Текст книги "Врач от бога"
Автор книги: Ирина Градова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– А я, пожалуй, попробую пробиться сквозь стену молчания и побеседовать со следователями, ведущими все эти дела об отравлениях, – закончил Лицкявичус.
– А я? – спросила я. – Для меня задания не предусматривается?
Чем дальше, тем больше я приходила к выводу, что Лицкявичус намерен игнорировать меня. Чего он ожидал – что я, побарахтавшись без помощи и поддержки, сама откажусь от участия в расследовании? Интересно, какова была цель Кропоткиной, когда она решила включить меня в группу ОМР?
Он посмотрел на меня так, словно вообще забыл о моем существовании или никак не думал, что я все еще нахожусь в помещении.
– Вы? – переспросил он. – Вы, Агния Кирилловна, можете присоединиться к кому угодно – по вашему выбору.
Как мило с его стороны! Лицкявичус в присутствии всей группы дал понять, что я среди них – лишняя.
– Мы будем очень рады, если Агния нам поможет, – улыбнулся бородач Кобзев, послав мне ободряющий взгляд. – Разговор с родственниками может занять много времени, и чем больше народу примет в этом участие, тем лучше, на мой взгляд. Надеюсь, ты не против, Андрюша?
– Почему я должен быть против? – пожал плечами Лицкявичус. – Если это подходит Агнии Кирилловне, разумеется!
Когда мы вышли из кабинета, Мдиури добродушно попрощался. Кобзев галантно поцеловал мне руку и сказал:
– Это хорошо, что Андрей подключил вас к расследованию: женское общество нам не помешает, разбавит, так сказать, кружок занудных мужчин. Честно говоря, удивлен!
– Чем именно? – спросила я.
Однако Кобзев почему‑то сделал вид, что не слышал моего вопроса. Вместо ответа он поинтересовался:
– Когда мы сможем приступить к опросу? Завтра у меня три лекции в университете и одна – в меде, но я заканчиваю около трех.
– У меня выходной, – сказал внезапно нарисовавшийся справа от меня Лопухин. – Могу прямо с утра взять на себя кого‑нибудь, если хотите.
– Тогда бери Пластун, – предложил бородач. – Она была молодая, а ты, за исключением Леньки, которому общение с живыми людьми вообще противопоказано, из нас самый юный, поэтому тебе сподручнее разговаривать с ее окружением.
Похоже, Кобзев в этой компании на короткой ноге со всеми – даже с Кадреску, который, как мне показалось, ведет себя как законченный аутист.
– Я освобождаюсь в пять, – сказала я.
– Тогда выбирайте – Гаспарян, Тюленина или Глушко?
– Лучше Тюленина, – попросила я, решив, что разговаривать с женщиной мне будет проще. – И еще мне бы хотелось поговорить с мамой Лиды – все‑таки она была моей подругой, ее муж задержан…
– Вот и ладненько! – обрадовался Кобзев. – А вечерком предлагаю встретиться «У Потапыча» и обсудить результаты.
– «У Потапыча»? – переспросила я.
– Это такой ресторанчик, классное заведение, – пояснил Лопухин. – Я напишу вам адрес.
Когда мужчины вышли, я осталась одна посреди Викиной вотчины, заставленной техникой. Девушка подошла ко мне и тихо произнесла:
– Ну, как вам наш зоопарк? Особенно этот Кадреску – жуткий тип, да? Ему бы в фильмах ужасов сниматься!
Честно говоря, я не вполне согласилась с Викой. Леонида, я абсолютно в этом уверена, многие женщины сочли бы очень привлекательным, если бы не его, мягко говоря, «странности». От блуждающего взгляда, резкого, отрывистого голоса и манеры держаться и в самом деле становилось жутковато. Прибавьте к этому еще и профессию – как известно, не самую популярную в мире! – и портрет графа Дракулы готов.
– Вот уж не знаю! – передернула плечами девушка, демонстрируя свое полное несогласие. – А на Андрея Эдуардовича вы не обижайтесь, – добавила она, дотрагиваясь до моей руки. – Он с женщинами… это… в общем, не очень ладит.
– Но с тобой же у него получается? – возразила я.
– Со мной?! – расхохоталась Вика. – Да я думаю, что Андрей Эдуардович вообще не знает, что я девушка! Считает меня пацаном, и почти прав: я терпеть не могу большинство вещей, которые обожают девчонки, мне самой гораздо интереснее общаться с ним или, скажем, с вами, чем с моими сверстниками. Кроме того, я выросла на его глазах.
– А почему твой Андрей Эдуардович так плохо относится к женщинам? – спросила я, прерывая поток излияний Вики.
Неожиданно Пеппи покраснела и отвела глаза.
– Да не знаю я, – сказала она слишком быстро, чтобы я ей поверила. – Это просто… мое наблюдение, что ли? В его области деятельности женщин мало, и общаться он с ними не очень умеет. Зато вот Паша Кобзев – просто душка, правда?
Вика называет «Пашей» человека, который втрое старше ее?! С другой стороны, я готова была согласиться с девушкой: Павел Кобзев из всей команды в самом деле произвел на меня наиболее благоприятное впечатление, и только он действительно попытался сгладить неприятное впечатление от разговора с Лицкявичусом. Однако, даже принимая во внимание все вышесказанное, я не могла не признать, что он находится на своем месте, и, чем бы ни руководствовался губернатор при его назначении на пост главы ОМР, выбор абсолютно верен: Лицкявичус – прирожденный лидер, умеет правильно расставлять акценты и раздавать задания в четком соответствии с персональными и профессиональными качествами каждого из них. Мне только было очень обидно, что мужской шовинизм мешает ему отнестись ко мне серьезно и с тем же уважением, какое Лицкявичус проявлял к другим членам группы, включая Вику. За годы своей медицинской карьеры я с таким отношением сталкивалась не раз – и, между прочим, продолжаю сталкиваться до сих пор, хотя, слава богу, гораздо реже, чем в юные годы – взять хотя бы нашего главного! Если мужчине достаточно просто быть высоким профессионалом и всего однажды доказать, что он чего‑то стоит, то женщине приходится снова и снова демонстрировать, что она имеет право находиться на своем месте и тягаться с противоположным полом. Шилов, кстати, и подкупил меня именно тем, что не делает различий между мужчинами и женщинами, когда речь идет о работе. Он оценивает людей исключительно с профессиональной точки зрения и относится соответственно. По крайней мере, мне хочется так думать!
Сама не понимая, почему для меня это так важно, я все же решила доказать Лицкявичусу, что и я тоже кое на что способна.
* * *
Я, конечно, слышала поговорку, что бедных адвокатов не бывает, но теперь воочию убедилась в том, что она не врет. Мне никогда не приходилось видеть, как живут юристы с успешной адвокатской практикой – до сегодняшнего дня. Семейство Тюлениных обитало в шикарном пентхаусе одного из новых высотных домов в районе станции метро «Пионерская». Хотя в подобных случаях расположение станции метро вблизи дома не так важно: уверена, у Тюлениных имеется автомобиль, а возможно, даже не один! Раньше я в пентхаусах не бывала, и мои знания о них ограничивались названием одноименного журнала для мужчин и определением из словаря. По самым скромным прикидкам, квартира насчитывала метров двести, а обставляли ее с претензией на старину.
Женщина, возникшая на пороге, никак не походила на вдову известного адвоката. Однако, как тут же выяснилось, ею и не являлась. Горничная проводила меня в гостиную, где я и увидела Анну Тюленину. Ей было на вид лет тридцать, но, полагаю, она просто выглядела моложе своих лет и прекрасно сохранилась. Находясь в своем собственном доме, Тюленина облачилась в брючный костюм персикового цвета и туфли на шпильке. Конечно, я предупредила ее о визите, но никак не ожидала, что ради меня станут так наряжаться. Хотя, возможно, мое понимание того, как следует женщине выглядеть дома, ошибочно? Не скажу, что Анна Тюленина оказалась писаной красавицей, но шарм в ней определенно был.
– Вы продолжаете расследовать смерть моего мужа? – тихо поинтересовалась она, предложив мне присесть напротив. – Лена, кофе для меня и… – она устремила на меня вопросительный взгляд.
– То же самое, пожалуйста, – отозвалась я, пытаясь дружелюбной улыбкой смягчить приказной тон Тюлениной: честно признаться, не привыкла к тому, чтобы меня обслуживали – за исключением мест вроде парикмахерской или ресторана, – и чувствовала себя несколько неловко.
– Мне казалось, дело зашло в тупик? – продолжала Анна, когда горничная удалилась выполнять распоряжение.
– Так и есть, – подтвердила я. – Потому его и поручили нам.
– Впервые слышу об ОМР, – покачала головой женщина.
– Это новая организация. Мы занимаемся случаями, связанными с медициной. Вас, насколько я понимаю, задерживали, но потом отпустили?
– Да, – кивнула Тюленина, открыто глядя мне прямо в глаза. – Совершенно естественно, что я стала первой подозреваемой.
– Естественно? – переспросила я.
– Видите ли, – пояснила она, – сама будучи адвокатом – в прошлом, разумеется, – я кое‑чему научилась, в частности тому, что в случае смерти мужа или жены чаще всего виноват именно супруг. Так что удивления не испытала. Благодаря связям мужа у меня также оказался отличный адвокат, который в пух и прах разбил версию следствия о моей якобы причастности к смерти Мити. Тем не менее дело застопорилось, и, кроме меня, других подозреваемых не нашлось. Скажите, неужели все дело в «Виталайфе»?
– Похоже, что так, – подтвердила я.
– Господи, какой ужас! – пробормотала Анна, сжимая руки в замок на коленях. – Но я ведь и сама его принимаю… Вернее, принимала – до Митиной смерти.
– А у вас случайно не сохранилось баночек из‑под капсул?
– Милиция все изъяла, – покачала головой Анна. – Я купила три баночки «Виталайфа», но лишь в одной обнаружили синильную кислоту – в той, что я дала Мите. Подумать только, ведь это именно я убедила мужа принимать БАД! Митя никогда ничем подобным не увлекался, не верил в это, но в последнее время он сильно уставал, у него был пониженный жизненный тонус, и я решила, что раз мне «Виталайф» так хорошо помогает, то и ему… Это я, я его убила!
Женщина закрыла лицо руками, и ее плечи стали подозрительно вздрагивать.
– Не надо так! – попыталась утешить ее я. – Вы тут совершенно ни при чем: уже пять человек пострадали от того же препарата, и, похоже, имело место массовое отравление.
– То есть, – всхлипнув, проговорила Тюленина, – вы хотите сказать, что никто и не собирался убивать Митю? Это всего лишь проклятая случайность?
– Не случайность, а в лучшем случае халатность, нарушение рецептуры или что‑то еще – пока невозможно сказать наверняка. А как долго ваш муж принимал этот БАД?
– Почти три месяца, – ответила женщина.
– А вы?
– Около года – начала в прошлом августе, кажется. Самое интересное, что «Виталайф» действительно хорошее средство: от него и вправду улучшился цвет кожи, нормализовался обмен веществ… Как такое вообще могло произойти? Вы говорите, пять человек пострадали? И все умерли?
– К сожалению, да.
– И те, кто производит эту отраву, все еще продолжают работать?
– Обещаю, Анна Григорьевна, мы сделаем все, чтобы виновные в смерти этих людей – в том числе и вашего мужа – понесли заслуженное наказание.
– Если я чем‑нибудь смогу помочь, – сказала Тюленина, – обязательно обращайтесь! Звоните в любое время, задавайте любые вопросы.
– Спасибо, я так и сделаю.
Покинув квартиру Тюлениных, я попыталась переосмыслить, что нового узнала, и пришла к выводу, что практически ничего. По всему выходило, что во всем виноват «Виталайф» и искать надо именно на заводе по его производству.
Мы встретились с группой ОМР в ресторане «У Потапыча» в назначенное время. Я пришла последней, хоть и не опоздала: Кобзев, Лопухин и Вика уже сидели за столиками.
– Я сделал заказ за вас, – сообщил Кобзев, как только я села.
– Это правильно, потому что Павел знает все меню наизусть! – добавил Илья, словно я собиралась возражать.
Пока мы ждали – надо заметить, довольно долго, – я рассказала о результатах своего визита к Анне Тюлениной.
– А у вас как? – спросила я, закончив свой рассказ.
– Ну, лично у меня результат примерно тот же – то есть практически нулевой, – усмехнулся Павел. – Муж Валентины Глушко – рядовой программист в одном из с трудом выживших в перестройку НИИ. Валентина не работала, вела домашнее хозяйство. Жили довольно бедно – помогала сдача квартиры, доставшаяся Глушко от умершего родственника. У супругов дочь, в пятом классе учится. Как долго Валентина принимала «Виталайф», муж ответить затруднился: жена никогда не советовалась с ним на этот счет. В последнее время она плохо себя чувствовала, но относила это на счет усталости. Хорошо бы поболтать с ее терапевтом, конечно, карточку почитать – вдруг она обращалась к врачу из‑за недомогания? Хотя самому Глушко об этом ничего не известно. Кстати, его задерживали по подозрению в убийстве жены, но отпустили, так как доказать его участие в отравлении не удалось. Его спасло то, что буквально через несколько дней то же самое произошло с Ириной Пластун. Удивительно, но даже несмотря на это, дела не объединили, и они остались в ведении разных следователей! А у тебя, Илюша?
– У меня интересно! – ответил Лопухин.
Официант принес заказ и принялся деловито расставлять все на столе. При виде аппетитно выглядящих блюд у меня потекли слюнки, и я тут же вспомнила, что с утра так и не успела ничего перехватить. Когда официант закончил и удалился, Илья продолжил:
– Ирина Пластун – модель с довольно успешной карьерой. Правда, она недавно стала лицом французской фирмы «Кораль», а это несколько уменьшало ее шансы получить еще какое‑нибудь интересное предложение в дальнейшем.
– Это почему? – внезапно заинтересовалась Вика.
– Ой, – отмахнулся Илья, – мне такой ликбез в модельном агентстве организовали – могу прямо сейчас начать работать в этой индустрии, вот только диплом медицинский жалко – пропадет ведь без практики! Значит, так, работа фотомодели бывает трех видов: для каталога, для журнала и для рекламы. В каталогах и журналах платят мало, но зато доход более или менее постоянный: девушки переходят от одного каталога к другому, из одного журнала в другой. Очень повезет, если работу предложит журнал типа российского издания «Вог» или «Элль» – там оплата тоже невелика, но больше возможностей, от таких предложений обычно не отказываются. Реклама – самый высокооплачиваемый вид работы, однако он обычно сильно ограничивает предложение. Если девушка начинает рекламировать продукт какой‑то фирмы, то ее лицо появляется на плакатах, в витринах магазинов, на телеэкране, оно становится слишком узнаваемым, и по истечении срока контракта мало шансов на то, что какая‑нибудь другая фирма захочет нанять ту же модель. С другой стороны, коллеги Ирины считали, что она отхватила жирный кусок: с ней заключили контракт на пять лет, и по его окончании Пластун могла бы уйти на покой, потому что сумма этого контракта, хоть девушка и держала ее в секрете, просто убийственная – если судить по предположениям ее подруг.
– Она тоже принимала «Виталайф»? – спросила я.
– Девчонки не в курсе, но многие из них сами его принимают. Просто удивительно, какие чудеса творит реклама: стоит крикнуть из телевизора, что именно это средство – самое лучшее, и его тут же расхватают с прилавков, словно горячие пирожки!
– «Реклама – двигатель прогресса!» – процитировал Павел, энергично жуя свой прожаренный до золотистой корочки бифштекс.
– Можете теперь представить, как они перепугались, когда я им рассказал о «Виталайфе»! – ухмыльнулся Лопухин. – Между прочим, девчонки сказали, что у Ирины был какой‑то богатый спонсор (читайте – любовник), которого она ото всех скрывала.
– Может, этот любовник имеет отношение к ее смерти? – предположила я.
– Надо дождаться Лицкявичуса, – вздохнул Кобзев. – Возможно, у него есть информация от следователей.
– А почему ты так уверен, что они вообще станут с ним разговаривать? – спросил Илья.
– Станут, станут! – рассмеялся Павел, вальяжно откидываясь на спинку стула и расправляя салфетку, лежащую на коленях. – Ты не знаешь Андрея: он везде влезет! Если кто и может вытрясти из следователей хоть какие‑то детали, то это именно он.
– Нет, ребята, – вступила в разговор Вика, раскрывая свой маленький ноутбук. – Похоже, все дело в «Виталайфе», как и подозревали. Это руководству не понравится, но придется их огорчить. Я проанализировала все жертвы, включая последнего, Гаспаряна: их ничто не связывает. Они все разного возраста, работали в разных местах – или вообще не работали, были женаты, замужем – или не были. Единственное, что их всех объединяет, – «Виталайф».
– Тогда я не понимаю, – сказала я, – в чем проблема? Почему до сих пор работает этот завод, если такое происходит? Почему все уголовные дела зависли в разных местах, а не объединены в одно? Неужели даже после статьи о «Виталайфе» и журналистского расследования никому не пришло в голову закрыть завод – хотя бы на время – и все проверить?
– Вы же знаете, Агния, как у нас все делается! – покачал головой Павел. – Судебно‑правовая система до ужаса неповоротлива, различные отделения между собой не общаются. Кроме того, думаю, мы все уже поняли, что у завода по производству «Виталайфа» имеется «волосатая лапа» в лице вице‑губернатора. Возможно, есть и другие…
– А другие точно есть! – перебила Вика радостным голосом, почувствовав, что может пролить свет хотя бы на эту сторону расследования. – Полное название завода – АОЗТ «Фармация», и его акционерами является сама вице‑губернатор Кропоткина, несколько родственников членов городского правительства, а также парочка высокопоставленных чиновников из Москвы.
– Здорово! – хлопнул по столу Павел. – Если о «Виталайфе» узнает широкая общественность, то могут полететь большиеголовы! Ну, теперь дело проясняется.
– То есть? – не поняла я.
– Думаю, не просто так дела застопорились у разных следователей, – объяснил Кобзев. – Видимо, им не дают нормально работать, а потому и подозреваемых ищут там, где их нет и быть не может.
– Но тогда зачем вообще было привлекать ОМР? – удивилась я. – Пусть бы все шло, как идет!
– Наверное, так бы и шло, – согласился Лопухин, – если бы не та злополучная статья. Теперь они там наверху все перепугались…
– …и решили включить в работу ручную болонку, то есть – нас! – закончил Кобзев.
– Вы считаете, что ОМР для этого и создавался? – спросила я разочарованно.
– Да нет, наверное, как всегда, идея была хорошая, – вздохнул Павел. – Независимость от комитета, помощь людям, попавшим в затруднительное положение, – все очень мило и благородно… На деле все выходит не так.
И тут я решилась задать вопрос, который уже давно засел у меня в голове. Я ни за что не сделала бы этого, если бы разговор не повернул в подходящее русло.
– Почему вы вступили в ОМР? – спросила я, глядя в глаза Павлу. – Вам что‑то обещали – или чем‑то угрожали?
Кобзев едва не подавился куском мяса и закашлялся. Илья тут же принялся похлопывать его по спине, поглядывая на меня с укоризной.
– Ну, вы даете, Агния! – пробормотал Кобзев, отдышавшись. – Странные предположения вы делаете, ничего не скажешь! Вот вас разве заставляли?
– Нет, – честно ответила я. – Но я все равно отказалась! Оплата – мизерная, работа сложная. А вы вот – согласились!
Павел внимательно посмотрел на меня. Мне этот взгляд не понравился – вдруг почувствовала себя на кушетке у психоаналитика, а ведь он и есть психиатр! За столом повисло тяжелое молчание.
– Знаете, – сказал наконец Кобзев, когда я уже сто раз успела пожалеть о своих словах, – раньше я не понимал, почему в группу пригласили именно вас. Теперь понимаю.
Я не стала спрашивать, что он имеет в виду, потому что побоялась еще больше усилить напряжение. Мне приятно было увидеться с этими ребятами – слава богу, те, с кем мне действительно не хотелось встречаться, отсутствовали, но в целом встреча меня разочаровала. Почему‑то мне казалось, что, обменявшись информацией, мы выясним много нового, предъявим это Лицкявичусу и всю его невозмутимость как ветром сдует (черт, опять я хочу произвести впечатление!).
…Я уже собиралась войти в метро, как вдруг мое внимание привлекла до боли знакомая фигура. Спрятавшись за колонной, я наблюдала, как мой сын, одетый в недавно подаренный отцом дорогой и очень стильный замшевый костюм, садится в темно‑красный «мини»! Я чуть подалась вперед, чтобы разглядеть водителя в незатемненном лобовом стекле. Что ж, я и не сомневалась, что им окажется женщина, точно соответствующая маминому описанию. Значит, это и есть та самая Люсьена? Симпатичная дама, но она практически моего возраста, то есть вполне годится Дэну в матери – заморочила голову моему дурачку, зараза!
Машина сорвалась с места, словно участвовала в гонках «Формулы‑1», и я выскочила из своего убежища и бросилась к краю тротуара с вытянутой рукой в надежде успеть остановить частника, прежде чем машина «угонщицы» моего сына скроется из виду. Мне повезло, и прямо передо мной затормозила старая грязно‑белая «Волга».
– Подвезти, красавица? – дружелюбно спросил водитель, но я уже влезала на переднее сиденье, командуя:
– За красным «мини», быстрее!
– Классная тачка! – заметил водитель. – А кого мы преследуем, милая? Неверного мужа?
– Неверного сына, – ответила я. – Жми, давай!
Водитель удивился, но послушался. Мы довольно долго петляли по центру города, неотступно следуя за «мини». Один раз машина остановилась, и Люсьена вышла, чтобы зайти в ресторан отеля «Европа». Оттуда она вышла через несколько минут, неся в руках фирменную коробку с логотипом отеля – очевидно, пирожные. Ничего себе вкусы у пассии Дэна! Самое дорогое из выпечки, что я когда‑либо покупала, продавалось в кондитерской «Север», и, насколько я помню, сынулю это всегда устраивало! Теперь я начинаю думать, что внезапно разбогатевший Славка успел за несколько месяцев здорово испортить мальчика, приучая его к тому, о чем раньше он не мог даже помышлять.
Мы выехали из центра и некоторое время двигались по Большому Сампсониевскому. Не самый фешенебельный район города – со старыми домами, славящимися своей неудачной планировкой. Завернув за угол, мы оказались совершенно в другом мире. Заново отстроенный квартал поражал высотными домами из стекла и бетона, похожими на изысканные тонкие сигары. Между ними были разбиты небольшие садики, в круглых клумбах росли маргаритки и анютины глазки. Квартал охранялся: на въезде стояла будка охранника и шлагбаум. За низким заборчиком на детской площадке играли дети. Охранник пропустил машину Люсьены и снова опустил шлагбаум.
– Нас туда не пустят! – заметил водитель, вопросительно глядя на меня.
– Да знаю я, знаю, – вздохнула я, доставая из сумочки мобильник. Набрав номер сына, я услышала в трубке его голос:
– Привет, ма! Что‑то случилось?
– Ты где находишься? – спросила я.
– У Вальки, готовимся к ЕГЭ по русскому.
– Какие молодцы! – с энтузиазмом воскликнула я, стараясь, чтобы в моем тоне звучало поменьше сарказма.
– Ма, а ты точно в порядке? – поинтересовался мой чувствительный отпрыск.
– В полном! – заверила его я. – Ну, продолжайте готовиться. Ты к ужину вернешься?
В этот момент мы с водителем как раз наблюдали за тем, как Дэн и Люсьена вышли из «мини» и двинулись к одному из домов, расположенных полукружьем.
– Обязательно приду! – пообещал сынуля.
– Так это и есть твой сын, а? – уточнил водитель после того, как я отключилась. – Или все‑таки благоверный?
Я вытаращила на него глаза и ответила в том же стиле:
– Ты в уме ли, милый, – он же мальчик совсем?!
– Ну, сейчас это значения не имеет – ты на наших звезд погляди: с каждым разом у них мужья все моложе и моложе! За пацана переживаешь? Не переживай, не девка ведь! Вот у меня аж две девчонки. Близнецы, пятнадцать лет, так вот я от них парней поганой метлой чуть не каждый день гоняю, так это потому, что они ведь могут и в подоле принести, а нам с женой этого совсем не надо! А твой – что? Авось не забеременеет!
Это, конечно, весьма утешало!
Приехав домой, я выпила две чашки кофе, чтобы прийти в себя после увиденного. К счастью, мамы не оказалось, и мне не пришлось рассказывать ей о своей слежке за Дэном. Тут я вспомнила, что обещала позвонить Елене Исааковне еще вчера, но замоталась и так и не позвонила.
– Толика выпустили под залог, – сообщила мать Лиды после обычных приветствий. – Это ведь хорошо, да?
– Конечно, – убежденно подтвердила я.
В трубке образовалась пауза, как будто Елена Исааковна не знала, стоит ли ей продолжать.
– Послушай, Агния, – сказала она наконец, – ты не могла бы сейчас зайти? Мужа нет, а мне надо с тобой… поговорить.
Идти никуда не хотелось – я слишком устала и набегалась за день, не говоря уж о настроении, окончательно испортившемся после того, как я поймала на лжи собственного сына. Тем не менее не выполнить просьбу матери погибшей подруги казалось мне верхом черствости, а потому я, скрепя сердце и с тоской поглядев на мягкий диван, согласилась.
Елена Исааковна хорошо подготовилась: на столе стоял пирог, конфеты и горячий чайник. Мне стало неудобно: у нее только что умерла дочь, а она суетится и накрывает на стол, чтобы принять меня!
– Представляешь, нам не отдают тело! – пожаловалась Елена Исааковна, разливая чай по чашкам из тонкого костяного фарфора.
– Это нормально, – сказала я. – Не волнуйтесь, при подобных обстоятельствах тело держат в морге достаточно долго, чтобы провести все необходимые исследования. Вы же хотите, чтобы виновные в смерти Лиды были найдены?
– Конечно‑конечно! И все‑таки ты не могла бы… ну, поговорить с кем надо, чтобы поторопились, а?
– Я попробую, Елена Исааковна. Вы меня именно за этим пригласили?
– Нет, что ты! Дело в том, что я… – она снова замялась, но быстро продолжила: – Пока Толик отсутствовал, я забирала почту из ящика в их доме и вытащила вот это.
Она протянула мне вскрытый конверт. Мое внимание привлекло большое количество марок и написанный печатными буквами адрес. Обратный был написан прописью и на иностранном языке.
– Турция? – удивилась я. – Лида переписывалась с кем‑то в Турции?
– То‑то и оно! – покачала головой Елена Исааковна. – Поэтому я не удержалась и вскрыла конверт.
– Вы прочли письмо?
– Оно на английском! Может, прочтешь?
– Елена Исааковна, я же французский изучала! – с укоризной напомнила ей я.
Мои знания английского ограничивались выражениями «Hello!» и «How much?», а также известными всем из песен словами типа «love», «kiss» и «bye!».
– А разве Лида говорила по‑английски? – с опозданием удивилась я, ведь мы учились в одном классе.
– Ну что ты! Лидусик столько курсов позаканчивала – и флористики, и икебаны, и восточной кулинарии. А английским на курсах два года занималась, очень серьезно. Говорила, что пригодится для путешествий. Вот это из конверта выпало, – и Елена Исааковна протянула мне фотографию. С нее улыбался симпатичный, полный, седоватый мужчина средних лет с усами и темно‑карими глазами. Он стоял, облокотившись на перила какого‑то балкона, а за спиной у него плескалось море. На обратной стороне снимка стояла подпись: «With love: Hassan».
– Очень интересно! – пробормотала я. – Вам что‑нибудь об этом известно?
– Да я вообще не предполагала, что у Лидусика были от меня секреты! – развела руками Елена Исааковна. Она едва не плакала: видимо, тайна дочери, ее молчаливый отказ делиться сокровенным очень сильно подействовали на мать.
– Да вы не расстраивайтесь! – попыталась я ее успокоить. – Лида ездила отдыхать в Турцию?
– Насколько я знаю, за последний год четыре или пять раз.
– И без Анатолия?
– Что ты, он же работает как вол! Но Толик никогда не запрещал Лидусику отдыхать одной.
Я еще раз посмотрела на письмо. Длинное – на пяти листах, и это заставляло задуматься. Во‑первых, какой мужчина станет писать столь пространное письмо женщине, которая мало для него значит – если он, конечно, не известный русский писатель Лев Толстой и просто упражняется в эпистолярном жанре? Далее: мужчина никак не походил на плейбоя, каких скучающие россиянки «снимают» на пляжах курортных городов. Совсем напротив, он производил приятное впечатление вполне респектабельного человека – такого, которым Лида очень даже могла заинтересоваться. Могла бы – если бы не состояла в счастливомзамужестве!
– Неужели Лидусик нашла себе какого‑то турка и изменила Толику? – спросила Елена Исааковна, как будто я‑то уж точно находилась в курсе всего, что происходило с ее дочерью в последние несколько лет.
– Надо обязательно перевести это письмо, – сказала я вместо ответа. – Вы можете отдать мне его на время? Я попытаюсь найти того, кто хорошо владеет английским.
– Разумеется, Агния, – согласилась мать Лиды. – Только – никому, ни одной живой душе: представляешь, что случится, если Толик…
– Ну, о чем вы говорите! Я, естественно, не стану распространяться о том, кому адресовано письмо. Можете не волноваться.
– Хорошо, – вздохнула Елена Исааковна. – Ты думаешь, это что‑то значит?
– Понятия не имею, – ответила я. – Не зная содержания, судить невозможно.
Вернувшись домой, я нашла там Дэна, но мама тоже уже пришла, а потому я решила отложить серьезный разговор с ребенком на более подходящее время. Вместо этого я попросила сына перевести письмо.
– Ну, ма, – простонал он, – ты же знаешь, что я и английский несовместимы!
Это чистая правда: Дэн всегда героически боролся с этим предметом, причем в одиночку, потому что ни я, ни тем более Славка не могли ему в этом помочь. Тем не менее он стабильно получал «тройки», и я не волновалась.
– Ты же понимаешь, что «тройка» – это не оценка, – словно услышав мои мысли, добавил Дэн. – По другим предметам у меня все в порядке – ну, кроме литературы и биологии, поэтому англичанка ставила «тройки», закрыв глаза.
– Может, все‑таки попробуешь? – попросила я.
Взяв в руки письмо, Дэн честно попытался прочесть написанное.
– Здесь все про любовь, – сказал он наконец, возвращая мне листки. – Точнее сказать не могу, извини!
Отправляясь в постель, я раздумывала над тем, может ли письмо от неизвестного турка иметь отношение к скоропостижной смерти моей школьной подруги.
* * *
Операции в отделении челюстно‑лицевой хирургии являются для меня одними из самых сложных в нашей больнице – не считая тех, что на кардиохирургии, но и там не проводят операций повышенной сложности, предпочитая для этого отправлять пациентов в кардиологический центр. Мы оперировали подростка с «волчьей пастью». Узнав об этом, я выразила свое удивление по поводу того, что паренька не избавили от этого тяжелого дефекта в раннем детстве, когда, как правило, это и следует делать.
– Да он из деревни, – ответил оперирующий хирург. – Жил там, как жил, у бабушки, страдал, естественно, от оскорблений сверстников, но все думали, что ничего не изменить. Бабушка недавно померла, и его привезли в город, а тут и выяснилось, что существует государственная программа для таких детей. Беда в том, что он и в самом деле «староват», и сейчас провести операцию гораздо труднее, чем несколькими годами ранее. Мы бы, возможно, и браться не стали, но у него повреждена ко всему прочему еще и носовая перегородка, что сильно затрудняет дыхание – чем он старше, тем больше. К счастью, у нас есть отличный консультант. Надеюсь, все получится!
