Текст книги "Дж. С. Сэлинджер и М. Булгаков в современных толкованиях"

Автор книги: Ирина Галинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

О русских переводах «Ловца во ржи»

Роман Дж. Д. Сэлинджера переводили на русский язык Р. Я. Райт-Ковалева, С. А. Махов и М. Немцов. В 1960 г. Р. Райт-Ковалева, переводя роман, дала ему название «Над пропастью во ржи»[7]7
  Иностранная литература. – М., 1960. – № 11.


[Закрыть]. Л. С. Кустова в 1964 г. отметила, что «все критики признали перевод прекрасным», а К. И. Чуковский в одной из своих последних статей даже поставил Р. Райт-Ковалеву «в первые ряды мастеров перевода» (10, с. 72).

Произведение Сэлинджера «Ловец во ржи» весьма трудно для перевода, поскольку в нем есть особая интонация, которую Л. С. Кустова называет лирически взволнованной и доверительной. Герой романа Холден Колфилд непосредственно обращается к читателю, и Р. Райт-Ковалевой удалось передать ритм этих обращений, который обычно создается «порядком слов, композицией целого отрывка текста, логическими ударениями, пунктуацией», а не только лексикой и синтаксисом (10, с. 72). Переводчица при этом строит короткие фразы с совершенно четкими логическими ударениями. А ритм перевода в соединении с интонацией как раз и воспроизводит особый сэлинджеровский стиль.

Колорит романа «Ловец во ржи» – то радостный, то грустный и мрачный и т. д. Р. Райт-Ковалева воссоздает колорит оригинала, но иногда добавляет и свой текст. У Сэлинджера сказано, что номер, в котором поселился Холден Колфилд, был «унылый» («crumby»), а Р. Райт-Ковалева добавляет еще, что «он тоску нагонял», чего в английском тексте нет (10, с. 73).

Л. С. Кустова очень ценит литературный вкус переводчицы. Так, она замечает, что английское выражение «на каждого» («apiece») Райт-Ковалева переводит по-разному: «с носа», «на брата», т. е. передает не только смысл, но и эмоциональное состояние рассказчика Холдена.

Английские идиомы, фразеологизмы и образные выражения Р. Райт-Ковалева переводит при помощи разговорных русских оборотов, которые, конечно, не соответствуют американской жизни. Это и «как паровоз», и «собаку съел», и «ума палата», и «пьян как стелька», и «хлебом не корми», и «в глаза не видел», и «завел волынку» и проч.

Автор статьи о переводе «Ловца во ржи» на русский язык Кустова считает, что такие выражения до какой-то степени нарушают сэлинджеровский стиль. Правда, она полагает, что если вместо «shake hands», т. е. «пожимать руки», написано «протягивать два пальца», то это «точно характеризует персонаж и ситуацию» (10, с. 74).

Р. Райт-Ковалева любит русские презрительно-уменьшительные слова и суффиксы – ишк-, -ашк-, -яч-к– и часто употребляет их: «старикашка», «чемоданишко», «толстячки». Выражения с числительными даются в русском клишированном варианте. Если в оригинале «в девяностый раз», то в переводе это звучит как «в сотый раз», английское «прошла вечность» превращается в «сто лет не виделись», а «миллион причин» – в «по тысяче причин» и т. д. Английское «three cartons that day» («три пачки в тот день») в романе точно указывает, сколько именно папирос в день было выкурено, а в переводе получилось некорректное «сто пачек в день».

Особое внимание автор статьи о переводе Райт-Ковалевой «Ловца во ржи» уделяет «живописному жаргону», на котором изъясняется Холден Колфилд. Жаргонных словечек у него не столь уж много, не более десятка. А «творческая палитра» переводчицы значительно шире, пишет Кустова. Так, слово «terrific», имеющее значение «ужасающий, страшный» в переводе получило 14 вариантов (10, с. 75). Вульгарное проклятие «goddam» либо вообще не переводится, либо передается подбором других слов. Кустова приводит около 20 вариантов такого «перевода» (10, с. 75–76).

Слова «crazy» («сумасшедший») и «phony» («подлый, притворство, лицемерие»), выражения «it killed me, it knocked me» («с ума сойти») в переводе имеют также множество вариантов. Кустовой не нравится употребление переводчицей слова «свинство», аналогичного которому в лексиконе Холдена в английском тексте нет. Для слова «bastard» («ублюдок») переводчица нашла более 20 различных вариантов. То же касается и ругательства «ass» («зад»), перевод которого во многих случаях Кустова считает редактированием.

Подробный анализ лексики героя романа «Ловец во ржи» показывает, что в его речи не столь уж много слэнговых словечек, замечает Кустова. Она добавляет, что, судя по переводу, их должно было бы быть гораздо больше. В связи с этим манера сэлинджеровского письма в переводе несколько изменилась, причем еще и потому, что в русский текст то и дело вкраплены небольшие добавления. И, напротив, в эпизоде с мистером Антолини, когда тот гладит по голове спящего Холдена, не переведена та часть фразы, в которой говорится, что Холдену то и дело приходилось встречать гомосексуалистов.

Вообще, собственная манера письма Райт-Ковалевой очень сильно ощущается в переводе, считает Кустова, отчего Сэлинджер порой перестает быть Сэлинджером. Переводчица внесла в перевод много своего, но, так как она – мастер талантливый и искусный, обнаружить это не так просто (10, с. 79). Порой она употребляет более сильное слово, чем в оригинале, вставляет в предложение слово, которого вообще нет у Сэлинджера. Речь, в частности, идет о слове «пропасть» из эпизода с ловлей детей во ржи. Оно появилось и в названии русского перевода романа – «Над пропастью во ржи». Автор статьи Кустова считает, что у Райт-Ковалевой абсолютно не было никакого основания вставлять слово «пропасть» там, где писатель имеет в виду лишь «страшный овраг», да еще выносить это слово в название произведения (10, с. 81).

Каламбур «Бизоны из Барбизона» (21, с. 160) придуман Райт-Ковалевой, у Сэлинджера его нет. В эпизоде с мистером и миссис Антолини говорится о «Buffalo friends of Mrs. Antolini’s… Some buffaloes» (77, c. 182). Имеются в виду жители американского города Буффало, а не французского города Барбизон, местечка под Парижем. А в США города Барбизон нет. Можно найти в переводе и другие мелкие неточности, но в целом Кустова считает, что перевод талантливый и выполнен на высоком художественном уровне. Переводчица сумела донести до читателя эмоциональность и поэтичность романа Сэлинджера (10, с. 81).

Спустя десять лет после кончины Р. Я. Райт-Ковалевой (1898–1988) в 1998 г. в московском издательстве «Аякс Лтд.» вышел новый перевод произведений Сэлинджера (переведен не только роман «Ловец во ржи», но и сборник «Девять рассказов») (22). В этом издании привычная фамилия Сэлинджер изменена: «Салинджер». В аннотации сказано, что книга выпущена в оригинальной редакции переводчика С. А. Махова. В предисловии Сергей Махов замечает, что многогранность произведения американского писателя (Махов называет роман «повестью») отражена в названии, которое он дал роману «Ловец во ржи»: «Обрыв на краю ржаного поля детства». Переводчик Махов считает положительным фактом то, что он «напичкал языковой поток словечками и выраженьицами ученическими, тусовочными и даже блатными и матерными» (22, с. 4). При этом он объясняет, что стремился, чтобы воздействие его перевода на современное российское юношество совпало с тем, какое в начале 50-х годов прошлого века производил на американскую молодежь подлинник романа «Ловец во ржи».

Текст Риты Райт-Ковалевой переводчик Сергей Махов оценивает отрицательно, именует его «женским», «совковым», «поднадзорным», называет этот текст вовсе не той книгой, «которую написал Салинджер» (22, с. 4). Как видим, изменение буквы в фамилии американского писателя в русском издании отнюдь не является у переводчика С. А. Махова случайным.

Известная советская переводчица и литературный критик Нора Галь (1912–1991), которая читала перевод в рукописи, полагала, что само название, которое дал роману С. Махов, вопиет о совершенном его непрофессионализме. Такое тяжеловесное разжевывание образа Холдена Колфилда, считала Н. Галь, уместно лишь в комментариях, но не в переводе названия художественного произведения. Помимо всего, в придуманном С. Маховым названии «Обрыв на краю ржаного поля детства» встречается недопустимое нагромождение родительных падежей.

Александра Борисенко тоже называет перевод Махова неудачным. Это была первая попытка заново перевести роман. По словам А. Борисенко, реакция на этот перевод «оказалась необычайно бурной» (3, с. 1). Когда вышла статья А. Борисенко (2009 г.), в Ставрополе уже была опубликована книга Дениса Петренко о переводах на русский язык знаменитого романа Сэлинджера. В монографии анализируются не только переводы Райт-Ковалевой и Махова, но и особенности повествования в романе Сэлинджера «The Catcher in the Rye». Петренко считает, что язык романа обусловлен эпистемологической ситуацией середины XX в., т. е. ситуацией в теории познания.

В тексте романа отражаются основные идеи науки, философии и литературы середины прошлого века. Во-первых, это теория относительности и принцип дополнительности. Когда А. Эйнштейн создал теорию относительности, он «разрушил существовавшие в картине мира Нового времени представления об абсолютном пространстве и времени» (17, с. 21). Принцип дополнительности, сформулированный Нильсом Бором, требовал описания физического объекта во взаимоисключающих, дополнительных характеристиках, т. е. дополнительного способа описания в самых различных сферах познания.

Во-вторых, это экзистенциализм, который пришел на смену позитивизму. Ж.-П. Сартр считал, что экзистенциализм главным образом оперировал такими понятиями, как «тревога», «заброшенность» и «отчаяние». Наконец, в художественной литературе (причем особенно в американской прозе) «возникает образ изолированного от общества человека», идея отчуждения (17, с. 22). Холден Колфилд у Сэлинджера напоминает экзистенциального «постороннего человека», который испытывает «желание одновременно и отделиться, уйти от людей, и найти понимание среди окружающих» (17, с. 23). Холден Колфилд, наподобие «абсурдного человека у экзистенциалистов», обретает силы жить не столько без надежды, сколько с поисками духовной и нравственной опоры (17, с. 33).

Говоря о переводе на русский язык романа Сэлинджера Р. Я. Райт-Ковалевой, Петренко прежде всего отмечает, что текст романа передан на нормативном русском языке. Американский текст перегружен ругательствами, и переводчица стала искать «русские слова» на замену (17, с. 50). Так, для вульгарнейшего американского выражения, означающего совокупление, Райт-Ковалева отыскала русское просторечное слово «похабщина». Английское выражение «to give someone the time», связанное с представлениями о половом акте, Р. Райт-Ковалева переводит словом «спутаться», которое, согласно «Словарю русского языка», только в четвертом словарном значении содержит намек на интимную связь (17, с. 51).

В русской интерпретации Холден Колфилд «обладает нравственной чистотой, проявляющейся в том, что в описании тем, касающихся отношений между полами и отклонений в сексуальном поведении, он уходит от подробностей, способных смутить читателя» (17, с. 53).

К. И. Чуковский писал, определяя творческий метод переводчицы Р. Райт-Ковалевой, что точности перевода она добивается не путем воспроизведения слов, а посредством воспроизведения «психологической сущности каждой фразы» (цит. по: 17, с. 177).

В главе 15 Холден Колфилд говорит о своей подруге Салли, что она хорошо начитанна, что много знает о театре, пьесах, литературе и «all that stuff», т. е. дряни, чепухе. Р. Райт-Ковалевой эту часть предложения не переводит. Фраза звучит: «Она ужасно много знала про театры, про пьесы, вообще про всякую литературу» (21, с. 101). Петренко замечает, что слово «всякий» обычно имеет в русском языке нейтральный характер. Лишь только в выражении «ходят тут всякие» оно приобретает неодобрительный смысл. А слово «всякий» как местоимение не может быть использовано с «окраской неодобрения» (17, с. 177).

В главе 18 Холден говорит о романе Хемингуэя «Прощай, оружие!», что это «a phony book», т. е. «фальшивая книга». Но в переводе Райт-Ковалевой Холден говорит не о книге Хемингуэя, а о герое книги лейтенанте Генри. При этом ценность произведения «Прощай, оружие!» в целом сомнению не подвергается.

По мнению Петренко, переводчица весьма часто сокращает сниженную лексику, редуцирует её, пересказывает. Так в главе 19 репетитор-старшеклассник Холдена задает неприличный вопрос, Райт-Ковалева не переводит его, а просто говорит: «трепался бог знает о чем» (17, с. 181).

В тексте перевода есть много преобразований и добавлений. Петренко также приводит главные из этих добавлений, прежде всего речь идет о слове «пропасть», которое определило название романа «Над пропастью во ржи». Петренко полагает: «Давая роману такое название, повторяя слово «пропасть» в тексте перевода, Р. Я. Райт-Ковалева углубляет трагизм романа, подчеркивает романтические черты героя» (17, с. 182).

Петренко называет ряд преобразований в переводе Райт-Ковалевой: пропуск лексемы, использование эвфемизмов, замена сниженных лексем словами более широкой семантики (хоть и сниженного стиля), замена сниженной лексемы нейтральной, замена разговорной формы грамматически правильной, редукция предложения или части предложения, изменения в системе диалога и др.

В романе сказано «goddam hint», в переводе Райт-Ковалевой остается только слово «намек». Во фразе «David Copperfield kind of “crap”» «crap» значит «дерьмо», а в переводе стоит слово «муть». Глагол «puke», имеющий значение «рвать, тошнить», также переводится более изысканно – «мутить».

Вульгарные слова переводчица, как правило, заменяет эвфемизмами, стилистически сниженное выражение «get your lousy knees off my chest» («убери свои мерзкие колени с моей груди») переводится всего лишь как «Пусти, дурак». Словосочетание «a lousy vocabulary» («мерзкая лексика») заменяется аккуратным «не хватает слов». Ругательство «my ass» получает вид «тоже сравнили». А предмет «jock strap», представляющий собой мешочек для защиты мужских гениталий при занятиях спортом, в переводе оказывается «шнурками от ботинок».

Разговорные выражения переводятся литературно. Например, «Ya like it» – «Нравится?». Часто выбрасывается, т. е. редуцируется либо целое предложение, либо часть сложного синтаксического целого. Так в главе 10 Холден рассказывает, что оркестр Бадди Сингера исполнял песню, и добавляет: «It’s a swell song» («Это шикарная песня»), а в переводе это предложение опущено. (17, с. 183–192).

Оценивая перевод Райт-Ковалевой романа Сэлинджера, Петренко приходит к выводу о том, что переводчица преобразовывала текст, дабы гармонизировать его, что она «трансформировала языковой статус текста романа сообразно со своими языковыми предпочтениями, а также под влиянием цензуры, царившей в СССР в тот период» (17, с. 215).

По мнению Петренко С. А. Махов, у которого роман «Ловец во ржи» получил название «Обрыв на краю ржаного поля детства», широко использовал жаргон российских подростков, поэтому его текст перегружен ненормативной лексикой, дисгармоничен. В предисловии к своему переводу Махов сообщает, что он работал над ним почти десять лет. В процессе перевода Махов «постоянно спорит и состязается с Райт-Ковалевой» (17, с. 199). В тексте его перевода Петренко находит целые предложения, заимствованные из перевода Райт-Ковалевой, а также отдельные словосочетания. Но все личные имена и названия у Махова иные. Это не только «Салинджер», но и «Акли» вместо «Экли», «Страдлейтер» вместо «Стрэдлейтер», «Пенси» вместо «Пэнси» и проч.

В основе перевода Махова лежит «риторическая операция добавления» (17, с. 201). Это и избыточное применение ненормативной лексики (даже если ее нет в оригинале), а также синтаксические расширения фразы и ненужный пересказ оригинала. Петренко приводит целый ряд примеров. Так, используется жаргон московских подростков посттоталитарной России или то, что Махов считал таковым. Это «халдей», «сударь», «чудо-юдо», «бабки», «рыдван», «кореш», «разборки», «предки», «тачка», «рваный» (т. е. рубль) и т. д. Сленг, или сниженная лексика, как бы расширяет внутреннюю структуру текста. Если у Сэлинджера «you fall half in love with them», то Махов пишет «ты уже почти втюрился»; «girls» именуются «мочалками»; «let’s get out» звучит как «давай-ка сваливать», а «pick up» – это «хапнуть». Когда Холден забыл в метро экипировку команды фехтовальщиков, «equipment», Махов переводит, что он забыл «барахло». Выражения «kept telling» и «kept saying» (т. е. «повторял») обретают вид «талдычил» и «долдонил», а «it was cold» – «холодрыга».

Расширение фразы Петренко находит в эпизоде, когда Холден Колфилд говорит о своем брате Д.Б., что он проституирует в Голливуде. У Махова это – «продается, как девка, всяким жучилам» (22, с. 11). Выражение «it got on your nerves», т. е. «действовало на нервы», переводится как «охренительно давит на мозги», а «that’s a professional secret» становится оборотом «не твое собачье дело». Подобных примеров Петренко приводит много.

«Перевод С. А. Махова, – пишет Петренко, – демонстрирует приемы, как правило, противоположные тем, которые использовала Р. Я. Райт-Ковалева. «Обрыв на краю ржаного поля детства» можно рассматривать как эксперимент с текстом романа Дж. Д. Сэлинджера «The Catcher in the Rye» и переводом Р. Я. Райт-Ковалевой. В результате названных операций текст перевода Махова стал перегруженным, трудным для чтения. Он отображает новый постмодернистский подход к переводу, когда в одном тексте существуют различные типы текстов» (17, с. 213).

Новый перевод Максима Немцова «Ловец на хлебном поле» (2008) вызвал рецензии в средствах массовой информации, споры в Интернете, а также противоречивые высказывания читателей на сайтах книжных магазинов (23). Борисенко, например, указывает, что большинство авторов этих отзывов вовсе не читали перевода М. Немцова. Они обсуждали другую проблему: «Можно или нельзя переводить Сэлинджера после того, как это уже сделала великая переводчица Рита Райт-Ковалева» (3, с. 1). Многие склонялись к тому, что от М. Немцова ничего хорошего ждать не приходится, но были и такие, которые говорили: «Давно пора!».

А. Борисенко вспоминает, что в советское время зачастую имелось несколько переводов одного и того же произведения. Так, насчитывается более 20 русских переводов «Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла. Существует также множество переводов пьес У. Шекспира, но только два перевода «Гамлета», сделанных М. Лозинским и Б. Пастернаком, считаются каноническими, классическими.

А. Борисенко также пишет, что в свое время М. Гаспаров (1935–2005) утверждал, что разные эпохи и разные читатели требуют разных переводов. Да и в Европе такая практика вполне естественна. Так, существует более дюжины переводов на английский язык романа Л. Н. Толстого «Война и мир», причем только за последние несколько лет вышло три новых перевода.

На вопрос «Появился ли настоящий русский Сэлинджер?» Борисенко отвечает отрицательно. Она пишет: «Нет. Настоящий Сэлинджер по-прежнему написан по-английски. У старика невозможно выиграть. Как с наперсточником: и шансов нет, и уйти нельзя» (3, с. 13).

В 2008 г. в издательстве «Эксмо» вышло «Собрание сочинений» американского писателя, содержащее роман, повести о Глассах и рассказы в переводах Максима Немцова. В. Топоров написал статью, в которой четко определил свою позицию: «При полном отсутствии языкового чутья Немцов перепереводит классический перевод Риты Райт» (24, с. 1). Топоров подчеркивал, что перепереводы убивают литературную классику.

В России творчество Дж. Д. Сэлинджера составило целую эпоху. Вот почему выход произведений американского писателя в новом переводе был воспринят как сенсация, пишет критик и даже приводит большую цитату из немцовского переперевода, в которой использованы русские неприличные слова. Критик сравнивает этот текст с аналогичным текстом перевода Р. Райт-Ковалевой, в котором таких слов, конечно же, нет. Но с позицией В. Топорова не согласна А. Борисенко (3).

Топоров напоминает аналогичный случай, когда был получен грант на переперевод романа колумбийского писателя Габриеля Гарсиа Маркеса (1927–2014) «Сто лет одиночества» (1967), в котором реальная история Колумбии показана как сатирическая фантасмагория. Уже существовал безукоризненный перевод этого романа. Отрабатывая грани, новая переводчица заменила два неприличных слова, а «в силу собственно творческой косорукости – безнадежно испортила все остальное» (24, с. 4).

Топоров полагает, что Райт-Ковалева несколько гармонизировала сэлинджеровского Холдена Колфилда, «несколько смягчила на стилистическом уровне несомненно присущую герою-рассказчику неврастению на грани патологии» (24, с. 4). Однако критик считает, что именно благодаря этому Холден Колфилд стал «своим» для российской молодежи. Называя роман Сэлинджера «повестью», Топоров возмущен тем, что Немцов назвал произведение «Ловец на хлебном поле» (23). Видимо, Немцов не знает, что в русском языке нет никакого «хлебного» поля. «Есть ржаное и пшеничное; есть хлебный квас, есть хлебное вино – водка, а вот хлебного поля нет» (24, с. 5). Не нравится Топорову и слово «ловец» в названии перевода Немцова, он считает, что в русском языке есть только комические коннотации английского слова «catcher», а четких спортивных значений такого слова нет.

Мы не согласны с мнением критика, считаем, что перевод названия «The Catcher in the Rye», как «Ловец во ржи» имеет полное право на серьезное (а не «комическое», как думает Топоров) существование. В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой говорится, что ловец – это «человек, который занимается ловлей, охотой». Далее приводится пословица «На ловца и зверь бежит». Ныряльщик за жемчужными раковинами также именуется в русском языке «ловцом жемчуга». В переносном смысле у нас популярно выражение «ловцы человеческих душ».

Вообще, глагол «ловить» (англ. to catch) употребляется в русском языке во множестве словосочетаний отнюдь не комических: «ловить кого-то в западню, ловить каждое слово, ловить удобный случай, ловить взгляд, ловить кого-то на слове, ловить рыбу в мутной воде, ловить себя на чем-то» и др. Выражение «ловчие птицы» также вполне серьезно. Это хищные птицы (беркут, сокол, ястреб), которых часто используют для промысловой охоты на зверя и птицу.

Следует сказать также, что Дж. Д. Сэлинджер вполне закономерно употребил слово «catcher» – «ловец» в названии своего романа. В США, как говорится, «и стар и млад» это слово знают и употребляют его, ведь в стране невероятной популярностью пользуется бейсбол. Первая в Соединенных Штатах (и в мире) профессиональная бейсбольная лига была создана еще в XIX в. А один из ключевых игроков бейсбольной команды называется «ловцом» («catcher»), причем в статьях о бейсболе на русском языке он так и именуется: «кэтчер». Это игрок защиты, принимающий подачи перчаткой-ловушкой.

Завершим главу словами из статьи Л. С. Кустовой: «В истории литературы известны случаи, когда перевод не только соперничал с оригиналом, но был лучше него. Такие произведения, в основном стихотворные, воспринимаются нами как самостоятельные, оригинальные. В переводных же произведениях, особенно прозаических, переводчик не должен быть навязчивым» (10, с. 79).