Текст книги "О тех годах"

Автор книги: Ирина Ильфант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Но ведь кому-то надо идти впереди? Дорога может быть заминирована. Разрешите мне?

– Нет, впереди пойду я. Распорядитесь, чтобы машины вытянулись в линию, – командир полка поднялся и взял обе руки Ильи повыше локтя, пожал и, сгорбившись, пошел к своему танку.

Уже опустилась ночь на землю. Где-то далеко сверкали молнии. Вот опять вспышка молнии и стали видны лица танкистов. Лица все настороженные, все ждут команды. И вот, наконец, прозвучала команда в лесу: «Заводи». Танки медленно начали движение, и выходить из укрытий. Едва слышно работают моторы машин. Фары никто не включает, чтобы не привлечь противника. Впереди шел танк командира полка, за ним танк Шевчука. Чуть поодаль шел танк Петра Семеновича. Прильнув к смотровой щели. Илья вглядывался в темноту. Вдруг под танком Ильи раздался взрыв. Он почувствовал резкий толчок и лбом ударился о прицел. Мотор танка развил максимальную скорость, но танк стоял на месте и не двигался. Илья пытается вылезти из танка и вдруг впереди раздался взрыв, и вспыхнуло огромное пламя. Илью зашатало, и он упал. В голове у него стучала только одна мысль «Танк командира полка». Еще он почувствовал, как кто-то подхватил его, и правая рука прикоснулась к чему то, холодному. Какая – то сила тянула его вниз, и он закрыл глаза. Вдруг в нос Илье ударил резкий запах, и он очнулся. Радом прозвучал голос:

– Контузило его.

Замполит Петр Семенович помог Илье подняться. В голове у него сильно шумело. Стояла ночь, но было светло, как днем. Горели над ними осветительные ракеты. Их было десятки. Теперь сверкнула молния и осветила сгрудившиеся танки перед развороченной машиной командира полка. И снова стало темно. Идти вперед нельзя – заминировано. Стоять тоже нельзя – немцы накроют огнем.

– Командуй, Петр Семенович! Всем назад! – Илья не слышит своего голоса, но замполит все понял и кивнул головой в ответ.

Вновь танки разворачиваются. Петр Семенович подкладывает под спину Илье брезент и поддерживает его. Танк идет, скрежещут на поворотах гусеницы машины, и тело Ильи бросает из стороны в сторону. В голове у него тяжесть и подступает тошнота к горлу. Сзади рвутся снаряды немцев, но они остервенело, бьют по пустому месту.

Танки остановились только на рассвете. У Ильи звон в ушах и слезятся глаза от контузии. Он большими глотками осушает флягу с водой.

– Петр Семенович, скажите, мне все время мерещится оторванная голова командира полка. Мне показалось, или так и было?

– Нет, так оно и есть, Илья Петрович. Да и тело его собрать не смогли.

И Илье вспомнилось, как майор Поспелов медленно садился в танк и нехотя надевал шлем, как будто чувствовал, что жить осталось мало. В бой он шел мертвым: морально он уже был убит. Он винил себя в этой неразберихе. Рвался к своим, хотел вместе со всеми громить врага. Но не удалось ему это осуществить.

7.

Илья слез с танка, но слабость в ногах еще чувствовалась. В полумраке утра было слышно постукивание молоточков по пальцам траков, и раздавался дребезжащий звук. Кто– то из танкистов выправлял крыло машины. Полк стоял в ложбине между двух рощиц. Деревья были маленькие и редкие, проглядывались насквозь. Слева рощицу огибала дорога, и оттуда доносился нарастающий гул мотора. Этот гул совсем другой, не такой, как у танков полка «двадцатишестерок». И вдруг из-за поворота показывается танк. Экипажи уже у орудий, но этот танк огонь не открывает.

– Не стрелять!– кричит Илья.

На башне танка видна пятиконечная звезда. Это «тридцатьчетверка» – новая машина, о которой много говорили в полку. Из нее легко выпрыгнул лейтенант.

– Свои! Догнал все– таки!– произнес он радостно.

– А что это?– Илья показал рукой на вмятины в броне танка.

– Это снаряды, отскакивают как горох. Красавица,– похлопал ласково по броне лейтенант.

– Как воевали?

Лейтенант махнул рукой и зло сплюнул на землю.

– До Берлина топать собирались, но не вышло. Ходили, маневрировали. Весь путь усеян танками.

– Немцев-то били?

– А как же? Три коробки сожгли. Да, если бы всем собраться, разве столько бы нащелкали? Да знал бы Сталин, что так у нас. Да он бы…

– Останетесь с нами, – приказал Илья лейтенанту.

– Есть, остаться с вами, – козырнул он в ответ

Новую машину окружили со всех сторон танкисты. Они заглядывали вовнутрь, ощупывали башню, удивлялись вмятинам от снарядов.

– Вот бы нам такие танки, – с завистью произнес комсорг Федин, – Эх и рванули бы!

Шевчук пошел к своей машине, где уже собралась горсточка уцелевших командиров. Держали совет, как действовать дальше. Одни склонялись к тому, чтобы зарыть танки и просачиваться малыми группками, пешком. Другие, а этих было большинство, предлагали пробиваться с техникой к своим. Их поддерживал и Петр Семенович.

– У нас, верно, мало снарядов и горючего, – сказал он, – однако мы еще сумеем пощипать немцев.

– Да, но ведь бензин на исходе!– воскликнул кто– то из командиров.

– Если мы остановимся в разгар боя, то всем – крышка!

– А если мы пойдем малыми группами пешком, то какой будет от этого толк? Бить надо немцев до конца, – Петр Семенович решительно рубанул ребром ладони воздух. Под стеклами очков задорно блеснули светлые выпуклые глаза.

Все командиры молчали. Осталось последнее слово за командиром полка Ильей Шевчуком.

– Будем пробиваться к своим с танками, – приказал он, – пеших взять на броню.

Все стали расходиться по своим танкам, остался только замполит. Он вытащил из вещмешка маленькую шкатулку из полированного дерева, поставил себе на колени и, примостив блокнот, стал что-то записывать. Илья смотрел на шкатулку. Нигде не расставался с ней замполит. Это не простая шкатулка: вставишь ручку, повернуть несколько раз, затем нажать на желтую кнопку и зазвучит вальс « На сопках Маньчжурии». Сильные мужские голоса запоют торжественно и грустно:

Тихо вокруг,

Лишь ветер на сопках рыдает…

– Что пишешь, Петр Семенович? – поинтересовался Илья.

– Пишу донесение.

– До этого ли сейчас? Как это отправишь?

– Я о людях пишу Илья Петрович. А о них читать никогда не поздно. Если мой блокнот к врагам попадет, то все равно будет польза. Поймут они, что-то о матушке России. Им не пройти так, как шагали они по Европе. Сейчас я пишу о Володине.

– Пойдемте к танкам Петр Семенович. Пора выступать.

– А я еще хотел письмо написать домой, – Петр Семенович запрокинув голову назад, задумался.

– У меня три девочки. Назвали так: Вера, Надежда, Любовь.

Петр Семенович положил блокнот в шкатулку. Щуплый, сутуловатый, в синем измазанном комбинезоне и черном кожаном шлеме, он поднялся и неторопливо зашагал к танку.

Время подходило уже к обеду. Полк внезапно атаковал немцев, обходя город справа. Немцы открыли ответный огонь и подбили два танка. Танк Ильи мчался, оставив позади вспышки от орудийных выстрелов.

« Неужели смогли прорваться? Неужели конец мытарствам? А не примут ли нас свои за чужих? Но где же наши войска? Может, встретит нас комдив и снова все будет как прежде?» – подумал Илья.

Дозор впереди подал сигнал флажками:

«Противник»!

Илья направился к дозору, который расположился на высотке. С нее открывается вид на маленький городок. В бинокль было видно знамя, которое висело у входа в двухэтажное здание. В центре знамени – белый круг с черной свастикой. Кулаки у Ильи сжались от такого зрелища, вот тебе и прорвались к своим!

Шевчук приказывает командиру первой роты послать танк в разведку. Машина рванула с места и начала набирать скорость. Слышна стрельба из пулемета, три выстрела одновременно и загорелся танк разведчик. Илья решил идти в атаку правее. «Тридцатьчетверка» пошла вместе с ними. Снаряд чиркнул по броне танка и отлетел в сторону. Все танки стали вести прицельный огонь по противнику. Видно, как взлетела вверх немецкая пушка, расчет убегает и падает от пулеметной очереди. Механик Ильи закричал:

– На таран пошел!

Илья услышал хруст под танком. Уже горели два танка батальона. А вот от «тридцатьчетверки» снаряды отскакивали как горох. Танк Ильи движется все быстрее, еще немного и огонь остался позади.

– Стой! – кричит Илья механику.

– Все кругом! – приказывает он по рации.

И снова танки спрятались в лесочке. Вокруг собрались те, кто остался жив в этой атаке. Многих нет в живых. Нет и Петра Семеновича. Илья боится о нем спросить и все молчат. Но вдруг один танкист начал рассказывать:

– Снаряд ахнул, и танк Петра Семеновича заполыхал.

– Так они же выскочили из танка, сам видел, – сказал другой танкист.

– Да, но всех срезал немецкий пулемет.

Шевчук решил похоронить замполита. Перед его глазами, как живой стоял Петр Семенович.

– Разрешите, товарищ комполка, замполита вытащить, – произнес Федин.

– Но поле обстреливается немцами.

– Я попробую прорваться и захватить тело Петра Семеновича,– ответил Федин.

Илья пошел на опушку леса, чтобы посмотреть, где лежит Петр Семенович. Следом за ним идет Федин. Он осматривается, отбрасывает светлые волосы с высокого лба и вдруг срывается и бежит влево по полю.

– Стой! Куда! – кричит Илья Федину.

Но тот даже не оглянулся. Он добежал до места и тут застучал немецкий пулемет и Федин упал.

Кто– то за спиной у Ильи произнес:

– На верную смерть пошел, прямо под пули немца.

Но Федин поднялся и, пригибаясь, петляя, снова побежал по полю. Опять застрочил пулемет, и снова Федин, взмахнув руками, упал.

– Все! Еще один! – вырвалось у Ильи.

Пулемет умолк. Илья уже собирался уходить, и вдруг услышал:

– Побежал, побежал, жив!

Илья обернулся и не поверил своим глазам: Федин опять бежал к чернеющему посреди поля танку. И снова застучал пулемет, потом стрельба утихла. Вдруг один из танков выстрелил из пушки по немецкому пулемету.

– Кто стрелял?

– Командир взвода Климов, – ответили Илье.

– Молодец! Прикрыть огнем Федина!

Снова застрочил другой немецкий пулемет. Федин, пробежав еще немного, снова упал и скрылся из виду. Именно там была небольшая ложбинка. Все замерли и ждут, как будет Федин нести замполита. Медленно тянутся минуты. И вдруг, словно из под земли вынырнул Федин, и снова побежал по полю. Немцы обрушили на него огонь. Два танка выскочили из леса и открыли по стрельбу по немцам. Было видно Илье в бинокль, как Федин подполз к подбитому танку, положил тело Петра Семеновича на брезент и потащил его к лесу. Федин снова упал. Танк Климова сорвался с опушки и на полной скорости помчался по полю к Федину. Приблизившись к нему, он развернулся и остановился. Климов выскочил из башни, положил тело Петра Семеновича, а сам встал на носовой части машины, одной рукой держась за ствол пушки. Другой рукой он обхватил Федина. Танк Климова понесся обратно к лесу. Вот он совсем близко к опушке, взрыв снаряда – недолет, другой взрыв снаряда – перелет. Еще выстрел, танк качнулся и замер. Из него повалил густой, черный дым.

В глубину леса несли замполита и Федина. Санитар, который осмотрел Петра Семеновича, тихо сказал:

– Пуля в голову, пуля в сердце.

Кто– то вынул из наружного кармана Петра Семеновича партбилет и передал Илье. Он раскрыл его, на него с фотографии глядел совсем молодой замполит.

– Федин жив! Очнулся!

– Всего изрешетили, а жив, дышит, – сказал санитар, осторожно снимая с него комбинезон. Лицо Федина исказилось болью, он с трудом повернул голову на стук лопат. Поодаль рыли широкую, на двоих, могилу. Глаза у него заискрились, он понял, что это не для него пока.

– Спасибо тебе, Федин, от всех нас спасибо, – нагнувшись, Илья поцеловал его.

– Повоюем еще, – ответил Федин.

За спиной Ильи послышался знакомый голос:

– Товарищ капитан, старшина Михайлик прибыл!

Илья повернулся и увидел осунувшееся, давно небритое лицо Михайлика. Он шагнул к нему и крепко обнял.

– Жив?– вырвалось у него.

– Добрался, нашел? А как же наши, как Оксана и Семочка?

Михайлик посмотрел на Петра Семеновича.

Все сняли шлемы, танкисты в суровом молчании стояли полукругом у могилы. В центре, в земле, лежал покрытый красным полотнищем Петр Семенович. С трудом сдерживая волнение, Илья произнес:

– Мы хороним человека, которого все любили. В самые тяжелые минуты он всегда поддерживал в нас веру в то, что русский народ выстоит, победит. Мы никогда его не забудем. Прощай, наш дорогой друг и соратник.

Осторожно опустили тело в могилу. Посыпались комки земли, они издавали глухие звуки. Вдруг зазвучала скорбная музыка. Она приближалась и усиливалась. Илья оглянулся и увидел командира танка Крылова. Он шел медленно, играя на баяне любимую песню Петра Семеновича – « На сопках Маньчжурии». Вот он уже у могилы, и остановившись, запел протяжно и печально. Другие танкисты хором подхватили песню:

Тихо вокруг,

Лишь ветер на сопках рыдает.

Порой из-за туч выплывает луна,

Могилы бойцов озаряет…

Песня звенела все громче, заполняя весь лес. На опушке разорвалась мина, за ней вторая, но танкисты продолжали петь. Все ниже опускал Илья голову, и глаза заволокло пеленой слез.

8.

Илья сидел под лохматой сосной и в руках держал партбилет Петра Семеновича. У него самого такая же книжечка. На него нахлынули воспоминания, как его принимали в партию.

« Сейчас война. Где сейчас наши войска? Надо пробиваться к своим войскам. Не все же так потрепаны, как батальон и полк наш?»– так думал Илья и гладил ящичек из полированного дерева. Под рукояткой торчит записочка и рукой Петра Семеновича написано: « Илья Петрович, на память тебе». И подпись замполита. А в шкатулке толстая тетрадь с его записями. Подошел старшина Михайлик и что-то ломает пальцами. Михайлик небольшого роста, а силы у него много.

– Вот оно как получилось, – заговорил он, – и отошли то куда, еле отыскал вас. Мыкался, мыкался по дорогам и всюду немцы. Утром слышу грохот боя, стреляют наши танки. Нашел вас. Полк-то наш где?

– Все здесь, Михайлик.

– Как же так?

– Расскажи лучше, как там наши.

– Я писал с дороги вам. Всего насмотрелся. В первый же день нас обстрелял « мессершмитт» из пулемета.

– Много сирот появилось. Женщину одну убило, осталась маленькая девочка. Когда хоронили мать, она кричала: «Не надо! Мама возьми меня с собой!» Едва ее от ямы оттащили. Потом она забилась в угол машины и сидела. Самолеты бомбят, а она не уходит. Все дороги были забиты такими детьми. Оксана Дмитриевна осунулась, не узнать ее. Сына из рук не выпускает. В городе, я посадил ее в эшелон. Но вдруг налетели три «хенкеля», начали бомбить эшелон. Посыпались люди из вагонов, а немцам только это и надо – из пулеметов по ним стреляли. Крики и плач кругом. Бросился я искать своих, вижу Оксана Дмитриевна на рельсах лежит, Сему собой закрыла, а Ольга ее тянет за руку. Отвел я их под стену, закрыл от пуль. Семка показывает на свою руку, кровь на ней. Ольга побежала за водой, а он кричит: «Мама, мама!». Я смотрю, царапина небольшая, пуля видно задела руку. Снова посадил в вагон. Переживаю я за Оксану Дмитриевну, Ольге сказал, чтобы до самого места проводила».

Михайлик замолчал, а Илья думал о том, что услышал: « Досталось моим родным и где они теперь? Когда вновь увидимся?»

Глава 3

1.

Горстка людей брела вдоль дороги. Дождь кончился, и высыпали звезды на темном небе. Эту горстку обгоняют немецкие машины, транспортеры, мотоциклы. Люди шарахаются в сторону, остерегаются света фар от машин. С одного грузовика по группе пальнули трассирующими пулями. Все залегла в кустах и стали стрелять из наганов, другого оружия ни у кого не было. А немцы все шли и шли, ярко освещая дорогу фарами.

– Много их, – сказал Михайлик,– да что сделаешь с одними наганами?

На рассвете солдаты залегли в кустарнике, а когда солнце пригрело, снова тронулись в путь. Шли то полем, то лесом, держа путь на восток. Со стороны дороги были слышны треск мотоциклов и шум немецких машин. Над головами пролетали немецкие самолеты.

К обеду группа добралась до какого-то села. Решили осторожно войти и попросить еды. Из крайнего дома выглянул мальчишка и Михайлик попросил его дать еды:

– Второй день без еды мальчуган, если есть, то неси.

Мальчик вынес кувшин молока и каравай ржаного хлеба. Здесь же у дома, танкисты разделили каравай на ломти и торопливо стали есть. Вдруг послышался шум мотора. Танкисты вытащили наганы, и зашли за дом, а Михайлик вытащил гранату. Было еще не ясно, свои это или немцы. Из-за поворота выскочил броневичок.

– Свои! – обрадовался Михайлик и побежал к броневичку.

Из башни броневичка показался капитан. Он окинул группу настороженным взглядом, и стал расспрашивать, кто такие, где служим и почему очутились здесь в деревне.

– Идите все в лес, там наши, – капитан показал рукой, куда идти и скрылся в башне. Броневичок укатил. У всех в группе ночной усталости в ногах как не бывало. На ходу стали строить догадки, кого они встретят? На опушке леса их окликнул часовой и вызвал командира. И снова допрос: откуда, из какой части и как сюда попали.

– Кто ваш командир? – спросил Илья под конец расспросов.

– Полковник Гордиевский!

– Так это же…,– вырвалось у Ильи.

И в памяти Ильи появился Константин Николаевич, такой, каким он его видел в последний раз, перед арестом. Это было задолго до войны.

Поздно вернулись из театра они с Ксенией, а дверь им открыл Константин Николаевич.

– Тебе Ксения не холодно в таком легком платье? – спросил он дочку.

– Нет, папа, – весело ответила она.

А у самой лицо бледное, большие черные глаза блестят. Закашлялась и отвернулась, закрыв рот платком. Худенькие плечи Ксении вздрагивали. Прижав ее к себе, Константин Николаевич ласково сказал: « Эх ты, обманщица!»

« Да, он совсем не такой, как на службе», – подумал тогда Илья.

Он вспомнил, что Константин Николаевич оставил его ужинать и назвал просто Ильей. Тогда Гордиевский рассказывал, как брали Перекоп, за который он получил орден. Как шли по грудь в воде через Сиваш. Рассказывал, как взвод, которым он командовал, батарею захватил. Как отбил атаку белогвардейской конницы и держался до прихода Красной Армии. Ксения кашляла, но старалась его подавить. На платочке приложенного к губам, была видна кровь. Константин Николаевич заботливо прикрыл плечи дочери теплой шалью. Ушел тогда Илья с чувством глубокого уважения к этому человеку. А утром он узнал, что Константина Николаевича арестовали.

Теперь он шел к нему и думал, узнает ли его Гордиевский?

Полковник стоял у дерева. Его взгляд остановился на Илье. Комдив нахмурил брови, но вот складки на лбу разгладились, и на лице появилась улыбка.

Константин Николаевич подошел к Илье и положил на плечи руки.

– Ну, здравствуй, Илья! – он окинул Шевчука взглядом с ног до головы.

– Три года я не видел тебя, как ты возмужал, раздался в плечах! Илья стоял перед ним и с тревогой думал о том, как доложит ему о батальоне, который перестал существовать.

– Ты не рад встрече? Ну, рассказывай.

У Ильи как будь-то что-то, оборвалось внутри. Он начал все рассказывать. Комдив слушал не перебивая. Илья осмелел, поднял голову и взглянул ему в глаза. Изменился Константин Николаевич, постарел. Виски у него побелели, глаза запали, морщины на лбу резко выделились.

– Ну, идем, пообедаем, проголодался, наверное. Константин Николаевич взял Илью под руку и повел на «кухню».

– Побриться тебе надо, ишь, какую бороду отрастил. Сейчас дам свой прибор.

Илья оглянулся назад

– О людях своих не беспокойся, их тоже покормят.

На «кухне» вместо стола ящик, а на нем две тарелки. Два ящика поменьше заменили стулья. Ели молча. Первым заговорил Константин Николаевич:

– Илюша, за то, что Ксению в трудный час не оставил, спасибо тебе. В последний час, как она?

– Я видел ее в больнице. Говорила, что чувствует себя хорошо. А у самой кашель был. С другом своим Семеном, договорился в санаторий ее отправить. На второй день пошел ее порадовать, а ее уж нет.

Константин Николаевич согнулся, поник и стал задыхаться. Илья подал ему кружку воды.

– А потом, что было потом?

– На следующий день похоронили ее.

– Как она хотела выздороветь! На курорт я хотел ее отправить! И не успел…

Комдив поднялся и сказал:

– Ну, иди, принимай танки, мало их, но что поделаешь.

Илья пошел к танкистам. И вдруг увидел капитана Сапегина. С ним учился Илья вместе в военной школе.

– Илья! – обрадовался он, – Вот так встреча!

Они отошли в сторонку, и он начал рассказывать:

– Три раза пытались пробиться к вам на выручку, но не удалось. Первая атака была успешной, немцы побежали. А потом подошли их свежие части, навалились с трех сторон. Нам пришлось отойти. А три дня назад немцы оказались в тылу. Дважды прорывались с боями. Последний раз комдив взял винтовку и сам пошел в атаку. Пуля ему задела руку.

– А как сейчас обстановка?

– Немцы опять впереди. Думаю, что ночью будем пробиваться.

– Людей много?

– Полтысячи наберется. Подбираем по пути, теряем и снова подбираем.

– А машины есть?

– Всего три броневичка и два танка, – Сапегин кивнул в сторону полянки, – там стоят.

2.

Возле бронемашин и танков копошились люди в комбинезонах. Немного поодаль горел костер, а около него суетился повар. Он помешивал в котле какое-то варево. Навстречу Илье шел быстрым шагом Михайлик. Он уже успел привести себя в порядок. Он вымылся, побрился и почистил одежду. На похудевшем его лице резче обозначились скулы и подбородок заострился.

– С техникой живут душевно, варят кашу. Добра гэта. Порядок воинский соблюдается тут, – доложил он, когда подошел к Илье.

Илья Шевчук собрал людей и сообщил, что назначен к ним командиром. Затем, он стал расспрашивать о состоянии боевых машин. Его обрадовало, что машины все исправны. Есть горючее и боеприпасы.

– Нельзя нам, – сказал Илья, – ронять честь бронетанковых сил. На нас надежду большую имеет комдив.

– Да разве ж мы замараем? – ответил кряжистый танкист.

– Когда пойдем, товарищ капитан?

– Этого я не знаю, скажут потом, – ответил Илья.

– Готово! – громко объявил повар, продолжая облизывать ложку.

– Эх, и каша, други мои, давно такой не едали! С лучком!

Загремели котелки и кружки. Кряжистый парень подсунул консервную банку. Михайлик достал где-то кусок жести, согнул ее и тоже подошел к кашевару.

– На двоих с командиром, – сказал он повару.

– Так нельзя, – возразил тот и пошел к танку, принес оттуда алюминиевую тарелку и ложку, – Это неприкосновенный запас.

– Он у нас, Петрищев-то, по совместительству кашеварит, – сказал кряжистый танкист, – отменно машину водит и кашу варит, – Добавь-ка еще.

– Сколько умял и еще просишь?

– Ничего, справлюсь! Уж больно хороша каша! Коли без добавки, словно и не обедал. Накладывай мне, не стесняйся!

– А я думал, тебе надо стесняться.

– Вот я и говорю: человек – то я больно стеснительный, посадят обедать, я и сижу тихо, до самого ужина.

– А кто еще стесняется, ребята? На дне каша с корочкой. Кряжистый, живо опорожнив банку, в третий раз подставил.

– Клади с корочкой, так и быть.

– Опять?

– А шо я поделаю, коли с детства привык добавками питаться. Мамка родная приручила. Всегда спрашивала: « Тебе Ванечка, добавить?»

Люди балагурили, шутили, хвалили кашу, один за другим протягивали посуду.