Текст книги "Летопись Сатурна (СИ)"

Автор книги: Ирина Кошман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Кошман Ирина Анатольевна
Летопись Сатурна

Адлен почувствовала себя восставшим мертвецом, когда попыталась раскрыть свои глаза. Ее дыхание было прерывистым и поверхностным, она инстинктивно боялась набрать в легкие побольше воздуха, потому что ей казалось, что вместе с ним она вдохнет тяжелую черную землю. Она, все еще жмурясь, попыталась подняться с какого-то твердого настила, но в голове прозвучал такой колокольный звон, что она тут же рухнула обратно, снова ударившись обо что-то твердое. Она уже была в сознании, но ее словно пленил сонный паралич. У нее случались приступы раньше, но последний был года три назад, а потом они резко прекратились. Адлен подумала, что сонный паралич начал мучить ее снова, и это просто нужно перетерпеть. И спустя несколько секунд она легко открыла глаза. Веки оказались не такими тяжелыми, и глазные яблоки не закатывались, как обычно это у нее происходило во время паралича, когда ей было двадцать два. Она сразу же осознала, что не спит и не видит сон. Она действительно находилась в каком-то сером пространстве, а воздух был влажным и холодным. Голова все еще гудела, и Адлен прикоснулась к затылку, где нащупала небольшую шишку. Она попыталась вспомнить, где находится и что произошло, но ничего не вышло. Да и вообще, все, что она могла вспомнить сейчас, это свое имя, возраст и национальность. Когда нервные рецепторы, в конце концов, начали работать на полную катушку, откуда-то из глубины легких у Адлен вырвалось нарастающее мычание, которое едва не превратилось в истошный крик. Было больно во всем теле. Но особенно сильно ныла грудь, все еще наполненная соками. Громко испуская воздух их грудной клетки, Адлен нашла в себе силы поднять свой торс. В глазах тут же заискрились «зерна» нахлынувшего кровяного давления, которые перешли в густую боль в лобной части. Адлен в немом крике широко раскрыла рот, но перетерпела накатившую боль молча. Правой рукой она взялась за соответствующую грудь и сжала ее, пытаясь утихомирить. За этим движением на нее нахлынуло воспоминание о ребенке, которого она держала на руках. Но когда это было? Сутками ранее? Неделю назад? Месяц? Она не могла вспомнить, что произошло с ней, зато прекрасно помнила, что произошло с ним. Наконец, боль во всем теле понемногу утихла. Но за нею накатил приступ внезапной тошноты. Адлен схватилась за живот и скрючилась в позе сидящего эмбриона. Однако за позывами ничего не последовало, и это было мучительно неприятно. Адлен попыталась запихнуть два пальца в рот, но приступ тошноты исчез так же внезапно, как и появился.

Отдышавшись, женщина решила, наконец, осмотреться. Ее короткие светлые волосы свисали грязными прядями, а аметистовые глаза с поволокой потемнели до серых.

Стены были какими-то грязно-зелеными и обшарпанными в некоторых местах, на потолке не было никаких ламп, но свет откуда-то проникал в помещение. Пытаясь проследить, откуда он идет, Адлен начала разворачивать свою голову. Поворот на девяносто градусов не дал ответа на вопрос: все те же грязные стены, все тот же тяжелый воздух. Пришлось подключить туловище, чтобы повернуться на сто восемьдесят градусов через левое плечо.

Адлен никак не ожидала увидеть то, что предстало перед ее глазами. От пространства, откуда исходил ровный искусственный свет, ее отделяли толстые вертикальные прутья, перемежавшиеся с горизонтальными. Обычные тюремные прутья, сквозь которые могли без проблем протиснуться только мультяшные герои. Глаза Адлен расширились от удивления. Она стремительно то закрывала их, то открывала, все еще надеясь, что это образы, которые приносит с собой сонный паралич. Хотя такого не бывало никогда. Во время паралича она видела, что угодно: силуэты людей и странных существ, крыс у себя на груди и витающие в воздухе головы. Со временем она привыкла к этому и перестала испытывать леденящий кровь ужас. Но такого она не видела никогда. И она явно не спала и не пребывала в параличе. Это была реальность. Адлен вскочила на ноги и прильнула к прутьям, вставив между ними свое несколько пухлое лицо. Она тяжело дышала, словно пространство по ту сторону решетки было наполнено свежим приятным кислородом, какой можно было встретить в каких-нибудь горных деревеньках. Но за прутьями не было ничего, кроме глухой, такой же серо-зеленой стены. Хотя Адлен отдаленно слышала какое-то шуршание, исходившее откуда-то из глубины этого пространства. Но она не могла точно понять, действительно ли она это слышит, или это слуховые галлюцинации. А может быть, все это всего лишь одна сплошная галлюцинация? Может, она попала в какую-то виртуальную воронку в "кружке" и не может уже месяцами выбраться отсюда? Может быть, каждый день для нее, как первый?

Адлен попыталась взять себя в руки и еще раз закрыла глаза. Сердце ее бешено колотилось и волнами отдавало в голову, проецируя эти волны на сетчатку глаза. Адлен вспомнила то, чему научилась во время беременности при подготовке к домашним родам, и тут же начала глубоко дышать. Воздух входил через нос, а выходил с шумом через рот. И когда Адлен уже готова была снова открыть глаза и постараться проанализировать все, что произошло с ней за последние пару лет, она услышала позади себя какое-то мяукание. То есть ей показалось, что это именно такой звук, какой, бывает, кошка издает во сне.

Ужас снова подступил к горлу Адлен, и она медленно развернулась снова на сто восемьдесят градусов. И только сейчас она увидела то, что ее сознание в первые минуты после пробуждения почему-то проигнорировало. В этом помещении она была не одна. На полу лежали люди в кислотно-оранжевых комбинезонах. Со стороны можно было подумать, что они просто отдыхают после тяжелого трудового дня. Их дыхание было размеренным и естественным для спокойного сна. Только сейчас Адлен поглядела вниз и увидела на себе точно такого же цвета комбинезон из плотной, но не прилегающей полностью к телу ткани. Она схватилась за нее руками, будто не верила в материальность этой одежды. Из ее груди снова вырвался стон, а за ее стоном последовал другой. Но ей он не принадлежал, хотя Адлен не сразу это осознала.

Повинуясь какому-то инстинкту, Адлен упала на колени, приняла позу гориллы и притаилась, надеясь, что может остаться неприметной, если не будет шевелиться. Ее глаза окончательно широко раскрылись и теперь стали почти лиловыми. В легких что-то свистело, а нос работал громко, как старый пылесос.

Кто-то снова застонал, но уже громче. Это определенно был мужской голос, хотя это могла быть и женщина с грубоватым голосом. В дальнем конце этой комнаты что-то пошевелилось. Адлен, забыв про осторожность, попятилась спиной к решетке и обняла руками колени. Спустя всего пару секунд она увидела, как то самое "что-то" превратилось в темноволосого мужчину с густой щетиной. Его стон плавно перерос практически в крик, а его большие руки охватили голову в болезненном рывке. Он испытывал неподдельную боль, и Адлен поняла, что только что была на его месте. Но, несмотря на это, она была не готова к тому, чтобы завести разговор с незнакомцем. Стены вокруг казались ей какими-то ватными, маслянистыми, сознание никак не могло уловить их прочности.

Мужчина прекратил стонать и открыл глаза, взгляд от которых устремился в никуда.

– Мамочка... – издалека услышала свой голос Адлен и при этом пошевелилась.

Взгляд мужчины тут же устремился на нее и начал обретать черты сумасшествия. Адлен снова замерла, как насекомое, претворявшееся палочкой на ветке. Но гнева во взгляде мужчины не было. Он был наполнен страхом, и, не ухватив сознанием живого человека, сидевшего у решетки, взгляд начал блуждать по пространству в помещении.

*

Мужчиной был Давид, русский по крови и национальности. Единственной мыслью, которая крутилась у него в голове, почему-то была мысль о собаке. О Саре.

– Сара, – еле слышно на выдохе произнес он, все еще не осознавая, где находится и что произошло. Он видел темные стены и темное пространство. А на полу было что-то едва уловимо шевелившееся. Он словно попал в чей-то дурной сон с клешнями огромных устриц и пришельцами. Голова пульсировала болью, в легких при каждом вдохе носилась тысяча острых клинков. Сара. Что было с Сарой? И только спустя минуту Давид вспомнил, что мысли о Саре всплыли в памяти как подушка безопасности, чтобы не вгонять организм в стресс. На самом же деле, его подсознание мучилось болью о Кристине.

После того, как Давид мысленно произнес несколько раз это имя, к нему окончательно вернулась трезвость. Он снова осмотрел пространство вокруг и задержал свой взгляд на человеке, сидевшем на другом конце этой комнаты с решетками. Это была девочка. Нет, девушка. Из-за позы, в которой она находилась, невозможно было понять, какого возраста эта femme. У нее были светлые волосы, небольшое круглое личико и темные круги под глазами, как тени, которые могут отбрасывать столетние деревья. Она испуганно смотрела на Давида, и во взгляде почти читалось полоумие. Хотя Давид понимал, что, должно быть, его взгляд отличается не многим. То, что показалось сперва невнятным шевелением на полу, одной огромной дышащей массой, оказалось живыми людьми, покрытыми той же одеждой, что была и на Давиде. Было и еще кое-что странное у них у всех. На висках виднелись какие-то темно-серые выпуклые круги. Давид тут же, повинуясь внутреннему зову, поднес руки к своим вискам и потрогал их. Так и есть. Там ощущалось что-то искусственное, то ли приклеенное, то ли просто прикрепленное чем-то к голове. Но при каждом касании в голове разливалась звенящая боль. Девушка, последовав примеру мужчины, как обезьянка, тоже поднесла свои руки к вискам, и ее тут же обуяла волна истерического страха. Сперва она попыталась содрать эти присоски, но боль оказалась такой сильной, что она одернула руки, и они рухнули, как срубленные ветви лианы где-нибудь в джунглях Амазонки.

Давид не ощущал никакого страха к этой девушке. Теперь он рассмотрел в ее лице черты взрослой женщины, но не такой взрослой, как он сам. Было что-то ужасающее в том осознании, что на ее месте могла быть Кристина. И тут он внезапно вспомнил, что происходило с миром. Ведь какие-то присоски на голове были не так страшны, как...

Кристина. Давид резко встал на ноги, и они, как ни странно, не подкосились. Девушка с ужасом поглядела на казавшегося ей огромным мужчину и сжалась еще больше, как ловкая помощница фокусника.

– Где я? – спросил Давид, глядя на девушку, но обращаясь в пространство. Девушка только нервно покачала головой, но внутри нее растеклось какое-то приятное чувство оттого, что она услышала человеческую речь.

Давид понял, что она была явно не в себе, и не стал мучить ее расспросами. Он еще раз огляделся вокруг, а потом стремительно бросился к прутьям. Адлен закрыла голову руками, ожидая удара. Но никакого удара не было. Незнакомец возвышался над нею, как скала, и с криком пытался вырвать стальные прутья. Слезы потекли у нее из глаз, и успокоившаяся было грудь снова заныла. Она схватилась за стальную решетку и попыталась встать, поняв, что этот странный человек не собирается ей вредить.

Давид поглядел на девушку, и в его глазах отпечатался ужас. Склеры были сплошь красными и водянистыми.

– Ты кто? – снова спросил Давид у нее, пытаясь успокоиться. Услышав это, Адлен снова села, не понимая, что говорил этот мужчина.

– Ты меня слышишь? – снова спросил Давид, неосознанно поднеся руки к ушам. Адлен поняла суть вопроса и испуганно ответила:

– Английский. Английский?

Инглиш? Давид оказался в еще большем недоумении. Она что, не русская? Если так, то какого черта он здесь делает? Что происходит, и кто все эти люди, ровно дышащие на полу? Внезапно его ноги как-то непроизвольно подкосились, и он, хотя вовсе и не хотел этого, упал на колени так, что теперь его лицо было практически на уровне лица вспотевшей девушки. Его осенило мыслью о том, что она могла быть одной из тех. Его глаза вспыхнули огнем страха и ярости, он поднял подбородок и часто задышал.

– Ты одна из них, да? Одна из людоедов?

Но тут же он осознал, что если девушка действительно понимает только английский и не притворяется, то вряд ли она сможет дать ему вразумительный ответ. Ее медленное, как во сне, покачивание головой, дало ему понять, что его догадки верны. Он, не моргая, быстро опустил голову, но глаза оставались такими же широко открытыми.

Адлен не понимала, на каком языке говорит этот незнакомец, но он был явно славянским, звеняще-шипящим. Она не сильно ломала голову, как такое может быть, потому что ее сознание запихнуло эти ненужные сейчас вопросы подальше от психики. Она следила за этим мужчиной с густой щетиной, каждую секунду ожидая от него каких-нибудь непредсказуемых действий. Но он просто сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Она решила, что нужно что-то предпринять, иначе не удастся выбраться из этой ловушки.

– Адлен, – произнесла она ложным уверенным голосом и показала пальцем на себя. – Адлен.

Она выдохнула, ожидая от незнакомца каких-то действий. Но Давид только поглядел на нее с недоумением, не соображая, что она говорит, и что это значит. Он вопросительно поглядел на нее, но отголосок ярости все еще витал в его взгляде. Адлен покивала головой и открыла рот, собираясь сказать что-то еще, но не найдя подходящих интернациональных слов, она громко выдохнула воздух из легких и опустила голову. Сердце все так же продолжало бешено колотиться. Вдруг мужчина несколько выпрямился и произнес:

– Адлен?.. Адлен – это?..

– Ja-ja! Mijn naam is Adlen! – закричала Адлен, ухватившись в который раз за прутья решетки.

Давид снова был сконфужен тем говором, который он только что услышал. Он сам не знал английский, разве что только пару фраз, но Кристина была отличницей по этому предмету, и он часто слышал, как она заучивает вслух английские тексты и слова. То, что только что произнесла эта Адлен, не было похоже на английский. По крайней мере, официальный. Он ощутил, как к горлу подступил комок, и ярость внезапно пересилила над страхом. Он схватил девушку за грудки и прижал к прутьям.

– Какого хрена тут творится?! Какого хрена?! – прошипел-прокричал он ей прямо в лицо, оставляя горячие капли слюны у нее на подбородке. Адлен зажмурилась в страхе и превратилась в один сплошной грубый комок мышц и поджилок.

– Ik ben Nederlands! Nederlands! – прокричала зачем-то Адлен, все еще не раскрывая глаза. Она почувствовала, как сильные пальцы славянина разжимаются у нее на груди, которая до ужаса заныла от страха и подкативших нервов.

Услышав слово, похожее на "Нидерланды", Давид наконец понял, почему произошла такая путаница. Ему стало стыдно за то, что он поддался внезапному приступу ярости и испугал эту иностранку. Ему хотелось извиниться и все, что он мог сказать, было "Айм сорри", которое мог понять, наверное, только ну очень умный англичанин. Однако девушка открыла глаза и быстро одобрительно покачала головой. Значит, поняла.

Давид снова взялся за голову и что-то прорычал в себя. Потом он снова поглядел на Адлен и сказал:

– Давид, – он указал на себя пальцем. – Май нэйм из Давид.

Он хотел сказать что-то еще, но запнулся, и его глаза некоторое мгновение бегали. Он пытался вспомнить, как на английском сказать, кто он по национальности, но в голову так ничего и не пришло.

– Я русский, – понадеялся он на то, что девушка и так поймет, кто он. – Россия.

Адлен сразу же поняла, что имел в виду мужчина, и покивала головой. Только сейчас в ее сознании начало всплывать недоумение, как они могли оказаться вместе в этой клетке. Но мысли Адлен стремительно прервались чьим-то стоном, и они с Давидом синхронно поглядели в ту сторону, откуда он доносился.

Это был совсем еще молодой мужчина. Ему было не больше двадцати. Он привстал и взялся за затылок. Этот жест был знаком и Адлен, и Давиду. Уже достаточно придя в себя, Адлен подошла к мальчику и дотронулась до него, желая помочь ему встать. Но тот с ужасом поглядел на нее и отпрянул к стенке, будто его прошибло током. Его большие черные глаза с ресницами, как у коровы, испуганно глядели по сторонам. Затем мальчик ощупал себя, словно что-то искал. В тот же момент он обнаружил на себе странную одежду из синтетической ткани яркого оранжевого цвета. Его пробил холодный пот, и у линии роста волос появились крупные капли. Он быстро потрогал свои волосы, будто убеждаясь, что они на месте, и попытался встать на ноги. Но тут почувствовал, что что-то теплое разлилось у него по ногам, а на штанах между внутренней стороной бедер появилось темное пятно. Он понял, что обмочился, и из его глаз брызнули слезы отчаяния. Это было странно и в то же время естественно. Он практически никогда не плакал, но сейчас слезы хлынули сами собой, как дождь, который невозможно было контролировать.

Адлен никогда не видела такой картины, и грудь у нее снова защемило. Но на этот раз не от страха, а от жалости. Хотелось взять этого маленького смуглого паренька и прижать к себе, но она все еще не была уверена, кому здесь можно было доверять. Она встала в позу переговорщика, который вошел в комнату к суициднику, держащему у виска пистолет, и как можно более спокойным голосом произнесла:

– Эй! Успокойся, слышишь? Спокойно! Мы тебе не навредим.

Она словно издалека услышала свой голос. Было странно. Она только что сама была в таком же состоянии, и вот уже успокаивала другого такого же, как и она сама.

*

Жерминэу перестал плакать, а тонкая струйка прозрачной жидкости из носа все еще стекала по губам. Он поглядел на девушку, но у него все расплывалось в глазах. Все казалось одним большим светлым пятном, в котором что-то двигалось. Но он услышал английскую речь, и это почему-то его успокоило. Хотя в ней чувствовался какой-то странный акцент.

– Где я есть? – спросил Жерминэу, с яростью набирая в легкие воздух. – Кто вы есть?

Он не помнил, что случилось и как он очутился в незнакомом месте. Какое-то время он не мог даже вспомнить свое имя, пол и возраст. Но это длилось только несколько секунд, а затем прошло. По мере того, как сердцебиение успокаивалось настолько, насколько это было возможно в данной ситуации, пелена с глаз Жерминэу спала, и он увидел перед собой женщину европейской внешности с мешками под глазами. Она была одета в ту же одежду, что и он. Не задерживая долго взгляд на девушке, он быстро перевел его на окружающую обстановку. Это были зеленые стены и решетка. Это была обычная тюремная камера, и ничего другого это быть не могло. Возле решетки стоял рослый мужчина в такой же форме. Они все заключенные. Но почему? Как он оказался здесь?

– Что я был сделать? – в отчаянии Жерминэу снова перевел свой взгляд на девушку, и его сердце опять начало заходиться. – За что? Что я был сделать?

Он снова попытался встать, и на этот раз у него вышло, когда светловолосая девушка подхватила его под локоть и помогла удержаться на ногах.

– Эй! Тихо! Мы ничего не знаем! – Адлен взглянула на Давида, давая понять юноше, что они в одной лодке. – Держишься?

Жерминэу покивал головой, громко сглотнув слюну, струйка которой потекла по подбородку.

– Кажется, нас всех чем-то накачали, – сделала предположение Адлен, но только для того, чтобы успокоить смуглого юношу. Его речь была нечистой и в ней звучал какой-то акцент, но она не могла понять, какой. Хотя какая разница. Большая часть планеты говорила по-английски. Этот русский был скорее исключением из правил.

– Мы тоже ничего не помним, – Адлен постоянно оборачивалась к Давиду, забывая о том, что он ничего не понимал. – Как тебя зовут? Ты откуда?

Жерминэу с опаской взглянул на Адлен, но не видел причин не признаваться.

– Жерминэу, я из Уругвая.

– Уругвая? – удивилась Адлен. – Это в Южной Америке?

Жерминэу вопросительно поглядел на Адлен, думая, что мог сказать что-то не то. Он не знал другого Уругвая, но на всякий случай утвердительно покачал головой.

Адлен снова обернулась в сторону Давида, как бы говоря: "Ты это слышал? Из Уругвая!", но вспомнила, что он не понимает. Она инстинктивно сказала громко:

– Уругвай!

Давид услышал слово "уругуай" и тут же понял, что имела в виду растрепанная блондинка. Этот юнец из Уругвая! Это вообще на другом конце света. Их разделала целая вечность, где, черт подери, они находятся? Глаза Давида округлились, и он в недоумении развернулся лицом к прутьям, оглядываясь по сторонам.

– Эй! – закричал он громко, но в ответ снова услышал какие-то шорохи в коридорах. Там явно кто-то был.

Адлен отпустила руку Жерминэу, и тот поблагодарил ее за помощь.

– Меня зовут Адлен. Это Давид, – указала она на рослого мужчину. – Я из Нидерландов, а он русский.

Шок снова накатил на Жерминэу, но он удержался на ногах. Он поглядел вниз и увидел там еще трех человек, которые совсем безмятежно спали.

– Мы только что очнулись, как и ты, – поведала Адлен, заметив взгляд Жерминэу.

– А это кто есть? – спросил он, указав на остальных.

Адлен пожала плечами, но понимала, что спустя некоторое время все заново придется объяснять и этой троице. Они были стариками. Среди них была одна темнокожая женщина, лежавшая на спине, тогда как двое других лежали на боках.

Жерминэу постарался привести свое сбитое дыхание в норму, и спустя какое-то время у него получилось. Он вспомнил свою деревню и общину, вспомнил лицо Рут, такое озабоченное и грустное, и чувство обреченности накатило на него холодной волной несбыточных желаний. Он подошел к решетке и, не обращая внимания на пристальный взгляд рослого мужчины, поглядел сквозь прутья, но ничего не увидел кроме коридора с уставившейся на них такой же зеленой стеной, как и в камере.

Адлен присела на корточки, опершись спиной о стену, которая до мурашек пробрала ее холодом.

– Как ты думаешь, где мы? – спросила она у Жерминэу. По невероятной причине ее тянуло к общению с этим уругвайцем. Возможно, потому, что пока только он понимал ее речь. Но все же было что-то более неуловимое в этом стремлении. Что-то психологически значимое для нее, а, может быть, и для него.

Жерминэу обернулся и ответил, немного замешкавшись:

– Это камера. Это тюремная камера. Казаться, есть не одиночного заключения.

Адлен крепко закрыла глаза. Жерминэу сказал то, что она отрицала для самой себя с тех пор, как очнулась здесь. Сколько, кстати, времени прошло? Десять минут? Или уже час? Может, целые сутки. Она никак не могла уловить ощущения времени. Адлен быстро покачала головой из стороны в сторону, будто пытаясь развеять только что сказанное Жерминэу в своей голове.

– Нет-нет. Нет. Ум-ум, – Адлен произнесла какие-то назальные звуки. – Нет. Не может быть. Нет.

От этого бормотания Жерминэу окончательно пришел в себя, хотя здравомыслие было еще где-то на подступах к сознанию. Он слабым движением руки указал на Адлен, куда-то ниже ее головы. Но женщина продолжала с непоколебимым недоумением смотреть на уругвайца со странным именем.

– Разве это форма есть не заключенные? – спросил Жерминэу, еле шевеля губами, как чревовещатель.

Адлен одним рывком опустила подбородок и стала рассматривать свою одежду, будто видела ее впервые.

– И что? Что? Это ничего не значит.

Она поднялась, приложив к этому немало усилий. Жерминэу тоже поглядел на свою форму и снова увидел постыдное мокрое пятно ниже живота. Он отвел взгляд и отвернулся к решетке. Адлен знала, что он прав. Но что-то очень важное ускользало в этом понимании. Что-то очевидное, но при этом скрытое. Адлен запустила пятерню в свои волосы и нащупала несколько колтунов, которые никак не могла распутать. Все это время она смотрела на лежавших внизу людей и неожиданно для самой себя бросила к темнокожей женщине и начала ее тормошить.

– Эй, проснитесь! Просыпайтесь все! Эй!

Жерминэу и Давид испуганно поглядели на обезумевшую девушку. Давид подошел к ней и взял за локоть.

– Прекрати, – сказал он негромко, но твердо. Он понимал, что она не знала русский, но действовал, как с собакой, которая должна слышать интонацию. – Хватит.

Но Адлен продолжала тормошить женщину, а апогеем этого действа стала пощечина, которую голландка ей влепила. Давид в изумлении отпустил руку Адлен и отстранился от нее. Но тут же ощущение реальности вернулось к нему и захлестнуло гневом. Он опять схватил блондинку за локти и со всей силой отбросил в другую сторону. Казалось, это привело Адлен в чувство. Она опустила голову на ладони и тихо застонала. Слезы настоящим водопадом хлынули у нее из глаз, и стоны перешли в громкие рыдания.

– Ты же не можешь знать, кто они! – сказал Давид, пытаясь оправдать свой поступок, который неосознанно принял облик чего-то неправильного, аморального.

Но Адлен не просто не понимала, что говорил русский, она не была способна даже на то, чтобы слышать что-то. А темнокожая женщина на полу явно отреагировала на физическое воздействие. Она широко открыла глаза, но тут же их зажмурила: непривычный яркий свет. Затем последовало то, что было уже с каждым из них: тонкий ровный стон, сигнализировавший о боли в голове, животе и ногах. А еще страх. Это неизменное чувство страха, сменяющееся паникой и неверием. Затем принятием и новым приступом отторжения.

*

– Айвори, – прошептала Вивьен, потому что это было единственное, что она сейчас помнила. Она снова приоткрыла глаза, и теперь яркий свет не резал так сетчатку. Щека почему-то горела, но это было ничто по сравнению с болью во всем теле. Она слышала чей-то плач, и на ум почему-то пришла мысль о холокосте. Этот плач поднял в ее душе еще одну волну материнского инстинкта, и ей непременно захотелось встать и посмотреть, кому принадлежит этот стон.

Но в это же мгновение над ней возвысилась большая и темная фигура мужчины со сжатыми губами. Вивьен показалось, что он зол на что-то, а затем в глаза ей бросилась ярко-оранжевая одежда обычного американского тюремного заключенного. Она быстро подняла торс и постаралась отползти от него, давая задний ход, но тут же уперлась во что-то мягкое и податливое. Инстинктивно она обернулась и поглядела, что это. Тут же ее первые мысли о холокосте вернулись, и она рассмотрела в этом "предмете" человеческое тело, теплое и, судя по всему, белое. На нем была такая же оранжевая одежда. Вивьен мгновенно вскочила на ноги, не ощущая тяжести и боли во всем теле. Она бросилась прочь от мужчины и тел, лежавших на полу, но очень скоро поняла, что бежать было некуда. Она уткнулась в холодную стальную решетку и начала колотить по ней руками, пытаясь проломать для себя проход, как крыса выгрызает дыру в плоти, чтобы найти выход к кислороду. Женщина пришла в сознание оттого, что снова услышала истошный вопль где-то позади. И плач, кажется, стал еще сильнее. Вивьен вдруг почувствовала себя виноватой в этом усилении. Она перестала биться о прутья, как птица, и обернулась, ожидая увидеть самые страшные картины в своей жизни. Но все на самом деле было не так жутко, как она себе представляла. У стены на корточках сидела молодая белая женщина и, спрятав лицо в ладони, издавала те самые звуки, которые Вивьен услышала сразу. На женщине была такая же одежда, а на виске (Вивьен не могла сообразить, на обоих ли?) виднелся какой-то темный круг, как большая и странная заколка. Вивьен подняла левую руку и ощупала свой висок. Что-то инородное. Шершавое на ощупь, какой-то странный пластик, намертво прикрепленный к голове. Вивьен попыталась снять эту штуку, но почувствовала волну боли (или скорее это было похоже на молнию).

– А-а... – выдохнула она, обнажив два ряда своих белых зубов.

Вивьен зажмурилась и ощутила, как мягкое одеяло паники накрывает ее с ног до головы, как удушливое ощущение волнения подкатывает к горлу приступом тошноты. Она снова попыталась содрать это, но еще большая боль отозвалась россыпью звезд перед глазами. Она подняла правую руку, чтобы проверить правый висок, и обнаружила там такую же вещь. Нервными тонкими пальцами она начала елозить по этим штуковинам, причиняя себе самую ужасную боль, какую только она ощущала в своей голове.

– Снимите. Снимите это. Снимите! Снимите!!!

Вивьен, не отрывая кистей рук от своей головы, начала метаться по помещению, пока остальные смотрели на нее, но остановить не пытались. Всхлипывания и плач прекратились. Адлен успокоилась и теперь за пеленой слез пыталась усмотреть, что происходит.

Вивьен, как ей казалось, очень быстро металась по камере, то ли пытаясь найти выход, то ли просто не осознавая, что делают ее конечности, пока не наткнулась на лежавшее на полу чье-то тело и полетела вниз. Хотя сперва ей почудилось, что это пол вдруг стремительно поднялся и двинулся на нее. Удар пришелся в подбородок, но боли Вивьен не почувствовала. И это падение, казалось, привело женщину в чувства. Она негромко застонала. Адлен, чувствуя в какой-то степени вину за пробуждение этой пожилой женщины, быстро подошла к ней на подкашивающихся ногах и тронула за локоть.

– Эй, с вами в порядке?.. Все?.. Все в порядке?

Но в этот момент Адлен почувствовала тяжелое и крепкое давление на собственном локте. Это был Давид.

– Не трогай, – отрывисто сказал он по-русски, как будто это могло помочь Адлен понять его. – Нет. Нет.

Адлен прекрасно осознавала, что это отрицание, но сдвинула брови, потому что почувствовала себя собакой в руках дрессировщика. Злость внезапно накатила, и Адлен одернула руку. Игнорируя стоявшего над ней мужчину, она снова обратилась к Вивьен, взволнованно теребя ее за одежду.

– Вы говорите? Говорите по-английски?

Вивьен силилась утвердительно ответить, все еще лежа на полу, но во рту словно все набухло, как после местного наркоза у стоматолога. Слова пытались продраться сквозь губы, но сознание их упорно не отпускало. Вивьен громко сглотнула слюну, но маленькая капелька просочилась через уголок рта. Наконец, звуки с шумом слетели с языка.

– Да, – произнесла она, но это было похоже скорее на задувание свечи на праздничном пироге в честь дня рождения.

– Вам больно?

Вивьен слышала приятный европейский акцент в речи женщины, но ей совсем было не интересно, откуда он.

– Вы кто? – спросила Вивьен, впервые пристально взглянув в лицо женщины. Адлен опешила от вопроса так, как будто это был экзамен, который она не выучила. Все в голове смешалось, и левое полушарие никак не могло справиться с этой сложной поставленной задачей. Что ей ответить? Я человек? Я нидерландка? Я журналист? Я женщина? Что? Адлен впервые в своей жизни действительно не знала, кто она. Она не могла подумать, что этот вопрос окажется самым сложным в ее жизни. Но женщина продолжала смотреть на нее, хотя голова у нее иногда подергивалась из-за нервных рефлексов. Она стояла на четвереньках, и было видно, как ей трудно, но она почему-то продолжала так стоять.