Текст книги "Прайд окаянных феминисток"

Автор книги: Ирина Волчок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Полина, по-моему, ты сильно преувеличиваешь, – растерянно сказала Наталья. – Конечно, бывают женщины, которые выходят замуж за богатых стариков в расчете на наследство. Но твой брат молодой и здоровый человек! Он будет жить сто лет, и рассчитывать кому-то на наследство!.. Выдумываешь бог знает что, вот что я тебе скажу.

– Какая вы наивная, тетя Наташа! – закричала Полина почему-то очень радостно. – Свинья эта недорезанная потом за другого вышла! Ему сорок лет было! А он через год от инфаркта умер! Это случайность, да?

– Ну, как тебе не стыдно? – рассердилась Наталья. – Ну, в чем ты человека обвиняешь?! Насмотрелась по телевизору гадости всякой! Ты ведь не можешь знать, что там на самом деле произошло!.. Полина, ты меня расстроила.

– Я больше не буду, – быстро сказала Полина, глядя на нее без всяких признаков раскаяния. – Не расстраивайтесь, пожалуйста, тетя Наташа! Я ничего не выдумала, честное слово. Но раз вы расстраиваетесь – я больше не буду… Ну их всех, в самом-то деле. Может, там никто и не виноват, откуда я знаю, правда что… Но все-таки хорошо, что Бэтээр тогда не женился. Береженого бог бережет.

– Ладно, – примирительно сказала Наталья, стараясь не засмеяться. – Ты и сама все понимаешь, большая уже. Просто о брате волнуешься, вот и защищаешь его так… чересчур. Или ты в принципе против того, чтобы у него своя семья была? Жена, дети…

– Чего это я против? Ничего я не против! – горячо начала Полина.

Но тут вернулись Вера-Надя, которые отправились в самостоятельное путешествие по квартире, когда поняли, что Полине разговаривать с тетей Наташей интереснее, чем их водить. Вернулись вместе с Любочкой, которая проснулась уже несколько минут назад и самостоятельно отправилась искать хоть кого-нибудь, но никого не нашла, зато набрела на замечательную комнату, где висит очень много всякой одежды, и в этой одежде можно так спрятаться, что вообще никто всю жизнь не найдет.

– Потом поговорим, ладно? – быстро шепнула Наталья, как бы давая Полине понять, что у них есть секрет, только для двоих, не только не для посторонних ушей, но даже и не для Веры-Нади и Любочки. Очень важный секрет. – Девочки, сейчас мы все вместе попьем чайку, а потом все вместе придумаем, где нам лучше всего погулять.

– Гулять – только на лоджии, – строго заявила Полина. – Бэтээр запретил вас сегодня выпускать. Сказал, что вечером сам на природу отвезет, там погуляем. А без него – только на лоджии.

Все-таки до чего они оба забавные – и Полина, и ее брат. И очень похожи друг на друга, несмотря на то, что внешне – полные противоположности. Ну да, у них же отцы разные. Интересно, есть в доме фотографии хотя бы родителей? Во всяком случае, она не заметила нигде ни одной фотографии ни Полины, ни ее брата, ни их тети Вари, ни матери… Ну, матери – ладно, может быть, действительно ни одной фотографии не осталось, она ведь здесь почти и не жила. А фотографии остальных? Надо потом спросить, есть ли у них семейный альбом…

И опять звонки. Всем интересно узнать «ну, как?» Ну, так. Ждем, что еще делать остается. Только мама Стаса Новикова позвонила по делу: двое придурков, которых Наталья подсолила на прошлой недели, дают очень интересные показания, вонючий адвокат Любочкиного отца отказался защищать этого подонка, а самого подонка действительно выписали из больницы, тут же хотели изъять из обращения, но проторчали в прокуратуре дольше, чем рассчитывали, и этот подонок смылся. Домой не возвращался. У знакомых не появлялся. Хотя какие там у него знакомые, так, собутыльники случайные… За домом Натальи наблюдают частники, оплатила мама Олега Дорожникова. А мама Юли Трошиной нашла кого-то своего в милиции, этот ее свой объяснил всем постам, или нарядам, или как они там называются, что за подонка дадут живые деньги, а может, даже и официальную какую-нибудь награду или премию, и теперь все посты, или наряды, или как они там называются, ищут подонка охотно и очень старательно. Все.

Все! Ищут они! Сначала упустили – а потом очень старательно ищут! Какого черта его вообще выпустили из больницы до того, как взяли ордер на арест? На кой черт им сдался этот ордер, если можно было просто задержать?! Какого черта она задействовала всех, до кого сумела дотянуться, чтобы суд состоялся не через сто лет, а через три дня?! Какого черта она сплачивала родителей всех своих нынешних детей, и многих своих прошлых детей, и даже самих детей – двух мальчиков из ее самой первой группы?! Мальчики, конечно, уже давно не дети, сами того и гляди родителями станут, но ведь еще не родители, а тоже вызвались помогать! И все это – для того, чтобы подонка проморгали у выхода из больницы?! Черт, старательно ищут и ведут наблюдение за домами!..

Надо позвонить своим ментам, предупредить, что там еще и частники маячить будут, а то начнут друг друга обезвреживать. И Анастасию Сергеевну тоже предупредить надо – пусть близнецов отзовет, и так народу согнали, как на штурм Зимнего, там же и какие-то друзья Полининого брата – те, которые «ОМОН отдыхает». Ей там надо быть, а не всей этой толпе. Детей здесь оставить, а самой сидеть в розовых кустах, день и ночь, и ждать, когда близнецы или менты дадут знак: он, – и загнать в стволы патроны с солью, только соль в тех патронах вот такими кристаллами, шкуру кабана пробьет, а уж гнилую шкуру этого подонка – так до самых потрохов…

Но пока – позвонить.

Наталья не успела снять трубку, как телефон сам закурлыкал. Сегодня весь день так: или она звонит, или ей звонят. Ну, кто там на этот раз? Кто бы там ни был, но для него же лучше будет, если он ей прямо сразу скажет, что подонка все-таки поймали. Очень она сейчас злая. Глубокий вдох. Медленный выдох.

– Слушаю.

– Ну, наконец-то! Все время занято и занято! Почему ты постоянно висишь на телефоне? Я уже четвертый раз звоню! Я и так осталась практически ни с чем! Ты не представляешь, как это тяжело…

Совершенно незнакомый голос. Может быть, номером ошиблись?

– Простите, вы куда звоните?

– Ты что, не узнала меня? – после довольно долгого молчания неуверенно сказал голос. – Полиночка, карапузик мой маленький, как же ты могла меня не узнать? У меня так изменился голос, да? Это от горя. Я так рыдала! Ты не представляешь, как это тяжело!

– Минуточку, – торопливо перебила Наталья. – Это не Полина. Сейчас я ее позову.

Она не слышала, о чем говорила Полина с матерью, потому что тут же принялась звонить сама – по сотовому, что ж теперь поделаешь. Выслушала Анастасию Сергеевну и каждого из близнецов, потому что они как раз оказались у нее, потом позвонила ментам, предупредила насчет частников, но они, оказывается, уже и сами буквально только что разобрались, вот прямо только что, вот он рядом стоит, трубку передать? Его Витей зовут… Поговорила и с Витей. Опять позвонила Анастасии Сергеевне, предупредила, чтобы в дом не ходила и близнецов не пускала. Передала привет от Любочки. Пообещала найти медный таз для варенья. Когда вернется. Да-да, конечно. Спасибо, и вам того же. Все, все, попозже позвоню…

А Полина все говорила и говорила с матерью. Даже можно сказать – болтала. Болтала весело, непринужденно, немножко, вроде бы, снисходительно, но без малейших признаков неприязни. Впрочем, никаких признаков симпатии тоже не было. В общем – просто болтала.

И вдруг Наталья поняла, что Полина говорит о ней! С чего бы это?

– Тетя Наташа очень серьезная, – весело говорила Полина. – И ответственная. Ну, конечно, всю жизнь с детьми!.. Строгая. Вера и Надя пока в одной комнате, в отдельные потом переселим. Любочке тоже отдельную надо, а как же. А когда еще дети родятся, мы большую комнату перегородим – и две будут. Правильно? А когда я замуж выйду – тогда мы мою комнату перегородим, чтобы тоже уголок для детей был… Ну, это еще не очень скоро. Вера и Надя раньше замуж выйдут, они все-таки на год старше. А когда они детей народят – тогда, конечно, тесновато будет. Они же близнецов народят, каждая по две штуки. У них все близнецы – и бабушки, и мамы, и тети, и сами вот… Так что и дети тоже такие будут. Правильно? Можно еще лоджию обратно в комнату переделать. А что? Почти десять метров, вполне приличная комната. Только зимой прохладно. Но ведь можно и с обогревателем, правильно? Нет, Бэтээр никаких метров докупить не может, у них с дядей Васей каждая копейка на счету, они все в дело вкладывают. Инночка, ты просто не в курсе – если не вкладывать, то завтра кушать нечего будет. В каком, в каком… В обыкновенном смысле. То есть в прямом, да. Бэтээр не может так рисковать, у него семья все-таки. Это сейчас уже сколько народу кормить надо, а потом дети пойдут – один за другим, один за другим!.. То есть нет, двое за двумя, конечно, потому что тоже близнецы. Трудновато будет. Хорошо, что у нас бабушка есть. То есть будет. Как это кто? Инночка, бабушка – это ты, неужели не понятно… Конечно, серьезно. Конечно, рассчитываем. Бабушки должны помогать с детьми. Готовить, мыть, стирать, кормить, купать, гулять… Жалко, что тети Вари уже нет, она бы все подробно рассказала. Ну, ничего, постепенно научишься. Все научаются… научиваются – и ты научишься. Дети – это ведь главное счастье в жизни, правильно? А если сразу десять штук – так это же в десять раз больше! Лично я – за многодетные семьи…

Наталья вдруг поймала себя на том, что очень ясно представляет эту картину – несколько пар близнецов разного возраста, все – копии Веры-Нади, и еще несколько маленьких Полин, и еще – господи помилуй! – несколько маленьких Любочек, и все орут, бегают, плачут, смеются, ссорятся, просят есть, отказываются есть, капризничают, болеют, хватают двойки, жалуются друг на друга, просыпаются в пять утра, требуют модные штаны, компьютер, мебель, выходят замуж и рожают близнецов… А тут всего семь комнат, только две ванной и одна кухня. Правда, кухня довольно большая, там еще пару плит можно поставить, хотя бы еще одну мойку и два стола. Нет, три. А самую большую комнату можно разделить на две, тут Полина права. А Полинину комнату можно расширить за счет прихожей у второго выхода и тоже разделить на две, тем более, что она двусветная. И лоджию можно опять в комнату превратить, и не обязательно в холодную… Выложить нормальную наружную стенку, отопление провести – и вот вам еще одна комната. Итого – десять… Нет, все равно мало для такой толпы.

Господи помилуй, для какой толпы?! Полина голову матери морочит, а Наталья уже почти придумала имена следующему поколению близнецов. Сроду она за собой такой внушаемости не замечала. Или это у Полины какой-то совершенно невероятный дар убеждения? Говорит кому-то одному, а верят все случайные слушатели. Главное, понятно же, что болтает, причем что-то абсолютно неправдоподобное, – а картинка как живая.

Наталья невольно фыркнула, представив, что сейчас должна думать мать Полины. Полина оглянулась на нее, сделала виноватое лицо и быстро сказала в трубку:

– Ну все, я больше не могу телефон занимать, он тете Наташе нужен. Я и так наговорила уже на два угла. Как это какие? Куда детей ставят. Наказание такое. Ты разве не знаешь? Инночка, я же говорила: тетя Наташа очень строгая. А то какая дисциплина будет, правильно? Ну, все, пока. Ты когда замуж выйдешь, не забудь фамилию и адрес сообщить. Если уж совсем тесно у нас будет – тогда я к тебе приеду…

Полина бросила трубку, быстро потанцевала на месте и с явным удовольствием выразительно спародировала американского ребенка из американского фильма:

– Й-й-йес! Мы это сделали!

Наталья подняла взгляд к небу и тяжело вздохнула. Полина тут же принялась хватать ее за руки и заглядывать в глаза гипнотическим взглядом.

– Тетя Наташа! – очень убедительным тоном начала она, доверительно понижая голос. – Можете мне поверить, тетя Наташа! По-другому с Инночкой разговаривать нельзя!

– Я же не могу тебя учить, как надо разговаривать с матерью, – перебила Наталья, чувствуя одновременно и неловкость, и раздражение, и сочувствие. – И не могу, и не хочу, и не понимаю я, что происходит и почему все так… Только обманывать-то зачем? Да еще и обо мне бог знает что наговорила. И Веру-Надю зачем-то приплела… Детей каких-то… Я не ожидала, что ты способна так…э-э-э… фантазировать.

– Я не способна! – горячо возразила Полина. – То есть способна, но не так… То есть я не обманывала! Чего это вдруг сразу – обманывала?! Вы же у нас есть? Ну вот. И Вера-Надя есть, и Любочка… А что еще близнецы народятся, так это разве обман? Это… гипотеза.

Она смотрела ожидающе и серьезно, как котенок, который только что слопал чужую сосиску и теперь ждет, что будет – за уши оттаскают или, может, окажется, что сосиска вовсе и не чужая была…

– Гипотеза! – изумилась Наталья. – Ты хоть знаешь, что это такое?

– Конечно, – важно ответила Полина. – Гипотеза – это возможный вариант развития событий. В данном конкретном случае. Правильно? Еще бывают научные гипотезы, только я забыла, что это такое. Тетя Наташа, у нас там картошка тушится. Ей еще долго?

Наталья опять тяжело вздохнула. Кажется, и с Полиной она ошиблась… То есть не то, чтобы ошиблась, но что-то важное не поняла. Или не узнала. С самого начала девочка показалась ей очень открытой, доброй и умненькой. А главное – она умела горячо и искренне сопереживать чужой беде, радоваться чужой радости и не раздумывая бросаться на помощь, не ожидая просьб о помощи. Девочка была хорошим человеком, вполне сформировавшейся личностью, а поведенческие сбои – так это возраст, неумение сдерживать эмоции, ну, и мужское воспитание. Но главное – в девочке не было ничего скрытного, потайного, задавленного, никакого двойного дна, никакой зависти, никакой злости – поэтому и никакого стремления кого-то обидеть, унизить или обмануть. Даже когда она орала на своего Бэтээра – и то ни злобы, ни даже раздражения не испытывала, это же очевидно. И он не злился и не обижался, ему вообще, кажется, смешно было, а сам делал вид, что в таком гневе, в таком гневе!.. Оба они страшно забавные, да. И оба – хорошие люди. Тогда почему такое отношение к родной матери? Мать ведь звонит каждый день, беспокоится, наверное. А Полина просто развлекалась болтовней. Смеялась над матерью. Разыгрывала. И вон какая довольная, что розыгрыш удался.

Ну, ладно, может быть, она потом постепенно все поймет. А может быть, и понимать ничего не надо. Чужая жизнь – это чужая жизнь, и нечего лезть в чужую жизнь со своими пониманиями и непониманиями из обыкновенного бабьего любопытства. Они оказались здесь совершенно случайно и совсем ненадолго, так что нечего заниматься анализом, надо заниматься делом – вон картошка тушится, скоро уже Полинин брат с работы придет, надо быстренько сделать салат, сварить Любочке кашу, оторвать Веру-Надю от шахмат и пристроить к делу… Пусть ковры пропылесосят, что ли.

– Есть в этом доме пылесос? – деловито спросила Наталья. – Вон сколько пуха налетело… И тополей, вроде, вблизи нет, а пух летит. Покажи девочкам, как с ним обращаться, пусть быстренько порядок наведут. А ты мне с ужином поможешь, ладно? И Любочку в кухню веди, пусть пока с нами побудет, а то опять в какую-нибудь кладовку залезет. А у вас этих кладовок… потом мы ее неделю искать будем.

Полина, наверное, все-таки учуяла ее настроение. Задумалась, потаращила глаза, покусала губы, пошевелила бровями, глубокомысленно сказала: «Угу!» – и поскакала куда-то на северо-запад. Наталья опять вздохнула, огляделась на перекрестке коридоров и довольно уверенно отправилась на юго-восток, где, по ее представлениям, должна была находиться кухня. Кухня там и находилась, только Наталья вошла в нее через дверь, о которой раньше и не подозревала. Совершенно сумасшедшая планировка в этой сумасшедшей квартире. Но забавная.

Через пару минут через другую дверь в кухню с топотом вломились Вера-Надя, Полина и Любочка. Любочка несла перед собой, как поднос, большой альбом в синем бархатном переплете. У остальных в каждой руке было по пластиковому пакету, туго набитому чем-то тяжелым.

– Вот сюда, – деловито скомандовала Полина, сваливая свои пакеты в плетеное кресло в углу кухни. – Вера-Надя, пылесосы вон в том шкафу. Разберетесь? Ладно. Любочка, альбом отдай тете Наташе.

Наталья положила нож, вытерла руки полотенцем и взяла у Любочки толстый и тяжелый альбом. Вот они, семейные фотографии. Интересно, как Полина догадалась, что она сегодня именно об этом думала?

Альбом Наталья пока не раскрывала, смотрела, как Вера-Надя сваливают свои пакеты в то же плетеное кресло, вытаскивают из встроенного шкафа два совершенно одинаковых пылесоса – специально для них, что ли, приготовили? – и, за несколько секунд разобравшись с правилами эксплуатации, исчезают из кухни где-то на северо-востоке. Подошла Полина, отодвинула кочан капусты, который Наталья уже приготовилась шинковать, убрала разделочную доску, бросила нож в мойку и вынула из стола кухонный комбайн.

– Я все сама сделаю, вы пока посмотрите, если интересно. Вам ведь интересно? Ну вот. Там все наши есть, и мы с Бэтээром есть, прямо с детства. Если не узнаете, я расскажу, где кто…

Она неторопливо, но явно привычно, выбирала насадки к этому кухонному комбайну, кромсала на четыре части кочан, искала подходящую миску для салата – все делала умело и правильно, – и Наталья открыла альбом.

Альбом начинался с фотографий каких-то давних-давних времен, наверное, девятнадцатого века. Мужчины в мундирах или в костюмах-тройках, все с усами, все – с прилизанными темными волосами, все – с широкими черными бровями и строгими светлыми глазами. Женщины в длинных платьях с воротниками-стойками, с прическами, как у классных дам института для благородных девиц, с белыми лицами и темными губами. Дети, сидящие в огромных креслах с резными спинками и подлокотниками, все – с локонами до плеч, все – в кружевных белых платьицах, у всех белое кружево приминает большой крест, свисающий на вычурной цепочке до живота… Прадедушка, прабабушка, а вот это дедушка, самая первая его фотография, есть еще последняя, а больше никаких не сохранилось. Бабушкиных – несколько, бабушка фотографировалась чаще, красавица была.

Полина за пять секунд нашинковала в этом комбайне капусту, натерла морковку, высыпала все в миску и принялась неторопливо доводить салат до ума, по ходу дела объясняя «где кто». Старых фотографий было много, и людей на них было много, но она всех помнила и все о них знала – кто родня, кто знакомый, кто лучший друг, кто случайно в кадр попал. Знала по именам не только родню, но и их друзей. О жизни многих многие подробности знала. Половина альбома – эти фотографии.

Потом на одной странице – две свадебные фотографии. Женихи разные, а невеста одна.

– Это отец Бэтээра, а это мой, – сказала Полина так, будто рядом с женихами больше никого не было.

– Значит, вот это ваша мама? – не удержалась Наталья от дурацкого вопроса.

– А… ну да, – даже растерялась Полина и будто впервые заметила невесту на свадебных фотографиях. – Это Инночка, конечно, кто же еще, раз рядом стоит.

Инночка была красавица. Просто красавица. Нет, не просто красавица, а такая красавица, что в это сразу даже как-то и не верилось. Инопланетянка какая-то. Правда, если как следует присмотреться, черты бабушек и дедушек в ее неземной красоте угадывались, но нельзя сказать, что она была похожа на кого-то из них. Просто все самое лучшее, что было в лицах предков, слилось в ее лице в безупречной гармонии – и получилось вот это ослепительное чудо. Смотреть – глазам больно…

Только почему-то на обеих фотографиях она была одна и та же. Насколько понимала Наталья, между этими свадьбами прошло как минимум десять лет, если не больше.

– Вот здесь ей восемнадцать, а вот здесь – тридцать шесть, – будто услышав ее мысли, сказала Полина. – Ничего себе, да? Как манекен из холодильника. Листайте, тетя Наташа, дальше уже все про нашу семью.

Наталья опять про себя отметила, что Полина привычно и без всяких эмоций отделяет «свою семью» от матери; от «манекена из холодильника» даже невольно поежилась, но говорить ничего не стала и послушно перевернула страницу.

– Тетя Варя, – гордо сказала Полина, бросила салат на произвол судьбы и пристроилась сбоку на подлокотнике кресла, заглядывая Наталье через плечо и сопя над ухом. – Это тетя Варя с Бэтээром. Это уже со мной. Это она пельмени лепит. Это на паспорт снималась. Это цветы поливает. Это Бэтээра в первый класс ведет. Это она Бэтээра в армию провожает. Это Бэтээр с дядей Васей из армии пришли, у нас гости… Это тетя Варя уже вместе с Бэтээром меня в первый класс ведут. Вот этот портрет мы из маленькой увеличили. А больше теть Вариных фотографий нет, дальше только мы с Бэтээром. А теть Вариных и этих не было бы, если бы не дядя Вася. Он с детства фотографией занялся, ну и щелкал все подряд. И Бэтээра, и тетю Варю… Они с Бэтээром с первого класса дружили, дядя Вася нам как родной. И тетя Варя его любила. Вообще-то тетя Варя всех любила. Она очень добрая была. А красивая какая, да? А в жизни еще красивее была.

– Очень красивая, – тихо сказала Любочка, прижимаясь к Натальиному боку с другой стороны. – Хорошая.

– Лучше всех, – гордо уточнила Полина. – Знаете, как мы ее любим!

– Те, кого мы любим, – всегда лучше всех, – согласилась Наталья. – И самые красивые.

Тетя Варя и на самом деле была красивая. Худенькое лицо, очень немолодое, втянутые щеки, торчащие скулы – и огромные, прекрасные глаза в густых темных ресницах. Глаза были молодые, веселые и счастливые. И губы были молодые, веселые и счастливые. Почти на всех фотографиях тетя Варя улыбалась – чуть-чуть, едва заметно, будто сдерживая смех или, наоборот, ожидая чего-то смешного… И коса у нее была молодая – темная, толстая, скрученная в тяжелый узел на затылке. А еще тетя Варя была чуть повыше того Бэтээра, которого вела в первый класс. Совсем чуть-чуть, сантиметров на десять, наверное. Если бы выпрямилась – то была бы еще на несколько сантиметров повыше. Но выпрямиться тетя Варя не могла – ей мешал горб. Горб был виден только на одной фотографии, как раз на той, где она вела Бэтээра в первый класс, там их снимали во весь рост и сбоку. На остальных фотографиях тетя Варя всегда смотрела в камеру своими молодыми счастливыми глазами. Или это камера всегда смотрела в ее молодые счастливые глаза.

– Дальше уже не интересно, – заявила Полина, отбирая альбом у Натальи. – Дальше только Бэтээр и я, ничего особенного, все одно и то же. Мы не очень часто фотографируемся, только когда дядя Вася ни с того ни с сего снимать начинает. А чего снимать-то? Никаких событий.

– Погоди, – удивилась Наталья. – Как это не фотографируетесь? А в тех пакетах что? Там ведь тоже фотографии, правильно?

– Ага, – подтвердила Полина. – Правильно, фотографии. Инночкины.

Она бережно положила бархатный альбом на стол, шагнула к плетеному креслу, подхватила один из битком набитых больших пластиковых пакетов и вывалила его содержимое на пол прямо посреди кухни.

Там были сотни фотографий. Цветные, великолепного качества, большие, не очень большие и очень большие, многие запаяны в пластик, некоторые – в тонких светлых рамочках, и даже, кажется, несколько из них были сшиты в книжечку.

– Полина! Зачем же ты на пол? – ужаснулась Наталья, торопливо вылезла из кресла и опустилась перед многоцветной кучей на колени.

Любочка присела рядом, помогая Наталье собирать и складывать в стопки невероятное количество Инночек – в разных нарядах, с разными прическами, в разных интерьерах, на фоне разных пейзажей и памятников, – но всегда только Инночка.

– А куда же их? – удивилась Полина, опустилась на корточки и тоже стала собирать фотографии. – Они нигде больше не поместятся.

– Картина, – неожиданно сказала Любочка и протянула Наталье большой снимок, наклеенный на картон.

Действительно, это была фотография не самой Инночки, а ее портрета, написанного очень неплохим художником. Очень, очень неплохим художником, и к тому же наверняка пламенно влюбленным в свою модель. Может быть, и модель к нему была не совсем равнодушна, во всяком случае, смотрела Инночка на художника без той высокомерной холодности, с которой смотрела со всех своих фотографий. Даже свадебных.

– Где? – Полина глянула сверху и опять принялась собирать фотографии. – Ага, картина. Автопортрет. Да их тут много… Вот еще два. А вот целая тетрадка… Альбом репродукций. Инночка у нас художница.

– Художник, – машинально поправила Наталья, рассматривая следующий прекрасный автопортрет женщины неземной красоты. – Слушай, она очень хороший художник! А какие-нибудь другие ее работы у вас еще есть?

– Какие другие? – не поняла Полина. – А, не автопортреты, а еще что-нибудь? Да ну, тетя Наташа, с чего бы ей еще что-нибудь рисовать? Она только автопортреты рисует. Всю жизнь. Может, больше ничего не умеет, я не знаю. Но нам только автопортреты присылает. Ну, и просто фотографии. Будете еще смотреть? В тех пакетах – тоже только она…

– Да нет, я, может, потом как-нибудь, – неловко забормотала Наталья, складывая очередную пачку Инночек в пакет. – Надо же, совсем время не берет… Сколько ей сейчас? За пятьдесят, наверное? Неужели до сих пор такая?

– Понятия не имею, – легкомысленно отозвалась Полина. – Я же ее не видела. Я с ней только по телефону знакома. Когда деньги нужны – звонит, а так просто – зачем? И не приезжает никогда.

– Как не приезжает? – Наталья даже не поверила. – Ни разу за все время? Почему? Она где-то далеко живет?

– Когда как, когда в пяти километрах, когда на Урале где-то. А не приезжает, чтобы не расстраиваться. После встречи – разлука, правильно? А разлука – вы себе не представляете, как это тяжело!

Наталья опять услышала этот голос из телефона, теперь он был связан с образом надменной красавицы, но абсолютно с ним не гармонировал. Как если бы пантера вдруг замяукала гнусавым голосом подвальной кошки.

Ужасно стыдно было от этой мысли. И Полину было жалко. Правда, зато у нее была такая тетя Варя и есть такой Бэтээр. Бэтээра тоже было жалко, хотя мужики, конечно, не так все воспринимают. А Полину жалко – наверняка все-таки страдает, а сама делает вид, что ей наплевать. Разве можно в таком возрасте выдерживать такие нагрузки на психику?

– Тетя Наташа, вы чего? – Полина вцепилась ей в локоть и заглядывала в лицо, тревожно тараща глаза и хмурясь. – Вы чего-нибудь расстроились? Это я что-нибудь не так?.. А! Это из-за Инночки, да? Тетя Наташа, вы не думайте, я на нее совсем не похожа! И Бэтээр не похож! Вся эта наследственность в человеке – только пять процентов, я сама читала, честное слово! А остальное все от воспитания. А нас тетя Варя воспитывала. Мы совершенно нормальные, особенно Бэтээр… Так что вы на этот счет даже и не волнуйтесь.

– Господи, – беспомощно сказала Наталья, так и не решив для себя, страдает Полина или нет. – Вот уж на этот счет я даже и не волнуюсь. Я насчет картошки волнуюсь. Дотушилась она у нас наконец? А то чем будем твоего брата кормить?

– Кормить всех нынче буду я. Пикник на природе. Основное угощение в машине. Салат и картошку тоже можно захватить. Пару покрывал, скатерть и бумажные салфетки. Посуду не надо, я взял одноразовую. Общий сбор через пятнадцать минут. Дикси.

Брат Полины стоял в дверях кухни, делал суровый взгляд и мужественное лицо, а Любочка уже вцепилась ему в штанину и в нетерпении топталась и подпрыгивала – когда же наконец ее посадят на шею, в самом-то деле?

– Опять он дикси! – радостно заорала Полина. – Пятнадцать минут! Это домашний тирроризм, вот что это такое! Семь минут и ни секундой больше!

– Мне смешно, – надменно сказал брат Полины и сделал еще более мужественное лицо. – Когда это женщины собирались за семь минут? Пойдем, моя прекрасная Любовь. Покатаю я тебя на шее часок-другой, пока тут будут укладывать картошку и салат. Да?

– Да! – с готовностью ответила Любочка, уже сидящая на шее Бэтээра и держащаяся за его уши. Хитро улыбнулась Наталье и Полине и попросила: – Вы не очень спешите, ладно? Поехали, Бэтээр…

Они исчезли за поворотом на юго-восток, а Наталья потихоньку засмеялась и покрутила головой – все-таки брат Полины был невероятно забавным.

– Тетя Наташа, вы не думайте, что он такой тупой, – обеспокоилась Полина, внимательно наблюдая за ней. – Это он придуряется. Мужик, что вы хотите. Им же всем надо свою власть показать, правильно? А так вообще он правда нормальный, к нему просто привыкнуть надо. Но вы привыкнете, вот увидите!