Текст книги "Лесные командировки Соловецкого лагеря в Карело-Мурманском крае. 1929–1931 гг."

Автор книги: Ирина Галкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Однако при всем вышесказанном мемуаристы не раз отмечали меньшую жестокость режима на командировках, чем на островах. Здесь реже бывали случаи открытого садизма, бессмысленного издевательства над людьми, которыми славились Соловки в середине 1920-х годов. Подчинение всего режима производственным целям заставляло ценить человека по меньшей мере как рабочую единицу, необходимую для выполнения плана. Питание на командировке было несколько лучше, для заключенных с образованием и производственными навыками открывалась возможность лагерной «карьеры» в виде работы в отделах на должностях специалистов или в канцелярии управления. С 1930 г. СЛОН прекратил свое существование: теперь он назывался «Соловецкий исправительно-трудовой лагерь ОГПУ»[63]63
  [63] Соловецкий ИТЛ ОГПУ // Система исправительно-трудовых лагерей в СССР… 23 мая 1930 лагерь был подчинен ГПУ Карельской АССР и ГУЛАГ ОГПУ. Во время подчинения ГПУ Карельской АССР использовалось название Соловецкие и Карело-Мурманские лагеря ОГПУ (СКМИТЛ), вместе с ним употреблялось и название «Соловецкий ИТЛ» и сокращение «СЛАГ».


[Закрыть]. Наступала эпоха «перековки» – первая фаза существования ГУЛАГа, начинавшего себя выстраивать как огромную систему сосредоточения подневольного трудового ресурса и распределения его по наиболее трудоемким и необжитым участкам государственного проекта индустриализации.

Международный скандал

Лес, заготавливаемый заключенными, имел низкую себестоимость – и потому пользовался повышенным спросом. Однако резкое увеличение поставок дешевого экспортного леса в 1930 г. вызвало резкую реакцию со стороны ведущих мировых держав. С одной стороны,  в условиях начавшегося экономического кризиса выброс на мировой рынок леса по демпинговым ценам усугублял положение других стран-поставщиков древесины (прежде всего США и Канады). С другой – информация о том, что лесозаготовки велись, по сути, с использованием рабского труда, вызывал их возмущение и протест. Под подозрение попадал и целый перечень других экспортных советских товаров (лен, хлеб, сахар, патока, желатин, стеарин, мясопродукты), но по уровню значимости на первом месте был, конечно, лес[64]64
  ^[64]История внешней политики СССР 1917–1980 гг. Т. 1. 1917–1945 гг. М., 1980. С. 256–258.


[Закрыть].

О принудительных работах, пытках и издевательствах в советских концлагерях писал еще Сергей Мельгунов в книге «Красный террор», вышедшей в 1924 г. в Германии[65]65
  ^[65]Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918–1923. Берлин, 1924.


[Закрыть]. Данных о систематическом использовании рабского труда у него, конечно, еще не было – и не могло быть, но нашумевшее издание давало повод ожидать от советского государства именно такого продолжения. Показания первых беглецов из Соловецкого лагеря – особенно парижские выступления Юрия Бессонова, а затем и выход в 1928 г. его книги «Двадцать шесть тюрем и побег из Соловков»[66]66
  [66]Бессонов Г. Д. Двадцать шесть тюрем и побег из Соловков. Париж, 1928.


[Закрыть], развивали эту тему далее, давая повод всерьез усомниться в достоинствах советского государства как экономического и политического партнера. Само ОГПУ вело себя в этой ситуации, надо признать, довольно беспечно. Развертывая лагерные лесозаготовки в местах активной коммуникации с зарубежными покупателями (контакт с английскими и голландскими покупателями древесины был налажен еще до революции, затем восстановлен советскими лесозаготовительными трестами), руководители ведомства не задумались всерьез о том, чтобы скрыть этот факт от чужих глаз. Заключенные, работавшие на лесозаводах, жили в двух шагах от порта, куда заходили торговые суда[67]67
  [67] Об этом говорится, в частности, в воспоминаниях Елены Божко, жившей в детстве на территории ковдского Лесозавода №45 (Божко (Кошева) Е. Указ. соч.).


[Закрыть]. Они работали на погрузке – моряки их не только видели, но и, скорее всего, могли с ними поговорить (заключенных перестали допускать к работам на пристани только с началом бойкотов)[68]68
  [68] Владимир Чернавин писал об этом в отношении кемского лесозавода: «Подача вагонеток на пристань, где стояли грузившиеся летом иностранные суда, производилась уже вольными рабочими. С тех пор как за границей началась кампания против принудительного труда на лесозаготовках, в СССР избегают показывать иностранцам заключенных, и потому лес, заготовленный руками заключенных, доставлялся ими только до пристани, на пристань же его ввозили «вольные», которые и грузили пароходы. Рабочих не хватало, происходили задержки с погрузкой, иногда приходилось выплачивать за простой судов больше, чем выручалось за проданный лес, но пускать заключенных на пристань все же не разрешалось.– Когда «мы» грузили, – злорадствовали гепеусты, – простоев у нас не было» (Чернавин В. В. Указ. соч. С. 230); о погрузке леса на иностранные суда силами заключенных упоминалось до скандала в заметках лагерной прессы (См., напр.: На Чупинской пристани // Новые Соловки. №28. 28 июня 1930 г.).


[Закрыть]. Некоторым прикрытием этой ситуации служило, конечно, сотрудничество с государственными лесозаготовительными трестами – Желлес и Экспортлес. Продажей древесины занимались именно они, а не лагерь, и, таким образом, факт использования принудительного труда на лесозаготовках был номинально замаскирован. Известны легенды – возможно, небезосновательные – о том, что заключенные вырезали на экспортных бревнах призывы о помощи. Но и без таких писем постичь со стороны суть происходящего в лесах Карело-Мурманского края, думается, было вполне возможно.

В июле 1930 г. США ввели ограничения на экспорт советских товаров, вскоре к ним присоединилась Франция; к подобным мерам в той или иной степени примкнули Югославия, Венгрия, Румыния. Резкие выступления против экспорта советского леса состоялись в Англии. В ответ советское правительство выступило с опровержением информации о применяемом труде заключенных – что было откровенной ложью. Тем не менее, экономические интересы заставили США вскоре отменить эмбарго на импорт лесоматериалов из СССР, хотя на частном уровне бойкот нередко продолжался. Английское же правительство предложило провести обследование условий труда лесорубов. В начале 1931 г. такая инспекция, составленная из представителей английских профсоюзов, приехала осмотреть места лесозаготовок вдоль Мурманской железной дороги[69]69
  [69] История внешней политики СССР... С. 257–258.


[Закрыть]. Переполох в лагере, вызванный известием об этой ревизии, вспоминают сразу несколько мемуаристов. Михаил Розанов писал: «В разгар лесозаготовок, в начале 1931 года, по приказу ГПУ, с десятков командировок, расположенных вдоль линии Мурманской дороги, в один день исчезли все люди и лошади. На станциях спешно разобрали колючую проволоку и вышки вокруг лагерных построек. Оказывается, ожидался проезд по железной дороге английской рабочей делегации. Местному начальству было приказано говорить иностранцам, будто пустующие постройки принадлежат карельским лесным трестам, что заключенных тут нет, и что они работают на очистке трассы Беломорско-Балтийского канала. К нам с закрытых командировок тоже прислали партию в пятьсот человек. Но не прошло и недели, как всех их затребовали обратно. Опасность миновала – англичане уже вернулись в Москву, ничего не заметив. Снова появилась колючая проволока, а за нею – заключенные»[70]70
  [70]Розанов М. М.  С. 32–33. На момент описываемых событий Михаил Розанов работал счетоводом на одной из командировок и знал о происходящем гораздо больше рядового заключенного. Основная масса людей лишь догадывалась о причинах спешного свертывания командировки и восстановления ее через некоторое время. Пример такого непонимающего взгляда изнутри – воспоминания Михаила Корнилова. Он подробно описал спешную эвакуацию Чупинской командировки и уничтожение всех характерных признаков лагеря и надписей «УСЛОН», однако смысл этих действий остался ему непонятен: «Мы начали гадать между собой, что, должно быть, возникла опасность войны или, видимо, в Соловецкие лагеря должна прибыть иностранная комиссия. В таком положении мы целую неделю жили в Чупе… Дней через десять все, кто был в командировке, вернулись обратно. Опять стали работать, как работали раньше. Только потом мы поняли, что это были маневры, чтобы перестрелять бунтовщиков» (Корнилов М. Ф. Указ. соч. С. 138–139).


[Закрыть]. Владимир Чернавин застал этот момент в самом начале своего лагерного срока. Находясь в карантинной роте в Кеми, он был свидетелем прибытия огромной массы лесорубов с эвакуированных таким образом командировок: «Крестьяне с увлечением рассказывали нам о панической спешке, с которой производилась эта ликвидация. На «командировку», закинутую далеко в лесу, приезжал нарочный на лошади, передавал распоряжение начальнику и сейчас же ехал дальше, на следующую. Тут же отдавался приказ немедленно бросать работу, ломать бараки, ломать все, что только можно уничтожить. Особенно тщательно ломали карцеры, караульные вышки, срывали ограду из колючей проволоки. В бревенчатых бараках, которые быстро уничтожить было трудно, состругивались все надписи, которые любят делать заключенные, срывались все лагерные объявления, приказы, плакаты. Все, что можно – сжигалось. Специальный агент ГПУ проверял, не осталось ли признаков, по которым можно установить, что здесь работали заключенные, а не вольные лесорубы. Затем, не обращая внимания, день ли, ночь ли, заключенных гнали из леса к железной дороге. Спешка и паника были такие, что многие думали, будто объявлена война и что всех гонят подальше от границы, и хорошо, если по этому случаю совсем не ликвидируют»[71]71
  [71]Чернавин В. В. Указ. соч. С. 231.


[Закрыть]. Несмотря на то, что после отъезда комиссии многие командировки были восстановлены, в целом было понятно, что продолжать работы в этом регионе опасно – ложь о них была слишком открытой. В марте 1931 г. Вячеслав Молотов в своем докладе на VI съезде Советов сделал официальное заявление: «на лесозаготовках, о которых так много пишут за границей, у нас теперь занято в этом сезоне 1.134 тыс. человек, при этом все они работают на условиях обычного свободного труда, и труд заключенных не имеет никакого отношения к лесозаготовкам»[72]72
  [72] Доклад предсовнаркома т. Молотова VI-му Съезду советов // Известия ВЦИК СССР. 11.03.1931 г.


[Закрыть]. В течение этого года действительно большинство лесозаготовительных командировок вдоль Мурманской железной дороги было свернуто. Лесоповал при этом остался одной из самых распространенных «специализаций» лагерей ГУЛАГа, просто отныне они прятались гораздо дальше в глубине материка, и узнать о них никто не мог… В советской же прессе с начала 1930-х годов была широко развернута кампания «перевоспитания трудом» заключенных на ударных стройках пятилетки – прежде всего на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Это была уже продуманная информационная политика, сочетавшая маскировку и подспудное оправдание факта использования подневольной рабочей силы.

Рассмотренный краткий эпизод истории ГУЛАГа – по сути, первых его шагов – очень показателен как в деталях, так и в особенностях своего завершения. Именно тогда в полной мере произошло самосознание преступности принципов, на которых выстраивалась едва сформировавшаяся пенитенциарная система. И привело оно не к попыткам их исправления, а к сознательному сокрытию. Это был первый шаг к засекречиванию всей системы лагерей, которое произойдет несколько лет спустя. Первый эпизод, подлежавший обязательному забвению – уничтожению памяти о местах, событиях, людях. Тем важнее сейчас вернуться к этой изначальной, спешно затертой странице, за которой последовало еще много страшных лет и кровавых историй.