночь? – допытывалась миссис Мэнникон. – Конец радуги, что ли?

"Еще и этот крест нести, – подумал Мэнникон. – Но теперь уже недолго".

На цветы и овощи раствор не действовал, а до лошадей они пока не добрались. Несмотря на все хитроумные манипуляции, которые проделывал с раствором Крокетт (он сумел вычленить две углеводородные молекулы из "Флоксо" и бомбардировал диоксотетрамеркфеноферроген-14 огромным числом радиоактивных изотопов), остаточные кольца все равно не исчезали, какой бы они материал ни испытывали, даже после самой тщательной промывки. Пока двое исследователей невозмутимо трудились, дотошно проверяя ночами одну догадку за другой и ежедневно выдавая Фогелю – Паульсону дутые результаты для камуфляжа, одуревший от недосыпа Мэнникон мало-помалу терял надежду найти какое-нибудь практическое применение своему раствору. Ну напишет он маленькую статейку, которую, может, опубликуют, а может, и нет, попадется она во всей стране на глаза двум-трем биохимикам, пролистают они ее небрежно – и еще один забавный тупичок в науке будет прикрыт и забыт навеки. А он до конца своей жизни будет ездить на "плимуте" 1959 года и мучиться с миссис Мэнникон.

Он не делился своими страхами с Крокеттом и Тагекой Ки. С ними вообще было трудно чем-нибудь поделиться. Они и сначала едва прислушивались к его словам, а недели через две и вовсе перестали обращать на него внимание. Теперь он работал молча. Работа его состояла в мытье посуды, печатании под диктовку и оформлении слайдов. С Фогелем – Паульсоном у него тоже пошли неприятности. Еженедельные отчеты о якобы проведенных экспериментах принимались без особого энтузиазма, и вот в нежно-голубом конверте пришла зловещая записка от самого мистера Паульсона. "Ну и что?" – нацарапал мистер Паульсон на листе бумаги. И ничего больше. Это не предвещало Мэнникону добра.

Он решил выйти из игры. Он должен выйти из игры. Ему необходимо выспаться, хотя бы один раз. Он хотел заявить об этом своим коллегам, но все никак не мог улучить минуту. Он знал, что перед Тагекой рта не раскроет, слишком тот далек от него, но если бы удалось застать одного Крокетта на минуту-другую, то ему он бы сказал. Крокетт по крайней мере был белым.

Поэтому он начал ходить за Крокеттом по пятам и устраивать на него засады, где только возможно. Но случай представился лишь почти через неделю. Он дожидался у ресторана, где Крокетт обычно завтракал в обществе одной, а то и нескольких смазливых девиц. Ресторан назывался "Прекрасная дама из Прованса", и трапеза там обходилась не дешевле десяти долларов. А с вином и того дороже. Мэнникон, разумеется, никогда там не ел. Он питался в столовой у Фогеля – Паульсона. Тамошний ленч стоил восемьдесят пять центов. У Фогеля – Паульсона тоже были свои преимущества.

День выдался жаркий – от солнца нигде не скроешься. Поджидая Крокетта, Мэнникон шатался от головокружения, будто находился на палубе корабля во время качки. Наконец подъехала "ланча". Крокетт был один. Не выключая мотора, он вышел из машины, подозвал служащего с автостоянки и направился к дверям ресторана. Мэнникона он не заметил.

– Крок, – окликнул его Мэнникон.

Крокетт обернулся. На его лице стопроцентного янки мелькнула гримаса раздражения.

– Какого черта тебе здесь надо? – сказал он.

– Крок, – повторил Мэнникон. – Мне надо поговорить с тобой...

– Ты чего шатаешься? – спросил Крокетт. – Напился, да?

– Об этом-то я и хотел...

Внезапно взгляд Крокетта стал пристальным и холодным. Он посмотрел куда-то через плечо Мэнникона, потом сказал:

– Смотри!

– Для меня большая честь работать с вами, – произнес Мэнникон, качнувшись ближе к Крокетту, – но, я чувствую, мне придется...

Крокетт схватил его за плечи и повернул:

– Смотри, говорю!

Мэнникон со вздохом посмотрел. Смотреть было не на что. На другой стороне улицы, перед баром, стояла старая, изнемогающая от жары лошадь, впряженная в тележку-развалюху, заваленную пустыми бутылками из-под пива.

– Куда смотреть, Крок? – спросил Мэнникон. У него уже двоилось в глазах, но беспокоить Крокетта своими проблемами он не хотел.

– Лошадь, дружище, лошадь.

– Ну и что, что лошадь, Крок?

– Какой она масти, дружище?

– Обе желтые. Я хотел сказать, она желтая. – Мэнникон сделал поправку на особенности своего зрения.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – удовлетворенно отметил Крокетт и вынул маленькую бутылочку с раствором Мэнникона, которую всюду носил с собой. Крокетт посвятил себя науке целиком, он был не из тех, кто с дверью лаборатории запирает и свой мозг. Он быстро плеснул в горсть немного раствора, а бутылочку отдал Мэнникону – на случай, если возникнут неприятности с полицией. Затем неторопливо зашагал к лошади и тележке с пустыми пивными бутылками. Мэнникон впервые видел, чтобы Крокетт ходил вот так, нога за ногу.

Крокетт подошел к лошади. Хозяина нигде не было видно. Проехал какой-то "бьюик", и вновь улица опустела.

– Старая добрая кляча, – сказал Крокетт, похлопав лошадь по морде своей мокрой рукой. Затем той же неторопливой походкой вернулся к Мэнникону.

– Спрячь-ка эту чертову бутылку в карман, дружище, – прошептал он и взял Мэнникона за локоть, вытирая при этом о его рукав последние капли жидкости. С виду жест вполне дружеский, но Мэнникон успел почувствовать, что пальцы у Крокетта стальные. Мэнникон сунул бутылку в карман и бок о бок с Крокеттом вошел в ресторан.

Стойка в "Прекрасной даме из Прованса" располагалась у окна, выходящего на улицу. Свет из окна проходил сквозь частокол бутылок, расставленных на стеклянных полках, и они ярко сверкали. Это создавало художественный эффект. Несколько посетителей поедали свои десятидолларовые ленчи, в тишине наслаждаясь недешевой французской кухней, но в баре не было никого. Зал был оборудован кондиционером, и Мэнникон невольно поежился, усаживаясь на табурет и поглядывая сквозь бутылки на улицу. Лошадь виднелась между бутылкой шартреза и бутылкой "Нуайи-Пра". Она не шевелилась. Так и стояла на пекле с поникшей головой.

– Что желаете, мистер Крокетт? – спросил бармен. – Как обычно? – Все всегда знали, как зовут Крокетта.

– Как обычно, Бенни, – ответил Крокетт. – И еще "Алекзандер" для моего друга. – Крокетт никогда ничего не забывал.

Пока Бенни готовил "Джек Дэниелс" и "Алекзандер", они продолжали смотреть сквозь бутылки на желтую лошадь. С ней не происходило ничего особенного.

Бармен подал напитки. Крокетт залпом выпил полбокала. Мэнникон потягивал "Алекзандер".

– Крок, мне правда надо поговорить с тобой, – начал он. – Я этого выдержать...

– Тес, – оборвал его Крокетт.

Хозяин упряжки вышел из бара напротив. Забрался на передок тележки и подобрал вожжи. Лошадь медленно опустилась на колени и легла на мостовую. Больше она не двигалась.

– Будь добр, повтори, Бенни, – сказал Крокетт. – Ну, Флокс, я тебя угощаю.

Крокетт заказал трюфели по-каннски и бутылку сидра. Безусловно, Крокетт не был типичным янки. Стоило Мэнникону увидеть блюдо и почувствовать его запах, как он сразу понял, что сегодня днем желудок задаст ему хлопот. Ему так и не удалось сказать Крокетту, что он хочет выйти из игры.

– Теперь нам предстоит следующий шаг, – сказал Тагека Ки.

Все трое сидели в его апартаментах. Было еще сравнительно рано, всего полтретьего ночи. Тагека воспринял сообщение о лошади без удивления. Только пожалел, что они не сделали тканевых срезов.

– С низшими позвоночными мы, я полагаю, разделались, – продолжал Тагека Ки. – Следующий эксперимент напрашивается сам собой.

Но Мэнникону было невдомек, что за эксперимент тут напрашивался, и он осведомился:

– Какой же это?

На сей раз Тагека не оставил вопрос Мэнникона без ответа.

– Здрасьте! – коротко сказал он.

Мэнникон разинул рот – да так и застыл.

Крокетт нахмурился:

– Я предвижу неизбежные трудности.

– Ничего страшного, – успокоил его Тагека. – Нам потребуется всего лишь доступ в больницу с приличным выбором пигментного материала.

– Разумеется, у меня есть связи в "Лейквью Дженерал", – сказал Крокетт, – но я не уверен, что там найдется нужный материал. Ведь мы же на Среднем Западе. Думаю, здесь за год бывает не больше двух-трех индейцев.

Мэнникон по-прежнему стоял с открытым ртом.

– Не доверяю я ребятам из "Дженерал", – сказал Тагека Ки. – Нечисто работают. Кстати, с кем бы мы ни связались, придется, само собой, брать этого типа в долю. А мне что-то совсем неохота дарить состояние халтурщикам из "Дженерал".

Мэнникону до смерти хотелось вмешаться. Слово "состояние" в устах Тагеки Ки звучало по меньшей мере легкомысленно. Те общие дела, в которые Мэнникон был посвящен, никаких доходов не сулили. Но Тагека был увлечен своими планами. Он говорил гладко, отчетливо выговаривая каждый слог:

– По-моему, самое удобное для нас – Западное побережье. Скажем, Сан-Франциско. Значительный контингент цветного населения, прекрасные больницы с большими несегрегированными благотворительными отделениями...

– Китайский квартал, – осмелился предложить Мэнникон. Он был там во время свадебного путешествия. Угощался супом из акульих плавников. "Женитьба... это только раз в жизни бывает", – сказал он тогда своей Лулу.

– У меня есть приятель в отделении рака и эвтаназии, – сказал Тагека. Людвиг Квелч.

– Ну да, – кивнул Крокетт. – Квелч. Предстательная железа. Высший класс. – Кого только Крокетт не знал.

– Он был первым на курсе в Беркли, на три года старше меня. Пожалуй, стоит ему позвонить. – Ки потянулся к телефону.

– Обождите минутку, будьте добры, мистер Тагека, – выдавил из себя Мэнникон. – Вы хотите сказать, что собираетесь ставить опыты на живых людях? Может быть, даже убивать их?

– Крок, – сказал Тагека, – ты его сюда притащил. Вот и займись им.

– Флокс, – сказал Крокетт с нескрываемым раздражением, – вопрос сводится к следующему: ученый ты или не ученый?

Тагека Ки уже звонил в Сан-Франциско.

– Дайте-ка прикинуть, – сказал Людвиг Квелч, – что у нас сейчас есть. Предлагаю отделение Блумстейна. Думаю, в самый раз для начала; согласен, Тагека?

Тагека кивнул:

– Отделение Блумстейна. Прекрасно.

Квелч прилетел через четырнадцать часов после телефонного разговора и на весь день и весь вечер уединился с Тагекой и Крокеттом. Только в полночь Мэнникон был допущен на совещание, которое проходило в гостиной. Людвиг Квелч оказался высоким крупным мужчиной с прекрасными белыми зубами и добродушными манерами уроженца западных штатов. Он носил трехсотдолларовые костюмы со светлыми галстуками. Сразу же чувствовалось, что на такого человека можно положиться во всем. Он уже несколько раз выступал по телевидению с блестящими речами против системы бесплатного медицинского обслуживания.

Квелч вынул черную записную книжечку крокодиловой кожи и полистал ее.

– В данный момент, – сказал он, – мы располагаем тридцатью тремя белыми, двенадцатью неграми, тремя пациентами неустановленного происхождения, одним индийцем, одним бербером, семью азиатами, а также шестью пациентами предположительно китайского происхождения и одним японского. Все мужского пола, разумеется. – Он добродушно усмехнулся, намекая на область своей специализации. – Я бы сказал, тут есть из чего выбрать, не правда ли?

– Нас это устраивает, – сказал Тагека Ки.

– Все безнадежные? – спросил Крокетт.

– Я бы сказал, примерно на восемьдесят процентов, – ответил Квелч. – А почему ты спрашиваешь?

– Это я для него. – Крокетт кивнул в сторону Мэнникона. – Он беспокоился.

– Отрадно видеть, что возвышенный дух науки еще не вытравил из вас восхитительную юношескую щепетильность. – Квелч положил свою широкую ковбойскую лапу Мэнникону на плечо. – Не бойтесь. Ничью жизнь мы существенно не укоротим... разве что чуть-чуть.

– Спасибо, доктор, – пробормотал Мэнникон.

Квелч посмотрел на часы.

– Мне пора. Буду держать вас в курсе. – Он уложил литровую бутыль в свинцовом футляре (обычно в таких хранят летучие кислоты) к себе в чемодан. – Ждите моего звонка.

Он направился было к двери, вместе с Тагекой, но на полпути остановился.

– Итак, договорились? Все поровну на четверых, плюс у Ки исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику и североевропейская доля Мэнникона на десять лет?

– Там все написано, в записке, что я дал тебе утром, – сказал Тагека.

– Да, конечно. Просто я хочу все точно растолковать моим адвокатам, когда придут бумаги. Рад был повидаться, коллеги. – Квелч кивнул Крокетту и Мэнникону и вышел.

– Сегодня нам придется закончить пораньше, – сказал Тагека Ки. – У меня есть кой-какие дела.

Мэнникон направился прямо домой, предвкушая, как он выспится впервые за несколько месяцев. Жена уехала играть в бридж, и ничто не мешало ему заснуть безмятежным младенческим сном, но почему-то он так и не сомкнул глаз до утра.

– Квелч звонил, – сообщил Тагека Ки. – Есть результаты.

У Мэнникона непроизвольно задергалось веко, дыхание перехватило.

– Не возражаете, если я присяду? – спросил он. Он только что позвонил в дверь квартиры, и сам Тагека впустил его. Придерживаясь руками за стены, он добрался до гостиной и плюхнулся на стул. Крокетт развалился на диване, на груди у него стоял бокал виски. Мэнникон никогда не мог определить по выражению лица Крокетта, был ли тот опечален, обрадован или попросту пьян.

Тагека вошел в комнату вслед за Мэнниконом.

– Чем вас угостить? – спросил Тагека тоном радушного хозяина. – Хотите пива? Апельсинового сока?

– Спасибо, не надо, – сказал Мэнникон. Впервые за все время знакомства Тагека был с ним так вежлив. Мэнникон приготовился к худшему. – Что сообщил доктор Квелч?

– Просил передать вам привет, – сказал Тагека, сидя на диване между Крокеттом и Мэнниконом и разглядывая дырочку в серебряной пряжке от пояса на джинсах.

– Что еще? – спросил Мэнникон.

– Первый эксперимент завершен. Квелч ввел раствор восьми пациентам пятерым белым, двум черным и одному желтому. Семеро не дали никакой реакции. Вскрытие восьмого...

– Вскрытие! – У Мэнникона опять перехватило дыхание. – Мы убили человека!

– Будь же благоразумен, Флокс, – устало проговорил Крокетт, на груди которого мерно вздымался и опускался бокал с виски. – Это же произошло в Сан-Франциско. Две тысячи миль отсюда.

– Но это же мой раствор. Я...

– _Наш_ раствор, Мэнникон, – спокойно поправил Тагека. – С Квелчем нас уже четверо.

– Мой, наш – разве в этом дело? Несчастный мертвый китаец лежит сейчас, распластанный на...

– При твоем темпераменте, Мэнникон, – сказал Тагека, – тебе следовало бы возиться с душевнобольными, а не заниматься исследованиями. Если ты намерен делать с нами дела, будь любезен, держи себя в руках.

– "Дела"! – Мэнникон встал. – И это вы называете делами! Убить больного раком китайца! Послушайте, коллега, – сказал он с непривычной насмешкой, таких стяжателей, как вы, я еще не встречал.

– Ты будешь слушать или демагогию разводить? – поинтересовался Тагека. – Я могу сообщить много любопытных и ценных сведений. Но меня ждет работа, и я не могу тратить время на пустяки... Так-то лучше. Садись.

Мэнникон сел.

– И больше не вставай, – сказал Крокетт.

– Как я уже сказал, – продолжал Тагека, – вскрытие подтвердило, что пациент умер естественной смертью. Никакой патологии ни в одном органе. В заключении указано, что смерть наступила в результате мгновенной побочной реакции на раковую ткань в области предстательной железы. Хотя нам лучше знать, в чем дело.

– Я убийца. – Мэнникон схватился за голову.

– Я не желаю слушать в моем доме такие речи, Крок, – сказал Тагека. Наверное, будет лучше, если мы позволим ему выйти из игры.

– Если ты соскучился по детергентам и растворителям, Флокс, – сказал Крокетт, не вставая с дивана, – то можешь убираться отсюда.

– Именно это я и собираюсь сделать. – Мэнникон встал и направился к двери.

– Считай, что ты потерял добрый миллион долларов, приятель, невозмутимым тоном обронил Крокетт.

Мэнникон остановился, так и не дойдя до двери, вернулся и сел на стул.

– По крайней мере я должен услышать все до конца, – сказал он.

– Три дня назад я был в Вашингтоне, – сказал Крокетт. – Зашел к старому приятелю, Саймону Бансвангеру. Мы с ним вместе в школе учились в Бостоне. Вы о нем не слыхали. Никто о нем не слыхал. Он из ЦРУ. Большая там шишка. Очень большая. Я ему изложил вкратце наш проект. Он в восторге. Обещал созвать совещание у себя в конторе, проконсультироваться. – Крокетт взглянул на часы. – Должен появиться здесь с минуты на минуту.

– ЦРУ? – У Мэнникона душа ушла в пятки. – Зачем вы это сделали? Теперь нас всех посадят за решетку.

– Отнюдь, – возразил Крокетт, – совсем наоборот. Держу пари на пару "Алекзандеров", что он явится сюда с весьма недурным предложением...

– Каким предложением? – спросил Мэнникон. Он решил, что от хлопот с фирмами и постоянного недосыпа Крокетт повредился в рассудке. – Зачем им нужен раствор Мэнникона?

– Помнишь первый день, когда ты явился ко мне, Флокс? – Наконец-то Крокетт поднялся на ноги, в одних носках прошел к бару и налил очередную порцию "Джека Дэниелса". – Я же сказал: ответим на один вопрос – и дело в шляпе. Припоминаешь?

– Более или менее, – сказал Мэнникон.

– А помнишь, что это был за вопрос? – елейным голосом протянул Крокетт, отпивая виски. – Я помогу немногочисленным клеткам твоей долговременной памяти восстановить распавшиеся связи. Вопрос гласил: "Что есть такого желтого, что кишмя кишит, как кролики в Австралии?" Припоминаешь?

– Да. Но при чем тут ЦРУ?

– Именно ЦРУ, дружище, знает наверняка, что есть такого желтого, что кишмя кишит. – Крокетт замолчал, бросил в бокал кусочек льда и поболтал в нем пальцем. – Китайцы, дружище.

Зазвенел дверной звонок.

– Должно быть, Бансвангер, – сказал Крокетт. – Пойду открою.

– Чтоб я еще раз связался с кем-нибудь вроде тебя, Мэнникон... ледяным тоном сказал Тагека. – Ты психически неустойчивый субъект.

Крокетт вернулся в комнату с человеком, который мог бы неплохо зарабатывать, исполняя женские роли в старинных водевилях. Он был тонкий и гибкий, как тростинка, румяный, с красивыми белокурыми волосами и губками бантиком.

– Сай, – произнес Крокетт, – познакомься с моими компаньонами.

Он представил Тагеку, который кивнул головой, и Мэнникона, который во время рукопожатия побоялся даже взглянуть Бансвангеру в глаза. Рукопожатие Бансвангера оказалось более крепким, чем у актера на женских ролях.

– Мне "Джек Дэниелс", Крок, – сказал Бансвангер. Должно быть, у них в школе это был традиционный напиток. Голос Бансвангера вызвал у Мэнникона ассоциацию с кремнем.

С бокалом в руке Бансвангер уселся на один из некрашеных сосновых столов и кокетливо закинул ногу на ногу.

– Мои мальчики считают, что вы, приятели, сделали потрясающее открытие, – начал Бансвангер. – Мы провели некоторые испытания, и они подтвердили ваши данные на сто процентов. Квелч вам звонил?

– Сегодня утром, – сказал Тагека. – Результаты положительные.

Бансвангер кивнул.

– Мои мальчики сообщили, что этого следовало ожидать. Что ж, нечего ходить вокруг да около. Мы берем его. Раствор, я имею в виду. Мы уже предварительно наметили зоны поражения. Истоки Янцзы, три-четыре озера на севере, пара притоков Желтой реки и так далее. У вас тут нет случайно под рукой карты Китая?

– К сожалению, нет, – сказал Тагека.

– Жаль, – вздохнул Бансвангер. – Это бы вам прояснило картину. – Он огляделся. – Здорово вы тут живете. Вы и не поверите, сколько сейчас дерут за приличное логово в Вашингтоне... Никакого шума – вот в чем прелесть вашего средства. Мы уже давно ищем что-нибудь подобное. Но до сих пор ничего подходящего не получалось. Вы провели окончательные испытания? Я ничего не нашел об этом в бумагах. Должно быть, проглядел в спешке?

– Что за окончательные испытания? – спросил Мэнникон.

– Флокс, – устало протянул Крокетт.

– Мэнникон, – с угрозой сказал Тагека.

– Я имею в виду установление минимальной действенной концентрации раствора в аш два о, – сказал Бансвангер.

– Это мы еще не установили, Сай, – сказал Крокетт. – Мы же работали только по ночам.

– Поразительная эффективность у этого раствора, – заметил Бансвангер, отхлебнув виски. – Мы провели кое-какие испытания. Одна часть раствора на два биллиона частей пресной воды. Одна часть на три биллиона частей морской воды. – Он засмеялся девичьим смехом, вспомнив что-то. – Забавный побочный эффект: раствор излечивает желтуху. Вы могли бы основать фармацевтическую фирму и только на этом недурно заработать. Разумеется, отпуск препарата строго по рецептам. Но чтобы никто не вздумал прописывать его азиатам, не то пришлось бы платить большую неустойку. Впрочем, это так, к слову. Теперь, – он расплел ноги, – о деловой стороне. Мы готовы выложить два миллиона чистыми. Из нерегистрируемых фондов. Так что вам не придется платить налогов. Никаких расписок. С ЦРУ выгодно работать. Мы не мелочимся.