Текст книги "Шторм"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ирина Булгакова
Шторм

– А как вообще отличить акулу от тунца?

– Можно по пути в пищевод попробовать пересчитать зубы.

Терри Пратчетт «Последний континент»

Глава первая
Один день, вся жизнь

Ночь. Черное полотно небосвода, пробитое светом далеких звезд, падало в море. Поверхность воды бугрилась, с пенным плеском принимая то, что валилось сверху. В воздухе мерцал свет. Застывал на миг ослепительными вспышками и осыпался в море мелкими, тающими осколками.

На волнах мерно качалась лодка, погружая единственное весло то в черноту, то в яркие блики. Ветер выдохся. Легкий порыв толкался в низкий борт, тревожа и потрепанную в шторме шлюпку, и груз – девушку в свадебном платье, лежащую без сознания. Почти оторванный шлейф некогда белоснежного одеяния толстой змеей обвил сиденье.

Кровь запеклась на потрескавшихся губах девушки. Она лежала на дне, неловко подогнув под голову руку с обломанными ногтями. В растрепанных кудрях рыжих волос алмазной россыпью искрила заколка.  В тот момент, когда лодка качнулась, подставив содержимое под яркий свет луны, девушка открыла глаза.

В безмолвном сиянии ночи падали звезды. Десятки, сотни ослепительных дорожек чертили линии, соединяя небо и Океан. Девушка подняла голову и не сдержала стона – плечо резанула боль. Не сразу, в три приема, села, баюкая на груди онемевшую руку. Лучше не стало. Во взгляде, лишенном смысла, постепенно проявлялось отчаяние.

– Что за… – тихо сказала девушка и закашлялась.

Не слушая ее, с неба сыпалось золото. Беззвучно, молчаливо желтый свет принимали волны. Утонувший блеск дрожал на поверхности, потом Океан впитывал и поглощал его, затягивая на глубину.

Девушка подвинулась к борту, нисколько не беспокоясь о том, что резкое движение способно перевернуть лодку. Словно того и ждал, окружающий мир стремительно крутанулся перед глазами. Голова пошла кругом и девушку стошнило в воду.

– Папочка, папочка, спаси меня, – прошептала она как молитву, способную вернуть присутствие духа.

Не помогло. Пространство кружилось. Девушка попыталась подвинуться ближе к носу лодки – запутавшийся шлейф свадебного платья не пустил ее. Она дернула ткань несколько раз, но кружевное полотно с золотой вышивкой не поддалось. Борьба отняла последние силы. Измученная, девушка привалилась к борту и шумно задышала, прислушиваясь к себе. Мыслей было много. Как семена, упруго подпирающие землю проклюнувшими ростками, они готовились дать печальные всходы.

Свадьба… Жених…

Отец…

Боже. Трудно представить, какое горе обрушилось на него после исчезновения единственной дочери. Даже мимолетная, мысль так обожгла, что только силой воли девушка удержалась от крика. Слезы, выступившие на глазах, покатились по щекам.

Океан молчал, глотая свет звезд.

Отец… Жених… Свадьба…

***

Свистели пули. Заунывный, режущий ухо звук перекрывал вой ветра. Влад намертво вцепился в румпель. Так, что оторвать руки можно было только с мясом. Катамаран взобрался на гребень волны и рухнул вниз.

Штормило. Влад имел все основания полагать, что так же несладко приходилось той быстроходной красавице-яхте, что шла, не отрываясь, по пенному следу. Видимо, до преследователей с опозданием начал доходить тот факт, что маневренность при сильном волнении у катамарана на порядок выше, чем у тридцатиметровой махины. Иначе, чем еще можно было объяснить стрельбу?

Ветер рвал парус. Катамаран, подчинившись железной воле капитана, до последнего держался на гребне волны – чуть под углом, что позволяло максимально увеличить скорость. Ту скорость, которая являлась сейчас решающей фишкой в игре. Руки у Влада свело от напряжения, но позволить себе расслабиться он не мог. Одно неверное движение при таком капризном ветре и катамаран, оторвавшись от поверхности воды, самое малое – потеряет скорость. О худшем думать не хотелось. Однако, невзирая на желание, неприятные мысли дождевыми червями после ливня тянулись к свету. Что сделает с ним Хасар, если морское счастье окажется на его стороне?

То, что обещал.

– Я предложил. Ты отказался. Теперь слово за мной, – всего часа три назад тихо сказал Хасар, облокотившись на стол. На татуированном паутиной черепе, ближе к виску вздулась жила. – И, поверь, мне есть, чем тебе ответить. В любом случае, я получу то, что хочу. И если мне для этого понадобится пустить твои яйца на ливерную колбасу, я так и сделаю. Можешь не сомневаться.

Влад промолчал, разглядывая собеседника – тридцатипятилетнего мужчину, напоминающего монголо-татарского завоевателя, в чьем роду – не позже второго колена имелись славяне.

Какой смысл затевать бучу в казино? Где, как в детской загадке «без окон, без дверей, полна горница»… Только не людей, а головорезов Хасара. Мордовороты – один живописней другого, почтительно держались на расстоянии нескольких шагов от стола, за которым велась беседа. Прежде чем начать работать кулаками, следовало подумать головой и предусмотреть варианты отхода. А вот их-то как раз и не было. Доступ в служебные помещения владелец казино перекрыл бронированной дверью. Единственный выход там же, где вход, прикрывало такое количество охранников, что жалкая попытка прорваться грозила обернуться выбитыми зубами и сломанными ребрами. Это с его стороны. В любом случае, пара тройка вырубленных головорезов в противовес, свечей не стоила. И закрыли тему.

Так, наверняка, Хасар оценивал шансы беглеца на успех. И Влад склонен был с ним согласиться. Если бы не одно но – бритому татуированному беспредельщику было невдомек, что администратора казино Семен Семеныча связывало с Владом много больше, чем дружба: система взаимных расчетов. Поэтому он знал то, о чем собеседник и понятия не имел.

– Ты умный парень, Влад. – Хасар расценил долгое молчание в свою пользу. Он сбавил обороты, снова откинулся на спинку кресла. В его руке мигнул янтарем стакан с виски.  – Надеюсь на твой здравый смысл. Выбора у тебя нет. Либо ты приведешь меня на место добровольно… Либо ты все равно меня туда приведешь, но, скажем, твой комплект будет не полным.

Хасар прищурился, не отрывая глаз от капитана катамарана. Как опытный мясник он прикидывал, с какой бы части сподручней начать разделку туши.

– Барана на шашлык не приглашают,  – усмехнулся Влад и опрокинул в рот остатки пива.

– Что? – напрягся Хасар.

– Не важно. Есть такая восточная поговорка. Я пытался тебе объяснить, что не знаю, где находится остров. Но ты меня не слышишь. Или не хочешь слышать.

– Не все так просто, крутыш. Твоя болтовня не стоит и гроша ломанного. Вот почему я пропускаю твой словесный бред между ушей. Мне не надо напрягаться, чтобы остановить твой бестолковый поток. Но я тебе кое-что скажу, чтобы ты малость сосредоточился и пошевелил мозгами. На предмет того, как бы тебе красочней врать. У меня есть доказательства. Что скажешь? Тебе шах.

– Какие у тебя могут быть доказательства? В сотый раз тебе повторяю, что я не в курсе! Хочешь меня убить – сделай это. Только избавь от долгой прелюдии. Я тебе не девка, – капитан катамарана с чувством поставил пивной бокал на стол. – Не растягивай удовольствие. Даже разрезанный на куски я вряд ли скажу тебе больше. Кроме того, что некоторое время мне придется водить тебя за нос, чтобы продлить себе жизнь. Это ж логично. И ты не можешь этого не понимать.

– Поспорим? – Хасар потянулся к карману рубашки. Легкий взмах руки и на столе оказался металлический контейнер. Еще до того, как серебряной каплей на прожженной в нескольких местах столешнице закружилась капсула (она же «вертушка», «луна» и «глаз»), Влада прошиб холодный пот.

– Тоже мне доказательство, – сухо сказал он. – Штука редкая, никто не спорит. И дорогая. Но при наличии средств приобрести ее не составит труда…

Слова витали в воздухе, но, несмотря на их обилие, ясно ощущалось, как сгустилась атмосфера. Хасар не слушал. Он удовлетворенно буравил взглядом загнанную в угол крысу. Позже, оценивая разговор, Влад обругал себя за незначительную паузу. Хотя…  В одном шантажист прав – выхода не было.

– Так-так-так, парень, – не дослушав, перебил его хозяин положения. – Ты что же подумал, что я просто покажу тебе «луну» и на этом разговор закончится? А не хочешь спросить – как она попала ко мне?

– Черных рынков много, – огрызнулся Влад.

– Не спорю. – Хасар утвердительно кивнул головой. – Знаешь, я люблю антиквариат. Ничто так не заводит, как история, которая заключена в… старинном кинжале, скажем. Только он может ответить на вопрос: какова на вкус человеческая кровь? В скольких телах ему довелось побывать? Или наоборот, вел он вполне приличную, праведную жизнь и переходил из рук в руки, от отца к сыну в качестве талисмана старинного рода. Жаль, не научились мы читать эту историю, выкачивать информацию из неживого материала.

– Старых баб не пробовал? Вот там истории до хрена.

– Советуешь? – несдержанные слова не вывели Хасара из себя.

– К чему эти отступления? – поморщился Влад, с неприятным, сосущим под ложечкой чувством ожидая окончания монолога.

– Еще не понял? Объясняю. Мне не нужно ломать голову над тем, у кого до меня была эта вещица. Я понял, что ты спрашивать не будешь. Тогда я просто отвечу тебе на незаданный вопрос. Так же правдиво, как ответила мне она. Перед смертью.

– Я не…

– Все ты понимаешь. Не научился еще скрывать свои чувства. Много времени в море проводишь, Влад. Отвык бывать среди людей. У тебя все на лбу написано. Хочешь узнать, как мучительно она умирала? Я расскажу тебе, чуть позже. У нас будет время для долгого разговора. Сразу после того, как я отрежу тебе ухо. Сейчас лишь скажу, что девочка держалась стойко. Но я умею спрашивать. Когда она лишилась одной груди – красивой, кстати, одобряю твой вкус –  то поняла, что я человек серьезный. Поэтому я узнал все, что хотел. И кто подарил, и из какой партии подарок.

Здесь для Влада настала пора взять мысленный тайм-аут. Мысли пронеслись в голове подобно урагану. Стелла мертва – красивая, опасная девочка, одна из немногих, с кем… Пусть земля ей будет пухом. Могла ли перед смертью сказать, кто подарил ей «юлу»? Могла. Этот зверь, сидящий напротив, в средствах не стеснялся. Но – откуда он мог узнать, из какой партии вещица, если Влад девушке ничего по этому поводу не сказал?  Чистой воды блеф. Еще одна «вертушка» спрятана на катамаране. Могли ли в отсутствие капитана проникнуть на палубу и обыскать судно? В принципе ответ положительный. С одним "но" – Влад уже знал бы об обыске. Зря он что ли, время от времени допускал к своему телу «паучков», подкармливая собственной кровью!

– Задумался, смотрю, парень, – мягко сказал Хасар. Остановил «вертушку», соблюдая осторожность, положил в металлический футляр и убрал в карман.

– Разговаривать с тобой бесполезно.

– Именно. Сейчас мы пойдем ко мне на яхту. Там для тебя уже приготовлено местечко, – нехорошо улыбнулся шантажист. – Решай, как пойдешь. Самостоятельно, в наручниках, или я могу тебе дозу вкатить. Для успокоения.

– Сам, – буркнул Влад и поднялся под бдительным оком Чумы – ближайшего к столу охранника.

– Легче, парень, – посетовал тот. – К стене.

– Волыны, как ты знаешь, здесь запрещены, – Хасар вальяжно встал из-за стола, расправляя широкие плечи. – Но пусть обыщет на предмет холодного и иного оружия. О тебе забочусь. Как бы не порезался. От отчаяния.

Пока цепкие пальцы инспектировали карманы, тщательно терли швы, к Владу вернулось спокойствие. Геморрой заработать легко. И в море, под парусом, напоровшись на пиратское судно. И в борделе с девчонкой, у которой крышу от «алмаза» снесло. В этот раз не повезло – проблема грозила перерасти в болячку, не совместимую с жизнью.

Почетный эскорт спускался по лестнице. Страхуя хозяина, двигалась парочка шкафообразных ублюдков, им в спину дышал Хасар. И замыкала шествие такая же активная пара головорезов, с двух сторон облепившая пленника.

На первом этаже перед рамкой металлоискателя Влад остановился.

– Парни, – негромко сказал он. – Дорога до порта не близкая. Отлить-то могу?

Блеснув татуированным черепом под светом неоновых ламп, Хасар обернулся  и пожал плечами – «куда он, на хрен, денется с подводной лодки?». Пленник не стал мешкать. Свернул в коридор, едва не столкнувшись за поворотом с молоденькой темноволосой девушкой, тут же с шипением отозвавшейся:

– Смотри, куда прешь!

Чума открыл дверь в туалет, пропуская пленника, не поленился лишний раз осмотреть открытые кабинки. Белоснежный кафель с мраморными разводами гулко внимал его грузным шагам. Поймав мельком свое отражение в зеркале – выше среднего роста фигуру в синем джемпере, спокойный взгляд на слегка небритом лице, темные волосы, упавшие на глаза, Влад остался доволен собой. Все в норме. Без напряга. Если Чума вздумает кочевряжиться, с ним придется попрощаться.

– Ты куда? – Охранник остановил Влада, неторопливо двинувшегося мимо рядов писсуаров в сторону кабинок.  – Здесь тебе не ссытся?

– Извини, друг. Дело несколько  сложнее, – развел руками пленник. – Не по мне этот местный паек. Да и Хасар, сам знаешь, на кого хочешь страху нагонит.

Чума промолчал и Влад, не задерживаясь, прошел в дальнюю от входа кабинку. Ибо в других ему было делать нечего.

Дальше все прошло без сучка и задоринки. Быстрее, чем в тот единственный раз, когда пришлось воспользоваться тайным ходом за съемной панелью. Тогда его поджидала у выхода банда вооруженных до зубов ублюдков. От которых, впрочем, стараниями Влада позже осталось одно воспоминание. В тот раз он провозился, отыскивая панель, руководствуясь лишь информацией. Сейчас же «слив», как называл запасный выход Семен Семеныч, занял от силы полминуты, перекрытый напоследок вполне реальным шумом воды.

Влад летел со скоростью километров восемьдесят в час по отвесной трубе, неизвестно каким строителем выведенную к подножью горы, прямиком в ливневку, берущую начало у пирса. Он падал, скрестив руки на груди, чтобы не повредить, и думал о   Стелле. Она не могла сказать, откуда была родом та «луна», что досталась ей в поистине царский подарок. Потому что не знала ответа на вопрос. Влад и откровенность – две вещи несовместные, это так. А вот оговорить любовника, выторговав перед смертью пару минут – вполне возможно. Она сказала Хасару то, что он хотел услышать. Вполне возможно, рассчитывала, что он сохранит ей жизнь? Вранье ей не помогло. К чему теперь винить в этом покойницу?

Когда Влад выбрался к пирсу, на бурлящем море уже лежала печать будущего шторма. Сняться с якоря, отдать швартовы – недолгое дело. Хуже с комом в сердце от осознания того, что идешь навстречу буре. Опытный капитан, он обогнул эпицентр по касательной, решив, что фора значительная и его не догонят.

И ошибся. Капитана «Урагана» – а именно так называлась яхта Хасара – тоже салагой не назовешь, и вскоре погоня почти настигла катамаран. Настолько, что Влад скрежетал зубами от злости, отгоняя кровавые картинки, которые ехидно подсовывала ему расшалившаяся фантазия, раздутая шквалистым ветром. Удача, которой, видимо, надоело разглядывать татуированную паутину на бритом черепе, обратила, наконец, милостивый взор на Влада.

Что же, Влад, – вздохнула ветреная Амфитрита, – пользуйся, пока я добрая.

И морской бродяга Влад, он же капитан катамарана под названием «Дикий», свой шанс не упустил. Вертелся как черт на сковородке – то подтравливал шкоты парусов, то, вцепившись в румпель, удерживал катамаран от отрывов при шквалистых порывах ветра, практически в последний момент, когда корма грозила зависнуть над гребнем волны.

Свист пуль скоро стих. Шторм остался позади. Туманные столбы солнца прорезали низкие облака. Когда Влад обернулся в последний раз, тридцатитиметровый «Ураган» почти потерялся на горизонте.

Несмотря на удачу, будущее представлялось в самых темных тонах. Путь в одну из частей океана для него закрылся. Однако и водные просторы перестали внушать чувство безопасности. Хасар – та еще сука. И паутина на его черепе, в которой путались мелкие паучки, символична. Вряд ли теперь суша даже за Пыльным архипелагом способна стать пристанищем.

Тяжелые мысли не мешали управлять судном. Катамаран, под стать капитану названный «Дикий» – рвался вперед. Оба корпуса рассекали волны, подставляя парус порывам постепенно стихающего ветра.

Глава вторая
Любовь и голуби

– Любовь? Пусть будет любовь. И тогда Момидзи-они, или Демон Кленовых Листьев принял человеческий облик, потому что понял, что влюбился. Земная женщина по имени Изанами, что в переводе значит Влекущая к себе, нашла путь к его сердцу.

Ростислав Александрович, отец невесты, стоял во главе свадебного стола с бокалом шампанского. Высокий, поджарый мужчина чуть за пятьдесят. Благородная осанка, горбоносое лицо и темная шевелюра, слегка тронутая сединой. Его голосу – низкому, с глубокими обертонами с интересом внимали приглашенные.

– Когда у Изанами родилась от преступной страсти дочь, ночью явился Демон Кленовых Листьев и, склонившись над кроваткой, дал клятву: «За каждую твою слезу я спрошу стократ», – продолжал Ростислав Александрович.

Ему не нужно было повышать голоса – слова, сказанные тем таинственным тоном, с которым так хорошо внимать страшным легендам, звучали под сводами старинного дворца. И оттеняя его речь, с амфитеатра на втором этаже так же неспешно струилась «Сакура, сакура», исполненная, как и положено, на тринадцати струнном кото.

– Дочь назвали Каедэ, что в переводе значит Лист Клена. Настала пора ей выйти замуж. Долгое время семейная пара жила душа в душу. Но однажды муж ударил Каедэ. От обиды молодая женщина вышла во двор и села под кленом выплакать свою беду. Конечно, ее слезы увидел отец. В доме Каедэ еще горел очаг, когда ветром разворошило угли. Муж вскочил, объятый страхом, когда Момидзи-они предстал перед ним в своем страшном обличье.

По реке демонической злости,

Плывут горы кленовых листьев,

Отражения в ней в свой цвет окропляя.

Муж Каедэ хотел позвать на помощь, и не смог.  Его сердце, вырванное из груди, уже трепетало в когтистой руке Демона Кленовых Листьев.

Ростислав Александрович качнул головой и оркестр, внимая указанию, заиграл один из вальсов Штрауса. Звуки скрипок, виолончели, фортепиано, сгладили слова, многим гостям показавшимися не совсем подходящими к случаю. Что касалось недовольства гостей, то чаша весов прочно застыла на нулевой отметке – отца невесты, за редким исключением, не волновало невысказанное мнение. Это с одной стороны. А с другой  – кто осмелится сделать замечание фармакологическому королю побережья, господину Ростиславу Александровичу Вагнеру?

Гремели вальс за вальсом, в перерывах звучали поздравления. В специально отведенном в углу алтаре высился завал из подарков. Ослепительную Николь  – невесту, для которой и вертелся водоворот из золота, бриллиантов, белозубых улыбок и иссиня-черных фраков, волновал лишь жених, сидящий рядом. Лишь его глаза, слова, улыбка, ласковые прикосновения имели значения для девятнадцатилетней девушки.

– Если есть на свете ангел, то я вижу его сейчас перед собой, – шептал Сережка, наклоняясь к самому уху. Его горячее дыхание обжигало.

– Говорил уже, – улыбнулась Николь. От жениха пахло шампанским и дорогим парфюмом. В его карих глазах горело желание.

– Правда? А то, что я сейчас вижу перед собой ангела, я уже говорил?

Николь рассмеялась.

– Подожди немного, хулиганка, – он коснулся губами ее шеи. – Скоро ночь. Я покажу тебе, кто тут главный.

Свадебное застолье накрыла очередная волна поздравлений, плеснула в алтарь новыми подарками и разбилась в брызги шампанского, дрожащими пеной в поднятых бокалах.

– Танец молодых! – пробился сквозь шум уже нетрезвой публики голос тамады и тут же встал Сережка, словно считал секунды, отделяющие его от свадебной ночи.

– Любимая, девочка моя, я приглашаю тебя на вальс, – с пафосом сказал он. Николь показалось, что высокопарным стилем он пытался остудить страсть, которая рвалась наружу.

Высокий, темноволосый, с мягким прищуром карих глаз, Сережка умел вести себя в обществе. Умный, сообразительный, с великолепным чувством юмора, страстный, необузданный в постели –  о чем еще могла мечтать девушка, у которой было в жизни трое мужчин? Первый – одноклассник в школе. Что, куда, как – все в тумане, все покрыто девственной пеленой догадок. Почти любовь, почти секс. Кстати, куда он потом делся, так и осталось тайной за семью печатями. Потом был мужчина старше на десять лет, двадцати восьмилетний старик. Спокойный, предсказуемый, обидчивый по пустякам. Но нежный и ласковый – слова плохого не сказать. Третий… Третий так, кратковременная страсть – вспыхнула, погасла, даже не обожгла.

А потом пришла любовь. Она вела сейчас Николь в центр зала, под потолком, расписанным золотом сюжетом из греческой мифологии. Волосы девушки горели рыжим огнем, скрывая в кудрявых прядях бриллиантовую россыпь.

– Николь, я счастлив, – глубоко вдыхая запах волос, сказал Сережка. Николь млела от радости, улыбаясь ему в ответ.

Старинный дворец, снятый по случаю свадебного торжества, с трудом вместил гостей. Сияли окна, выпуская теплый свет в южную ночь. Во дворе, перед широкими ступенями стояли празднично накрытые столы, скамьи, огромные вазы с цветами. Ветер играл плакатом меж двух мраморных столбов, увитых золотым плющом. «Сергей и Николь» – витиеватая надпись переплеталась с сердечками. Парк, обычно открытый по вечерам для посетителей, а теперь арендованный королем фармакологии для свадьбы единственной дочери, дышал таинственностью и магией ночи.

Гости, расцвеченные бриллиантами и улыбками, высыпали в парк, полюбоваться на продолжение праздничного вечера. Прожекторы осветили небо, когда ввысь взмыли сотни белых, породистых голубей – вечный смысл счастливой семейной жизни и благополучия.

– Мой бог, как красиво, – сказала мать.

Статная женщина, с короткой стрижкой огненно-красных волос застыла рядом с Николь. В платье цвета пьяной вишни, с глубоким декольте, она выглядела молодой, едва ли не моложе дочери,  и счастливой. Почти двадцать лет назад Ростислав… Тогда просто Ростислав, почти силой увез ее – Мадлен, француженку, из Марселя в Россию. Она до сих пор плохо говорила по-русски. И, что скрывать? Между ней и Николь никогда не было той близости, что так безоговорочно и искренне согревала ее отношения с отцом. Папка – он был для нее всем. Каменной стеной, скрывающей опасный мир, другом, братом, человеком, с которым можно откровенничать о своем. О девичьем. Сидя у камина далеко за полночь.

– Ты мое всё, – сотни, тысячи раз повторял Ростислав Александрович.

Сначала маленькая Николь глупо хихикала, прикрывая рот ладошкой, потом молча улыбалась. А позже благодарила в ответ – пожимала протянутую руку. Человеку нужно быть для кого-то всем. Миром, воздухом, светом. Альфой и Омегой. Призмой, сквозь которую только и может просвечиваться будущее.

– Красиво, – удовлетворенно улыбался Ростислав Александрович, ведя под руку Николь. С другой стороны шел Сережка. Он смотрел наверх, с улыбкой наблюдая за тем, как разлетаются голуби.

В опустевшем темном небе, с оглушительными хлопками зажглись первые созвездия фейерверков. Вспыхивали цветы – одни красочней другого. Рассыпались на искры шары, таяли в воздухе. На их месте тут же появлялись другие.

Породистых белых голубей, давно рассевшихся в парке на деревьях, напугали оглушительные залпы. Они взмыли вверх, стаями полетели на свет. И сбитые фейерверком, стали падать на землю. Где-то вскрикнула женщина, указывал рукой в небо. Завизжала девица, толпа поспешно сдала назад, к мраморной лестнице.

С неба падали окровавленные, изломанные птичьи трупы. Под нескончаемый треск залпов в воздухе кружились обагренные кровью перья. Снежный вихрь прежде белоснежного пуха носил ветер. Хлопья застревали в ветках, устилали землю ковром.

Николь отступала, увлекаемая женихом.

Стих фейерверк. Кружилась в воздухе метель. Пух осел на ветках, покрыл изморозью стволы деревьев, тронул сединой заросли травы возле живописного пруда, застыл ледяной россыпью в ажурных переплетениях мостков. Поземка струилась по стриженому газону, лепила белые лепестки к бутонам темно-алых роз, окаймлявших пешеходные дорожки. В оглушительной после залпов тишине с неба продолжали сыпаться птичьи трупы. Потревоженные ветром высились горы белых перьев, залитых кровью…

Свадьба закончилась, сдобренная щедрой порцией напускного веселья. Тамада старался, гремел оркестр, выступала приглашенная труппа. И танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро», так любимый отцом, вдруг обрел новый, трагичный смысл.

Мать сидела за столом, время от времени впадая в прострацию, заворожено внимая игре света в бокале с шампанским. Чуткое ухо Николь выделяло из общего гула и «дурной знак», и «ужасное предзнаменование». И даже «проклятие» – громким шепотом рассыпавшиеся по углам в комнате для отдыха. Лишь отец – незыблемая скала в бурном море мещанского пустословия – остался спокоен. Не только внешне, уж кому его лучше знать, чем единственной дочери? Да и ей, честно говоря, было абсолютно наплевать на досужих предсказателей. Впереди Николь ждала брачная ночь, рядом сидел Сережка. И желания в его глазах нисколько не убавилось. Наоборот. От него исходил жар, когда девушка шутливо останавливала его руку, пытающуюся под пенной вязью ее юбки добраться до резинки от чулок. Игра под названием «Есть ли на мне трусики?», которая началась на церемонии бракосочетания, продолжалась.

– Ты их не надела, угадал? – шептал Сережка, обжигай ей шею.

В ответ она только пожимала плечами «скоро узнаешь». Николь не отличалась чувствительностью. Такой ее воспитал отец, уже в юности не стесняясь вписывать простую мысль в суровые рамки. «Мир жесток и непоследователен, потому что иным вместо заслуженной смерти, он дарует незаслуженную жизнь».

– Девочка моя, – сказал  Ростислав Александрович, провожая молодых к роскошному лимузину. – Я заткну любые злые языки. Ты же знаешь.

– Папка, я в этом не сомневаюсь, – усмехнулась Николь, задержавшись перед дверцей белого хаммера, услужливо распахнутой шофером.

– Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. – Отец напомнил ей отточенную сотней повторений шутку. – А сейчас самое главное, что ты можешь для меня сделать – жить счастливо.

– И долго?

– Разумеется. Помни, что я тебя люблю, – вздохнул отец, помогая ей придержать кипельную свежесть множества оборок, расшитых золотыми цветами.

– Я тоже тебя люблю, пап, – улыбнулась Николь. Махнула рукой в почти опущенное стекло, чтобы в следующий миг забыться в страстных объятиях жениха – в волнующем водовороте его поцелуев,  шепота, прикосновений.

В новом доме, подаренном отцом, в спальне горели десятки свечей. Волнующий свет дрожал каплями алмазов на лепестках сотен роз, расставленных в вазах. Ночь дышала страстью, вливаясь со двора чарующим ароматом юга, напоенным запахом жасмина.

– Я люблю тебя, Николь. – Глаза у Сережки глубокие, искренние. В его руках взорвалась пеной бутылка шампанского. – Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, – сказал он, протягивая бокал, в котором таяли искры десятков свечей.

– Я тебе верю, – улыбнулась девушка и взяла бокал, не отрывая от жениха долгого, полного мыслимых и немыслимых обещаний взгляда. Ей уже не хватало слов. Ей хотелось большего.

– За тебя, любимая, – проникновенно прошептал он и залпом осушил бокал.

– За тебя, – эхом отозвалась она и поднесла бокал  к губам.

Николь успела сделать несколько глотков перед тем, как потерять сознание. Свет многочисленных свечей расплылся, заслоняя и улыбающееся лицо Сережки, и вазы с цветами, и спальню с огромной, круглой кроватью.

***

Катамаран дрейфовал, погружая оба корпуса в спокойную гладь воды. Ветер стих, небо прояснилось. Закат догорел – лишь у самого горизонта чертила небосвод багровая, в серых разводах полоса.

Влад сидел в камбузе за столом и вертел в руках бутыль с водой. Последнюю. Этот ублюдок Хасар не просто испортил жизнь – он внес коррективы, волнорезом отделившие спокойное существование, которое капитан катамарана вел до сих пор, от смертельной опасности, подстерегающей теперь в каждом порту. Хрен с ними, с людьми – Влад никогда не нуждался в их присутствии, но «Дикий»… Катамарану время от времени требовался ремонт.

Хасар объявил охоту. Если уж втемяшилась в тупую башку идея о том, что кто-то владеет информацией о местонахождении затопленного острова, то можно не сомневаться – эту мысль способна выбить из отморозка только смерть.

Хасар – не последний человек на островах. Слава садиста и убийцы, с которым невозможно договориться, катилась впереди него. С ним не связывались – предпочитали решать вопрос с помощью тугриков. Если пират не шел на уступки, значит, речь шла об очень больших деньгах. Казалось бы, баблишко – вот панацея от всех бед! Хрен тебе. Иногда вожжа попадала бандиту под хвост, и Хасар переходил на бешеный аллюр, не внимая гласу рассудку.

Всем памятен случай со стариком Визгирем. Какая именно кошка пробежала между ними, история умалчивает. Садист взял в оборот дочку старого морского волка и требовал, чтобы тот приполз к нему вымаливать прощенье на коленях. В прямом смысле. И приполз бы тот – подогнулись бы старческие колени, не помешала бы ни гордыня, ни подагра. Визгирь предлагал за жизнь дочери не просто деньги – он предлагал все, что имел. Чем кончилось дело? Вдоволь поиздевавшись над стариком, Хасар пристрелил дочь на глазах у отца. К слову сказать, горя тот не пережил. Через месяц его разбил инсульт и он скончался, не выходя из комы.

Среди пиратов встречались как нормальные люди, так и отморозки. Пожалуй, Влад доверил бы Хасару возглавить колонну последних.

Стелла мертва. Опасная, рискованная девица. На ее теле не осталось свободного от тату места. Пожалуй, только лицо. Именно лицо – потому что голый череп покрывала диковинная мелкая вязь. Она всегда носила короткую стрижку. Но сквозь густую шевелюру светлых волос пробивались лепестки тату. Ее тело можно было изучать часами, путешествуя взглядом по выпуклостям с изображением битвы драконов, цепляясь за вызывающе торчащие соски, от которых в разные стороны растекалась лава, и впадинам – мест, где сражались растения. Стелла. Она вся была война и противоречие – страстная, непредсказуемая.

 Теперь странная девушка, с философией, в которой пускала ростки вера в то, что все в конечном итоге будет хорошо, даже если будущее на небесах – мертва. И он сам…

Влад поставил, наконец, бутылку на стол и перевел взгляд в иллюминатор.

Опускалась ночь. Медленно катились белые барашки, растворяясь и возрождаясь в волнах. Влад вздохнул. Он сам недалеко уйдет от покойницы. Хасар? Этот порежет любого на портянки, возбужденный желанием выудить с затопленного острова пару сотню «вертушек». И самое неприятное заключалось в том, что Хасар был недалек от истины…