Текст книги "Девочки из первого "Г""

Автор книги: Ирина Азина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Всё вышеописанное – история Маришки, мудрость Саламандры – приоткрылось, как щёлка в незримой и плотной завесе, разделяющей Время, в последний «визит» мой в Подводное Царство Речного Царя. И, лишь спустя много лет я смогла воссоздать тот давнишний, волшебный, и необычайно прекрасный свой сон, хотя – видит Природа, попытки предпринимались ещё в детстве…Видимо, в пору моих юных лет Речной Царь опять был вдовцом, ведь бедная речка Маришка, а с нею и неисчислимая масса рек, ручейков и озёр умирали, становясь бессловесными жертвами человеческих дел и свершений во имя «прогресса». Очень надеюсь, что сейчас, когда я пишу эти строки, Маришка – Речная Царица уже вернулась к своему царственному супругу, а если ещё нет – пусть поскорей возвращается! Речной Царь! Я выполнила твой приказ, и поняла наконец и твои слова, и своё призвание. Теперь я знаю, что в нынешнем безумном мире всем вам – существам древним и тайным – приходится всё тяжелее, и кто-то из нас, людей должен помочь вам поддерживать Равновесие, данное всем нам Природой. А ты, Марина – Новая и Вечная Царица, Дитя Солнца и Воды – где же ты теперь? Скоро ли вновь возродишься на этой Земле? Возвращайся поскорее к своему любимому мужу и Царю! Услышь его Зов, загляни внутрь себя и также пойми своё предназначение, как это смогла понять та, другая Маришка…Другая, но такая же, как и ты…У вас с ней одна душа, и одна судьба. Он ждёт, он всегда тебя ждёт…и вместе с ним ждут все речные Духи, болотные огоньки, ждут Хранители Четырёх Стихий, ждут все умирающие речки, пруды, озёра, ручейки и болотца, и ждёт Матушка-Природа…Пока всё ещё ждёт – когда же Человек научится наконец – хранить и беречь Мир, в котором он живёт. Оправдаем ли мы их ожидания?

Зачем нужны друзья, или – «Школьные активности»

– Ну что, опять друзья помогали? – смеётся отец, снимая меня с высокой грушевой ветки, с которой я уже почти срослась…

– Да нет, сама справилась…

– Не верится как-то! – подначивает папа, усмехаясь.

В любой семье имеются свои «крылатые словечки», прозвища домашние и милые смешные выражения, смысл коих ясен лишь своим. Вот это – про друзей, которые всё в чём-то помогают, берёт начало в самом раннем моём детстве. Намного раньше всех подружек заимела я любимого и закадычного дружка. Почему-то в детстве слово «закадычный» рифмовалось для меня с «загадочный», «таинственный», и означало что-то сокровенное… такое, что уж точно нужно постараться придержать в себе. И не болтать об этом с кем попало. По этой ли причине, или потому, что раньше нас сдружились наши юные родители, общались мы с Илюхой в основном лишь на семейных вечеринках, в тесном дружеском кругу. Момент первичного знакомства затерялся в закоулках нашей общей памяти, да и понятно – было нам обоим о ту пору годика по три…Отцы наши служили в авиации, и мамы, как обычно водится, нашли общий язык довольно быстро…ну а мы уж – троица детишек-дошколят, составили отличную компашку! Илюшка, я и Оленька – немного нас постарше, вот и были мы – те самые друзья. Семейство Атамановых подальше обитало от моих привычных улиц, в мещанско – историческом кусочке Города, на улице с простым названьем Мирная. В эпоху развитого «изма» мирная, на самом деле, улица, вдруг разделив судьбу своих бесчисленных товарок, потеряла своё имя; а раньше называлась Пирожковый Ряд; и это – прежнее, утраченное ныне, прозвище, ей подходило очень! Потому как в первом из старинных каменных домов размещалась вплоть до революции пекарня, и при ней прекрасная кондитерская, может даже, и кафе. Обрывочные уцелевшие сведения о прошлом исторической застройки, к сожалению, не позволяют нам наверняка установить назначение каждого из зданий этой улицы… возможно, были и другие заведения, удовлетворявшие когда-то, в прежние года, общественные нужды населения во вкусной и здоровой пище, недаром же целый «Рядъ пирожковiй» был обозначен на старой, не существующей более, вывеске…

Сколько раз, шагая автоматом по маршруту к дому Атамановых, представляла я – а как бы всё смотрелось много лет назад…кто жил в покинутых теперь домах…в какие, неизвестные нам игры, здесь играли дети в чистых и ухоженных дворах, большинства-то из которых нет уже на этом свете; а дома пустые всё стоят, ослепшими глазницами пытаясь разглядеть – какая стала вокруг жизнь…Тот дом, где жил Илья, был совершенно не похож на наш – что в нём было раньше, неизвестно, а в те годы, когда мы были малыми детьми, здесь обитали вместе несколько семей. Такая помесь дома и квартирной коммуналки. Имея многие удобства жителей квартир – колонка газа, внутренний водопровод, и санузлы с большой и настоящей ванной – кухню общую делили пополам, топились дровяными печками, как мы.

В распоряжении Илюшкина семейства было две больших и смежных комнаты: столовая-гостиная, она же дополнительная кухня, она же комната, где делали уроки; и вторая – спальня, детская, и временами – танцевальный зал. На весь большой и странный дом имелся и такой же двор – и чей-то, и ничей… у каждой из семей был огорожен собственный участок, и сидели среди грядок разные постройки – погреба, сараи, даже гаражи. В тепло нам, детям, был простор и радость! И где-то здесь, средь пахнущих до одурения кустов старой сирени и жасмина…или, возможно – между грядок с огурцами и картошкой, облепленной противным колорадским гадом; а, может – в старых жестяных тазах, поставленных купаться и играть в кораблики, осталось наше сказочное, дошколячье Лето…

В любой из мелочей огромного двора мы находили новые и новые забавы. Но, кроме популярных, «стадных» игрищ, мы втроем – Илюшка, я и Оля, уединялись часто для создания своих, разнообразных развлечений:

– А давай, я буду сказочной принцессой!

– Почему вдруг ты?! Я тоже хочу быть принцессой!

– Ты маловата для принцессы, будешь фрейлиной придворной!

– Ну нет! Я не хочу быть фройленой! Хочу принцессой!!

– Девочки, да успокойтесь наконец! Вы обе будете принцессами, согласны?

– Встань и иди!!

Такая странная концовочка, конечно, больше подходила бы какой-нибудь библейской сценке, где божий сын внезапно исцеляет безнадежных, стонущих больных. Откуда взялась фразочка такая в детском лексиконе, неизвестно. Библейские сюжеты тогда были не в чести, и книг таких мы отродяся не видали. Но, так или иначе, «безнадежного» Илью она воистину чудесно исцеляла – он, осторожно и неловко опираясь на скамейку, враз пытался встать своими непослушными ногами… мы с «волшебницей» кидались помогать…и, опершись на наши дружеские плечи, бедный «больной» мальчишка шёл, прихрамывая, несколько шагов в сторону сада…Пройдёт немного – торжествующе вопя, отбросив палки, с ненормальной скоростью и силой несётся по двору, и мы за ним по следу! Однажды, мы втроём, в безумной этой гонке чуть не растоптали насмерть хиленького старичка, пришедшего под вишни в палисадник, чтоб испортить воздух сигареткой. Ох, не ко времени он выбрал это место! Родители ругались для порядка, и пытались ставить нас, всех оптом, в разные углы. Но, в разгар «разбора взлётов и посадок» я, не выдержав несправедливых обвинений, выкрикнула что-то вроде:

– Да на что вам дался этот дядя Вася! Он ведь всё равно скоро помрёт!

Взрослые донельзя удивились поворотом воспитательной беседы:

– Почему это, позвольте вас спросить, вполне здоровый с виду дядя Вася должен взять и помереть?

– Конечно же, помрёт, – я гнула свою линию упёрто, – От курения! Курение опасно для здоровья!

Каких-нибудь весомых аргументов на резонный мой расклад они придумать не смогли, и отпустили нас – опять же оптом, восвояси; строго-настрого веля нам ограничиться в своих передвиженьях местом и пространством, не занятым цветами, овощами и чужими, погибающими от куренья, старичками. Ах, старый милый двор! Как часто вспоминается он нам теперь, каким же кажется далёким… Вот сплошной окрашенный забор, петляющие в зарослях дорожки, лавочка в сиреневых кустах, стон скрипучей лестницы на верхнем этаже… а вот и наши славные родители – молодые и беспечные… жарят на самодельном, сооруженном из кирпичиков мангале страшную какую-то вкуснятину, и пахнет так, что хочется загрызть даже шампур! А вот и троица смешных чумазеньких детишек – смеясь и щурясь от лучей безжалостно ласкающего солнца, кидают об забор резиновый, видавший виды мяч…Нашему энтузиазму можно было только позавидовать – никакая, даже самая противная погода, не была для нас препятствием в прогулках. Но, когда уж на дворе и улицах темнело, нас насильно загоняли в дом. Снаружи выл холодный ветер, хлестал дождь, и гибкие, податливые ветки старых вишен, посаженных когда-то близко к дому, стучались к нам в оконное стекло…просясь войти и отогреть замёрзшие, коричневые пальцы. А в доме было здорово, тепло, уютно… родители в передней комнате играли в преферанс и пили горячительное «с чаем», а нас, затарив молоком, вареньем и блинами, выпроваживали прочь – играть в соседнюю – заставленную мебелью, застеленную пыльными дорожками, большую комнатищу. И тут мы не сидели сложа руки, и нарочно выдумали новую забаву: нужно было, на пол не ступив, попасть с начала комнаты в конец. Задачка эта представлялась не из лёгких, несмотря на разное количество столов, кроватей и различных мелочей. Начиная от Илюшиной кровати, которая стояла справа, мы перепрыгивали на родительскую, и потом на Олину. А дальше возникало непреодолимое препятствие, в виде большого и трёхстворчатого шкафа. Благо, что в соцреализм вся мебель создавалась не особенно высокой; и, соорудив большую гору из имевшихся в наличии подушек, пледов, одеял, мы – подталкивая и поддерживая «дружка дружку», с пребольшим трудом, но всё-таки влезали на противный шкаф. Первой подсаживали маленькую самую – меня. Хоть мы с Илюшкой были одногодки, а я и вовсе на полгода старше, всё равно считалась самой маленькой из нас, потому что девочка, а наш Илюха – мальчик. Исходя из этого – ответственности больше! Что с нас, девчонок неразумных, взять? Одни мы пропадём, без крепкого плеча мужского, не иначе.

Так вот – когда мы, взгромоздившись в первый раз на шкаф, обозревали комнату с открывшегося ракурса, я поняла, что прыгать-то со шкафа я не буду. Вот не буду прыгать я, и всё! А было мне в ту пору с половиною четыре года…но – не буду прыгать я, хоть тресни!

Итак, сидим…Олечка с Илюшкой давно спрыгнули, и уговаривали то же сделать и меня, но я упёрлась. Реветь-то не ревела, а сидела на шкафу тихонечко, и никуда оттуда уходить не собиралась. Отчаявшись стащить меня с позиции, ребята, хошь-не-хошь, а были вынуждены обратиться тут за помощью к родителям. Вскоре воспоследовала сцена: дверь в спальню открывается, идут толпой родители, за ними робко следуют растерянные, и уже готовые реветь ребята-Атамановы; а я, как королева, наверху сижу.

– Малышка, что же ты тут делаешь? – вопрошают меня взрослые, отчего-то очень веселясь.

– Сижу… – насупясь, отвечаю я.

– А как же ты так высоко-то забралась?

– Друзья мне помогли! – я выдаю свою коронную, отточенную фразу.

На молодых родителей враз нападает хохот, и нам тут же всё прощается: помятые и снятые кровати, беспорядок на полу, опасности, которым мы себя подвергли, и наверняка уж безнадёжно порченый матрац. Хотя…пружины в те года производили «на века», и не одно прыгучее потомство могло их вновь и вновь испытывать на прочность, прежде чем они сдавались навсегда… Но всё же выпадали дни, когда мы были заняты и более спокойными вещами…освоив новое ристалище холодного сезона – монополию. Подсмотрев идею у кого-то из одноклассников – счастливых обладателей заветной коробки (родители которых имели доступ или к спецотделам советских магазинов, или к более богатому выбору товаров, имевшихся в наличии на прилавках стран соцлагеря), наш Илья сделал монополию сам. С небольшой нашей помощью. Несколько недель старательный Илюшка резал и разрисовывал карточки, клеил из картонных листов игровое поле, писал на бумажках правила, с упорством настоящего фальшивомонетчика много дней подряд выпускал денежные знаки, а фишки нам заменили разные мелкие предметы – наперстки, монетки, пуговицы, какие-то маленькие игрушки, и началось! Мы покупали, продавали и закладывали фабрики, заводы, пароходы, банки, улицы и парки! Да что там – целые большие города и страны! Мало разбираясь в мудрёных экономических терминах, компенсировали этот недостаток неистовством настоящих воротил теневого бизнеса. Нам не годились в подметки Рокфеллеры и Мистеры Твистеры, империи Роллса и Ройса бледнели перед нашими оборотами! Это было увлекательно, захватывающе и по-настоящему здорово! А лично меня всегда привлекал даже не столько сам процесс – покупки, продажи, потери, обмены и сокрушительные катастрофы, первичные накопления и гигантские рынки сбыта; а возможность почти по-настоящему переместиться в пространстве, представляя себя финансовым магнатом в кругосветным путешествии, скупающим активы по всему миру! Сами названия стран и городов, найденных нами с Илюшкой в большом красном географическом атласе, просто завораживали…манили своей необычностью, почти музыкальным созвучием неожиданных сочетаний – Кейптаун, Глазго…Манила, Ливерпуль…Сандвичевы Острова, Новая Каледония…Карибское Море, Аляска, Рейкьявик…Мыс Доброй Надежды…И тогда и сейчас мне кажется нереальным, чтобы в местах с такими сказочными названиями жили бы обычные люди, такие же, как и мы с вами…Нет-нет! Там, на этих недосягаемых бутербродных островах, непременно всё по другому – как в Зазеркалье, и даже представить себе невозможно, насколько красиво и совершенно устроена там жизнь, и как отличается она от нашей! Несколько сезонов подряд болели мы этой финансово-географической лихорадкой, а затем она пошла на спад…

Куда девалась эта самодельная игра? Так же незаметно, как уходит само детство, исчезают вместе с ним его любимые игрушки. Где вы теперь, мои немногочисленные куклы? Где наборы для игры «в доктора», игрушечные собаки, беспрестанно качающие головами; куда свернули паровозики, везущие по рельсам – прямо в будущее, детские надежды и мечты? А может, это мы, взрослея, забываем своё детство, и уходим сквозь невидимую дверцу, что открывается лишь раз, и только в одну сторону? И всё же – знаю это твёрдо, совершенно точно знаю: где-то, может быть – совсем и рядом с нами – существует место: тайное, загадочное место, в котором каждый может вновь себя почувствовать ребёнком. И вы сумеете – пусть ненадолго, пусть на несколько минут, а может даже на мгновение – в своём воображении, в потайных кармашках памяти, найти дорогу и вернуться в это место; ощутить простую радость безо всяческих причин – только оттого, что ты живёшь, и наступает новый день, и солнце светит за твоим окном, и мир твой улыбается тебе… Будьте уж уверены, что каждого ушедшего и взрослого ребёнка в этом необычном месте ждёт его любимый заводной котёнок, кукла с голубыми волосами или фиолетовый медведь…Вернитесь к ним из ежедневной суеты, взгляните в преданные, славные, игрушечные глазки, погладьте плюшевую шубку…и вы гораздо лучше сможете понять своих собственных – несносных, непослушных, удивительных, талантливых детей! Ну, игры играми, а в школе мы своё знакомство совершенно не «светили», тем более, что были в разных классах. Илюха попал в «В». И как же только не интерпретировали школяры эти простые буквы, разделяющие нас в потоке одногодок! В нашу «смену» было ровно пять – целая «АБВГДейка». Каждый класс стремился выдать остальным прозвания как можно более обидные; ну, а себе присвоить лучшие, и самые достойные. В результате, «Гэшки» сами для себя были «Героями»; а для других – «Гусями» и «Гадюшником», и это ещё самые приемлемые варианты! Было дело, сознаюсь, и я поучаствовала в этом увлекательном процессе, предложив называть «В» класс «Вездесущими Вопящими Выскочками». Нашим мальчишкам так понравилась эта мудрёная фраза (плод моей начитанности, многократно превосходящей их собственную, слабую фантазию), что уже через пару дней об этом знала вся начальная школа. Знала не только сами обидные слова (вдвойне обидные, потому что до такого ругательного изящества больше никто не додумался), но и их автора… Подозреваю, что этот факт и был катализатором крайне неприязненного отношения, которое питала ко мне некая Ирина Киржакова – персона в своём роде потрясающая, обитающая в «В», совместно с Атамановым Ильёй. Попасть в наш первый (а потом второй, и третий) «Г», возможно было только через длинную, пустую рекреацию. По утрам она под самую завязку заполнялась шумными детьми, бурля и выливаясь через край. Как и всякая река, брала своё начало в самом неприметном уголке – сразу за входной скрипучей дверью, где помещалось только несколько скамеек да колонны с зеркалами. Дальше, под большими окнами, жила, точнее – выживала, группа чахлых пальм в огромных деревянных кадках, а на растресканном паркете волочилась пыльная дорожка, затёртая десантами усердных школяров. За одной из этих пальм, каким-то тусклым утром, состоялся достопамятный тот диалог, на чёрных и повышенных тонах, между мной и этой самой Ирой Киржаковой – моей тёзкой, как ни жаль осознавать такой отвратный факт. Общего у нас с ней было – ну вот разве только имя – такая насмешка судьбы! В остальном же эта Ира была моей полной противоположностью: здоровенная, с короткими белёсыми волосами, в выпуклых глазищах – ни одной разумной мысли, с грубым мальчишеским голосом и замашками отпетого второгодника. Уж и не вспомнить, с чего именно началось наше великое противостояние, но, раз начавшись, приобрело характер явно хронический…

– Слышь, Кораблёва, ты чё такая борзая?!

– Борзыми, Ира, бывают только собаки, и то – ударение нужно ставить на второй слог.

– Ну, ты у меня довыпендриваешься, Кораблёва… слишком умная, как я посмотрю!

– Слушай, Ирин, ты же девочка! Давай поговорим как девочки, называй меня по имени, пожалуйста.

– Тебя?! По имени? Если б у тебя имя-то было, а то придумала себе какую-то собачью кличку! Ника-ника-недосика!

– Имя как имя, между прочим, так звали богиню Победы в Древней Греции…

– Знаешь что, Кораблёва?! Задолбала ты всех своими знаниями, слышь?!

– А ты даром что девочка, а ведёшь себя как бандит – некрасиво.

– Как хочу, так и веду, и тебя не спрашиваю!

– Мне и не нужно, чтобы ты меня спрашивала, просто иди уже, куда шла, и оставь меня в покое!

– А вот и не пойду!

– А вот и пойдешь!!

– Не пойду, и всё тут!!

– Что ты вообще от меня хочешь, ты можешь сказать нормально?! Я на урок опаздываю.

– На урок она опаздывает, нашлась отличница… ах – ах! А я вот возьму и не пущу, будешь здесь со мной сидеть, под пальмой… хга-га-га, – эта дылда ржёт, как кобыла, и злобно щурит свои тупенькие глазки.

– Сгинь с дороги! Дай пройти! – я уже разозлилась не на шутку; а всем известно, что разозлясь не на шутку, мне свойственно напрочь забывать об опасности, и тогда размеры и потенциальная сила противника перестают иметь какое-либо значение.

Короче говоря, оттолкнула я эту самую Киржакову так, что она каким-то образом ударилась своей глупой башкой о деревянную кадку. Не так, чтобы убиться насмерть, но обидно. В результате, на ближайшем же родительском собрании, донельзя удивлённая РимИванна выговаривала моим родителям, сидевшим рядком, как два настороженных воробья:

– Вы знаете, за мою доо-олгую педагогическую жизнь я видела разных, очень разных детей. – – Но ваша Ника… нет, вы только не подумайте, что я хочу сказать о ней что-то плохое… но она ребёнок очень сложный! Обычно дети, которые хорошо учатся, и ведут себя хорошо. Тем более девочки. А у вашей дочери прекрасная успеваемость, память великолепная, но поведение… я просто не знаю, что и думать. То её ставим в пример всему классу, то вдруг такое хулиганство… ведь даже мальчишки жалуются – она их линейкой бьёт и таскает за волосы! Да-да, я бы и сама ни за что не поверила, если бы не видела собственными глазами… вам обязательно надо с ней поговорить!

Нужно сказать, что для моих родителей это были новости не первой свежести. Уже и в детском саду стало ясно, что мне под горячую руку лучше не попадаться, а то хуже будет. Как сейчас помню себя, стоящую навытяжку перед столом воспитателя, а рядом бьющийся в истерике мальчик, который пытался сначала отобрать у меня что-то, а потом и долбануть меня этим чем-то по башке, но вместо этого получил по башке сам, и чувствительно. Воспитатель строго и сердито выговаривает мне, что вести себя так нехорошо, а я стою и думаю: «Лишат меня за это обеда или нет? Хоть бы лишили! Ведь, когда мы шли из музыкального зала мимо кухни, на весь коридор воняло гороховым супом…» Вот и теперь, стоя за классной дверью, в приоткрытую щёлочку я отлично слышала всё, что было сказано, и горько думала…но уже не про суп, а вот про что: разве, если человек умеет за себя постоять, это так уж плохо?! Значит, нужно покорно терпеть насмешки, издевательства, угрозы, наконец? Ну нет, увольте! Когда меня бесконечно изводят глупыми приставаниями и не понимают человеческих слов (а я не раз и не два пытаюсь решить конфликт словами, прежде чем пустить в ход кулаки, а точнее – когти), где-то внутри поднимается дикая ярость, не дающая ни малейшей возможности хоть мгновение ещё терпеть несправедливость. Именно так – несправедливость! Вот что раздражает больше всего. Несправедливо, когда день за днём тебя тычут, теребят и обзывают умственно недалёкие субъекты, без повода и без причин. Верней, и повод и причины существуют, но, только лишь, в их мало внятных головах. И, отчего-то, взрослые понять меня упорно не желают. К примеру, пытаюсь я рассказать маме о своей проблеме:

– Меня одна девочка из параллельного класса обижает всё время…

– Обижает? Чем это она тебя обижает?

– Ну, пристаёт всегда, говорит разные гадости, лезет то и дело…

– А ты сама, наверное, её чем-нибудь обидела, не на пустом же месте она к тебе пристаёт?

– Вот именно, что на пустом!

– Вряд ли, дорогая моя, подумай хорошенько, и поговорите с ней. Вот увидишь, что вы помиритесь, – и мама продолжает заниматься своими делами, дав понять, что обсуждать тут больше нечего. Хорошенькое дело – «помиритесь!» Как будто мы когда-нибудь дружили… совершенно ничего не понимают эти взрослые…Эх…Видимо, мама-то не знает, что девочки иногда бывают гораздо хуже мальчиков…придётся как-нибудь самой справляться…Вот я и справлялась, как умела, ведь ни о каком примирении не могло быть и речи. Совсем неожиданную помощь и поддержку получила я вовсе не от родителей, и не от учителей, а от моего верного закадычного Илюшки. Ни словечка не говорила я ему об этой проблеме, но после «разговора» под пальмой она стала достоянием общественности. Хорошо ещё, что только мы и «Дэшки» располагались в первом этаже – прямиком по галерее и направо, в закутке. Остальные начальные классы, и «В» тоже, учились на третьем. Но оставались перемены, общая раздевалка – почти напротив нашего класса; разные общешкольные мероприятия и огромнейший, в ту пору, двор – со стадионом, и даже с собственным участком-огородом, где ученики, на биологии и на трудах, копали и сажали… Есть где разгуляться! К сожалению, ударившись башкой, Дылда поумней не стала – совсем наоборот, прохода не давала: то и дело норовила ущипнуть, обидеть, сделать зло и пакость. Однажды мой сапог взяла и утащила – мне уходить, а сапога-то нет! Искали-искали, насилу нашли – где-то, чуть ли не на мусорке. Все удивлялись, и одна лишь я отлично знала, кто тому виной. Потому и несказанно изумилась, увидав однажды, в той же рекреации, под пальмой, в дылдиных глазах досадливое выражение вины и неохотного сожаления, и услышала своими ушами совсем уж невозможные слова:

– Ты…это…слышь, Кораблёва…давай замирим, а?

– Замирим?! – видимо, неприкрытое моё изумление было больше похоже на вызов, поскольку несчастная Киржакова забормотала совсем уж невразумительно, краснея и сбиваясь:

– Ну да…замирим давай…ты не сердись…я ж не знала, что ты с Илюхой…Атамановым…это…

– Что – это?!

– Ну, что вы там…давно дружите…сидели вместе на горшке…ну, что знаешь ты его, короче!

– А-а, – я в полной растерянности взираю на недовольно-смущённое Иркино лицо, и вдруг мне становится так смешно, что удержать себя невозможно! Но, в то же время, если сейчас позволить себе засмеяться, то, пожалуй, мирные переговоры закончатся новой стычкой…

– Кх, кха…ой…постучи по спине…пожалуйста… – я наклоняюсь, имитируя внезапный кашель, а Дылде только в радость руку приложить, вместо ужасно неудобных, непослушных слов.

– Ну как, полегчало? – вглядывается она в моё красное от сдавленного смеха лицо.

– Ага…спасибо…

– Ты, это…только Атаманову не говори, что я тебя побила, ладно?

– Побила?? А, это ты про спину…да не…ты что? Ну, это ж так, обычный дружеский массаж… ведь правда?

– Правда! – ухмыляется Дылда, довольная итогом «встречи в верхах». – А ты…ты это…точно с Атамановым не ходишь? – замирая и краснея, еле выговаривает Ирка. Я, изумлённая опять, гляжу в её глаза и вижу неподдельное смущение. Так вот что…

– С Илюхой? Что ты, нет! У нас родители дружат давно, отцы вместе работают. Ну, и мы тоже, куда ж деваться? – успокаиваю я страдалицу на предмет наших с Илюхой отношений.

– Ага… – бормочет Дылда, улыбаясь до ушей, – Ну, бывай Кораблёва, до скорого! – звенит звонок, и все разбегаются по своим классам: писать диктанты, решать примеры, кидаться друг в друга записками с последними школьными новостями, перемигиваться, обмениваться под партой разными интересными вещами, шептать на ухо соседу подсказки, если его спрашивают домашнее задание, а он вдруг не в курсе ответа; жмурясь на солнышко, смотреть в окно на школьный двор и думать – как же всё-таки прекрасно иметь настоящих друзей, особенно мальчишек! Назавтра «сарафанное радио» гремело на всех углах и в закоулках школы: Кораблёва и Киржакова помирились! Долой вражду! Договор между заклятыми врагами! Правда, оставалась масса невыясненных вопросов, занимавших пытливые детские умы:

– Кораблёва, а, Кораблёва, правда, что ль, ты с Атамановым встречаешься?

– У вас любовь??

– Киржакову вместе избили, а, Кораблёва?!

И это только прямодушные, грубоватые мальчишечьи приставания, я уж молчу о девчонках, загадочно шушукающихся за спиной и при встрече стоящих томные глазки с многозначительным:

– Ах, Ника…

– Что же ты молчала?

– А правда, что вас родители хотят поженить сразу после школы?!

Меня хватило на несколько дней. Даже меньше, чем на несколько. Может быть, даже на один. Потом я опять начала «кидаться на детей», поскольку слова не помогали. Девчонки отделались лёгким испугом, рассыпавшись стайкой трепетных бабочек, когда одна из этих «бабочек» получила мокрой тряпкой со школьной доски прямо по своей трепетной физиономии; с пацанами было потруднее. Пришлось отлавливать их по одному и лупить что было силы линейкой, вцепившись когтями в загривки. Такие простые и надёжные методы помогли отлично! Правда, родителям пришлось опять выслушивать от Риммы Ивановны бесконечные наставления. Через годы я так и слышу её характерный, неторопливый, тщательный выговор:

– Ну, дорогая, ты просто меня поражаешь! Разве пионеры ведут себя так?! – это было уже «расширенное заседание», с моим личным присутствием на «лобном месте».

Родители теперь уже нервически перемещаются вокруг меня, пытаясь вразумить свою агрессивную дочь, и одна только классная сидит – спокойная, как Будда, на своём обычном месте. А я стою, угрюмо наклонив башку, и молча слушаю, всем видом выражая упёртое несогласие.

– Ника, ты слышишь нас или нет?!

– Ты подумала о родителях своих одноклассников? Вот, если бы, тебя побил кто-нибудь, как бы мы себя чувствовали?!

– Меня?! – презрительно вскидываюсь я, – Да кто ж меня теперь побьёт? Илюшка вступился – никто и близко не подходит.

– Нет, вы слышите это?! – Римма Ивановна делает вид, что очень сердится, но в её глазах так и прыгают весёлые чертенята, – Вы только послушайте эту девчонку! Илюшка за неё вступился! Что ж за кавалер такой?

Теперь и маме с папой приходится отдуваться, объясняя учителю наши дружеские связи.

– Ах вон что…ну, я вам должна сказать, этот Атаманов сам ещё тот удалец! Надежда Васильевна от него уже плачет, да…Что ж, обсудим всё это на ближайшем педсовете. А ты, дорогая, должна нам прямо сейчас обещать – вот и родителям своим, и мне, что не будешь больше выяснять отношения кулаками!

– Не кулаками, а когтями…и линейкой…никого не бью я кулаками…

– Ни линейкой, ни когтями, и ничем вообще, ничем! Ты хоть понимаешь, что нельзя людей-то бить?!

Упрямое молчание.

– Ника??!

– Да, мам, понимаю.

– Хорошо, вот обещай нам, что не будешь больше драться.

– Не могу…

– Почему?!

– Если они будут обзываться и приставать, то буду.

– Бог мой! – РимИваннино терпение подходит к концу, и Имя Божие поминается всуе в стенах советской атеистической школы, – Давай знаешь, как сделаем, Ника? Если только хоть кто-нибудь обзывается, пристаёт к тебе, или ещё как-то тебя беспокоит – сразу подходи ко мне и рассказывай, мы во всём разберёмся, хорошо?

– Хорошо, – это я обещать могу.

– И теперь вопрос к вам, дорогие товарищи родители, – Римма Ивановна переводит свой внимательный взгляд на папу с мамой, – От вас я хочу видеть активное, самое активное участие в нашей школьной жизни. Чтобы помочь своему ребёнку наладить отношения с одноклассниками, давайте все вместе постараемся побольше общаться, проявим активность…вот у нас школьные соревнования проводятся, весёлые старты…неплохо бы пригласить в гости ребят всем классом, если это позволяет жилплощадь, так сказать…может быть, есть возможность организовать экскурсию какую-нибудь интересную…да?

Разумеется, Римме Ивановне тут же была обещана экскурсия на местный аэродром – то есть к папе на работу; которая и состоялась спустя несколько недель, увенчавшись оглушительным успехом. Каким-то, неведомым мне образом, всему нашему (да, наверное, и не только нашему) классу стало известно о состоявшемся «разборе полётов» уже буквально на следующий день. Памятуя о возможных последствиях, никто особо не приставал, всё ограничивалось перешёптываниями, полунамёками и косыми взглядами, но по довольным физиономиям одноклассников было совершенно ясно, что им весьма нравится тот факт, что Нику Кораблёву как следует «проработали». Слыханное ли дело! Вызывали родителей в школу – и чьих! Отличницы и всезнайки Кораблёвой! Так ей и надо, сама виновата – чего на людей кидается?! Подумаешь, поддразнили пару раз! С кем не бывает! Однако, и у меня тоже имелись сторонники:

– Кораблёва! Ну, ты даёшь! Саму Киржакову поставила на место! Молоток! Кстати, Атаманову привет! (и хитренькая улыбочка).