Текст книги "Город тревожных снов (СИ)"

Автор книги: Ирина Калитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Как попала женщина в это странное место, для неё не имеет значения. Город лежит на островах, он сырой и ветреный, там всегда осень. Трепещут жёлтые листья на деревьях, здания отсырели, штукатурка отваливается, обнажая старые кирпичи. Перейти с одной стороны улицы на другую можно по мостам, маленьким и горбатым, через узкие каналы и ручьи или длинным разводным в месте разлива рек.

  «Здесь, – волнуется мать, – именно, здесь находится то, что поможет сыну».

  Только она не знает, что, именно.

  Взбирается на Главный мост, поскальзывается, падает, поднимается, достаёт из сумки влажную салфетку, протирает колготки на коленях и сапоги, внизу течёт река свинцового цвета, ветер рвёт волосы, распахивает пальто.

  На противоположном берегу – только разрушенные дома.

  Женщина поворачивает на набережную, почти, летит, едва касаясь земли, до другой переправы, минует её, снова, ошибка. За поворотом следующий мост. Стоп. Перед ней новое здание среди руин, единственная дверь, табличка, отливающая золотом, чёткие чёрные буквы, обведены в рамку:

  "Врач психотерапевт

  Колпаков Сергей Владимирович

  Корректировка мозга"

  «Вот оно! Слава Богу!», – говорит себе женщина и просыпается.

  Что это? Она, не в ночной сорочке, а в своём элегантном приталенном пальто и элитных сапожках из мягкой кожи стоит напротив дома, который нашла во сне.

  Отступать некуда. Собирается с духом, поворачивает солидную ручку тяжёлой двери и входит.

  Деревянная лестница, стены обиты дубовым шпоном. Женщина стремительно поднимается наверх. Ступеньки слегка поскрипывают. Небольшой коридор, по сторонам его: «процедурная», «смотровая», «лаборатория». В торце – «кабинет врача». Стучит в дверь, мягкий мужской голос приглашает войти.

  – Доктор, помогите! – Густые, волнистые каштановые пряди рассыпаются, пытаясь улечься после ветра, карие глаза расширены, её сотрясает от беспокойства.

  Врачу лет пятьдесят с хвостиком, скользкие волосы поредели, лицо слегка, отёчно, в глазах – усталость. Не просто – пропускать через себя беды больных.

  – Я вас слушаю, не торопитесь, рассказывайте спокойно.

  – Мой сын очень болен, мы виноваты перед ним, но мальчик думает, что виноват он. В десять лет поставили диагноз: псориаз. Сейчас ему – двадцать четыре... Каждый день для него – пытка. Лекарства и физиотерапевтические лампы не помогают.

  – Что, по-вашему, явилось толчком к болезни?

  Женщина вздыхает неровно, как ребёнок после истеричного плача, и начинает рассказ.

  В это время сын её, устав метаться в постели, сменив, влажные от пота, простынь и наволочку, обессиленный, забывается во сне и попадает в помещение без окон, освящённое тусклым жёлтым электрическим светом. Он видит пять стен и в каждой – дверь. Которая из них – выход на волю?

  За первой – отец. Он обманул мальчика, когда ребёнку было восемь. Обманул страшно, сын не переступит его порог.

  За второй – мать и сестра. Мальчик предал их и простить себе этого не может. Стыд не позволит войти к ним.

  За третьей – муж матери. Отчим презирает его, туда тоже хода нет.

  За четвёртой – школьные друзья, бывшие учителя. Они знают о его проступке. Проход закрыт.

  За пятой дверью – девушка, с которой познакомился по интернету. Они никогда не встретятся тет-а-тет, люди не должны видеть его тело. Из-за болезни он мерзок себе и окружающим.

  Покинуть комнату – означает для него, выбраться из самого себя, оставив в этом замкнутом пространстве мысли и кожу. Это невозможно.

  Берёт чипсы, пиво и ноутбук, единственное окошко в мир, да и то – в нереальный. Игра не получается, работать не хочется.

  Их семья: папа, мама, он и сестрёнка жили в съёмной квартире.

  Отец работал охранником сутки через трое, приходя домой спал или смотрел телевизор. Любимым времяпровождением сына было лежать с ним на диване, облокотившись на грудь, похожую на широкую, плотно набитую подушку, погружаясь в мультики или непонятные картины взрослой жизни.

  Помнит он, что левая нога отца располагалась на валике, кожа на ней часто вздувалась, наполнялась жидкостью, а потом покрывалась коркой.

  Мама двигалась быстро, готовила еду, пылесосила, сгоняла сына с дивана, заставляя убирать игрушки, складывать слова из кубиков, читать и рисовать, играть с сестрёнкой двумя годами младше, зимой брала детей на каток, где крутилась, как фигуристка в телевизоре, летом они путешествовали с ней на байдарке по быстрой реке и спали в палатке.

  Она говорила отцу, что он должен вылечить ногу, закончить институт, найти достойную работу, как у неё.

  Потом мать и дети переехали в другое место, где начали жить с маминым другом, лётчиком, которого сестрёнка стала называть папой, а мальчик – нет.

  Иногда, отец приглашал сына к себе. Они, как раньше, лежали на диване, смотрели телевизор и ели чипсы. Нога отца, по-прежнему, проветривалась на валике. Подавала еду и сметала с пола раскрошившиеся чипсы тихая женщина, почти, незаметная, не такая красивая, как мама.

  Мальчику было хорошо, он не любил беспокойства. Отец предложил переехать к нему. Сын чувствовал неловкость по отношению к семье, в которой жил, но согласился.

  – Маме говорить об этом не нужно, – советовал папа, – напиши письмо о том, что отказываешься от неё и передай учительнице.

  Ребёнок не мог решиться, но отец обещал, что в школу он никогда больше не пойдёт, маму, если не захочет, не увидит, будет только смотреть мультики и играть.

  Некоторое время ушло на уговоры, и мальчик написал-таки письмо под диктовку отца, которое положил на учительский стол.

  Он не имел представления о том, что родители мамы, пока семья не распалась, оплатили жильё для них в строящемся доме, и отец претендует на половину этой суммы: на деньги, которые он не заработал, но может оспорить по закону.

  Мать потеряла сознание в учительской, когда ей передали письмо, и лишилась ребёнка. Никакого ребёнка рядом с ней мальчик не видел, сказали, что он был у неё внутри.

  – На войне предателей расстреливали, – отрезал отчим.

  Сестра смотрела с ужасом, как на преступника.

  Вернувшись из больницы, мама, молча, достала чемодан на колёсиках, собрала вещи сына, подала мобильник.

  – Звони отцу, пусть забирает тебя.

  Она, отчим и сестрёнка ушли в гостиную, чтобы не видеть, как «отступник» покидает дом, мальчик остался в прихожей с багажом, заполненным одеждой и игрушками. Стало зябко и тошно. Звонки в телефоне прервались, послышался голос отца.

  – Папа, забери меня скорей, – он не мог совладать с дрожью.

  – Сейчас?! Сынок, ты меня неправильно понял, в данный момент мне некуда тебя пригласить. Достроят квартиру, продадим её, купим другую, тогда будем жить вместе и смотреть мультики.

  Ребёнок остался стоять в прихожей. От матери и сестрёнки он отказался и зафиксировал это в письме, а отец его не принял. Прошло время, «предатель» поплёлся в гостиную, везя за собой чемодан, одно колесо которого противно скребло по паркету и по нервам.

  – Папа не приедет? – холодно спросила мама, – что ж, оставайся, но завтра отнеси в школу другое письмо, объясни учительнице всё, что произошло с тобой.

  Больше дома никто не вспоминал о случившемся, но отношения изменились.

  Ребята в школе узнали эту историю и удивлялись: как можно бросить семью ради того, чтобы смотреть телевизор?

  Мальчик не сумел объяснить, что уйти он собирался к родному папе, с которым ему было хорошо.

  Больше они с отцом не виделись. Состоялось несколько судов, мужчине удалось отсудить половину квартиры. Весомым аргументом стала его нога, покрытая корками или язвами, он демонстрировал её в суде, подняв брючину, обвиняя бывшую жену в том, что она бросила «больного» ради «денежного мешка», так называл он военного лётчика.

  – Дожал-таки судью и врачей, или подкупил вместо того, чтобы вылечиться и нормально работать, – резюмировала мама.

  От бабушки мальчик узнал, что папа претендовал на часть её дачи, потому что несколько месяцев был прописан там, в этом ему отказали. Наконец, он устроился работать в социальную баню, чтобы алименты его детям начисляли с мизерной зарплаты.

  Два года мальчик слушал и переваривал в голове эти события, сочинял письмо-объяснение, готовился к следующему позору, наконец, отнёс «творение» в школу.

  Вечером того знакового дня, когда он кривым почерком на листе, вырванном из тетради, сознался учительнице в своём предательстве, мама помогала ему помыться в душе и увидела, что расчёсы, появляющиеся в последнее время на теле, воспалены, шелушатся и расползаются по телу.

  Болезнь превратила кожу в рыбью чешую и жабьи бородавки. Он устал от постоянного зуда.

  После окончания школы поступил в университет на бюджетное отделение, но знакомые предложили работу на компьютере, и он бросил учёбу, ушёл из дома, снял комнату, чтобы не видеть муку в маминых глазах, упрёк в глазах сестры, презрение отчима, не общаться с двумя, появившимися несколько лет назад, мальчиками-близнецами, сыновьями второго мужа мамы. «Отверженный» не может любить братьев.

  Экзема, одиночество, компьютерные игры, чипсы, пиво, чувство вины и неполноценности – избавить от этого не сумели ни врачи, ни таблетки, ни мази.

  Ему снится пятиугольный бункер, где похоронен заживо.

  Заживо – означает жив, и, собрав последние силы, он прорывается через окно ноутбука, сквозь цифровые баталии и жуткие воспоминания в сказочный тревожный город, лежащий в сплетении рек, над которым летят лиловые облака. Минует несколько мостов и оказывается перед той же дверью, что и мать, открывает, взлетает по деревянным ступенькам, бежит по коридору, съёжившийся от отвращения к себе, никому не доверяющий, человек двадцати четырёх лет. В одном из двух мягких кресел напротив врача видит маму, сразу же делает попытку уйти, но доктор предлагает остаться, сил возражать нет, и он обрушивает себя в соседнее кресло, нелепо вытянув длинные ноги.

  – Помочь вам можно, – подумав и помолчав, говорит доктор, – но необходимо выключить из памяти больного потрясение. Это означает, что он должен забыть отца и всё, что с ним связано, в том числе, и мать. Если болезнь зашла далеко, возможно, вы потеряете друг друга навсегда.

  Врач смотрит на женщину.

  – Я не против, – побелевшими губами произносит она.

  – Я тоже, – нахмурив брови, соглашается сын.

  – Пройди в смотровую, медсестра подготовит тебя, даст лекарство, и ты заснёшь. Эмма! Эмма!

  В другом кабинете пациент видит компьютер и множество приборов, садится на топчан, появляется невысокая девушка в белом колпачке, добрые глаза, детские пухлые ручки. Большие губы выглядят так, будто они главные на лице.

  Пальчики приятно касаются головы, устанавливают какие-то датчики, расстёгивают рубашку.

  Он ждёт, что медсестра вздрогнет от отвращения, но этого не происходит, девушка подносит к губам ладонь, пахнувшую свежестью, в ней таблетка, подаёт стакан воды. Уносясь по длинному коридору в беспамятство, больной пытается задержать последнюю мысль, она о том, как он впервые в жизни поцеловал руку девушке.

  В кабинете врача на большом экране, висящем на стене, возникает таинственный и непостижимый для простого человека мозг, нагромождение извилин, проекция содержимого головы сына. Образ этот плывёт, поворачивается и переворачивается в трёхмерном пространстве.

  На втором экране, который расположен на столе, знаки и непонятные женщине тексты.

  – Выключаем отца, – говорит мужчина, мать чувствует, что ему можно доверять.

  Мышкой, похожей на карандаш, он проводит по специальному коврику, движется курсор на изображении, прыгает текст на малом экране, врач колдует, всматриваясь во вращающуюся картинку, стирает или закупоривает некоторые точки и линии, возвращается назад, что-то проверяет, потом продолжает действие.

  – Выключаем связи с удаляемым объектом: родителей отца, улицу и дом, где вы с ним жили, школьников, учителей, сестру, отчима, братьев. Вас.

  Врач смотрит на неё, женщина держится мужественно.

  Он перепроверяет связи, убеждается, что стёр всё.

  – Больной будет спать, потом Эмма поможет ему встать, помыться, покормит. Дней через пять он привыкнет к новому состоянию, вы сможете посетить его в образе сиделки, только, нужно будет надеть что-то похожее на паранджу, с прорезью для глаз, чтобы не узнал вас, говорите шёпотом, пользуйтесь другими духами, снимите маникюр. Лекарства от экземы я отменяю, попробуем корректировать состояние едой. В клинике он пробудет недели три, воспаления на коже должны зажить, потом его следует увести туда, где нет знакомых, при виде которых может произойти рецидив. Скажем ему, что у него другая фамилия, а паспорт спрячьте, через год болезнь должна пройти окончательно и мы вернём ему имя, но не прошлое.

  «Я абсолютно здоров, зачем меня держат в клинике? – не понимает молодой человек после двух недель лечения, – ухаживает за мной странная мусульманка без голоса и Эмма».

  Он встаёт с постели, смотрит на себя в большое зеркало: высокий, красивый, сильный парень, кожа, непонятно почему, в некоторых местах розовая, тонкая и блестящая, этих пятен становится меньше.

  «Какая прекрасная жизнь впереди, – вдыхает он эту мысль, как свежий воздух, – когда буду уезжать, заберу с собой Эмму, она не сможет отказать, чувствую, что нравлюсь ей, помню, что занимался программированием и смогу заработать для нас двоих».

  Мать отыскивает для них место, далёкое от мегаполисов. Жизнь там течёт медленнее, люди добрее, а аренда квартир стоит дёшево.

  – Прощай, друг, прощай, Эмма, – говорит доктор.

  Вчера девушка получила последние инструкции: главное для её жениха – не вспомнить прошлое.

  Женщина в парандже смотрит на них издалека, в глазах – слёзы надежды.

  – Вы уверены, что никто не начнёт разыскивать его? – спрашивает врач, когда молодые люди покинули дом.

  – У него нет друзей, – печальный ответ.

  – А отец?

  – Насколько мне известно, он занят разводом со следующей женой, не знаю, что ещё придумал этот человек, чтобы не работать...

  – Ну, что ж, до встречи.

  Мужчина и женщина смотрят друг на друга, оба, будто, теряют что-то от расставания.

  «Его глаза проникают внутрь меня. Умный, не очень счастливый человек. Много пришлось ему видеть и слышать в этом кабинете», – размышляет она, пока бредёт, спотыкаясь, домой с объёмным пакетом, в котором паранджа.

  Мысли возвращаются к сыну:

  «Просила Бога перенести болезнь на меня, но Всемогущий проявил милость или мудрость, привёл к целителю. Неужели близок конец несчастью, и мальчик поправится? Пусть он забудет о матери, его здоровье – главное для меня».

  В парадной своего дома машинально открывает дверцу почтового ящика, достаёт конверт, поднимается домой, вскрывает его. Там – исковое заявление о взыскании алиментов с сына и дочери на содержание нетрудоспособного отца, оставшегося без попечения. Присутствие детей на суде обязательно.

  Она не помнит, как оказалась в постели, дочь и муж, кажется, давали ей что-то понюхать или выпить, потом забытьё.

  Снова, мать ищет и ищет дом в тревожном городе, и вновь, оказывается напротив двери с табличкой.

  Доктор смотрит на изящную, красивую женщину. Ему нравиться лёгкость в движениях и пластика, а некоторая экзальтированность возбуждает. Чувствует себя рядом с ней «мачо». Отнял бы её у «халявщика», но лётчик опередил.

  Вводит в компьютер фамилию и другие данные первого мужа, источника бед несчастной. Ищет в базах данных медицинские документы, исследования, анализы, на основе которых заявитель обратился в суд.

  Проходит время. Резюме звучит, как вердикт присяжных:

  – Два месяца, только два месяца. Идите на мировое соглашение, тяните время, лишь бы не начали искать сына, заплатите, сколько просит.

  – Что изменится через два месяца? – прекрасные карие влажные глаза молят о помощи.

  – Не знаю, насколько сильно вас огорчит известие, но скоро этот человек перестанет тревожить вас.

  – Как???

  – Умрёт.

  – Неужели, из-за ноги? Его болезнь, и вправду, смертельна? Или это сделаете Вы?

  – Разве ваш доктор похож на убийцу? – слышит она вопрос-упрёк.

  «Если бы я мог использовать своё умение во благо себе, то прежде всего, откорректировал бы её мозг», – думает доктор.

  Женщине неловко за нелепое предположение, но она чувствует симпатию хозяина кабинета, а он продолжает:

  – С ногой, как раз, ничего страшного нет, обычная аллергия, скорее всего, на чипсы, её и унаследовал ваш сын. Врачи, сосредоточившись на кожной болезни, пропустили нюанс, пятнышко в головном мозге, с которым долго не живут. У него была производственная травма?

  – Можно так сказать, лежал на диване в тесной каптёрке, смотрел телевизор, грузовик не вписался в ворота, задел будку, от сотрясения на голову упала гантель, которую напарник положил на шкаф, был сильный ушиб...

  – Вот и результат: гематома в голове переродилась в опухоль.

  – Ужас! Я не желаю ему зла, оставил бы, только, нас в покое... Простите, ещё хотела спросить, если бы давно, в семнадцать лет, когда нам было хорошо вместе, бывшему мужу провели корректировку мозга...

  – О, это невозможно, такие люди, как он, имеют спокойный сон вне зависимости от того, что творят, им не попасть в этот город, даже не мечтайте. Я ответил на вопросы?

  – Да, простите, что вам пришлось потратить на меня время, – произносит она тихо.

  – Идите домой, оставьте мне свою тревогу.

  «Это всё, на что я могу рассчитывать», – размышляет одинокий человек в своём кабинете, в городе, где никогда не наступит лето.

  «Странное место, – думает женщина, бредя по брусчатке набережной, – выйти отсюда не трудно, а попасть можно лишь в тревожном сне. Выздоравливает ли мой „ребёнок“, счастлив ли с Эммой?»

  Как бы долго ни тянулся год, он подошёл к концу.

  У известного дома, расположенного недалеко от мостов, появляется пара молодых людей.

  – Я пойду один, побудь здесь, – говорит парень и толкает дверь.

  Доктор осматривает пациента, он удовлетворён.

  – Вот документы, там ты прочтёшь свою настоящую фамилию.

  – Спасибо, теперь смогу зарабатывать официально, – говорит посетитель, убирает в карман куртки паспорт, даже, не раскрыв его.

  – Тебе известно, кто ты? – поднимает брови врач.

  – Я же компьютерщик. Недели три ушло на то, чтобы во всём разобраться и вспомнить.

  – Как ты себя чувствуешь? – вздрагивает хозяин кабинета.

  – Всё в порядке, Вы же видели, никаких высыпаний, спасибо.

  – Хотел бы ты встретиться с матерью и родственниками?

  Вот она, заминка в беседе, проблема, о которой предупреждал доктор сильную и слабую, одновременно, женщину, она так нравится ему.

  Пациент прерывает молчание:

  – Видите ли, прошлое для меня означает возвращение в комнату, выхода из которой нет. Не обижайтесь доктор, я Вас уважаю, но не хотел бы попасть сюда ещё раз. Моя семья – Эмма, только, Эмма, и у нас никогда не будет детей.

  «Стал жёстким, – понимает врач, – иначе, не победил бы болезнь».

  – И потом, мама сейчас находилась бы здесь, если бы хотела нашей встречи, – в голосе молодого человека некоторая обида, – прощайте.

  «Об отце, даже не вспомнил, – отмечает про себя доктор, – это избавляет от необходимости приносить слова соболезнования».

  – Как дела? – спрашивает Эмма, мёрзнущая у парапета набережной, кутающаяся в плащ.

  – Нормально.

  – Теперь ты помнишь, что случилось с тобой?

  – Нет, – не хочет, чтобы подруга тревожилась, – всё мне чужое в этом мрачном неспокойном городе, поехали домой.

  – Ты встретил кого-нибудь в клинике?

  – Сумасшедшая мусульманка в парандже сидела в коридоре. Сочувствую нашему врачу, кому, только, не приходится корректировать мозг.

  – Почему сумасшедшая?

  – В руках у неё была православная икона и мне показалось, что молилась она, всхлипывая, на старославянском.