Текст книги "Ты ворвалась в мою жизнь непрошено… Всё, возможно, будет не так, уж, и плохо!"

Автор книги: Ирма Гринёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Ирма Гринёва
Ты ворвалась в мою жизнь непрошено… Всё, возможно, будет не так, уж, и плохо!

ПРЕДИСЛОВИЕ

…Голубые глаза встречаются примерно у 20% населения Земли.

Голубые глаза означают холодность натуры, отстраненность и обособленность от окружающего мира. Чем чище цвет глаз, тем сдержаннее в проявлении своих чувств их обладатель. Часто такие глаза встречаются у талантливых, оригинальных, одаренных людей с неординарным подходом к действительности. Голубоглазые люди – это творцы. Их интеллект выше, чем у представителей с другим цветом глаз.

Голубоглазые молниеносно, без тени сомнений принимают решения, а при изменении обстоятельств не теряются, быстро адаптируясь к ним. Они довольно требовательны, строги по отношению к себе и окружающим. Для достижения цели они готовы на все. И дело не только в упрямстве, которое, несомненно, им присуще. Голубоглазые люди не получают, да и не ждут подарков судьбы. Они не выигрывают в лотерее, у них нет нужных влиятельных знакомых. Они всего достигают сами.

Под внешней отстраненностью может скрываться сентиментальность, романтичность, однако не всем удается пробиться к ней, поэтому часто голубоглазые остаются непонятыми, одинокими. Таким людям свойственна обидчивость, даже по пустякам, ранимость, повышенная чувствительность, которые они тщательно пытаются от всех скрывать.

Не пора ли решиться? (продолжение рассказа «Куда смотрят мужики?» из сборника «Зеленые глаза»)

А сколько ещё неизведанного! или Игра в кошки-мышки

Настоящая итальянская жена

Найду! Обниму! Не отдам никому!

Любовь стоит того, чтобы ждать

Чистой воды блеф

Всё, возможно, будет не так, уж, и плохо!

Ты ворвалась в мою жизнь непрошено…

А если это любовь, то…

Наш неоконченный роман

Так вот она какая – любовь!

Пять слов на букву «Л»

Все цветы в твоих руках

Кто бы мог подумать?

Молчун ты мой любимый!

Ты ворвалась в мою жизнь непрошено…

Май

Маринка вздрогнула. Рассерженный голос шефа был слышен даже через закрытую дверь его кабинета. Не успела она подумать, что вызвало его гнев, как раздался звонок внутреннего телефона, и в трубке прозвучало грубо:

– Главбуха ко мне!

Маринка вздохнула – опять Ольге Ивановне достанется из-за Карины Владимировны.

Карину Владимировну, начальника отдела кадров, в коллективе недолюбливали. Она была бывшей любовницей шефа, появилась на их фирме лет через семь после расставания с Кириллом Андреевичем и каким-то образом смогла уговорить его принять её на работу. Сразу заняла по отношению к коллективу оборонительную позицию, хотя никто и не собирался колоть её их бывшими отношениями. Коллектив фирмы был, в основном, молодёжный и, преимущественно, мужской (так предпочитал шеф), то есть к сплетням и интригам, не связанным с продвижением по карьерной лестнице, не склонный. Единственным царством женщин была бухгалтерия. Сюда Карина и вознамерилась устроить свою младшую сестру, едва освоившись в коллективе, чему Ольга Ивановна, естественно, воспротивилась. Мало того, что ей приходилось всё время заниматься обучением неопытных бухгалтеров, поскольку шеф вёл кадровую политику – не старше тридцати лет, так тут ещё и посягали на её право самой набирать сотрудников. С тех пор между начальником отдела кадров и главбухом велись скрытные военные действия. Мелко пакостить исподтишка первой начала Карина, но Ольга Ивановна в долгу не оставалась, благо, что ошибки в табелях начальница допускала каждый месяц.

– Ольга Ивановна, Вас Кирилл Андреевич вызывает, – сказала Маринка и добавила, понизив голос до шёпота, – У него Карина Владимировна была.

Даже, если бы секретарша не предупредила главбуха, та всё равно бы догадалась, чем разгневан шеф, хотя бы по тому, как прошмыгнула на лестнице мимо неё начальница отдела кадров – не поднимая глаз от ступенек и пряча ухмылку на губах.

– Опять??? У тебя что, вирус в бухгалтерии на постоянной основе? – раздувая ноздри, как разъярённый бык во время корриды, ядовито прошипел шеф, потрясая пачкой больничных листов, едва Ольга Ивановна появилась в его кабинете.

Больничные листы по уходу за ребёнком работников бухгалтерии аккуратно были собраны вместе и положены наверх пачки (ах, Каринка, лучше бы ты так внимательно свои табеля заполняла, чтобы не приходилось за тобой перепроверять и исправлять ошибки), а довершало «картину маслом» заявление об уходе в декретный отпуск бухгалтера-экономиста Аллочки Бурмистровой.

Кирилла Андреевича последнее время одолевала скука – дела на фирме шли успешно, переговоры с зарубежными партнёрами никакими препятствиями не обрастали, отношения с очередной любовницей вошли в рутинную фазу. А когда шеф скучал, он начинал искать источник раздражения. И, конечно, находил, цепляясь к какой-нибудь мелочи и раздувая из неё проблему вселенского масштаба. В такие периоды белое у него могло вполне стать чёрным и наоборот. Ольга Ивановна это прекрасно знала (пятнадцать лет работы вместе, как-никак!), а потому спокойно и неторопливо, с достоинством, донесла своё дородное тело до кресла напротив начальника и уселась, не ожидая приглашения. Разговор предстоял долгий, она к нему готовилась и не собиралась уходить без нужного ей решения.

Кирилл Андреевич невольно восхитился выдержкой своего главбуха, и его раздражение начало улетучиваться. Он, вообще-то, очень уважал Ольгу Ивановну за профессионализм и чётко осознавал её вклад в становление и процветание своей фирмы, но роль разгневанного начальника всё же решил продолжить. Тем более что, никак не реагируя на его разгневанный тон (другой начальник отдела уже давно бы втянул голову в плечи и не чаял как бы побыстрее ретироваться из кабинета шефа), Ольга Ивановна спокойно произнесла:

– Я тоже хотела поднять кадровый вопрос. У меня просто катастрофически не хватает бухгалтеров, мы всё время работаем в цейтноте…

Кирилл Андреевич откинулся на спинку своего необъятного кресла и стоически дождался окончания монолога главбуха – верный признак того, что дальше последует жёсткая отповедь с какой-нибудь неожиданной аргументацией, после которой ты же окажешься и виноват во всех смертных грехах…

– Я тебе в бухгалтерию ставлю самые современные компьютеры, трачу кучу денег на их обслуживание и программное обеспечение, никогда не отказываю ни в каких курсах повышения квалификации, а это, между прочим, тоже денег стоит, – распаляясь всё больше и больше говорил начальник, (Ольга Ивановна в это время думала о том, что он сел на свой любимый конёк – экономия денежных средств, и не скоро теперь с него слезет), – Да вам нужно только кнопку нажать и всё готово, а я от вас по полдня элементарную справку жду! Не кажется ли тебе, что пришла пора сократить в твоём штатном расписании хотя бы одну единицу? – ехидно закончил Кирилл Андреевич.

Ольга Ивановна вздохнула про себя (такие разговоры были не новы и периодически происходили не только с ней, но и с другими начальниками подразделений), и привычно повторила принципы распределения объёма работы между бухгалтерами по направлениям.

– Ты мне это уже не раз говорила, – буркнул Кирилл Андреевич.

– Так ничего и не изменилось с того времени, – парировала главбух, – только объёмы продаж выросли, вот-вот добавится Португалия, а у меня мало того, что болеют, так и ещё в декретный отпуск Бурмистрова уходит.

– Одна уходит, а другая должна выйти скоро, насколько я помню, – пошёл на попятный с идеей сокращения ставок начальник.

Ольга Ивановна выдохнула облегчённо – угроза миновала, и пошла в наступление сама:

– Я тоже думала, что как-нибудь летом перекантуюсь без одного бухгалтера, а там осенью из отпуска по уходу за ребёнком выйдет Тонечка, а она снова беременна, и у неё один отпуск плавно перерастёт в другой…

– Опять?!?

– А что Вы хотели? Молодёжь! Кому, как не им, обеспечивать выполнение программы партии и правительства по приросту населения? – попыталась отшутиться Ольга Ивановна.

– А ты и рада! Ну, конечно, чего проще – получить дополнительную ставку, деньги-то не из твоего кармана. А нельзя было вместо новой ставки придумать что-нибудь другое? Например, взять бухгалтера постарше, чтобы уже гарантированно не думала рожать? Так трудно догадаться самой?

Уф! – обрадовалась Ольга Ивановна тому, что мысль о бухгалтере в возрасте, наконец-то, дозрела в мозгу начальника. Она об этом говорила ему уже давно, но он упорно ничего не хотел слышать, а теперь вот выдаёт за свою, но Ольга Ивановна вслух этого, конечно, не сказала, а, только, разыграв растерянность, спросила:

– Насколько постарше?

– Лет до сорока. И на декретную ставку. Никаких расширений!

– Трудно будет найти, – засомневалась главбух, – В этом возрасте бухгалтеры уже опытные, как правило, становятся главными или замами, на обычного, да ещё и на декретную ставку…

– Ничего! Справишься! С отделом кадров посотрудничаешь поплотнее! – ехидно поставил точку в их разговоре Кирилл Андреевич, прекрасно осведомлённый о взаимной «приязни» своих сотрудниц.

И настроение у обоих поднялось: Ольга Ивановна радовалась, что, наконец-то, получит опытного сотрудника, чего, собственно, и хотела добиться в результате. А у Кирилла Андреевича упал градус раздражения, когда он представил, как Ольге Ивановне придётся общаться с Кариной Владимировной (любил он ставить своих подчинённых в неудобное положение и наблюдать, как они из него выкручиваются). И от раздувания штатов отбился, хотя прекрасно понимал, что международное направление внесёт свои коррективы. Но оно когда ещё разовьётся в полную силу… А пока стоит поэкономить ресурсы.

Сентябрь

Уж на этот раз Карина была уверена, что победа будет за ней. Кирилл в прошлый раз намекнул, что сначала надо было обратиться к нему по поводу устройства Юльки на работу, а потом уже разговаривать с главбухом, так что теперь она такой ошибки не допустит. И Карина смело подложила резюме и анкету младшей сестры к документам двух претенденток на место в бухгалтерию. И ничего страшного, что ставка декретная. Юльке не понадобится много времени, чтобы обаять шефа. Его отношения с нынешней профурсеткой вот-вот закончатся, и Юлька, ведомая опытной старшей сестрой, вполне может занять её место. Может даже получится до ЗАГСа Кирилла довести. Но этой цели Карина не ставила. Она считала, что и любовных отношений шефа с сестрой будет достаточно, чтобы Карина, попав на это время в высшее общество, успела присмотреть и окрутить какого-нибудь «папика». В её тридцать пять на особо крупную добычу рассчитывать не приходилось, но уж какого-нибудь миллионера-пенсионера, бывшего комсомольского функционера подцепить она ещё в состоянии. Не век же ей горбатиться в отделе кадров на бывшего любовника?

Эх, знала бы она тогда, тринадцать лет назад, когда недолго встречалась с молодым «лейтенантом» бизнеса, что он так быстро взлетит до «генерала», уже давно бы хозяйничала в собственном особняке, а не растрачивала свою жизнь на устройство личной жизни сестры. Но тогда ей хотелось всего и сразу, а ждать и терпеть не хотелось. Казалось, что столько перспектив впереди! Но как-то быстро они закончились. Ещё быстрее утекли деньги. Пришлось искать работу. Незаметно стукнул тридцатник – возраст, который в молодости казался недосягаемой величиной, старостью, которая никогда не наступит, не должна наступить с ней. А дальше года поскакали ещё быстрее. И вот уже приходится надеяться на лучшую жизнь благодаря сестре, а не собственным прелестям. Ну, ничего, они обязательно прорвутся!

Две другие претендентки и в подмётке Юльке не годились. Во-первых, они были старше. Правда, повышение возрастного ценза было идеей шефа, но, когда Карина пришла к нему перепроверять эту информацию, услышанную из уст главбуха, он тонко улыбнулся и подчеркнул, что разрешил Ольге Ивановне искать претендентку до сорока. И Карина тут же поняла, как ей действовать, чтобы обеспечить сестре место в бухгалтерии. Она посылала к Ольге Ивановне на собеседование страшненьких неухоженных сорокалетних неудачниц, из которых та и выбрала одну. Вторую главбух нашла сама. Ну, так ей, вообще, было уже сорок пять, что значительно превышало планку возраста, обозначенного шефом, на что Карина не преминула обратить его внимание. Так что место бухгалтера у Юльки, считай, уже было в кармане. Особенно после того, как шеф велел принести ему фотографии претенденток. А уж когда, протянув с решением целый рабочий день, назначил время собеседования с ним лично, Карина и вообще возликовала, поняв, что Юлька его зацепила.

Ольга Ивановна сначала недоумевала – личных собеседований шеф обычно не проводил. Какая ему была разница, кто придёт в тот или иной отдел? Ведь за итог работы отдела отвечал всё равно его начальник. С него и спрос. При подписании документов новичка смотрел только, чтобы соблюдался возрастной ценз, да особо пристрастно допрашивал, если новичок был женского пола, что им не приветствовалось. Но об этом все знали, так что проблем не возникало. А тут, мало того, что протянул с решением, так ещё и личную встречу потребовал! Но когда Маринка шепнула ей о третьей претендентке, подсунутой отделом кадров, Ольга Ивановна разнервничалась. Ну, Каринка, опять твои происки! Но не думай, что тебе удастся прорваться! Костьми лягу, но «блатных» к себе не допущу!

Кирилл Андреевич рассматривать Юльку ни как сотрудницу, ни как потенциальную любовницу не собирался. Эмоции и поведение главбуха и, особенно, начальника отдела кадров, были для него просто маленьким развлечением. Так что он изначально выбирал между двумя кандидатурами. Вернее, уже был готов сразу подписать документы той, сорокалетней (её внешность, вопреки мнению Карины, его совершенно не волновала), если бы начальница отдела кадров не акцентировала его внимание на возрасте второй претендентки. Так бы он просто отложил её документы в сторону из-за возраста, а тут обратил внимание на её имя: Олеся Глебовна. Не очень распространённое сочетание, не так ли? Но в его жизни уже прозвучавшее. И даже, возможно, сыгравшее роль некой поворотной точки в его судьбе.

И тогда он запросил их фотографии. А потом долго вглядывался в лицо сорокапятилетней женщины, да, изменившейся, конечно, за прошедшие двадцать лет, но вполне узнаваемой. А то, что фамилия не совпадала – так что в этом странного? Могла ещё раз замуж выйти…

Их учительница литературы и русского и по совместительству классный руководитель – Мариванна, неудачно упала во время новогодних каникул, сломала шейку бедра и загремела в больницу на неопределённый срок. Директору и завучу пришлось неделю ломать голову, перекраивая расписание, чему были ужасно рады все школьники от младшего до выпускного классов, у которых то и дело возникали дыры вместо уроков, что они заполняли катанием на горках и валянием в снегу. Но, наконец, они решили эту проблему, уговорив новенькую учительницу младших классов взяться за выпускников, а старенькую учительницу, только полгода назад с почётом отправленную на пенсию, вернуться в школу, чтобы разрешить проблему с начальными классами.

Разведка донесла, что новенькую учителку зовут Олеся Глебовна, молоденькая – всего двадцать пять, живёт в военном городке, поскольку замужем за лётчиком, в их посёлок приехали всего лишь прошлым летом. И класс дружно решил устроить ей «прописку» – пошуметь, побузить, чтобы посмотреть, как она на это отреагирует. Побежит жаловаться Димдимычу (директору)? Начнёт закручивать гайки, как Горгона (завуч)? Будет давить добротой и сочувствием, как Мариванна? Опять же, то, что она из военного городка, популярности ей не добавляло, особенно, среди девчонок, отчаянно завидовавших сытой и красивой жизни жён военных, которые нигде не работали, а только щеголяли по посёлку в красивых платьях и недоступных для сельских дурочек чулках и цацках, казавшихся последним верхом совершенства. И даже тяготы военной службы, связанной с вечными переездами, с жизнью, по сути, на чемоданах, воспринимались сельскими жителями, нигде дальше районного центра не бывавшими, как нечто прекрасное, почти волшебное. И, хотя военный гарнизон обеспечивал работой почти половину жителей посёлка, уважение это военным не прибавляло. Работали поселяне в обслуживающем персонале: приготовь-подай-подвези-убери, сложность и опасность военной службы не понимали. Ну, какая там опасность? – войны же нет! Так что причин помотать нервы новенькой было предостаточно.

Кирилл до сих пор помнил, как будто это было вчера, каким открытым доброжелательным взглядом блестящих голубых глаз, обвела Олеся Глебовна класс. И как он потускнел, когда она поняла, что слушать её ребята не собираются. Девчонки со злой завистью обсуждали между собой её наряд: строгий серо-голубой костюм с юбкой до колен, не дающие им покою чулки телесного цвета и – самое главное, туфли-лодочки на небольшом каблучке, которых не только у них, но и у их матерей отродясь не было, да, наверное, никогда и не будет. Пацаны – кто, нагло уставившись на её грудь или стройные ноги, выглядывавшие из-под юбки, весело подмигивали и посылали поцелуи, кто – в открытую резались в карты. Немногочисленные зубрилы, сидевшие как положено тихо в ожидании урока, погоду в классе не делали.

Учителка растерялась, потом отошла к окну, повернулась к классу в профиль, сложила руки на груди, закрыла глаза и, помолчав некоторое время, начала читать стихи. Не повышая голоса, не пытаясь перекричать разошедшийся класс. К середине стихотворения замолчали девчонки и даже зашикали на продолжавших бузить пацанов.

Кирилл первое стихотворение не слышал, он потом его нашёл в школьной библиотеке и даже переделал под себя, но это было позже. А вот во второе влетел, как будто в грузовике на полной скорости в бетонную стену врезался.

В мороз и в гололед, и в слякоть,

Какая б ни стряслась беда,

Не заставляйте женщин плакать

Ни от любви, ни от стыда!

Какая бы из горьких трещин

Ни расколола сердце вам,

Не заставляйте плакать женщин

По необдуманным словам!

Прощайте женщин, сокращайте

Предел, бросающий вражду,

И никогда не вымещайте

На женщинах свою беду.

И как бы ни случилось плавать

Вам в океане бытия,

Не заставляйте женщин плакать,

На вас обиду затая!

И пусть вам будет как награда

За бескорыстие труда

Та женщина, что с вами рядом,

Не плачущая никогда!

Чтоб не краснеть вам от стыда,

Чтоб от раскаянья не ахать,

Вовек: нигде и никогда

Не заставляйте женщин плакать!¹ 

Это он потом понял его смысл, а тогда, в классе, перед его глазами встало лицо матери перед смертью. Заплаканное родное лицо. И не от того она плакала, что умирает так рано, а от того, что его, сыночка любимого, покидает, оставляет без опоры в жизни, одного, без определённого в этом мире жизненного пути.

Услышав первые строчки стихотворения, Кирилл так и замер. Потом грозно зыркнул на Толяна, мешающего вслушиваться в тихий голос, и тот уже навёл порядок с остальными.

Толян числился у Кирилла в адъютантах, а до прихода в класс Кирилла – вожаком. И свои лидерские позиции сдал не сразу. Пару месяцев они жёстко бились до крови. И один на один. И группой на Кирилла нападали. А того не могли понять, что помимо того, что он их старше был на год (им это казалось не существенной разницей), он был ещё и гораздо взрослее их по мироощущению. Давно работал, помогая матери. Год в школе пропустил, ухаживая за ней, когда она совсем слегла. С женщинами встречался уже года три, да не с какими-то там соплюшками своего возраста, а со взрослыми бобылихами и вдовами. Всё это сделало его уже мужиком, а они ещё были пацанами. Так что шансов у Толяна удержать лидерство не было никаких. Когда Кирилл окончательно утвердился на позициях вожака, он Толяна унижать не стал, сделал своей правой рукой, почти друганом.

Но никто в классе не понимал, как паршиво было Кириллу в школе. Он давно уже был готов к взрослой жизни, а вместо этого вынужден был торчать за партой, как малолетка. Если бы не мать, которая перед смертью взяла с него слово, что он доучится, в гробу и белых тапочках видал бы он эту школу. Так было вплоть до того момента, когда в его жизнь ворвалась Олеся Глебовна, Олеся, Лесечка.

… Надо же, почти двадцать лет Кирилл не вспоминал об этой истории, а тут разом всё всколыхнулась в его душе. И он решил пригласить претенденток на личное собеседование, чтобы окончательно убедиться – та это Олеся Глебовна, или не та? А ещё посмотреть – узнает она его или нет? А, если та и узнает, то – как себя поведёт?

Скуки и раздражения как не бывало! Жизнь, с её непредсказуемыми зигзагами была опять весела и увлекательна.

¹ – стихотворение Людмилы Щипахиной «Не заставляйте женщин плакать…»

3

Ни черта она его не узнала! Он целый день просчитывал варианты её и своего поведения, а она выдала самый простой и неинтересный!

Первой на собеседование Кирилл Андреевич пригласил Юлю, сестру Карины. Всё её поведение было ожидаемо-предсказуемо. Она кокетничала, строила глазки, напирала на стол грудью, даже пыталась развернуться на кресле так, чтобы видны были её стройные ножки, хотя ему из-за широкого стола всё равно ничего видно не было. На её лицо был наложен умелый макияж, который делает всех подобных девочек похожими друг на друга. Встретишь такую в общем кругу знакомых и будешь думать, что где-то её уже видел, а дальше с равной вероятностью она может оказаться как твоей бывшей случайной любовницей, так и совершенно незнакомым человеком. Всё это Кириллу было довольно скучно. Планы сестричек были кристально прозрачны. Он поиграл с Юлей в словесный пинг-понг ни о чём и отпустил с туманными обещаниями.

Со следующей претенденткой – Галиной Барчук, встретился после обеда. Она, в принципе, как работник его устроила. То, что она профессионал, он не сомневался (иначе бы Ольга Ивановна её не допустила). Чувствовалось, что работа ей очень нужна, так что в рабочем рвении тоже сомневаться не приходилось. И, кстати, воочию она выглядела лучше, чем на фотографии. Да и вообще, с лица воду не пить. Будет корпеть в бухгалтерии, он её и не увидит, если только на общих праздниках. Так что он почти решил, что подпишет именно её документы.

Олесю Кирилл Андреевич отложил на конец рабочего дня (промелькнула у него такая идея, что они после работы зайдут в ресторан, вспомнят школу, может даже, что-то друг другу объяснят, напоследок, так сказать, поскольку вероятность её выхода на работу к нему на фирму он считал минимальной).

Вечером Кирилла Андреевича вызвали на совещание к префекту и на собеседование с Олесей он опоздал. Маринка даже звонила ему чтобы узнать: ждать ей или встречу перенести? Он отпустил секретаршу, а претендентке велел его дождаться.

Олеся пала духом, подумав, что опоздание начальника – это плохой знак. Сидеть одной в затихшем здании было не очень-то уютно. И сколько его ждать? Час? Два? Она решила, что больше часа ждать не будет – нет, так нет, значит, не судьба. Но начальник появился через полчаса, стремительно пересёк секретарскую, едва взглянув на неё, и, ничего не сказав, скрылся в кабинете.

Она мгновенно узнала его, и её надежда, что Кирилл Андреевич Стахов окажется просто однофамильцем Кирилла Стахова, так глубоко перепахавшего её жизнь, развеялась в прах. Но ей очень нужна была эта работа. Очень-очень! И за те десять минут ожидания, пока он не позвал её в свой кабинет, она собралась с духом и решила сделать вид, что они не знакомы.

Кирилл Андреевич был уставшим или чем-то недовольным. Скользнул по ней равнодушным взглядом, пригласил присесть, а потом засыпал никак не связанными друг с другом вопросами то по профессии, то из личной жизни (на них сердце Олеси уходило в пятки, как будто она сделала что-то в своей жизни плохого, постыдного, и её вот-вот поймают), то опять про её трудовой путь. Так она и трепыхалась – то успокаиваясь, то снова нервничая. А Кирилл Андреевич смотрел на неё не отрываясь, как удав на кролика – вроде спокойно и равнодушно, но, в тоже время, в любой момент готовый нанести смертельный удар.

Ну, у неё и ассоциации пошли! – думала Олеся возвращаясь домой. А ведь тогда, в десятом классе, он тоже смотрел на неё не отрываясь, только взгляд его был тёплый, влюблённый. То, что мальчишки иногда влюбляются в свою учительницу, не было чем-то необычным. Теоретически Олеся об этом знала. Но на собственной шкуре испытывать это не предполагалось.

Её профессия бухгалтера не была востребована в тех военных городках, где служил её муж – Сергей. Вот, если бы она была врачом или учительницей – другое дело. Жёны военных с другими профессиями, как правило, сидели дома, занимаясь мужем, хозяйством и детьми. Но детей у них с Сергеем не было. Мужа вполне устраивало, что жена посвящает себя исключительно ему, и всё время находил резонные доводы против расширения семьи. Олеся ему не перечила. Но сидеть дома одной было скучно, и она рвалась на работу. Хваталась за любую, где её брали.

В Истомино ей повезло. Там была большая школа. Одна на три посёлка и военный городок. И туда её с удовольствием взяли учительницей младших классов. Олеся была счастлива. Она любила детей, дети это чувствовали и отвечали ей взаимностью. В семилетках характер ещё только начинал проявляться, вредности подросткового возраста ещё не было, каких-то явных лидеров или драчунов тоже. Кто-то уже, конечно, отставал от среднего уровня, кто-то опережал его, но при желании педагога всё исправить, подтянуть, вовремя протянуть руку помощи, а не просто отбарабанить урок по программе, можно было избежать в дальнейшем и второгодников, и злостных хулиганов. Чем Олеся, вернее, Олеся Глебовна, с радостью и занималась. Но зимой произошёл несчастный случай с Марией Ивановной, и директор уговорил Олесю взять на себя руководство выпускным классом, клятвенно пообещав, что в сентябре она вернётся к своим, уже, второклашкам.

Так в её жизни появились двадцать восемь почти взрослых юношей и девушек и, в их числе, Кирилл Стахов. Как же он ей мешал, паршивец, своим взглядом! Она его чувствовала даже затылком, когда поворачивалась к классу спиной, чтобы написать тему урока на доске. Хорошо хоть сидел за последней партой в углу у стеночки, и она постепенно приноровилась его не замечать.

Но к концу учебного года всё резко изменилось. Она вдруг увидела его крупные крепкие мужские руки и поплыла. Это расшалились гормоны беременной женщины (так она успокаивала свою совесть, когда во время интимной близости с любимым мужем его тёплое, родное тело вдруг обнимало её чужими сильными руками, а знакомые карие глаза становились отчаянно-влюблёнными глазами наглого мальчишки). Да! Наконец-то она забеременела и была безмерна счастлива. Так счастлива, что ей хотелось всё время хохотать и кружиться, кружиться! Вопреки насупленному мужу, которого не сильно обрадовала перспектива стать вскоре отцом. Впрочем, аборт он сделать не предлагал, и Олеся была уверена, что, когда родится малыш, всё изменится. Так ей и мама с папой говорили. Вот кто обрадовался перспективе стать бабушкой и дедушкой! Наконец-то! Уже двадцать пять, пора, не девочка уже.

Но счастье длилось недолго и оборвалось самым неожиданным образом. Олеся вернулась домой после заседания последнего перед длинным летним отпуском педсовета, на котором директор и завуч подвели итоги этого учебного года, в самом радужном настроении. Целый день без токсикоза – чем не радость? А предстоящие два месяца отпуска, разве не счастье? А целых две недели из них у моря, которые ей пообещал Серёжа? Это вообще уму непостижимо! Море, солнце, песок, да ещё и вместе с любимым!

Сергей открыл дверь и окатил её таким злобным взглядом, что у неё подкосились ноги. Грубо схватив за руку, втащил в квартиру, захлопнул дверь и, зажав в одной руке какую-то бумажку, с обидным, как будто выплюнутым словом: «Дрянь!», второй отвесил ей звонкую пощёчину. Олесю развернуло, она ударилась об острый край тумбочки, и её живот пронзила дикая боль. Потом она услышала металлический стук, как будто кто-то уронил на пол чугунную гирю, и голова взорвалась новой порцией боли. А потом наступила темнота.

Очнулась Олеся на больничной койке. Рядом на стуле сидел Сергей и держал её за руку. Когда увидел, что она открыла глаза, сполз перед кроватью на колени и разрыдался. У Олеси кружилась голова, во рту и ноздрях стоял металлический привкус. Она чувствовала себя разбитой и опустошённой. Да, опустошённой, потому что её малыша больше в ней не было.

Сергей пытался вымолить прощение. В качестве оправдания своего гнева всунул ей ту бумажку, которую зажимал в руке, когда ударил Олесю. В пасквиле, написанном на листке, вырванном из обычной школьной тетради, говорилось о том, что она нагуляла ребенка от соблазнённого ею старшеклассника. Почерк был изменён, но Олеся сразу узнала руку писавшей – Маша Арефьева. Машенька, по уши влюблённая в Кирилла Стахова…

Мужа Олеся не простила. Физически не могла этого сделать. Каждую ночь ей снились его глаза, бешеные глаза, полные ненависти. Жить с этим было невозможно. Она собрала свои вещи и тихо уехала к родителям в Оренбург.

После сытой жизни в военных городках, с их спецобслуживанием в отдельных магазинах, где по талонам были только ковры, покупать по талонам самые обычные продукты питания было дико. Олеся не сразу к этому приспособилась. Однажды не отоварила мясные талоны варёной колбасой, решив подождать чего-то более существенного, и талоны пропали. Пришлось целый месяц всей семье сидеть на траве и картошке.

Ну, ничего, постепенно приноровилась. Зато появилась куча поводов для маленьких радостей. Например, очень радовалась, когда удавалось отхватить на мясные талоны кусок сала. Они с мамой резали его на мелкие кусочки и хранили в морозилке. Поболтаешь таким кусочком в воде с овощами, и на поверхности начинают плавать радужные кружочки жира. Борщ или суп сразу становился вкусным, наваристым. А на истаявшем кусочке сала можно было ещё и картошечку пожарить. Объедение!

А когда доходила её очередь до получения талонов на обувь, одежду или косметику на работе (отец помог ей устроиться по специальности в бухгалтерию своего завода металлоконструкций)?! Вот это был кайф – ждать, что тебе достанется, с азартом менять ненужное на нужное, или неподходящий размер на свой!

Всё это хорошо отвлекало от назойливых мыслей об утраченном счастье. О том, что было бы, не согласись она тогда вести уроки в старшем классе? Не столкнувшись с любовью Кирилла Стахова и ревностью Маши Арефьевой? Не узнав до донышка нрав собственного мужа? И Олеся склонялась к мысли, что они до сих пор были бы вместе, растили бы своего малыша. Сергей обязательно бы его полюбил, не сразу, конечно, со временем. Почему-то Олеся была уверена, что у них был мальчик… Но всего этого не случилось и не случится уже никогда.