Текст книги "Богач, бедняк (Часть 1 и 2)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

– Сегодня есть тренировки по легкой атлетике? – бросила она пробный шар.

– Нет, сегодня нет.– Маленький колокольчик над дверью задребезжал, и в лавку вошли два покупателя. Теперь Рудольфу уже не нужно было продолжать лгать, и он, помахав матери на прощанье, вышел, а она поспешила навстречу покупателям.

Он быстро зашагал к реке, и лавка вместе с пекарней вскоре скрылись у него за спиной. Отец хранил свою гоночную одноместную лодку в полуразвалившемся складе на берегу реки у самой кромки воды и обычно день или два в неделю занимался ее ремонтом. Рудольф молился, чтобы сегодня был именно такой день недели и отец был там, на складе. Подойдя к складу, он увидел отца. Он стоял около лодки, установленной на козлах вверх днищем, и шкурил наждаком ее корпус. Закатав рукава, он старательно с двух сторон обрабатывал гладкое дерево. Чем ближе подходил Рудольф к нему, тем заметнее были его мускулы на предплечьях, мощные, похожие на канаты, которые то вздувались, то пропадали, подчиняясь его ритмичным движениям. Было тепло, но даже несмотря на задувавший с реки ветер, пот катил с него градом.

– Привет, папа,– поздоровался Рудольф.

Отец, поглядев на него, что-то проворчал недовольным голосом и тут же вернулся к работе. Он купил полуразбитую гоночную двухвесельную шлюпку практически за бесценок в расположенной неподалеку обанкротившейся спортивной школе. На такой шаг его, конечно, толкнули беспокойные воспоминания о молодости, о тех временах, когда он жил на берегу Рейна. Он отремонтировал лодку, но постоянно ее конопатил и смолил. Теперь на ней не было ни малейшего изъяна. Механизм подвижного сиденья поблескивал свежей смазкой. После выхода из госпиталя в Германии, когда одна нога, по сути дела, стала абсолютно бесполезной, а весь его могучий организм ослабел и был подорван на войне, Джордах фанатично стал постоянно заниматься различными физическими упражнениями, чтобы поскорее восстановить утраченную былую силу. Тяжелая работа матроса на пароходах, плававших на Озерах, вновь превратила его в мощного гиганта. Бесконечные выматывающие мили, которые он регулярно покрывал вверх и вниз по течению, орудуя веслами в своей лодке, только укрепляли его здоровье, а мышцы тела наливались новой, страшной силой. Он со своей искалеченной ногой, конечно, не мог бы никого догнать, но, посмотрев на него, складывалось впечатление, что он мог легко, как букашку, раздавить своими волосатыми руками любого мужика.

– Па...– начал снова Рудольф, пытаясь унять нервозность. Отец никогда его не бил, но Рудольф видел, как он одним ударом кулака отправил однажды в нокаут Томаса. Это случилось в прошлом году.

– В чем дело? – спросил Джордах, ощупывая своими толстыми, широкими, как лопатки, пальцами гладкую деревянную поверхность днища лодки. На тыльной стороне рук и на пальцах у него росли жесткие черные волосы.

– Да в школе...– начал Рудольф.

– Что-то случилось? С тобой? Такого не может быть! – Джордах смотрел на сына с нескрываемым, искренним удивлением.

– Случилось – слишком сильное слово, папа,– сказал Рудольф.-Возникла неприятная ситуация, скажем так.

– Какая такая ситуация? – насторожился отец.

– Ну, как бы тебе сказать,– продолжал Рудольф.– У нас есть одна учительница, француженка, она преподает французский язык. Я – в ее классе. Она вызывает тебя сегодня в школу. Нужно идти прямо сейчас.

– Меня?

– Ну, не обязательно тебя. Она требует, чтобы пришел кто-то из родителей.

– Ну, пусть сходит мать. Ты сообщил ей об этом? – спросил отец.

– Видишь ли, речь идет о том, чего ей лучше вообще не знать,-объяснил Рудольф.

Джордах окинул взглядом корпус лодки, придирчиво оценивая свою работу.

– Французский,– сказал он задумчиво.– Я думал, что это один из твоих любимых предметов.

– Да, так оно и есть,– подтвердил Рудольф.– Па, ну для чего тянуть резину? Тебе нужно прийти к ней, понимаешь?

Резким движением Джордах удалил наждаком оставшееся грязное пятнышко. Тыльной стороной ладони вытер пот со лба, опустил закатанные рукава. Натянув на голову свою матерчатую кепку и набросив на крутые плечи ветровку, как заправский работяга, не говоря ни слова, пошел прочь. Рудольф шел следом, не осмеливаясь попросить отца зайти домой и надеть приличный костюм для встречи с мисс Лено. Неудобно в его робе беседовать с ней.

Рудольф с отцом вошли в классную комнату. Мисс Лено сидела за своим столом и проверяла тетрадки. В школе никого не было. Со спортивной площадки под окнами сюда долетали громкие крики учеников. Мисс Лено раза три еще красила помадой губы после урока французского, подумал Рудольф. Впервые он заметил, что губы у нее тонкие и что она их искусственно надувает, чтобы казаться более привлекательной. Когда они вошли, мисс Лено посмотрела на них и плотно, неприязненно поджала губы.

У входа в школьное здание Джордах надел ветровку, снял кепку, но его внешний вид нисколько не улучшился, все равно – вылитый работяга.

Они подошли к столу учительницы. Она встала.

– Это – мой отец, мисс Лено,– представил его Рудольф.

– Как поживаете, сэр? – спросила она без особой теплоты.

Джордах промычал. Он стоял перед ее столом, покусывая усы, кепка в руке, на вид – скромный пролетарий.

– Ваш сын, надеюсь, сказал, почему я попросила вас прийти ко мне сегодня днем, мистер Джордах?

– Нет. Что-то такого не припомню,– ответил отец с какой-то странной, непривычной для него мягкостью в голосе. Рудольфу показалось, что отец робеет перед этой француженкой.

– Мне даже неудобно говорить об этом, я смущена,– вновь заверещала мисс Лено.– За все годы, которые я преподаю в школе... Какая неучтивость... И это ученик, который всегда производил на меня впечатление мальчика прилежного и честолюбивого. Значит, он вам не сказал, что он сделал?

– Нет,– повторил Джордах. Он стоял спокойно, не теряя терпения, словно впереди у него целый день и целая ночь, чтобы все как следует обмозговать, что бы там ни сотворил его сын.

– Так вот,– сказала мисс Лено. Наклонившись, она выдвинула ящик стола и достала рисунок Рудольфа. Стараясь на него не смотреть, она все время держала его в опущенной руке, подальше от своих оскорбленных глаз.– В середине урока, когда весь класс писал сочинение на заданную тему, он занимался совершенно другим. Знаете чем?

– Не знаю,– ответил Джордах.

– Вот чем! – Мисс Лено театральным жестом поднесла рисунок к самому носу Джордаха. Он взял у нее рисунок, повернул его к окну, к свету, чтобы получше разглядеть. Рудольф с замиранием сердца следил за выражением его лица: что оно ему обещает? Он почти был уверен, что отец сразу же влепит ему затрещину, и размышлял, сумеет ли он выдержать сильный удар с должным самообладанием, выдержать мужественно, не отворачиваясь, не закричать от боли и не зарыдать. Но выражение лица отца ничего ему не говорило. Казалось, рисунок его заинтересовал, но и сильно озадачил.

– Боюсь, что я не умею читать по-французски,– наконец вымолвил он.

– Дело совсем не в этом,– все больше волнуясь, сказала мисс Лено.

– Здесь что-то написано по-французски,– указывая своим большим заскорузлым указательным пальцем на фразу "я без ума от любви", которую Рудольф написал печатными буквами на доске, перед которой стояла обнаженная учительница.

– "Я схожу с ума от любви",– перевела мисс Лено, нервно вышагивая за своим столом.

– Что это значит? – Джордах наморщил лоб, словно изо всех сил пытался понять, что это значит. Но эта премудрость была для него недоступной.

– Так здесь написано,– мисс Лено возмущенно тыкала своим дрожащим пальчиком в листок бумаги.– Это – перевод того, что ваш одаренный сынок здесь написал. "Я схожу с ума от любви".– Она уже не говорила, а визжала.

– Ах, вон оно что! – воскликнул, поняв, наконец, о чем идет речь, Джордах. Словно его озарило.– А что, это неприлично на французском?

Мисс Лено явно с трудом сдерживалась. Она кусала губы, слизывая помаду языком.

– Мистер Джордах, вы когда-нибудь ходили в школу? – спросила она.

– Да, но в другой стране.

– В какой бы стране вы ни учились, мистер Джордах, приличествует ли ученику, мальчику, рисовать в обнаженном виде свою учительницу в классе? Как вы считаете?

– Ах! – воскликнул Джордах с притворным удивлением.– Так это вы нарисованы?

– Да, как видите! – выпалила мисс Лено, накаляясь все больше.

– Господи! – сказал он.– На самом деле похоже. А что, теперь учителям в школе разрешается позировать перед учениками в голом виде?

– Не надо насмехаться надо мной, мистер Джордах,– сказала мисс Лено с холодным достоинством.– По-моему, бессмысленно продолжать нашу беседу. Будьте любезны, верните мне рисунок...– Она протянула руку.– Я с вами прощаюсь, я обращусь с рисунком вашего сына к директору, думаю, он сделает выводы из этой ситуации. Я хотела уберечь вашего сына от постыдной необходимости положить вот эту его похабщину на стол директора, но, как видно, у меня другого выхода нет. Верните мне рисунок... Нечего его так долго разглядывать...

Джордах сделал шаг назад, не выпуская из рук рисунка.

– Вы утверждаете, что это нарисовал мой сын?

– Конечно, утверждаю,– ответила мисс Лено.– Вот в углу подпись.

Джордах еще раз внимательно посмотрел на рисунок, словно для того, чтобы еще раз убедиться в этом.

– Да, вы правы,– сказал он.– Это подпись Руди. Да, это его рисунок, никаких сомнений. Не требуется никакой адвокат, чтобы доказать это.

– Ждите решения директора школы. А теперь, пожалуйста, верните рисунок. Я очень занята и не могу тратить свое время на это постыдное разбирательство.

– Нет, я сохраню этот рисунок. Вы ведь сами сказали, что это нарисовал Руди,– спокойно сказал Джордах.– У парня талант. Очень большое сходство с оригиналом.– Он с восхищением разглядывал рисунок.– Никогда не подозревал, что у моего сына такой талант. Знаете, я вставлю его в рамочку и повешу дома на стене. За такой портрет обнаженной женщины в магазине нужно выложить кучу денег.

Мисс Лено кусала губы и от возмущения не могла вымолвить ни слова. Рудольф, как громом пораженный, уставился на своего отца. Конечно, он понятия не имел, какова будет реакция отца на эту историю, но он никак не предполагал, что отец способен на такой спектакль. Это было выше его понимания. Как он разыграл святую невинность, хитроватого деревенского мужлана!

Мисс Лено наконец заговорила, вернее злобно зашипела, опираясь для поддержки на крышку стола, выплевывая язвительные слова:

– Убирайся вон, ты, жалкий, грязный, вульгарный иностранец, и забирай своего замызганного сынка.

– На вашем месте, мисс Лено, я не стал бы разговаривать подобным образом,– сказал Джордах, все еще довольно миролюбиво настроенный.– Эта школа содержится на деньги налогоплательщиков, а я исправно плачу налоги и уберусь отсюда, когда сочту нужным, когда захочу. Если бы вы не расхаживали по классу, вихляя своим обтянутым узкой юбкой задом, и не демонстрировали бы свои сиськи, как проститутка за два доллара на углу улицы, то, может, ваши ученики и не испытывали бы соблазна нарисовать вас в чем мать родила. А если вы хотите знать мое мнение по этому поводу, так вот, если мой сын мысленно раздел вас и изобразил в природной наготе, то, как мне кажется, он своим искусством сделал вам большой комплимент.

Кровь бросилась в лицо мисс Лено, губы зло скривились от охватившего ее приступа яростного гнева.

– Я знаю, кто вы такой,– завизжала она.– Грязный бош1.

Перегнувшись через стол, он влепил ей пощечину. Детские голоса на площадке давно смолкли. В классе установилась мертвая тишина. Мисс Лено застыла, держась руками за стол, потом, разрыдавшись, рухнула на стул, закрыв лицо руками.

– Я не допущу разговоров в таком тоне, ты, французская шлюха,– сказал Джордах.– Я приехал сюда из Европы не для того, чтобы выслушивать подобные оскорбления. И если бы я был французом, то вспомнил бы, как эти храбрые вояки панически разбежались в разные стороны, словно перепуганные кролики, после первого же выстрела вот этого "боша", и подумал бы дважды, а то и трижды, прежде чем его оскорблять. Если тебе это поможет и ты почувствуешь себя лучше, то знай, в шестнадцатом году я убил француза, заколол обычным штыком, мне пришлось ударить его в спину, потому что он удирал с поля боя, назад, к своей мамочке.

Джордах говорил спокойно, по-деловому, словно они обсуждали погоду или заказ на муку. И от спокойствия отца Рудольфа начала бить дрожь, Злость, вложенная в его слова, становилась более язвительной, более непереносимой из-за этого делового, почти дружеского тона.

Он продолжал:

– А если ты думаешь, что отыграешься на моем парне, то предупреждаю, прежде подумай как следует. Я живу здесь неподалеку и небольшая прогулка до школы моему здоровью не повредит. Мой сын два года был круглым отличником по французскому языку, и у меня возникнут неприятные вопросы, если в конце года у него будут другие оценки. Пошли отсюда, Руди.

Они вышли, оставив мисс Лено рыдающей за столом.

Из школы домой они шли молча. Проходя мимо мусорного бака, Джордах остановился, рассеянно порвал рисунок на мелкие клочки, бросил в бак, и они, медленно кружась, опустились на дно. Потом посмотрел в глаза Рудольфа:

– Ты ведь глупый негодяй, разве не так?

Рудольф согласно кивнул.

Они пошли дальше.

– У тебя уже были женщины? – спросил Джордах.

– Пока нет.

– Правда?

– Правда. Я скажу тебе, когда это произойдет.

– Надеюсь,– сказал Джордах. Он молча, прихрамывая шагал к дому.– Ну и чего ты ждешь?

– Мне торопиться некуда,– сказал Рудольф, обороняясь.

Ни отец, ни мать прежде никогда не заводили с ним разговор о сексе, и сегодня отец выбрал не очень удачный день для такого разговора. Он думал о мисс Лено, растрепанной, уродливой, перемазанной помадой,– наверное, она, сидя за своим столом, до сих пор рыдает, и ему стало стыдно, как он мог думать, что такая глупая, визжащая, как истеричка, женщина достойна его юношеской страсти.

– Как только начнешь,– поучал его отец,– не держись за юбку только одной. Меняй их дюжинами. И в мыслях никогда не допускай, что у тебя должна быть одна-единственная женщина и только с ней одной ты должен спать. Испортишь себе всю жизнь, помяни мое слово.

– Хорошо,– согласился Рудольф, в глубине души зная, что отец не прав. Совершенно не прав.

Они снова замолчали, повернули за угол.

– Тебе жаль, что я ее ударил?

– Да, конечно.

– Ты всю свою жизнь прожил в этой стране,– зло выпалил Джордах.– И не знаешь, что такое настоящая ненависть!

– Ты на самом деле заколол штыком француза? – спросил Рудольф. Он должен знать, правда ли это.

– Да, одного из десяти миллионов. Какая разница?

Они подходили к дому. Рудольф чувствовал себя подавленным и несчастным. Ему, конечно, следовало бы поблагодарить отца за то, что он за него заступился,– кто из родителей пошел бы на такое? Рудольф понимал это, понимал хорошо, но не мог вымолвить ни слова – слова благодарности застряли у него в горле.

– Этот француз был не единственным, кого я убил,– продолжал Джордах, когда они остановились около пекарни.– Я убил еще одного человека, когда закончилась война. Ножом. В Германии, в Гамбурге. В двадцать первом году. Думаю, тебе нужно знать об этом. Пора тебе уже знать побольше о своем отце. Увидимся за ужином. Я пойду, затащу лодку на склад.

Прихрамывая, он пошел по их убогой улице к реке.

В конце учебного года, когда были выставлены окончательные оценки, у Рудольфа по французскому, как обычно, стояло "отлично".

ГЛАВА чЕТВЕРТАЯ

I

Спортзал начальной школы возле дома Джордаха был открыт до десяти вечера пять дней в неделю. Том Джордах два-три раза в неделю ходил туда поиграть в баскетбол или просто потрепаться с ребятами, а то и поиграть в кости в туалете, спрятавшись от глаз учителя физкультуры, который постоянно был занят судейством непрерывно длящихся на площадке баскетбольных поединков.

Тома, единственного из мальчишек его возраста, ребята постарше допустили к азартной игре. Он добился этого права собственными кулаками. Однажды, когда шла игра, он, протиснувшись между двумя игроками, опустился на колени, поставил на кон свой доллар и бросил, обращаясь к Санни Джексону: "Сейчас я тебе покажу!" Санни Джексон – крепко сбитый, сильный, драчливый парень, признанный главарь ватаги ребят, постоянно слонявшихся возле школы. Ему было девятнадцать, и его скоро должны были призвать в армию. Том нарочно выбрал для своего "дебюта" Санни. Тот, бросив презрительный взгляд на нахального новичка, ногой отодвинул доллар Томаса.

– Отваливай отсюда, сопляк,– сказал он.– Здесь играют настоящие мужчины!

Ни секунды не колеблясь, Том, не поднимаясь с колен, нанес ему удар тыльной стороной руки. Началась драка, и Том вышел из нее победителем, заслуженно заработав свою репутацию смельчака. Он подбил Санни глаз, разбил губы, а потом приволок его в душ и там, открыв кран, держал минут пять под холодной водой. С того дня, как только Том подходил к группе игроков в спортзале, все перед ним расступались. Сегодня игры не было. Один долговязый парень двадцати одного года, по имени Пайл, уже отслуживший в армии, демонстрировал парням самурайский меч, который, по его словам, он сам отобрал у японца во время сражения на Гуадалканале. Его трижды после приступов малярии комиссовывали из армии, а однажды он чуть вообще не отдал концы. До сих пор его кожа была желтоватого цвета.

Том скептически слушал, как Пайл увлеченно рассказывал о своем подвиге, как он бросил ручную гранату в пещеру, просто так, на удачу, и услыхал чей-то дикий вопль, а когда ползком, держа в руках пистолет, забрался туда, обнаружил убитого японца, а рядом на земле лежал вот этот меч. Том понимал, что Пайл хочет показаться ребятам этаким отважным Эрролом Флинном из Голливуда, а не простым парнем из Порт-Филипа, которого по службе занесло на острова Тихого океана. Но он молчал, сейчас он был в миролюбивом настроении, к тому же нельзя бить такого больного и желтого парня.

– Через две недели,– продолжал хвастаться Пайл,– этим мечом я отсек голову японцу.

Кто-то дернул Тома за рукав. Это был Клод, одетый, как всегда, в приличный костюм с галстуком, он мямлил:

– Послушай, мне кое-что тебе нужно сказать, пошли отсюда...

– Погоди, дай дослушать,– отмахнулся Том.

– Остров мы уже взяли, но повсюду еще прятались японцы,– продолжал Пайл,– они нападали по ночам, обстреливали нашу зону и убивали наших парней. Наш командир просто трясся от страха, только что не трижды в день высылал патрули. Он приказал очистить остров от японцев, прикончить всех до одного, этих ублюдков.

Так вот, однажды я оказался в одном из таких патрулирований. Мы увидели какого-то япошку, он пытался перейти вброд небольшую речушку. Мы его ранили, но легко, и, когда подошли к нему, он сидел на земле, заложив руки за голову, и что-то лопотал. В нашем патруле не было офицеров, только один капрал и шестеро рядовых, вот я и говорю ребятам: "Послушайте, парни, посторожите его, а я сбегаю за своим самурайским мечом, и мы повеселимся -устроим ритуальную казнь". Капрал немного струсил, потому что у нас был строгий приказ доставлять в часть всех военнопленных, но, как я сказал, офицеров в патруле не было, а эти подонки издевались над нашими парнями, а потом отрубали им головы. Такой же казни, несомненно, заслуживал и этот ублюдок. Мы проголосовали, потом парни привязали этого мудака к дереву, а я сбегал за своим самурайским мечом. Мы заставили его встать на колени, как положено в таких случаях, он бухнулся на землю – дело-то знакомое. Меч был мой, мне и предстояло его казнить. Я высоко взмахнул им и со свистом, с размаха, опустил – хрясь! – и его голова покатилась по земле, как кокосовый орех, а глаза, как у живого,– открыты! Кровь брызнула и залила все вокруг футов на десять. Да, скажу я вам,– заключил Пайл, любовно поглаживая острие меча,– меч – это вам не хухры-мухры!

– Болтун! – громко сказал Клод.

– Что ты сказал? – спросил сбитый с толку Пайл, заморгав от неожиданности.– Ну-ка повтори!

– Я сказал – болтун. Вранье все это,– дерзко повторил Клод.– Ты никогда никому не отсекал головы. Могу поспорить, ты купил этот меч в лавке сувениров в Гонолулу. Мой брат Эл тебя хорошо знает, он сказал, что ты такой трус, что не способен убить даже кролика.

– Послушай, ты, пацан,– возмутился Пайл,– хотя я человек больной, я тебе накостыляю так, что в жизни не забудешь, если ты немедленно не заткнешься и не уберешься отсюда вон. Мне никто и никогда не говорил ничего подобного!

– Ладно, жду! – Клод снял очки, положил их в нагрудный карман пиджака. Сейчас, в эту минуту, он казался жалким и беззащитным.

Том вздохнул. Он заслонил собой Клода.

– Тот, кто хочет побить моего друга,– сказал он грозно,– прежде должен будет убрать с дороги меня.

– Ну что ж, я не прочь! – Пайл передал меч одному из мальчишек.– Ты еще, конечно, слишком зеленый и, по-моему, здесь новичок.

– Оставь его в покое, Пайл,– предостерег парень, которому он отдал меч.– Он убьет тебя.

Пайл с тревогой посмотрел на окруживших его подростков.

– Я вернулся с Тихоокеанского фронта,– громко сказал он,– не для того, чтобы ввязываться в драку с каждым пацаном в родном городе. Отдай мой меч, меня ждут дома.

Он отступил. Остальные пошли вслед за ним, и в туалете остались только Том и Клод.

– Чего это ты вдруг выступил? – раздраженно спросил Том Клода.– Пайл не сделал тебе ничего плохого. И ты прекрасно знаешь, что его дружки не позволили бы мне вздуть его.

– Просто хотелось посмотреть на их лица,– сказал Клод, широко улыбаясь и смахивая ладонью капли пота со лба.– Только и всего. Все решает сила, только сила.

– Ты когда-нибудь отправишь меня на тот свет со своей голой силой,-зло бросил Том.– Ну, выкладывай, что ты там хотел сообщить мне?

– Я видел твою сестру!

– Вот так новость! Он видел мою сестру. Да я ее вижу каждый день. Иногда даже по два раза. Ну и что из этого?

– Но где я ее видел? Перед универсамом Бернстайна. Я проезжал мимо на мотоцикле и подумал: что она тут делает? Я заехал с другой стороны квартала и увидел, как она садится в "бьюик" с открытым верхом, а какой-то парень открывает ей дверцу. Она перед магазином ждала его, это точно.

– Подумаешь, большие дела,– сказал Том.– Ну прокатились на "бьюике", эка невидаль!

– Может, тебе интересно будет узнать, кто сидел за рулем машины? – За линзами очков глаза Клода заблестели, ему не терпелось поскорее выложить важную информацию.– Когда узнаешь, просто упадешь.

– Не бойся, не упаду. Так кто?

– Мистер Теодор Бойлан, эсквайр,– сказал Клод.– Вот кто. Ну, как тебе это нравится? Тебе светит перспектива подняться вверх по социальной лестнице.

– Когда ты их видел?

– Час назад. Я повсюду искал тебя.

– Вероятно, он подвез ее до госпиталя. Гретхен по вечерам дежурит в госпитале.

– Сегодня вечером она ни в какой госпиталь не пошла, приятель,-сказал Клод.– Я проследил за ними. Они поехали по дороге на холм. В его дом. Сегодня ночью твоя сестренка не будет ночевать дома, могу побиться об заклад. Поезжай, поищи ее в поместье Бойлана.

Том колебался, не зная, что сказать.

Одно дело, если она крутит любовь с молодыми парнями, своими сверстниками, едет на машине к загону для влюбленных возле реки, чтобы там пообжиматься. Можно подразнить ее потом. Показать себя "отвратительным парнем", как она иногда его называет. Другое дело, если она якшается с таким стариком, как Бойлан, большой "шишкой" в городе. Нет, лучше во все это не встревать. Кто знает, к чему все это может привести.

– Вот что я тебе скажу,– продолжал Клод,– если бы речь шла о моей сестре, то я обязательно выяснил, в чем тут дело. Про этого Бойлана говорят нехорошее в городе. Знаешь, мне удалось подслушать дома, что говорили о нем мои дядя и отец, не догадываясь, что я слышу их разговор. Твоя сестрица может оказаться в большой беде...

– Твой мотоцикл здесь?

– Да, но нужен бензин.– Мотоцикл принадлежал старшему брату Клода Элу, которого две недели назад забрали в армию, и он перед отъездом пообещал переломать ему, Клоду, все кости, если, вернувшись с фронта, узнает, что Клод пользовался его мотоциклом. Но Клод, когда родителей не было дома, выкатывал мотоцикл из гаража, отливал в бак немного бензина из семейного, купленного по случаю, потрепанного автомобиля и гонял на мотоцикле по городу час, а когда и больше, стараясь избегать встреч с дорожной полицией, потому что у него не было прав на вождение.

– Ладно,– сказал Том.– Поглядим, чем они там занимаются.

У Клода в сумке с инструментами лежал длинный резиновый шланг. Они подкатили мотоцикл за школу, там сейчас никого не было, открыли у стоявшего там "шеви" крышку бензобака и вставили шланг. Клод втянул воздух через резиновую трубку и, почувствовав вкус бензина во рту, ловко просунул его в бензобак мотоцикла.

Том сел сзади, и Клод помчался на чихающей машине к окраине. Вскоре они уже взбирались вверх по длинной, извивающейся серпантином дороге на холм, где находилось поместье Бойлана.

Подъехав к главным воротам с двумя распахнутыми настежь створками на громадных чугунных стержнях, они уперлись в заграждение, тянувшееся вокруг поместья, по-видимому, на несколько миль. Проехав немного вдоль ограждения, они остановились и спрятали мотоцикл в кустах. Дальше пошли пешком, чтобы подойти к особняку незаметно. Неподалеку стоял домик привратника, но с начала войны он пустовал – никто в нем не жил. Поместье Бойлана было хорошо известно и знакомо всем городским подросткам: обзаведясь пневматическими ружьями, они перепрыгивали через эту стену и охотились на кроликов, а иногда и на дичь. Поместье давно пришло в запустение, а прилегающий парк скорее походил на заросшие непроходимые джунгли, чем на ухоженный парк с примыкающим большим лугом, каким когда-то он был.

Они шли через заросли кустов и деревьев к особняку. Подойдя ближе, увидели стоящий "бьюик". Ни лампы, ни фонари снаружи не горели, но из высокого французского окна первого этажа пробивался луч света.

Том и Клод тихо подошли к клумбе возле окна. Нижний край окна достигал уровня земли. Одна створка была приоткрыта. Портьеры плотно задвинуты. Клод и Том хотели одновременно посмотреть, что происходит внутри. Для этого Клоду пришлось опуститься на колени на суглинок, он прилип к щели, а Том стоял над ним, широко расставив ноги. В комнате никого не было. Большая квадратная комната: рояль, длинная кушетка, большие стулья, столы с разбросанными на них журналами. В камине горел огонь. Полки вдоль стен заставлены книгами. Горело несколько ламп. Двустворчатая дверь напротив французского окна открыта, через нее просматривался коридор и нижние ступеньки ведущей наверх лестницы.

– Вот как нужно шикарно жить! – не сдержался Клод.– Если бы у меня был такой классный бордель, то я поимел бы всех девчонок в городе.

– Заткнись,– одернул его Том.– Ну, нам здесь больше делать нечего. Поехали обратно.

– Да ты что, Том,– запротестовал Клод.– Не волнуйся. Не торопись. Мы только приехали.

– Подобная идея проведения вечера не по мне,– сказал он.– Я не дурак – торчать здесь на холоде и глазеть на пустую комнату.

– Не мешай событиям развиваться своим ходом, ради Христа,– сказал Клод.– Они наверняка наверху. Но не останутся же они там всю ночь.

Том, конечно, не хотел никого видеть в этой комнате, он это отлично сознавал. Никого. Ему хотелось поскорее убраться подальше от этого дома. Но нельзя было дать Клоду повод подумать, что он сдрейфил.

– Ладно,– нехотя согласился он.– Подождем еще пару минут.– Он отошел от окна, а Клод остался стоять на коленях, не отрывая глаз от щели.-Скажешь, если кого-нибудь увидишь.

Ночь такая тихая. Туман, поднимавшийся от влажной земли, густел, и на небе не было видно звезд. Где-то далеко внизу мерцали тусклые огни Порт-Филипа. Поместье Бойлана простиралось далеко вперед. Повсюду вокруг них – целый лес высоких старых деревьев. Вдалеке вырисовывались очертания теннисной площадки, ярдах в пятидесяти – низенькие строения бывших конюшен. Всего один человек жил на этом огромном пространстве. Том внезапно подумал: "Мне приходится делить одну кровать с братом, а богач Бойлан делит свою кровать с моей сестрой сегодня ночью". Том с негодованием плюнул.

– Эй! – раздался взволнованный голос Клода.– Иди сюда, скорее! Он спустился,– прошептал Клод.– Ты только посмотри на него, посмотри, ну-ка!

Том заглянул внутрь. Бойлан стоял спиной к окну у дальней, противоположной стены, у стола с бутылками, стаканами и серебряным ведерком для льда. Он наливал виски в два стакана. Бойлан был абсолютно голый.

– Довольно странно разгуливать нагишом в своем доме, не находишь? -спросил Клод.

– Заткнись,– зло откликнулся Том. Он внимательно следил за Бойланом, за тем, как он небрежно бросил несколько кубиков льда в стаканы, потом направил в них с шипением струю содовой из сифона. Но он не сразу взял со стола стаканы. Подойдя к камину, подбросил в него полено, подошел к столику рядом, открыл покрытую лаком шкатулку, вытащил из нее сигарету. Зажег ее от серебряной зажигалки длиной в фут. Он чему-то улыбался.

Он стоял совсем рядом с окном и при свете яркой лампы весь был виден как на ладони. Растрепанные белокурые волосы, худая шея, выпирающая, как у голубя, грудь, дряблые руки, шишковатые колени, слегка искривленные ноги. Его член свешивался из кустика волос – длинный, покрасневший. Слепая ярость охватила Тома, ему показалось, что сейчас насилуют его, Тома, что он стал невольным свидетелем невыразимой похабной сцены. Будь у него сейчас в кармане пистолет, он наверняка убил бы этого негодяя. Этого тщедушного, худого, как палка, человечка, этого гордо выхаживающего, довольно улыбающегося, удовлетворенного хиляка, этого бледного, слабого, волосатого слизняка, нагло демонстрирующего длинный, толстый, розовый орган. Все это лицезреть куда хуже, бесконечно хуже, чем даже если бы они с Клодом увидели голую Гретхен.

Бойлан прошел по толстому ковру, вышел в коридор. Струйка дыма от сигареты тянулась за его плечом. Оттуда он крикнул:

– Гретхен, принести тебе выпивку наверх или сама спустишься?

Том не расслышал ответа. Бойлан, кивнув, вернулся в комнату, взял оба стакана и стал подниматься по лестнице.

– Боже, ну и сценка,– прошептал Клод.– Ну и телосложение, как у цыпленка! Мне кажется, если ты человек богатый, то можешь быть сложен, как горбун из "Собора Парижской Богоматери", и все равно девушки побегут к тебе косяком.

– Пошли отсюда,– глухо сказал Том.

– Почему, черт бы тебя подрал? – удивленно посмотрел на него Клод. Свет, проникающий из щели через плохо задернутые шторы, отразился на стеклах его очков.– Представление только начинается!