Текст книги "Окончательный диагноз"
Автор книги: Ирина Градова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– И что? – спросила Лариска. – Взаправду нечисто?
– Не знаю, что и сказать, – вздохнула я, перебирая бумажки в папке. – На первый взгляд ничего криминального нет. Но это – как посмотреть.
– То есть?
– Ну, например, Роберт в моем присутствии взял с Васильевой деньги за переливание крови, которого не было.
– Да ты что?! – не поверила Лариска.
– Она нормально перенесла операцию, и кровопотери практически не было, – подтвердила я. – А здесь написано, что кровь переливали.
– А что, разве за это надо платить? В смысле, я всегда думала…
– Ты все правильно думала, – перебила я подругу. – За переливание крови во время операции платить не требуется, особенно если пациент местный и поступил по страховому полису. Но это не так важно.
– Что, есть что‑то похлеще? – навострилась Лариса.
– Кажется, да, – кивнула я. – Вот.
– И что это такое? – не поняла она.
– Анализы Васильевой при поступлении на операцию.
– ???
– Понимаешь, – принялась объяснять я, – Васильева однажды лежала в нашей больнице – до того, как решилась на хирургическое вмешательство. Ты же должна знать, что, когда пациент поступает в отделение по направлению из районной поликлиники, у него имеется два пути сдачи анализов – все в той же поликлинике, причем совершенно бесплатно, или прямо у нас, но за дополнительные деньги. Кто побогаче, разумеется, выбирает второй вариант, но большинство устраивает первый. Списков необходимых анализов два.
– В смысле – для операции существует другой список? – уточнила подруга. – Венерические заболевания, в частности…
– Точно! Помимо этого, те, кто ложится на плановую операцию, должны еще сдать анализ на протромбин. Так вот, я проверила список анализов, с которыми поступила Роза Григорьева: он ничем не отличается от тех, с которыми она поступала ранее!
– И это значит…
– Что не был сделан самый важный анализ, необходимый при любом операционном вмешательстве! – почти закричала я, удивляясь скудоумию подруги.
– Ты хочешь сказать, – медленно осознавая сказанное мной, проговорила Лариска, – что, если бы этот анализ сделали… У нее что, протромбин зашкаливал?
– Ну, этого мы никогда не узнаем, ведь анализа нет, – со вздохом ответила я. – Понимаешь, тромбоэмболия – лишь одна из множества возможных причин ее смерти, зато самая вероятная!
– Так она от тромбоэмболии умерла? Погоди‑ка, насколько я помню курс общей медицины, это заболевание в большинстве случаев является наследственным, а не приобретенным, так?
Я кивнула.
– Обычно это и в самом деле наследственная предрасположенность, но человек может ничего и не знать, пока сам не столкнется с фактом…
– А анализ на протромбин как раз и позволяет определить вязкость и свертываемость крови, – закончила за меня Лариска. – Если тромб образуется, – продолжала она дальше, словно читая учебник, – то, оторвавшись от венозной стенки, уносится с током крови в легочную артерию. В этом случае причиной смерти пациента может стать нарастающая правожелудочковая недостаточность, ишемия миокарда и, как результат, шок и гибель! Ну, как я тебе – после стольких лет?
– Просто потрясающе! – с уважением согласилась я. – Память у тебя всегда была – дай боже!
Это чистая правда: стоило Ларисе один раз прочитать параграф, как она, закрыв книгу, могла тут же воспроизвести его практически слово в слово. Помню, я всегда завидовала ей из‑за этого. Лариска не умела решать сложных медицинских задач, но зато задания, требующие выучивания, удавались ей превосходно, а в медицине зубрежка – первое дело.
– Значит, – подытожила она, – этой вашей Васильевой вообще нельзя было делать операцию, правильно?
– Да нет же, неправильно! – возразила я. – Во‑первых, я понятия не имею, принадлежала ли пациентка к группе риска из‑за повышенной вязкости крови, ведь анализ так и не был сделан. Удивительно другое: как это в поликлинике, куда она пришла сдавать этот анализ, ей не сказали, что практически перед любой операцией необходимо установить уровень протромбина?
– Ну ладно, – прервала Лариска, напряженно морща лоб, – в поликлинике, предположим, ее не предупредили. А Роберт куда смотрел? Это ведь он ее принимал, насколько я поняла с твоих слов. Более того, он являлся лечащим врачом, так почему, спрашивается, проглядел отсутствие такого важного анализа?
– Сама не представляю, – пожала я плечами. – Возможно, был слишком занят своей новой должностью, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
– Значит, если дело в анализе, – подытожила Лариска, – то виноват Роберт?
– Да. Но дело‑то в том, что, так как нет самого анализа, то невозможно сказать, действительно ли у Васильевой была повышенная свертываемость крови, понимаешь? – сказала я. – Если бы обнаружилось, что это так, то пациентке сначала следовало провести комплекс профилактических мероприятий по снижению вязкости крови, а мы, получается, только зря продержали ее в больнице целую неделю.
– То есть?
– Ну, видишь ли, Васильева, как выяснилось, впустую потратила кучу времени. Обычно пациенты, которым требуется операция, ложатся за пару дней до нее – при условии, конечно, что у них готовы все анализы. Нет смысла держать их дольше. Это раньше, в советские времена, людей могли дольше держать, а сейчас, при рыночной экономике, больше, чем на две недели, практически никого не кладут – за исключением, разумеется, сложных случаев, когда требуется длительная госпитализация. Так вот, за то время, что муж Васильевой оформлял недостающую бумажку, ей вполне могли бы провести подготовительную терапию – опять же, если бы Роберт внимательно отнесся к своим обязанностям. Обычно таким больным в течение пяти дней или недели вводят реологические растворы, уменьшающие вязкость крови и улучшающие ее текучесть. Есть разные препараты – например, гепарин, но даже обычный физраствор отлично с этим справляется!
– Боже, из‑за такой ерунды… Но ведь, насколько я понимаю, даже все эти профилактические меры не в состоянии исключить смертельного исхода?
– Ты права. Тромбообразование – сложный процесс, погибнуть от него может даже человек, не принадлежащий к группе риска.
– Вот она – несправедливость жизни! – философски произнесла Лариса, залпом выпивая остатки коньяка. – Ложишься, понимаешь, в больницу здоровым, а выходишь вперед ногами…
– Не драматизируй, – обиделась я. – В большинстве случаев все заканчивается благополучно!
– Ну, – недоверчиво приподняв бровь, спросила Лариска, – и что ты намерена делать?
– В смысле?
– Скажешь заву или промолчишь, станешь Роберта покрывать?
Лариса задала именно тот вопрос, который мучил меня с тех самых пор, как я ознакомилась с содержимым папки. Что делать?! С одной стороны, Олег ничего от меня не скрывал, даже обещал держать в курсе дальнейшего расследования. С другой – мы с Робертом все‑таки не чужие люди! Имею ли я право предать его и все рассказать? Но ведь если Роберт и в самом деле виноват…
– Даже не знаю, – задумчиво проговорила я. – Наверное, сначала следует послушать патологоанатома. Может, причина смерти не имеет ничего общего с тем, о чем я думаю, и тогда не стоит гнать волну, как думаешь?
– А у тебя с Робертом точно – все? – спросила Лариска, испытующе заглядывая мне в глаза.
– Абсолютно точно, – уверенно ответила я.
Я ничуть не кривила душой: даже если с Шиловым ничего не выйдет, я не собиралась возобновлять отношения с Робертом – особенно после всего того, что произошло в последнее время. Меня коробило от мысли, что он попросил меня, грубо говоря, выкрасть папку с документами из его стола. Зачем? Он собирается просмотреть все сызнова – на этот раз как следует, с большим вниманием – и задним числом переделать то, что может его скомпрометировать?
– Ох, девка, трудно тебе придется! – покачала головой Лариска, накрывая мою ладонь своей. – Совсем ты запуталась, вот что я скажу!
* * *
Парень был все время один и тот же – лет чуть за тридцать, невысокий, плотный, с короткими ногами, бритым затылком и курносым носом. Одевался он так же, как большинство молодых мужчин его возраста, – кожанка с меховым, порядком потертым воротником, джинсы и грубые армейские ботинки. По телефону звонил обычно не он – голос не тот, это я могла сказать с полной уверенностью.
Как обычно, я села в его машину – темно‑серую «Ладу» с заляпанными снегом номерами – и протянула конверт с деньгами. Парень аккуратно вытащил пачку и, послюнявив пальцы, принялся деловито пересчитывать купюры. Закончив, он посмотрел на меня и дружелюбно подмигнул.
– Ты не думай, что я тебе не доверяю, – сказал парень. – Просто мои наниматели любят точность, и мне, в случае чего, не улыбается выплачивать разницу из собственного кармана.
Я ничего не ответила – с какой стати мне вести разговоры с этим человеком? Он и ему подобные за последние два года превратили мою жизнь в ад, и я еще должна быть благодарна за то, что со мной вежливо беседуют?!
– Ты на меня не серчай, не надо, – продолжал парень, правильно истолковав мое молчание. – Я не виноват, ты тоже не виновата, просто так сложилось, и ничего не попишешь. Муж‑то не объявлялся?
– Нет, – коротко ответила я.
– Жаль, жаль, – потряс головой мой собеседник. – Лучше бы ему появиться. Тогда все проблемы решились бы сами собой: ты бы освободилась, и я имел бы дело с тем, с кем положено. Ну, лады. В следующий раз встретимся через месяц – тебе позвонят. Может, подбросить куда?
– Нет, – снова ответила я и открыла дверцу. – Обойдусь.
За деньги, ежемесячно отдаваемые этим рвачам, я вполне могла бы себе позволить каждый день ездить из дома на работу и обратно на такси!
Не успела я отойти от машины, как мое внимание привлекло какое‑то движение на противоположной стороне. Я глазам своим не поверила: оттуда мне махал Олег! Я поискала глазами его автомобиль и увидела, что он припаркован неподалеку. Очевидно, Шилов шел из магазина и заметил меня как раз в то момент, когда я предпочла бы не встречаться ни с кем из знакомых, а особенно – с ним!
Однако делать вид, что я не заметила Олега, было поздновато, поэтому я, нацепив улыбку, двинулась на противоположную сторону дороги. Несмотря на то что случилось между нами вчера вечером, я не была готова к тому, что меня крепко обнимут и поцелуют на глазах прохожих – пусть и немногочисленных в ранний час, но все‑таки посторонних людей. Я к такому не привыкла: Роберт избегал афишировать нашу связь, а потому никогда не позволил бы себе ничего подобного. Шилову же, судя по всему, опасаться некого.
– Просто удивительно, что я тебя здесь встретил, – сказал Олег, наконец отпуская меня. – Мы ведь, по‑моему, живем в разных концах города.
Я сделала вид, что не расслышала вопросительных ноток в его высказывании.
– А я вот за хлебом зашел, – снова заговорил Шилов, так и не дождавшись от меня ни слова. – Боюсь, обратно опять поздно буду ехать, а дома нет самого главного. А ты все‑таки какими судьбами здесь оказалась?
– Да так, – пожала я плечами, стараясь выглядеть безмятежной. – Кое‑какие дела с утра пораньше.
– С тем парнем в кожанке? – приподнял бровь Олег. – По его виду не скажешь, что у тебя с ним могут иметься общие дела!
– Ну, если тебе не нравятся мои знакомые…
– Да ладно тебе! – улыбнулся Шилов, сжимая мою руку. – Чего петушишься? Кстати, это здорово, что мы встретились, потому что я получил сообщение от Армена. Он хочет со мной поговорить, а ты же просила, чтобы я тебя держал в курсе…
– Погоди‑погоди, – перебила я, – кто такой этот Армен?
– Наш патологоанатом, кто же еще, Армен Багдасарян.
– Извини, так и надо было сразу говорить. Я, видишь ли, сколько лет тут работаю, а с патологоанатомами еще ни разу не сталкивалась!
– Наверное, это к лучшему. Но Армен тебе понравится – он всем нравится.
Олег оказался прав. Патологоанатом выглядел совершенно не так, как я его себе представляла до нашей встречи. В кино представителей этой ветви медицины почему‑то изображают до странности одинаковыми – неряшливо одетыми людьми со странным маниакальным блеском в глазах и явной склонностью к некрофилии. Еще они частенько цинично жевали бутерброды, стоя над трупом со скальпелем в руках. Багдасарян, в тщательно отутюженном белом халате, из‑под которого выглядывали брюки от несомненно дорогого костюма и столь же впечатляющие, начищенные до блеска ботинки, моих ожиданий в этом смысле не оправдал. Патологоанатом выглядел как вполне респектабельный доктор, которому пациент может излить душу и довериться, как себе самому. Наверное, покойникам было бы приятно узнать, что ими занимается именно такой человек!
После обычных приветствий в кабинете Олега и краткой церемонии знакомства Багдасарян предпочел перейти сразу к делу.
– Ты просил поторопиться, – сказал он Шилову, – и я отложил все дела.
– Я это ценю, можешь мне поверить, – кивнул Олег. – Так каков вердикт?
– Как я тебя и предупреждал, – покачал головой патологоанатом. – С большой вероятностью могу утверждать, что причиной смерти стала ТЭЛА – тромбоэмболия легочной артерии. Но вы же знаете, что при тромбоэмболии точный диагноз удается установить только примерно в тридцати процентах случаев…
– Ты провел полное вскрытие? – уточнил Олег.
Патологоанатом кивнул.
– Как ты и просил. Мне пришлось удалить протез. Кстати, встал он отлично – Караев, как всегда, на высоте. Жаль, что пациентка не выжила, а то бегала бы, как антилопа по африканским степям!
– Ты все записал?
– Обижаешь! Все вот здесь, – и Багдасарян постучал ладонью по тонкой папке, которую все это время прижимал к груди. – Беда в том, что ТЭЛА протекает бессимптомно. В реанимации, конечно, не могли не заметить ухудшающееся состояние пациентки, но ты сказал, что ее перевели в послеоперационную палату…
– Точно, – кивнул Шилов, нахмурив брови. – Там, как назло, лежали всего две пациентки – девица, которую пушкой не разбудишь, и практически глухая старуха. Так что никто не поднял тревогу до утра, а дежурные медсестра и врач, зная, что у них в отделении больная, выдворенная из реанимации, не только не попытались вмешаться в ситуацию, но даже ни разу не заглянули в палату к Васильевой, чтобы проверить, все ли у нее в порядке!
– Да, тяжело вам, – вздохнул патологоанатом. – Человеческий фактор, понимаешь… Вот у меня ничего подобного произойти не может: навредить моим пациентам я уже, слава богу, не в состоянии!
Олег едва заметно кивнул, но все еще продолжал пристально смотреть на Багдасаряна.
– Ты что‑то недоговариваешь, Армен, – сказал он, наконец. – Я прав?
Патологоанатом замялся.
– Понимаешь, – сказал он, – не знаю, имеет ли это отношение к… В общем, я просто терпеть не могу, когда мне мешают работать…
– Главный тебя беспокоит? – спросил Шилов.
– А, ну главный – это само собой, – усмехнулся Багдасарян. – Он вчера раз пять звонил, все пытался выяснить что‑нибудь о результатах. Странный вы народ – с одной стороны, требуете тщательного вскрытия, а с другой – ожидаете, что оно будет проведено в считаные секунды!
– Ну, извини, – пожал плечами Олег. – У нас, видишь ли, порой счет и в самом деле идет на секунды, ведь нашихпациентов еще можно спасти! В большинстве случаев, по крайней мере, – добавил он тихо.
– Вот именно – в большинстве, – ухватился за последнюю фразу Багдасарян. – А теперь, раз уж упустили пациента и он стал моим, так, пардон, дайте человеку нормально делать свое дело, коли вы недоглядели! А то приходят, понимаешь, над душой стоят…
– Кто? – спросил Шилов, напрягаясь. – Кто стоит у тебя над душой?
Патологоанатом посмотрел на него, словно раздумывая, стоит ли отвечать. Потом многозначительно глянул в мою сторону. Очевидно, в моем присутствии он был не готов говорить, но Олег сказал:
– При ней ты можешь сказать все, что хочешь сообщить мне.
– Ладно, – вздохнул Багдасарян. – Караев приходил.
– К тебе?
– Ага.
– И что ему надо?
– То же, что и вам с главным, – причину смерти пациентки Васильевой.
– Ну, это нормально, – заметил Олег. – Все‑таки он был ее лечащим врачом. Совершенно естественно, что интересуется!
– Да, но вопросы, которые он задавал, показались мне несколько странными.
– В самом деле? – наморщил лоб Шилов. – Что за вопросы?
– Ну, разумеется, сначала я ничего такого не почувствовал, – ответил Багдасарян. – Караев спрашивал, могла ли смерть Васильевой явиться следствием самой операции или все‑таки недостаточности послеоперационного ухода.
– Вполне законный вопрос, – сказал Олег. – Меня самого он интересует больше всего.
– Да, но потом он стал спрашивать, собираюсь ли я удалять поставленный им протез, – продолжал патологоанатом. – Караев сказал, что в этом вряд ли есть необходимость, ведь Васильева в любом случае умерла не от того, что ей поставили протез. Он имел в виду, что, скажем, если бы даже ее организм не принял данный сплав, то отторжение все равно началось бы далеко не сразу, поэтому стоит ли раскурочивать покойницу? Он так и сказал – «раскурочивать», представляете? Может, добавил Караев, лучше выдать родственникам тело в как можно лучшем состоянии? Я заметил, что родственникам наверняка больше понравится, если я выдамим точный диагноз, ставший причиной смерти Васильевой.
– То есть, – медленно произнес Олег, потирая подбородок, – у тебя создалось впечатление, что Караев не хотел изъятия протеза?
Багдасарян кивнул.
– Честно говоря, я подумал, не напортачил ли он с его установкой? Вряд ли его действия могли привести к гибели, но, возможно, ему не хотелось, чтобы кто‑то увидел его огрехи?
– Но вы же сказали, что все в порядке? – осмелилась подать голос я.
– Верно. Во всяком случае, я ничего такого не заметил. Возможно, мне вообще не стоит этого говорить…
Патологоанатом прервался, и я поняла, что дело опять в моем присутствии.
– Говори, – потребовал Шилов. – Это была и ее больная.
– Ладно, – вздохнул Багдасарян. – Он мне деньги пытался всучить.
– Кто? Караев?
– Ну да!
– Чтобы ты не вытаскивал протез?
– Да нет, не за это. За то, чтобы я сперва сообщил ему обо все, что узнаю, а уж потом тебе и главному.
Шилов посмотрел на меня.
– Это вполне в духе Роберта, – сказала я. – Он любит обо всем узнавать первым.
Олега, похоже, этот довод не убедил.
– Деньги просто так не предлагают, – пробормотал он. – Караев ведь не в курсе, что мы с тобой вместе учились, да, Армен?
Тот покачал головой.
– Откуда ему знать? Думаю, если б знал, то не стал бы ко мне с этим обращаться!
– Но ты уверен, что дело не в протезе? – снова спросил Олег.
– Если и в протезе, то никакая экспертиза этого не установит – тем более посмертно! Скажем так: я точно могу утверждать, что пациентка умерла не из‑за неудачной операции по замене сустава. То есть вскрытие не выявило ничего такого, за что может отвечать оперирующий хирург.
Я вздрогнула при этих словах и помолилась о том, чтобы ни патологоанатом, ни Олег ничего не заметили.
– Так все же, – подытожил Шилов, – какова причина смерти?
– Нарастающая правожелудочковая недостаточность вследствие тромбоэмболии легочной артерии.
– Пациентка никогда не жаловалась на сердце, – заметил Шилов.
– Да, не жаловалась, – усмехнулся патологоанатом. – Они не жалуются, не жалуются, а потом – бац! – и загибаются, скажем, от инфаркта. Где работала ваша больная?
– Художником по костюмам в театре, – ответила я, прежде чем озадаченный этим вопросом Олег успел что‑то сказать.
– Да, не самая нервная профессия, – покачал головой Багдасарян.
– А как насчет того, что Васильеву выпихнули из реанимации до положенного срока? – поинтересовался Олег.
– Возможно, это тоже могло повлиять на ситуацию. Эндопротезирование, конечно, не коронарное шунтирование, но и не вырезание гланд! Операция сама по себе тяжелая, так что… Конечно, если бы пациентку оставили в реанимации под круглосуточным наблюдением и на приборах, врачи, разумеется, заметили бы ухудшение состояния, и Васильеву, возможно, удалось бы вытащить. Хотя, с другой стороны, если это действительно была массивная тромбоэмболия легких, то сохранить жизнь позволила бы только экстренная тромбоэктомия, а эту операцию, извините, проводят только в специализированных центрах, так что вашу Васильеву вряд ли довезли бы живой!
Разговор с патологоанатомом не только не улучшил моего настроения, на что я, собственно, рассчитывала, а лишь ухудшил его. По всему выходило, что Васильева умерла от ТЭЛА. Обычно это не происходит так быстро – сразу после операции! Тем не менее мое отделение несло косвенную ответственность за ее смерть: не выстави Розу Васильеву из реанимации дежурный врач, она, возможно, была бы сейчас жива. Но больше всего меня расстраивало не это, а то, чем могла быть вызвана тромбоэмболия легких. Неужели все дело в том злосчастном анализе и отсутствии профилактических мер, которыми пренебрег Роберт? Правда, Багдасарян сделал упор на то, что оперирующий хирург вряд ли несет ответственность за гибель пациентки, но ведь он, черт возьми, не знает того, что знаю я! И Шилов, между прочим, тоже. Следует ли мне рассказать о том, что я обнаружила, или это будет считаться предательством? Да кого я обманываю? Разумеется, это предательство, и Роберт так решит, скажет, что я перестала с ним спать и тут же заложила следующему любовнику!
– И что ты думаешь?
Вопрос Олега вернул меня к действительности.
– Похоже, все ясно, – уклончиво ответила я.
– Вот и мне так кажется, – кивнул он. – В общем‑то, это неплохо – по крайней мере, родственники Васильевой перестанут нас доставать.
– Мне пора, – спохватилась я. – Через двадцать минут операция на хирургии позвоночника.
На самом деле операция начиналась почти через час, но мне надо было остаться одной и подумать, а находясь в кабинете Олега, я могла думать только о нем.
Я выскользнула в коридор, и надо же было такому случиться, чтобы Роберт стоял там! Его глаза расширились от удивления, словно я была последней персоной, которую он ожидал увидеть выходящей из кабинета заведующего.
– Разве ты сегодня здесь? – спросил он, приближаясь. – Я думал, ты весь день в хирургии…
– Шилов просил зайти, – быстро сказала я и тут же добавила, словно оправдываясь: – Это касается смерти Васильевой.
– И о чем же он тебя спрашивал?
– В основном о том, что касается нашего отделения, – легко соврала я. – Васильеву же раньше времени перевели в послеоперационную, так что вся реанимация стоит на ушах!
– А обо мне что говорил? – не унимался Роберт.
– О тебе? Да ничего такого… Извини, мне пора: пациент ждать не может!
И я побежала по коридору, как будто за мной гналось стадо быков.
* * *
Вечером я ждала встречи с Олегом и боялась ее. Ждала потому, что хотела снова ощутить его язык у себя во рту, почувствовать тепло и силу его рук, а боялась того, что придется вновь обсасывать тему смерти Розы Васильевой.
Шилов вошел в ординаторскую стремительно, как всегда.
– Одна? – спросил он, озираясь по сторонам.
Ответа не требовалось, поэтому я промолчала.
– Поедем сейчас ко мне.
Это не было вопросом или даже предложением.
– Мне нужно предупредить домашних, – сказала я.
– Давай, – согласился Олег.
Я позвонила домой. Подошла мама, и я легко соврала ей, что неожиданно «нарисовалось» внеочередное дежурство. Конечно, она тут же начала сокрушаться, что я так много работаю и практически не провожу время с семьей, что нельзя так напрягаться, следует высыпаться и так далее.
Олег жил в новом высотном доме. Пока мы шли от стоянки до подъезда, мне удалось насчитать шестнадцать этажей. Видимо, заметив, как я задираю кверху голову, Олег сказал:
– Лифт пустили всего две недели назад, а до этого приходилось лазать по лестнице.
– А ты на каком этаже? – поинтересовалась я.
– На двенадцатом.
– Боже милостивый!
– Ничего, зато хорошая тренировка, – усмехнулся Шилов. – А то все в машине да за столом!
Олег открыл входную дверь, и я оказалась в кромешной тьме коридора.
– Свет справа от тебя, – предупредил он, и я, нащупав выключатель, нажала на него.
Коридор оказался коротким и просторным.
– А с мебелью у тебя, однако, не густо, – заметила я, проходя в гостиную. – Когда ты переехал?
– Два месяца назад.
Комната тоже была большая – да что там, прямо‑таки огромная, и практически полное отсутствие мебели только усиливало это впечатление. В ней находился один‑единственный диван, бездарно размещенный у окна в форме эркера. Создавалось ощущение, что этот предмет мебели просто кинули здесь, не имея времени разобраться, куда лучше поставить, да так и забыли.
– Наверное, ты был очень занят, – пробормотала я, чувствуя, как у меня чешутся руки привести здесь все в порядок. Но разве я имела на это право? Только потому, что мужчина привел меня в свой дом, не стоит рассчитывать на то, что он захочет моего дальнейшего участия в его жизни! Кроме того, Люда говорила, что Олег женат – на актрисе вроде бы. У меня так и не хватило смелости спросить его об этом, ведь он и сам не интересовался, куда делся мой муж. Интересно, о чем думает эта женщина, если позволяет мужу жить в таких «походных» условиях? Может, она занята еще больше его, ездит на гастроли всякие?.. Да, это все объясняет! Объясняет, почему Олег решился привести меня сюда, не опасаясь, что нас застукают.
Что тут скажешь? Участь любовницы незавидна, ведь все время приходится помнить, что занимаешь чужое место, и в любой момент тебя могут попросить освободить его для настоящей хозяйки.
– В спальне немного лучше, – оправдательным тоном проговорил Олег. – А здесь я практически не бываю.
Мы миновали еще одну комнату. Я заметила, что вся она завалена вещами и нераспакованными сумками. Спальня и в самом деле выглядела единственным обжитым помещением. Широкая деревянная кровать с толстым ортопедическим матрасом была застелена покрывалом, но не слишком аккуратно – из‑под него торчал краешек одеяла. Судя по всему, Олег старался сохранять мало‑мальский порядок, но, не имея ни времени, ни особого желания, делал это как бог на душу положит. Еще в спальне находился большой встроенный шкаф‑купе с зеркальными дверьми, а на стене висел плазменный телевизор.
– Ну, как? – спросил Олег, и я поняла, что ему было бы важно мое одобрение.
– Здорово! – ответила я искренне. – Всегда хотела жить в стиле минимализма.
– Ты голодная? Правда, у меня, наверное, ничего нет в холодильнике…
– Слушай, да как же вы живете? – не выдержала я. – Твоя жена в отъезде, что ли? Ни у нее, ни у тебя нет времени забить холодильник продуктами?..
Я осеклась, заметив, как застыло его лицо.
– Жена? – проговорил он с явным удивлением. – А с чего ты взяла, что у меня вообще естьжена?
– А что, нет?
Олег тяжело вздохнул и запустил пятерню в волосы.
– Есть, – сказал он. – Но мы уже несколько лет не живем вместе.
– Развелись?
Он покачал головой.
– В этом не было необходимости – ни она, ни я не собирались заключать повторный брак, а бумажной волокиты много. Мы оба люди занятые, поэтому… В общем, считай, что я не женат. Это для тебя важно?
Разумеется, важно, но я не собиралась давать ему это понять так скоро, поэтому просто пожала плечами и ответила:
– Да нет, собственно, это не имеет большого значения. Хотя, с другой стороны, приятно думать, что можно полностью расслабиться и не вздрагивать от каждого шороха, боясь, что пришла супруга с намерением немедленно устроить разбор полетов!
– Марина в Москве, – сказал Олег, словно надеясь, что, увеличивая расстояние между нами, он решает все проблемы. – И она в любом случае не придет: у нее теперь своя жизнь, у меня – своя.
– У тебя есть что‑нибудь выпить? – поинтересовалась я. Не знаю, почему, но я продолжала испытывать неловкость, хотя вроде бы причин для этого и не было. Квартира принадлежала Олегу, его благоверная никаких претензий не предъявляла, и все же я чувствовала себя не в своей тарелке.
– Выпить? – растерялся он. – Надо посмотреть.
Мы прошли на кухню. Она выглядела как типичная кухня холостяка за исключением одного факта: на столе отсутствовала микроволновка! Насколько я знаю, микроволновая печь в наши дни – лучший друг одинокого мужчины, так как ему просто не хватает времени и желания готовить самому. Гораздо легче купить какой‑нибудь полуфабрикат и за пять минут получить готовое первое, второе, и, как говорится, компот. Судя по всему, Олег являлся приверженцем здорового питания.
В буфете нашлись непочатая бутылка «Каберне» и коньяк. Я выбрала вино и сама разлила его по бокалам.
– Что с тобой? – спросил Олег. – Вот уж не думал, что для того, чтобы лечь со мной в постель, тебе понадобится допинг!
Я замерла с бокалом в руке.
– Как ты можешь такое говорить! – пробормотала я спустя несколько секунд. – Просто… понимаешь, мне не по себе из‑за всего, что случилось.
– Давай попытаемся это не обсуждать, – попросил Олег. – Я не хочу каждую минуту возвращаться к этой теме – не могу, и все! Завтра опять будет день, и мне придется снова иметь дело с той же проблемой, но только, прошу тебя, не сегодня, идет?
Я судорожно кивнула и поставила бокал на стол, так и не пригубив. Развернувшись к Олегу, приблизила к нему лицо. С такого короткого расстояния я не могла не заметить темные тени под его светлыми глазами, морщины на лбу и в уголках глаз, не глубокие, но вполне заметные. Их не было еще несколько дней назад.
– Прости, – тихо сказала я, беря в ладони его лицо. – Я думаю только о себе, а ведь именно на твою долю выпадает вся тяжесть происшедшего! Все эти родственники, главный, Роберт… Прости меня, пожалуйста!
Олег ничего не ответил, просто нашел мои губы и накрыл их своими. Некоторое время мы так и стояли на кухне, целуясь, как подростки, у которых играют гормоны, а дома родители, и нет места, где можно выплеснуть накопившуюся страсть, поэтому приходится довольствоваться поцелуями где придется – в подъездах, в темных коридорах и тому подобное. Затем, словно вспомнив о том, что мы давно благополучно миновали этот возраст вместе со всеми прилагающимися к нему пубертатными проблемами, Олег взял меня за руку и потащил в спальню.
На этот раз мы занимались любовью размеренно, со знанием дела, стараясь извлечь как можно больше удовольствия – не то что в первый раз, на неудобном и тесном диване в кабинете Олега под страхом того, что кто‑то может войти, увидеть нас обоих в разобранном виде. Я получила возможность руками и губами изучить его тело – худощавое, но крепкое и подтянутое. Как слепой, которому необходимо ощупать любой попадающийся на пути предмет для получения о нем какого‑то представления, я касалась каждого участка тела Олега, пытаясь запомнить, что ему нравится, на что он реагирует. Никогда раньше я не испытывала к мужчине такого странного, смешанного отношения – плотского желания и в то же самое время материнского чувства, стремления защитить его и принять на себя часть груза, лежащего на его плечах. Со Славкой мне было легко. Мы знали друг друга очень долго, были скорее товарищами, нежели влюбленными, и постель всегда являлась для нас спортом, развлечением, в которое мы вкладывали силы, но не чувства. Роберт предпочитал доминировать во всем – и в занятиях любовью тоже. Случалось, он бывал груб, но не слишком, и я помнила, что мне это нравилось, когда я пребывала в соответствующем настроении, но раздражало и тяготило, когда – нет. Олег не походил ни на первого, ни на второго, и я упивалась минутами близости, стараясь не размышлять о последствиях, о том, как долго все это может продлиться и чем закончится. Хотелось думать лишь о сейчас, об ощущениях, которые переполняли меня рядом с этим мужчиной, о том, как каждая клеточка моего тела отзывается на его малейшее прикосновение, словно через нее проходит электрический разряд.
