Текст книги "Сабинянские воины"

Автор книги: Ирина Андрианова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Возможно, жрецы тоже трудятся, только мы об этом не знаем… Возможно, и у работяг есть выбор – жить тяжелым трудом в Сабинянии или покинуть ее навсегда. Именно что навсегда. Переиграть не удастся. Возможно, зная это и боясь неизвестности, связанной с эмиграцией, они выбирают то, к чему привыкли с детства… Впрочем, я понимаю все ваши сомнения. Мной они тоже часто овладевали. И здесь действительно бессмысленно спорить. Нужно все увидеть своими глазами.

Я быстро взглянул на него. Лицо Тошука было серьезно.

– Но ведь у нас, точнее у меня, нет никаких шансов… – начал я.

– Отчего же нет. Я приехал как раз за тем, чтобы передать, что у вас этот шанс есть. И он будет увеличиваться по мере того, как мы с вами будем приближаться к кордону.

Шаг 3.

В тот вечер мы проговорили до глубокой ночи. А проснувшись на следующее утро, я сразу ворвался к Тошуку – благо, он тоже встал рано – и продолжил расспросы. Я не мог остановиться. Это было невероятно, чудесно, сказочно! Меня выбрали! Я даже не знал, у кого выпрашивать приглашение, а меня, оказывается, давно прекрасно знали, и уже рисовали на какой-то тайной карте линию моей судьбы.

Ко мне вдруг вернулось ощущение из детства, когда я верил, что на свете нет ничего невозможного. И как у ребенка, у меня теперь не было сомнений. Сомневался я, наверное, я первые полчаса. Потом оставшиеся облачка неверия сдуло налетевшим ветром счастья – и воцарилось ясное и чистое небо с сияющим солнцем.

Тошук был в трех экскурсиях. Оказывается, бывало и такое! Он поддерживал связь с представителями жрецов. Точнее, это они поддерживали связь с ним. Нет, он не вел с ними светской переписки: этот жанр сабинянам вообще не свойственен. Просто иногда ему поступали запросы информации, которая была важна для Сабинянии. Конечно, не ему одному. У жрецов, похоже, есть целая сеть внешних информаторов, выбираемых из наиболее надежных друзей страны. Иногда он по просьбе своих корреспондентов пересылал их сообщения кому-то еще. Или, как сейчас, приглашал тех, кого выбрали в будущие экскурсанты. На сей раз в его задачу входило собрать вместе всю группу счастливчиков и провести за кордон в стене.

– Кто-нибудь когда-нибудь отказывался от приглашения? – усмехнувшись, поинтересовался я.

– Нет, – просто ответил Тошук. – Но у меня мало опыта – мне нечасто поручали эту миссию.

– Почему они выбрали меня? Чем я отличился? Ведь я не герой, я не загораживал своим телом проезд бульдозерам, я не сражался с застройщиками лесов, не высаживался на нефтяных платформах в Арктике…

– Я не знаю, чем они руководствовались. На самом деле, я не раз встречал в группах людей, которые своим присутствием отрицали наши с вами представления об «избранных». Но вот я, впрочем, тоже не герой. Но ведь меня тоже почему-то выбрали. – Тошук помолчал. – У меня есть мысль, что жрецы иногда специально приглашают на экскурсии неких «антигероев», то есть что-то прямо противоположное всяким идейным активистам.

– Господи, неужели там бывают китайские туристы с селфи-палками?!

– Так скажем, лучшие их представители, – улыбнулся он. – Я так понимаю, что сабинянам нужно взаимодействовать не только с условно «друзьями», но и с условно врагами – представителями вражеского мышления, вот этими самыми городскими потребителями с их сэлфи и инстаграммами. Эта аудитория, быть может, даже и важнее, потому что до них очень нужно донести мысль, что их миру не надо пытаться «потребить» Сабинянию. Что ничего из этого не выйдет, что она сильная и самодостаточная. Нужно, если можно так сказать, заставить их уважать себя. Потому что если весь цивилизованный мир, по большей части состоящий из таких людей, захочет ее уничтожить – боюсь, он это сделает. Не армии, не оружие, а именно люди с сэлфи-палками представляют опасность, потому что армии в конечном счете делают то, что хотят мирные обыватели их стран. Но это мое мнение. Вобщем, в экскурсиях попадаются разные люди.

– Надеюсь, меня пригласили не как антигероя, – сказал я.

– Надеюсь, меня тоже. Возможно, мы являемся представителями какого-то специфического типа людей, который, хоть это и не очевидно на первый взгляд, Сабиняния тоже как-то может использовать себе на благо.

– Было бы здорово!

– В любом случае, я отдаюсь на мудрость ее руководителей. Если они уже столько лет поддерживают жизнестойкость этого сообщества, значит, легкомысленные решения им не свойственны.

Глава 3. Мои спутники

Собирался я недолго. Знакомым и родным я, разумеется, не стал ничего не сообщать, сказав лишь, что еду в небольшое путешествие. Это позволило избежать расспросов и проводов. Багаж мой был крайне скуден: Тошук лишний раз напомнил, что большинство «внешних» вещей проносить за стену запрещено. Как, кстати, еду с водой – тоже. Предполагается, что раз ты сам принял решение посетить не самую толерантную страну на свете, то должен быть готов какое-то время пожить по ее правилам. «С голоду мы не пропадем! – ободрил он меня. – Вспомни еду из рассказов Рикеша, Лисицы и того же Меме. Просто, но вполне сытно». Тем более что сейчас стояла самая урожайная пора – август. Чаще всего экскурсии в Сабинянию устраивались летом и ранней осенью. Видимо, чтобы было чем кормить посетителей.

В итоге в самолет мы с Тошуком садились с небольшими рюкзачками – лишь теплые вещи, смена белья, зубная щетка с пастой, мыло, бритва и кружка. Я припомнил, что Диоген в свое время решил отказаться также и от кружки; но так как я еще не был готов оставить дома все остальное, то решил пока остаться «в зоне комфорта». После самолета был поезд, потом долгий-долгий автобус. Когда мы вышли на конечной остановке в городке недалеко от побережья, прошли почти сутки с момента старта. Садилось солнце. Вокруг пестрело, должно быть, типичное курортное Средиземноморье. Но, хотя я никогда здесь не был, мне было не до него. До кордона оставалось не более ста километров, и в сувенирных лавках уже во всю продавалась пошленькая продукция на сабинянскую тему. Тошук зашел в одну из гостиниц, чтобы договориться о такси. К моему удивлению, когда мы сели, машина двинулась не дальше вдоль берега, а в противоположную от моря сторону, в направлении гор.

– В этих туристических местечках много нездоровой околосабинянской истерии, – объяснил Тошук. – Хотя жрецы не афишируют, когда будет следующая экскурсия, информация может просочиться. Экскурсантов могут вычислить, и тогда нам придется двигаться к стене в составе отвратительного экскорта: любопытные, праздные туристы, блогеры, журналисты, яростные правозащитники и феминистки с плакатами. Эдак и экскурсия может сорваться. Такое бывало.

– А что, правозащитники ждут наизготовке, чтобы ринуться в любую щель в стене и защищать права сабинян?

– Как любая непродаваемая загадка, она привлекает сюда многих. Причем страсть к Сабинянии легко переходит в ненависть и наоборот. Ненависть может быть местью за то, что тебе не позволили обладать предметом любви. Не знаю, что бы делали за стеной… ну, какие-нибудь воинственные лесбиянки, если бы их туда допустили. Принялись бы спасать тамошних женщин из рабства, или, наоборот, попросились бы сами стать рабынями, кто знает? Это можно проверить только опытным путем.

– Я уверен, – добавил Тошук через некоторое время, – что желание приобщиться к Сабинянии гораздо опасней желания ее уничтожить. Представители партии «уничтожителей» – относительно немногочисленны, разумны и предсказуемы, чего нельзя сказать о чудовищной армии истеричных поклонников. Вот эти и впрямь способны разодрать ее на сувениры, не оставив живого места. Поэтому мы привыкли заметать следы.

– Как именно?

– Группа встречается в неочевидном месте, довольно далеко от кордона. В каком-нибудь курортном поселке, где «туристический пакет» и без Сабинянии полон: например, альпинизм или горные лыжи. Там есть возможность собраться, не привлекая внимание. То есть, я на это очень надеюсь.

– Я так понимаю, жрецы обычно не ошибаются в своем выборе? В том смысле, что экскурсанты подбираются надежные, которые не станут хвастаться про свою поездку?

– Бывало разное. Но я не стал бы утверждать, что в тот раз – когда экскурсия сорвалась – жрецы ошиблись. Возможно, те толпы у кордона, камеры, попытки залезть на стену с плакатом и все такое – ну, ты все эти ролики видел – почему-то входили в их планы. Впрочем, не будем гадать. В нынешней группе, насколько я знаю, в основном новички. Я мало с кем успел плотно пообщаться. Вот и посмотрим, кого выбрали в этот раз.

Машина остановилась около маленькой горной гостиницы; уже совсем стемнело. Тошук справился у стойки, прибыли ли уже его друзья такой-то и такой-то, а после назвал наши имена. Взяв ключи от номера, мы направились по лестнице на второй этаж. Не доходя до нашей комнаты, Тошук постучался в ближайшую по коридору дверь – оттуда доносился оживленный разговор.

Я вошел вслед за Тошуком, смущенно укрывшись за его спиной. Мне показалось, что комната набита народом, хотя на самом деле здесь было только семь человек. В том числе – две женщины. Люди сидели на диване, в креслах и даже на полу. Но, несмотря на столь демократичные позы, я счел, что они плохо знакомы друг с другом: лица не свидетельствовали о раскрепощенности. Большая часть молчала; солировали в разговоре один-двое наиболее общительных, остальные лишь поддакивали. Вскоре я влился в застенчивую часть группы, занявшись чаем, который нам любезно предложили. Это было тем более кстати, что в дороге я здорово проголодался, а на низком столике посреди комнаты в изобилии водилась сдобная выпечка. Поглощая пирожки один за другим, я с любопытством рассматривал своих будущих спутников. По внешнему виду и скупым репликам я пытался определить, к какому типу принадлежит каждый из них. Кто здесь – бывалый герой, а кто – домашний рисовальщик карт вроде меня, непонятно как заслуживший великую честь.

Беседа велась по-английски, хотя для большинства английский явно не был родным языком – как и для меня. Я давно смирился с тем, что за счет экономических успехов своих государств этот язык стал не просто международным, но общеобязательным. Когда-то в детстве меня бесило то, что я, как и все вокруг, обязан его изучать, чтобы, как говорили мои родители, «добиться чего-то в жизни». Не знаю, что тут было причиной, а что следствием, но я был уверен, что органически не переношу его звучание, грамматику и так далее, отчего деспотичный диктат всего англоязычного казался мне еще более несправедливым. Может, связь была обратной, и не будь английский язык так категорично навязан мне, у меня был бы шанс полюбить его. Ведь в устах таких гениев, как «Битлз» и подобных им, он не казался мне отвратительным, даже наоборот! Сейчас, похоже, мне придется смириться вторично, если я не хочу чего-то пропустить, подумал я.

В данный момент в разговоре ведущая роль принадлежала довольно крупному активному мужчине лет сорока. Как мне показалось, по жизни он существовал в амплуа мудреца-хранителя устоев: чуть удлиненные волосы, окладистая борода, полинявший туристский костюм цвета хаки, а также уверенная плавная речь, привыкшая, чтобы с ней соглашались.

– Попытки спровоцировать сабинян на, так сказать, правозащитный дискурс вообще считаю безнравственным, – изрекал он. – В нашем мире и так избыток свободы и всевозможных прав всех и вся, вы не согласны? Я не говорю, что свобода – это вредно (ведь даже выбор сабинян отказаться от свободы был свободным выбором), но мы с вами не можем не видеть и побочных результатов всеобщего раскрепощения. – Он обвел глазами присутствующих, каждый из которых, по-видимому, представил себе какой-то свой пример издержек свободы, поэтому никто не возражал. – И если нашлись люди, которые свободно – подчеркиваю это – выбрали ограничение своей свободы, то зачем, подобно искусителю, приставать к ним с рекламой соблазна? Зачем уверять их, что они несчастные рабы, которых угнетают проклятые жрецы, зачем заманивать их обратно в свой цивилизаторский ад?

Худая сорокалетняя дама со строгим постным лицом закивала энергичнее других. Видимо, она была не меньшей традиционалисткой, чем оратор, только не обладала его умением выступать.

– Неужели на экскурсиях бывали случаи такой агитации? – удивилась девушка с темным хвостиком на затылке, тоже одетая в хаки. Несколько значков и нашивок на рубашке, которые я из-за близорукости не мог разобрать, выдавали в ней природоохранную активистку из какой-нибудь крупной организации. Что-то вроде «Гринпис» или WWF. – А я думала, что в группы не берут нелояльных участников!

– Сабиняния в этом смысле отличается небывалой толерантностью, – с улыбкой вмешался Тошук, уже успевший закусить пирожком. – Своим зрителям она позволяет думать и говорить, что они считают нужным. А мы будем просто зрителями, пусть и запущенными внутрь 3D-картинки. Сабиняния выбирает участников группы не по принципу лояльности, а по принципу умения думать – мне, во всяком случае, так кажется. Какой смысл в бездумных начетчиках, которые лишь повторяют то, что им сказали? Даже христианскому богу милей те, кто пришел к нему через тернистый путь сомнений. То есть – сделав свободный выбор. Может, и у богини Сабины похожие вкусы, – добавил он.

– Я бы не стала так говорить о творце этого дивного мира, – без улыбки заявила строгая дама. – Не будь ее, нам было бы некуда стремиться!

– Согласен, – примирительно сказал Тошук. – Я лишь хотел сказать, что наличие сомнений, споров, а может быть, даже провокаций, возможно, входят в планы сабинянского руководства. Скажу больше – может быть, это даже одна из целей экскурсий. То есть экскурсии устраиваются не только для внешнего мира, но для самих сабинян. Это не столько их нам, сколько наоборот – нас им показывают. Со всеми нашими сомнениями, ошибками, пошлыми устремлениями. Им показывают внешний мир. Возможно, эта экскурсия – эдакая прививка от нашего мира для сабинян.

– Убежден, что она им не требуется, – возразил бородатый носитель устоев. – Я не сомневаюсь, что информация про свободное пользование интернетом – не фейк, как думают некоторые. Сабиняне и так регулярно прививаются от соблазнов нашего мира, посещая наши соцсети. Они устали от нашего мира не меньше, чем мы с вами!

– Правда, только в теории, – заметил Тошук. – Практика тоже не помешает.

– Но все-таки, зачем они это делают? Провокаторы, которые агитируют сабинян бороться за свои права? – спросила девушка-активистка.

– Ну, это классика психологии, – опять перехватил инициативу бородатый. – Чувство неудовлетворенности оттого, что кто-то смог преодолеть себя, а ты – нет. Чтобы победить это мерзкое чувство, нужно доказать себе, что чужая победа ничего не стоит. Победить чувство зависти к праведнику оттого, что ты грешник. Что для этого нужно? Правильно – развратить праведника. Обычный низменный инстинкт. Описан у Льва Толстого в уже не помню каком рассказе… Ну, вобщем, там такая распущенная богатая девица из чувства неудовлетворенности собой решила соблазнить отшельника-монаха. А он, наказывая соблазн и в ней, и в себе, отрубил себе руку. И после этого она раскаялась и, кажется, сама ушла в монастырь.

– О, как интересно! Обязательно найду его! – воскликнула девушка.

Между тем на периферии комнаты возникло параллельное обсуждение. Дождавшись, пока в основном разговоре возникнет пауза, сидящий в дальнем конце парень лет тридцати решил изложить свои сомнения.

– Прошу прощения, коллеги, я хотел бы выяснить такой вопрос. Насчет питания и так называемых «внешних» вещей. Мы все знаем, что проносить с собой за стену ничего нельзя. А что, если я – аллергик? Или веган? Причем такой, который сразу помрет при виде мясной пищи? Наконец, если я, к моему сожалению, до сих пор не смог побороть никотиновой зависимости? Неужели сабинянскому руководству специально нужно, чтобы я страдал?

– С этого и надо было начинать, – сказал Тошук с неизменной улыбкой. – Вы курильщик, и не готовы отказаться от сигарет. Признаться, не знаю, как вам быть. То есть выбор у вас из двух альтернатив: либо принять условия Сабинянии, где это запрещено, либо отказаться от ее посещения.

– Да, но кому я помешаю? – не унимался парень, по виду похожий на бойкого журналиста солидного издания, выехавшего на пленер. У него была свежекупленная, с иголочки туристская одежда, и аккуратно подстриженная короткая бородка. – Не вам, не им. Спрячусь подальше в кусты, получу порцию своего наркотического вещества – он засмеялся – и готово.

– Замечательно! – брезгливо отозвалась строгая дама. – А потом кто-нибудь потребует права употреблять спиртное и героин!

Носитель устоев был настроен более миролюбиво.

– Видите ли, вы опять апеллируете к правам человека, что в нашем случае неуместно, – обратился он к журналисту. – Мы с вами готовимся войти на территорию, на которую конвенция о правах – или как ее там – не распространяется. Там свои законы.

Строгая дама важно кивнула. Позже я узнал, что ее зовут Мария.

– Каждому из нас важно понять, что там никому и никто ничего не должен – продолжил он ласково. – Вобщем-то, если мы нарушим специфические законы Сабинянии, нас могут попросту убить, – для убедительности он прибег к легкому запугиванию, после чего заговорил уже более жестким тоном, как будто правом убивать за провинности в Сабинянии располагал лично он сам. – Там нет судов, куда вы можете подать иск о нарушении своих прав, там вас не защитят правозащитные организации. Словом, все разговоры на тему, а почему мне нельзя, ведь я имею право – там неуместны. Нет – и точка. Или остаемся по эту сторону стены. – Он, видимо, хотел сказать «вы остаетесь», но решил смягчить выражение.

– Да я не говорю, что имею право, – капризно возразил журналист. – Просто я не понимаю – кому я помешаю? Вот кому?

Впрочем, мне показалось, он уже смирился со своей будущей никотиновой ломкой и не надеялся на чудо. Намек на то, что за сигарету его могут убить, видимо, на него подействовал. Бородатый и впрямь обладал даром убеждения.

– И все-таки, насчет веганства, – вступил парень помоложе, светловолосый, похожий на природоохранного активиста, как и девушка. – Я, конечно, понимаю, что в традиционном обществе его организовать сложно, и так-то питания не хватает…

Бородатый удовлетворенно кивнул. Традиции – это было по его части. К моему удивлению, чуть позднее он представился как Ченг – несколько экзотичное, на мой взгляд, прозвище для обладателя таких убеждений.

– Но ведь сабиняне наверняка не станут спорить, что веганское питание – более этичное, чем убийство животных ради того лишь, чтобы поесть, – продолжал активист. – Тем более что мы, так уж получилось, живем не в традиционном обществе, продуктов у нас много, и мы вполне можем позволить себе поступать этично. Зачем сабинянам из принципа нам в этом мешать? Что с того, что мы принесем с собой немного круп, орехов и сухофруктов, чтобы разнообразить свое меню?

– Если веганы такие этичные, то ради этого они вполне могли бы удовольствоваться на несколько дней теми овощами, что есть за стеной, – воинственно заметила Мария. – Иначе это какое-то лукавство получается. Ратуем за минимизацию потребностей, а сами хотим питаться разнообразно и изысканно! Но ведь тем самым мы создаем неоправданно большую нагрузку на экосистему!

Тошук поспешил смягчить ее слова:

– Я бы добавил, что самоограничение, которое ждет нас за кордоном, важно не только не для сабинян, но для нас. Оно является частью программы экскурсии. Ведь, если вдуматься, что нам показывают? Главным образом – добровольную способность людей принести свой комфорт в жертву ради торжества идеи. Конечно, мы все можем сказать, что наши маленькие слабости вреда Сабинянии не принесут. Ну что с того, что я пронесу на территорию гаджет и буду ежечасно проверять новые сообщения, потворствуя своей соцетевой зависимости? Что с того, что Тим будет потихоньку жевать в кустах свой чернослив, наивно думая, что жители страны этого не замечают? Или что Ержи заберется в скальную расщелину, чтобы втайне выкурить сигарету? Вроде бы – ничего страшного. Но в этом случае Сабиняния так и останется для нас всех прикольной компьютерной игрой. Захотел – поиграл, захотел – встал и пошел по делам. Но фантастика в том, что эта страна – реальность! И это потому, что ее жители «играют» по-настоящему, добровольно отказываясь от многого легкого и приятного ради тяжелого и трудного. Играют до самой смерти. Мы же сами хотели посмотреть своими глазами, как такое возможно. Но что мы поймем, если останемся внешними наблюдателями со своими слабостями и гаджетами? Нам предлагается некоторое время пожить, как сабиняне (ну, я преувеличиваю, конечно). Неужели мы от этого откажемся?

– Ни в коем случае! – воскликнул полноватый итальянец, показавшийся мне (не знаю, почему) похожим на любителя реконструкторских игр и фэнтези. – Ребята, мы же все об этом мечтали! Вспомните: еще две недели назад мы и помыслить не могли, что наша мечта сбудется! И вот мы – здесь, у порога Сабинянии. Завтра мы войдем внутрь! Неужели сигареты или чернослив может быть важнее этого счастья?

Восторженный тон парня убедил оппонентов лучше, чем рассуждения Тошука. Видимо, они вспомнили сладкий вкус своей мечты, когда она казалась несбыточной; лица просветлели. Странно, как быстро осуществление грез рассеивает их очарование, с удивлением думал я. Восторги уступают место бытовым заботам. Похоже, эта компания узнала о своем счастье уже достаточно давно – недели две, не меньше – и успела с ним свыкнуться. В отличие от них, я был неофитом счастья и никак не мог взять в толк, как можно думать сейчас о каком-то разнообразии своего питания. Да ради того, чтобы оказаться за стеной, я готов был перейти на хлеб и воду!

Наконец, Тошук напомнил, что завтра нам предстоит долгая дорога – обратно в сторону моря и кордона. Экскурсанты нехотя стали подниматься. Должно быть, многие из них привыкли засиживаться за экранами компьютеров сильно за полночь, чтобы, в том числе, удовлетворить жажду общения в сабинянских группах. Но Тошук был категоричен:

– Кордон откроют завтра ровно в 12.00. Если нас там в это время не окажется, его просто закроют и экскурсия этого года на этом тоже закроется. Поэтому завтра подъем в 7 утра.

Вспомнив, видимо, что без Тошука им за стену не попасть, все послушно принялись собираться ко сну. Меня Тошук отвел в крошечную комнатку по соседству, размером, наверное, в половину строительного вагончика (хозяин гостиницы очень рачительно тратил территориальный ресурс), где помещались лишь двухэтажная кровать и умывальник. Не задумываясь (повинуясь, вероятно, врожденному иерархическому чутью), я сразу полез наверх, уступив Тошуку нижнюю полку. Но у последнего, очевидно, это чутье отсутствовало. Поэтому он на секунду остановился, почесав в затылке, а затем, решив, что мне, видимо, так удобнее, покорно расположился внизу.

Глава 4. Вход

Я был уверен, что от обилия впечатлений не смогу уснуть. Однако стоило мне коснуться щекой подушки, как сознание выключилось. Когда я открыл глаза, комната уже была полна рассветным солнцем.

Экскурсанты собрались к завтраку на удивление пунктуально. Правда, некоторые еще не могли победить уныние от раннего подъема, и потому были неразговорчивы. Тошук уже полностью принял на себя командование; никто на это не возражал.

– Микроавтобус уже внизу, я только что говорил с водителем, – объявил он. – Ехать часа четыре, с учетом остановок – чуть больше. Так что лучше нам не задерживаться.

В автобусе половина группы сразу расположилась для сна. Я же был так возбужден, что и думать не мог задремать. Мимо мелькали лужайки и колоритные домики, вдали плыли горные хребты. Должно быть, это было великолепное зрелище, но сейчас оно казалось мне лишь симпатично раскрашенным занавесом давно ожидаемого представления. Я нетерпеливо ждал, когда он отодвинется и начнется действие.

Первое время дорога была почти пустой, по потом стали попадаться машины, едущие в нашем направлении. Некоторых мы обгоняли, некоторые обгоняли нас, словно спеша поспеть к открытию кордона первыми. Я принялся было успокаивать себя, что, наверное, в той стороне находится популярный курорт, и все эти машины едут туда, тогда как мы вот-вот свернем с дороги на тихий проселок. Но, судя по всему, я ошибался.

– Так, информация о дате открытия просочилась, – вздохнул Тошук. – Впрочем, этого следовало ожидать. Посмотрим, насколько это усложнит нашу задачу.

Машин становилось все больше.

– О, похоже, мы рвемся туда не одни, – послышался сзади хриплый спросонья голос Ержи.

Последние сотни метров мы двигались медленным кортежем среди машин, припаркованных у обеих обочин. Наш автобус сделал последний поворот, и впереди из-за леса показались очертания темной преграды. Это была стена! Я сотни раз видел ее на фото и видео. Перерезав дорогу, как ножом, она тянулась от нее в обе стороны: налево ползла вверх по склону, то здесь, то там выглядывая из-за деревьев, после чего исчезала в дымке; направо – плавно спускалась к морю, голубевшему далеко внизу. Но здесь нас ждало другое море, состоящее из голов в бейсболках и поднятых рук, держащих телефоны, селфи-палки и даже профессиональные камеры. Операторы с камерами концентрировались около пикетчиков с плакатами, которые что-то возбужденно кричали в их объективы.

Все выбрались из автобуса. Подождав Тошука, который остановился сказать пару слов водителю, мы осторожно двинулись сквозь толпу к стене.

– Я требую, чтобы меня и моих детей пропустили внутрь! – слышался громкий женский голос. Подойдя поближе, мы увидели женщину лет тридцати пяти, державшую за руку флегматичную девочку и параллельно качающую еще одного малыша в коляске. – Мы медленно умираем в отравленном воздухе городов, мы едим ядовитую генно-модифицированную еду! Люди, которые огородились этой стеной, не вправе одни пользоваться своим раем! Они говорят о своей нравственности, но разве могут нравственные люди спокойно смотреть на то, как мучаются наши дети?!

Мне показалось, что дети ее были вполне довольны жизнью, да и сама дама не выглядела умирающей: во всяком случае, в процессе медленной смерти от отравленного воздуха она ухитрялась регулярно подновлять свой маникюр.

– Что вы намерены делать, чтобы заставить руководство государства открыть ворота? – визгливо вторила ей толстая китаянка, держа в руках микрофон.

– Мы будем стоять здесь до тех пор, пока они нас не впустят! Когда мы умрем здесь, у них под дверью, наша смерть будет на их совести!

Еще несколько групп активистов выступало в аналогичной манере, требуя приобщения своих детей к чистой природе Сабинянии. Самая многочисленная из них прибыла, видимо, раньше всех остальных, потому что сумела занять пост у маленькой железной двери в стене (я с трудом разглядел ее за спинами митингующих). Они тоже наперебой обещали, что не позволят закрыть дверь, пока их не впустят внутрь вслед за экскурсантами. Было очевидно, что о нашем запланированном проходе здесь все знали. Не знали лишь одного – того, что именно мы, робко жмущиеся к Тошуку, и являемся теми самыми счастливчиками, которые выбраны жрецами в ущерб другим страждущим. Я подумал, что не хотел бы, чтобы наша тайна внезапно раскрылась: силы были явно неравны. С надеждой я огляделся в поисках полиции, которая обычно сопровождает подобные сборища и, наконец, увидел: поодаль, на пригорке действительно расположились трое людей в форме. Они лениво посматривали на толпу и вряд ли готовились кого-то спасать.

Внезапно все головы повернулись в одну сторону: на периферии митинга, где стена ныряла в гущу деревьев, несколько человек пытались приладить к ней приставную лестницу. Свои действия они сопровождали громкими бессмысленными криками, видимо, выражающими их решительный настрой. Они выглядели, как типичные представители какого-нибудь ультралевого движения за права сексуальных меньшинств: вычурные прически с частично выбритыми, частично окрашенными в разные цвета, частично заплетенными в косички и дрэды волосами, куча всевозможного металла в ушах, носах, губах и пупках, кричащие надписи и рисунки, напечатанные на одежде и вытатуированные на теле. Наконец, им удалось установить лестницу; одновременно подоспевшая группа журналистов и просто любопытных подставила свои камеры. Из пестрой массы леваков отделилась одна энергичная девица с зелеными волосами. С плакатом под мышкой она полезла наверх. Как известно, сабинянская стена достигает более пяти метров в высоту. Здесь было точно не меньше. Выдвижной лестницы хватило лишь на треть. Девица, встав на предпоследней ступеньке, развернула свой свиток и некоторое время с гордым видом позировала перед камерами. Плакат гласил: «Рай для всех, а не для избранных!»

– Но ведь там, за стеной, находятся отнюдь не виллы олигархов, – решил разговорить ее один из журналистов. – Там люди, пашущие, как лошади, и живущие, как примитивные земледельцы две тысячи лет назад. За что же вы на них ополчились?

Зеленоволосая была готова к вопросам.

– Так и есть – за стеной есть рабы и есть господа! Первые работают, как лошади, а вторые присваивают результаты их труда и живут в праздности. Мы требуем, с одной стороны, освобождения сабинянских рабов. С другой стороны, мы все имеем право воспользоваться природными территориями, лесами и пляжами, которыми в настоящее время владеет небольшая кучка людей, эти так называемые жрецы.

– Но ведь это суверенное государство! – удивились из толпы. – Вы предлагаете напасть на него и захватить?

– Это не государство, – невозмутимо ответствовала пикетчица. – У него нет никаких признаков государства. Это банальный землезахват в пользу нескольких олигархов. Есть сведения, что их бизнес находится за пределами стены. И это очень крупный бизнес. Возможно, наркотики. Во всяком случае, есть основания считать, что своих рабов они держат в повиновении с помощью психотропных веществ. Именно поэтому здесь такая высокая смертность. Кроме того, всех неугодных просто убивают. Но эти тайны надежно скрыты стеной.

Толпа возмущенно загудела. Все собравшиеся уже прихлынули к лестнице, кроме разве группы, которая по-прежнему держала оборону около дверцы.

– Но какое государство, на ваш взгляд, должно напасть на Сабинянию, чтобы восстановить справедливость? Если вы предлагаете сделать это силами США, то не будет ли это, как обычно, циничным актом агрессии мирового гегемона? Не передадим ли мы после этого Сабинянию от одних олигархов другим?

Я изумился, поняв, что автором реплики был …Тошук! Он незаметно сделал знак нашей группе, сгрудившейся вокруг него, и шепнул: – Скоро полдень. Нам откроют дверь, и мы должны будем действовать быстро. – Увидев, что наши товарищи метнулись было к двери, он взволнованно замахал: – Нет, постойте! Так вы привлечете внимание.