Текст книги "Снежная сказка"

Автор книги: Ирина Дедюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

* * *

К четырем часам, чтобы не нарушать традицию, вся кафедра сползлась чайку глотнуть. Некоторое время все молча смотрели, как всплывают и лопаются, обдавая нос крошечными капельками, пузырьки искристого шампанского в их чашках. Потрясений за весь день набралось достаточно. Обычно они за чаем трудности переходного периода обсуждали. А тут так получалось, что и говорить между собой не о чем становилось. Отопление в лекционных аудиториях вдруг ни с того, ни с сего пришли и отремонтировали сантехники, вместо того, чтобы забивать козла в коптерке. Почти вровень с ними явились и электрики, заменившие все перегоревшие еще два года назад плафоны.

Заведующий кафедрой смекнул, что дело плохо. За чаепитием он высказал напрашивавшееся само собой предположение. С негласной проверкой к ним идет высокая комиссия, о которой его, конечно, никто не удосужился предупредить. Ничего хорошего такое запирательство со стороны ректората не предвещало. Присев за стол доцента Якимчука, где стоял телефон, заведующий позвонил в ректорат, чтобы прямо в лоб, при встревоженных коллегах, обступивших его с чашками шампанского, спросить: когда им ждать инспекции и когда вообще прекратится это безобразие? Он вообще был таким прямым человеком по натуре.

Ответил сам ректор, профессор Жемчужников В.П. Вначале профессор Ярыжников и не понял, что с самим ректором разговаривает, он думал, что это опять из канцелярии подцепились по параллельному. Поэтому он заорал: «Положи трубку, подонок! Я в ректорат звоню! Мне референта нашего, то есть секретаря ректора надо! Валентину Владимировну позови, сволочь!»

– Валентина Владимировна вышли в парикмахерскую, – дрожащим голосом ректора ответила трубка. Ярыжников опять принялся вытирать лысину. Он вспомнил, что крайнее раздражение у него вызвал тихий вопрос трубки в самом начале на манер ихней Жариковой: «Алё? Кто это?»

– Ой, простите, Виталий Павлович! С наступающим вас! – извиняющимся тоном забасил Ярыжников. – Хотел поинтересоваться у вас, что, собственно, такое делается, а? Когда комиссию ждать и откуда, а? Хоть бы намекнули! Хоть бы ориентиры там, установки какие-то дали!

– Это мне бы и у тебя хотелось самому спросить, Федя, – устало прошамкала трубка. – Ведь это ты на своей кафедре таких новогодних орлов воспитал… Ладно, не бери в голову… Я все понимаю… «Вишня, вишня! Зимняя вишня! Никто ни в чем не винова-ат…» – пропел он неожиданно громко, со слезой и кабацким надрывом. – Поскольку виноватых сейчас не сыщешь, я, Федя, коньячку приму, не обессудь… Ох! Тепло! Ух-ха!.. Федор, ты просто, честно и откровенно скажи, что территориально относится к сектору Зет-прим-7869? Если я на дачу в Кузяевку сейчас свалю, они до меня там доберутся, как ты думаешь?..

Федор Алексеевич тихо положил трубку и осевшим голосом сообщил коллективу: «Комиссии не будет. Это Пысюк с Жариковой… того… поздравляют короче…» Про себя он с большим беспокойством подумал, что мысль свалить всем семейством на Новый год к теще на улицу Молодежную, чтобы вырваться из зловещего сектора Зет-прим-7869, вовсе не такая уж удачная, как казалось ему еще совсем недавно…

Крутились блестящие стеклянные елочные игрушки, подвешенные к плафонам и гардинам на окне… Как-то особенно, по-новогоднему торжественно смотрели на коллег с пыльных портретов их великие предшественники: Галилей, Винклер, Журавский… Все так же лопались пузырьки шампанского в чашках. Собравшиеся молчали, погруженные в глубокие предновогодние размышления. Каждому с детства хотелось хлебнуть полной дозой, как шампанского из большой кружки, новогодних чудес! И вот они! Пей – не хочу! Но страх перед тем неизведанным, что маячило за всеми этими странностями и чудесами, вызывал лишь одно тяжелое предчувствие: все перемены нынче происходят только к худшему. Такие уж нынче времена. Может, для кого-то что-то лучшее светит, а с ними ничего хорошего все равно случиться не может.

– Ну, Пысюк, ну и устроила всем в натуре! – высказал вслух общую мысль Виктор Дорогин, допивая вторую кружку шампанского.

– Молчал бы уж, – одернула его Зина Дорогина, явившаяся за ним в аккурат к чаепитию. – Не знаю, какой там из тебя Дед Мороз, но дети от Пысюк – просто в восторге нынче были! Прямо неудобно теперь перед Нелькой. Сразу бы сказал, что стринги и лифчик мне решил подарить…

Сотрапезники было заинтересовались новогодними подарками супругов Дорогиных, но вдруг старший преподаватель Терехина тихо сказала: «А у меня еще такого Нового года ни разу в жизни не было!» Все ждали от нее какого-то продолжения. Но Лариса Викторовна сидела молча, глядя перед собой в одну точку. Поэтому коллеги так же молча допили шампанское и разошлись…

…По дороге домой Лариса Викторовна Терехина вспоминала, как накануне, поздним вечером стояла она на кухне в тяжелых размышлениях. В глубине души она уже и не ожидала, что к ней кто-то приедет с поздравлениями. Весь вечер она проклинала Пысюк и Жарикову последними словами. Что же ей сказать расстроенным детям, в нетерпении ждавшим Деда Мороза со Снегурочкой?.. Как объяснить, что у взрослых тетенек совершенно совести не бывает?

А тут еще до кучи из радиоприемника полилась совершенно немодная, знакомая с детства песня про маму и оренбургский пуховый платок, который надо накинуть на плечи… Да, и хорошо, что эту песню редко теперь передавали. У Ларисы сразу перехватило горло, защипало глаза, она совершенно некстати вспомнила покойную маму… У мамы тоже был такой платок. А потом тетя Рая, которая осталась в квартире вымыть полы по обычаю, пока они со старшей сестрой возили маму отпевать, а после повезли хоронить на дальнее кладбище, все самое ценное собрала и уехала к себе в Нылгу. На поминки даже не осталась. В том числе тетя Рая прихватила и этот мамин платок. Лариса в него любила кутаться с детства. Ничего ей не было нужно, из того, что тогда увезла тетя Рая, но мысль о платке сразу же вышибал из нее непрошеную слезу.

Так она стояла и ревела у окна. Все ее достали разом. На подарки детям Лариса отдала последние деньги, а Дед Мороз не приехал, да еще и про платок мамин напомнили, когда никого об этом не просила…

Вдруг под окном раздался визг тормозов. Лариса выглянула из окна и увидела, что в арку завернула вроде как машина Пысюк. За ней по улице Зои Космодемьянской одна за другой пронеслись две милицейские машины с включенными сиренами. Лариса сразу забыла про платок, она поняла, что Пысюк, пока менты назад не повернули, надо быстро парковаться среди припорошенных снегом машин во дворе и скрываться в подъезде. Кое-как маневрируя в тесном темном дворе, Пысюк припарковалась у мусорных баков. Лариса, накинув дубленку, уже спускалась во двор, чтобы тихонько свистнуть кафедральным ряженным, как вдруг врубился какой-то мощный фонарь, осветив весь двор, и страшный металлический голос произнес в мегафон: «Ни с места, Дед Мороз!»

Лариса совершенно растерялась, спрятавшись за створкой допотопного домофона перед подъездом. В машине Пысюк никого не было видно. Наверно, все пассажиры спрятались на сиденьях. К милиционеру с фонарем подошел его напарник из машины. Слышно было, как с сиреной к арке возвращается и вторая машина. Это были точно настоящие милиционеры, не какие-нибудь гаишники. «Боже мой! Что же они такое натворили?» – подумала Лариса. Теперь она уже грызла себя за ту злость, которую испытывала весь вечер к Пысюк из-за того, что та не приехала к ней пораньше, зная, что детей надо давно укладывать спать.

– Митрофанов! Просвети фонариком в каждую машину! Не исключено, что эти мерзавцы в машине на сиденьях прячутся! – будто прочитав ее мысли, сказал подошедший второй милиционер.

Они начали обход с крайних машин, постепенно продвигаясь все ближе к тачке Пысюк. К ним на помощь из подъехавшей машины вышли еще двое. В принципе, выезд из арки был свободным, милиционеры оставили свои машины немного в стороне, у тротуара. Пысюк могла бы рвануть от мусорки с полоборота, но, возможно, она ничего не видела, прячась на сидении. И опять, будто прочитав мысли Ларисы, самый главный у милиционеров негромко сказал: «Плетнев, продвинь-ка свою ласточку к арке! Надо заблокировать выезд на всякий случай! Этих гадов приказано живыми брать, во что бы то ни стало! И по рации другим номерам наши координаты передай. Скажи Лекомцеву, пускай поможет Митрофанову со своим фонарем, видишь, сколько здесь белых шестерок? А номера никто не удосужился зафиксировать! Бардак!»

Лариса тихонько переметнулась за мусорные баки и шепотом позвала: «Пысюк! Нелька! Вы там?»

– Лариса! Мы здесь! Как бы выползти незаметно, а? – сдавленно ответила ей из машины Пысюк.

Лариса, выглянув из-за баков, посмотрела на милиционеров. Проход к всем подъездам их дома был полностью у них под контролем. Они стояли у джипа нового русского Арбазумяна и о чем-то тихо совещались. Лариса нашарила валявшуюся возле мусорки консервную банку и, выпрямившись на долю секунды в полный рост, ловко метнула банку в джип Арбазумяна. Джип взорвался воем, клекотом, перешедшим в оглушительную сирену. Под этот вой из машины на четвереньках быстро уползли за мусорные баки Пысюк и Жарикова в новогодних костюмах, волоча за собой мешок с подарками. А из подъезда уже с диким матом выскакивал Толик Арбазумян в одной майке, на ходу застегивая джинсы… И пока Толик героически сражался за свою собственность с четырьмя растерявшимися представителями власти, Лариса с гостями успели заскочить в подъезд и закрыть его на кодовый замок.

– Вы откуда такие? – отдышавшись, спросила Лариса, на цыпочках проводя ряженных на кухню, чтобы сделать сюрприз плачущим возле елки детям.

– От верблюда! – ответила ей Пысюк, утоляя жажду прямо из плоского носика электрочайника. – Из городской Администрации мы…

Тут Лариса разглядела угрожающе торчащую из кармана ее кафтана монтировку. «Вы там никого?..» – сказала она и, в ужасе, умолкла.

– Все живы остались, успокойся! – осадила ее Пысюк. – Пришлось доверительно побеседовать с мальчиком Вовой, который стал нынче нашим мэром. Кое-что напомнить из детства золотого ему пришлось… Тяжелый разговор получился… Чего эти к нам привязались – не понимаю!

– Значит, Неля, надо еще в милицию заехать потом с поздравлениями, – тонким голоском пропищала Жарикова. – Милиция тоже в нашем секторе.

– Само собой, Ксюха, – без прений согласилась Пысюк. – Вот ты видишь, какая петрушка получается? Ведь вначале было всего три адреса левых! Всего три! Дом престарелых дал сразу девятнадцать дополнительных адресов, детский дом – тридцать восемь, а сколько детский онкологический центр адресов дал – подумать страшно! Но ничего! Как-нибудь справимся! Время до Нового года у нас еще имеется! Извини, что к тебе, Лариса, запоздали маленько…

От традиционно предложенной хозяйкой рюмки чая подруги досадливо отмахнулись.

– Отстань ты с этой водкой, Лариса! – сказала Пысюк. – Нам ведь еще рулить и рулить! Да и к детям все же в пьяном кураже вылезать неловко. Извини, в другой раз! Давай-ка, детишкам Новый год устроим!

С этими словами они прошли в гостиную, где опасливо жались к елке заплаканные дети Терехиной: мальчик и девочка, восьми и шести лет соответственно. Пысюк достала небольшую губную гармошку, а Жарикова – бубен, с каким у них когда-то ходила воспитательница еще в яслях. Лариса Викторовна сама себе удивилась, что еще помнит про себя такие древние подробности.

Жарикова ударила в бубен, но раздался не надоевший с раннего детства треск металлических бляшек, с которым они когда-то маршировали по группе, а серебряный перезвон колокольчиков… Пысюк дунула в гармошку, та запела сама по себе, с потолка посыпались какие-то яркие искорки, и у елки захлопали в ладоши Игорек и Леночка… В дверь тут же надсадно застучали. Лариса опасливо выглянула в глазок, но вместо вполне ожидаемой милиции на площадке и прилегающих лестничных маршах стояла плотная толпа детей разного возраста со всего их дома…

– Тетя Лариса! К вам Дед Мороз со Снегурочкой настоящие приехали! Мы в окошко видели! Их дяденька Арбазумян от милиции спас! Пустите нас тоже! Пустите! Мы и Люсю Арбазумян с собой привели! – вопили дети, отталкивая оторопевшую Терехину.

Когда она, закрыв входную дверь, вернулась в гостиную, елка уже стояла не возле шкафа с посудой, а посреди комнаты на табуретке, а вокруг нее, с громкой песней про елочку, вышагивали дети всего их двора. Крошечная гостиная показалась ей неожиданно просторной, с потолка на головы гостей сыпались мыльные радужные пузыри и разноцветные искры, звенели колокольчики, сияли сосульки на елке, по-настоящему искрился иней, сделанный Ларисой из папье-маше… В руку Терехиной тут же вцепилась чья-то маленькая теплая ладошка, и она, неожиданно для самой себя, громко подтянула общему хору: «… и много-много радости детишкам принесла!»

Хотя гирлянда перегорела еще с утра, но на мощный троекратный крик детворы «Елочка зажгись!» все лампочки загорелись, как ни в чем не бывало. Потом Жарикова выставила с кухни еще один табурет, на него вставали самые маленькие, среди которых были едва научившиеся лепетать карапузы: «С Новым годом, Дед Молоз! Доставай-ка, сто плинёс!»

Лариса уже не удивлялась, что для каждого маленького гостя в мешке Пысюк находился какой-то подарок. Встав в огромную очередь, протянувшуюся через весь коридор, она, волнуясь и переживая, судорожно вспоминала стихи про зиму.

Однажды, в студеную зимнюю пору

Я из лесу вышел. Был сильный мороз…

Она вспомнила это стихотворение, которое она рассказывала еще в детском саду! Сама вспомнила! Только два раза она запнулась, но, слушавшая ее с огромным вниманием Снегурка, тут же напомнила ей строчки.

– Молодец, Ларисочка! – ободряюще сказал ей Дед Мороз, и Лариса вся залилась краской от смущения. – Похлопаем, дети, Ларисе! Какой замечательный, поучительный стишок она нам рассказала! Это про то, как надо папе и маме помогать! Кто завтра будет помогать папе и маме?

Последние слова Деда Мороза потонули в счастливом крике: «Я! Я! Я тоже буду помогать!» Всех, добровольно изъявивших желание помочь родителям, Снегурка одаривала по кругу большими шоколадными медалями в блестящих обертках. Лариса подумала, что ей за такой большой стишок достанется всего одна шоколадка, как всем. Она чуть было не расстроилась, но Дед Мороз тут же сказал: «Вот тебе, Ларочка, подарок за стишок! Порадовала Дедушку Мороза! Потом посмотришь, дорогая!»

– А сейчас, дети, становимся в прощальный хоровод! – закричала Снегурочка, стуча в бубен. – Нам еще столько адресов надо посетить в нашем секторе Зет-прим-7869, тяжелый у нас нынче сектор, нечего сказать! А до Нового года надо непременно управиться! Всем вам веселых каникул! Больше гуляйте! Не болейте! Горку вам завтра починят, каток зальют, фонари зажгут! А если всего этого не сделают, то Дедушка Мороз придет к ним в Новый год и всех заморозит!

Дед Мороз угрожающе потряс над головой монтировкой. Дети покатились со смеху, представив, как всех взрослых дяденек и тетенек, которые ничем подобным никогда не занимались, заморозят под Новый год. Дурачась, они стали со Снегуркой изображать ледяные фигуры, в которые должны были превратиться все работники ближайшего ЖРП N14 «Комфорт». Потом все дружно встали в хоровод, каждый под мышкой зажимал по небольшому пакету с подарком. Лариса тогда еще подумала, как хорошо это придумал Дед Мороз, что подарок надо будет раскрыть после того, как сам он уже растает. Наверно, она тогда будет радоваться вместе со всеми подарку, поэтому она даже плакать не будет, что Дед Мороз покинет их на целый год…

Действительно, когда Жарикова и Пысюк как-то незаметно исчезли из хоровода, почти никто не плакал, кроме самых маленьких. Но и они почти сразу умолкли, заворожено глядя на подаренные Дедом Морозом сверкающие вертушки, выплевывавшие со звоном цветные конфетки, если они нажимали на правильные клавиши, угадывая буквы и цифры… Шестиклассница Вера из 18-й квартиры обнаружила в пакете ноутбук, о котором даже боялась мечтать… К ней тут же подсели дети постарше играть в захватывающие сказочные приключения деда Мороза в Администрации их города и Комитете по управлению государственным имуществом – с погонями, стрельбой и битвой гоблинов с рыцарями. Причем рыцари были вполне в духе современности, – все, как один, они были одеты не в латы, а в джинсы и майки, и внешне чем-то отдаленно напоминали дядю Толика Арбацумяна…

А Лариса все боялась развернуть свой пакет. Потом она увидела, что ее Игорек никак не может справиться с красивой оберточной бумагой своего подарка. Он отворачивал лист, пакет тут же набухал, веревка, которую Игорек не догадался развязать сразу, натягивалась, мешая подарку развернуться. Возле Игоря уже стояли улыбающиеся мальчики и девочки со своими подарками в руках. Лариса помогла Игорю развязать веревку, и уши резанул многоголосый детский крик: «У Игорьки теперь ролики! Настоящие! Игорька, а нам покататься дашь?» Дети трясли коньками, роликами, велосипедами… какими-то управляемыми санками… Тут Лариса вместе с малышами кинулась с восторженным визгом к елке, на которой вдруг вместо игрушек повисли в ярких обертках огромные шоколадные зайцы, запевшие в общем веселье развязным хором: «Я шоколадный заяц! Я ласковый мерзавец! О-о-о-о!..»

И, перекрывая общий шум и гвалт, возникшие при срывании зайцев на добрую память, с верхушки елки сочным мужским баритоном со странным акцентом неожиданно заголосила двоившаяся в глазах звезда с крупным миндалем в карамельной глазури: «Двэ звэзды-ы… двэ сладких по-овэсти!..»

Лариса уже не помнила, как потом все разошлись по домам глубокой ночью. За многими приходили родители и тащили упиравшихся, цеплявшихся за косяки дверей отпрысков…

Утром она проснулась бодрая, полная сил, под надрывно гудевший бульдозер, раскидывавший снег для катка. На столике возле зеркала лежал так и невскрытый подарок. «Дед Мороз бывает!» – колокольчиком звенела в Ларисе одна счастливая мысль, потому что она знала, что в пакете аккуратно упакована та самая, огромная, невероятно уютная шаль оренбургского пуха…

Ты накинь, дорогая, на плечи

Оренбургский пуховый платок!..

* * *

Город укутывал мягкий пушистый снежок. До Нового года оставалось дожить еще пять дней. И ночей тоже. Поэтому повсюду, не покладая рук, работали дворники, пыхтели снегоуборочные машины, всюду заливали катки, подновляли горки, расставляли елочки, развешивали гирлянды. Не забывались самые захудалые дворы и богом забытые улочки, поскольку никто толком не мог знать, что территориально относится к зловещему сектору Зет-прим-7869, где по слухам орудовала неуловимая банда Деда Мороза и Снегурочки. Все работали в едином трудовом порыве, с одной надеждой, что их усилия будут отмечены взбесившимся Дедушкой Морозом все же не монтировкой…

Пожалуй, хуже всех пришлось прорабу Бортникову, руководившему строительством показательного ледового городка на Центральной площади города. Все предыдущие годы, как и весь уходящий год, этот жирный заказ являлся наградой за верную службу и ледяное молчание прораба Бортникова, головой отвечавшего за масштабное строительство закрытого элитного поселка Кузяевка, в котором он возводил коттеджи для чиновников Администрации города. Естественно, за счет средств городского бюджета – иначе, смысл-то какой?

Никакого смысла не имелось строить дворец на свои кровные. Как на самом деле никто не видел смысла и в строительстве ледяного городка просто так, «для радости ребят». Поэтому производство одного ледяного кубика обходилось бюджету в шесть раз дороже такого же кубика бетона на цементе высшего качества. Проверить объемы, уточнить сметы не представлялось возможным, поскольку после зимних детских каникул городок сносился раз и навсегда. «Как сквозь пальцы талая вода-а!..» Таким образом, прорабом Бортниковым и всеми, кто подписывал ему процентовки, на полную катушку для замечательного подарка под свои собственные елочки использовались все три фазовых состояния воды: твердое, жидкое и парообразное.

Каждый год ледяной городок приобретал новую архитектурную выразительность. Ради прикола прораб Бортников возводил в общем ледовом ансамбле и уменьшенные копии дворцов, которые тайком от всяких прощелыг-общественников строились им далеко за городом в Кузяевке. Все полагали, будто помпезные ледовые постройки взяты из заграничных журналов, радовались даже такому вниманию к детям со стороны городской Администрации. А это шутка такая была для посвященных. Как говорится, для тех, кто в курсах. По этому поводу первые лица города могли на торжественном открытии городка незлобиво пошутить в адрес друг друга, приколоться, перенять передовой опыт, так сказать.

По специальной технологии ледяные постройки раскрашивались и тонировались под натуральный камень или другой материал гуашью, а затем обрабатывались утюгом. Казалось, будто маленький дворец облит прозрачной ключевой водицей. Или вообще подо льдом стоит. Красотища получалась неимоверная. Даже туристы из разных городов и близ лежащих поселков приезжали, детишкам такое чудо показать. Народу возле городка до самого сноса толпилось видимо-невидимо. Понятно, что на палаточную торговлю продуктами питания и сувенирами сюда пускали только наиболее близких, продвинутых, как говорится, в «белом безмолвии» лиц. Тех, кто умел давать, молча, не стрекоча в коридорах, сколько стоит у ледяного городка с пирожками в праздники постоять.

Если погодка была подходящей, на торжественном открытии городка приемочная комиссия и высокие гости непременно приглашались к импровизированному фуршету в центре ледового лабиринта для самых маленьких. Там все по-дружески выпивали и закусывали за открытие, за Новый год, за Старый год… Потом для телевизионщиков все городские руководители раскованно и демократично скатывались с горок, кидались друг в дружку снежками, шутили, короче. Эти сюжеты в телевизионных репортажах давали, конечно, под музыку. Поэтому телезрителям было не слышно, что первый заместитель Главы Администрации весело кричал Федеральному представителю на местах: «Ну, ты, Сычугин, козел в натуре! Такие хоромы отгрохал, и молчит, главное! Молодец Бортников! Вывел этого тихушника на чистую воду! Когда на новоселье позовешь, вор в законе?..»

Первый удар нанесло прорабу Федеральное казначейство. Точнёхонько в шесть раз оно срезало смету на практически готовый ледяной городок. Когда прораб решил возмущаться, тут же на объект вышли два понурых инспектора с контрольными обмерами и срезали смету еще в три раза. Бортников просто даже не нашелся, что сказать. Но за этим городком вообще много разных шуточек и новогодних розыгрышей стояло, поэтому Бортников понял, что пришла его очередь народ смешить.

На сдаче городка никаких телевизионщиков не было, не говоря уж о фуршете. Хотя погодка была – словно на заказ! Необыкновенно голубое бездонное небо, яркое весеннее солнце и морозец минус семь. Однако все были сумрачные и сердитые, на вопросы прораба не отвечали. А когда расселись по машинам, Бортникова подозвал к себе заместитель Главы Администрации по коммунальному хозяйству и архитектуре. Бекая и мекая он шепотом сообщил, что в Кузяевке Бортникову пока лучше не появляться. Там возникли непонятки какие-то. Не стоит портить новогоднего настроения, если честно. Все это временные трудности, конечно. Переходного периода, так сказать. Но в Кузяевке Бортникову пока лучше не светиться.

Это вообще в планы Бортникова никак не входило. Трудности трудностями, но у него в том поселке был складирован свой личный керамогранит, около десяти квадратов шлифованной мраморной плитки, натуральный дубовый паркет, пробковая отделочная лента, не считая чего по мелочи. Все это рачительно подкапливалось с каждого дворца, поскольку за лесным массивом в Кузяевке нарезались дополнительные участки.

Подумав и хорошенько прикинув разные варианты, Бортников решил сходить со всеми накопившимися вопросами к начальнице контрольно-ревизионного отдела Луизе Васильевне Печориной. На третьей улице в Кузяевке он выстроил ей замечательный домишко на двенадцать спаленок с канадской сауной, бассейном и зимним садом. Причем, Бортников в полтора раза превысил тогда смету на отделке каминного зала за счет коттеджа начальника межрайонной ИМНС. Раньше Луиза это все-таки помнила и ценила, поэтому приглашала его на выходные, как вполне своего человека. Вот Бортников и подумал, что надо бы к Луизе заскочить.

Ну, как зашел, так и вышел. Не ожидал он, короче такого: секретарь Печориной, вся никакая из себя, записала его на прием в порядке дикой очереди, выдала ему на руки бумажку с временем приема и мертвым голосом предупредила: «Вас примут ровно на пятнадцать минут, приготовьтесь, товарищ!»

Бортников даже не нашелся, что этой Ленке сказать, это уже выходило за все границы шуток юмора, конечно. Смотрит он на нее, значит, пристально. Неужели можно забыть те душевные вечера, которые они проводили в сауне и бассейне ее начальницы Печориной? Вот так – не делай никому добра, тогда и не услышишь в ответ: «Приготовьтесь, товарищ!» Повернулся он, как говорится, к выходу передом, к Ленке задом и пошел ждать приема в буфет. Не торчать же в духоте приемной вместе с принарядившимися в орденские планки пенсионерами, сидевшими с торжественными мордами и заявлениями на разные организации, с требованием немедленно проверить в этих учреждениях целевое расходование бюджетных средств.

Луиза приняла его аж через три с половиной часа, как на бумажке было написано. Бортников был уже тогда до ручки нервами доведен. Решил, что раз такие пироги – он сейчас этой Луизе все, как надо выскажет. Кто же знал, что ему еще самому придется утешать расплакавшуюся при его виде Печорину…

– Паша! Пашка, родной! – стонала Луиза сквозь слезы, повиснув у него на шее. – Ты видишь, что творится? Нет, ты видишь?.. Здравствуй, жопа, Новый год! Я не могу так больше, Паша! Я сойду с ума! Посмотри, у меня пачки этих заявлений! Все с паспортными данными и адресами – я не имею права не дать им ход! И на всех стоит резолюция: «Принять к исполнению немедленно! Чао-какао! И.о. Деда Мороза по сектору Зет-прим-7869.» Подпись неразборчивая: пысик какой-то…

Бортникову еще пришлось наливать ей воды из графина и капельки успокаивающие туда капать. Нанимался он, как говорится. С некоторым раздражением прораб честно сказал боевой подруге, что по таким заявлениям надо элементарно санитаров вызывать и культурно перемещать этих бдительных ветеранов на бесплатное лечение за счет средств Территориального Фонда обязательного медицинского страхования. Реакция Печориной на его вполне вменяемые советы была такой, что Бортников задумался: а не надо ли самой Печориной вставать на диспансерный учет с хорошим таким, крепким сдвигом по фазе?

Печорина начала неукротимо хохотать, тыча в него пальцем. Плакала, главное, и хохотала… Одновременно. Потом она стала просто реветь и икать. Кое-как успокоившись, Луиза тихо сказала ему: «Эх, Пашка! Совсем ты видно не в курсах о том, что нынче в городе происходит… Конечно, тебя ведь никто не трогал, раз ты будто бы для деток этот ледовый городок строишь. Значит, мне тебя придется ввести в курс происходящего. Ты для начала капель прими и сядь поудобнее, дорогой!»

Чтобы Павел воспринимал услышанное адекватно и реалистично, Печорина вывалила перед ним на стол пачку фотографий. Бортников на минуту зажмурился. Потом он открыл глаза, а потом – выпил успокаивающие капли прямо из пузырька. На снимках, будто с птичьего полета, были засняты в разных ракурсах три улицы закрытого элитного поселка Кузяевка. Уменьшенные копии дворцов, выстроившись, словно для зимних развлечений детворы, переливались, искрились в солнечном свете. Снимки были сказочно хороши, будто глянцевые рекламные фото какого-то заграничного курортного местечка. Наметанным глазом Бортников оценил, что на строительство этого ледяного городка производилось профессионалами высочайшего уровня.

– Где это такое, Луиза? Кто это построил-то? Неужели нефтянники из тех, что в Думу рвутся? Скандал большой будет, да? Как бы макет Кузяевки для общественного мнения, да? Ты соображаешь, во сколько лимонов эта потемкинская деревня обошлась?.. А на самих этих гадов-пиарщиков компромат нашли?.. Но до выборов-то ведь это не всплывет? – посыпались из прораба вопросы.

– Да ты глаза протри, Паша! – в отчаянии прошептала ему Луиза, опасливо косясь на дверь. – Я позавчера сама была в Кузяевке! Я сама это личной цифровой камерой сняла! Я на своем принтере, слышишь, идиот, это распечатала! Ты думаешь, я бы такое в магазин, в будку «Кодак» отдала? Чтобы завтра весь город над нами ржал? Ты понимаешь этот новогодний прикол от Дедушки Мороза? Все коту под хвост! Все!

Луиза приняла какую-то маленькую розовую таблетку. Посмотрев на Павла, тупо перебирающего фотки, она зло сказала: «Ты хоть на природу бы внимание обратил, Паша! На ландшафт, ё-моё! Ты посмотри! Уменьшены в полтора раза только постройки и заборчики! Даже участки в прежних объемах остались… И все изо льда, Паша! Все!»

Бортников поднял на Луизу глаза и тихо сказал: «Была у зайца избушка лубяная, а стала – ледяная!» По его щеке крупной горошиной сползала скупая мужская слеза…

– Возьми себя в руки, Павел, я сама едва держусь! – урезонила его Луиза. – Да… уж. Была у зайчика избушка лубяная, а у лисоньки – ледяная… И они так любили друг друга, что зайчик умудрялся переправлять малявы с Лубянки лисоньке на Чукотку… Господи, что мне только сделать пришлось, что подписать, что вытерпеть – все ради того, чтобы попасть в списки на Кузяевку! Ты даже не представляешь, что будет, если хоть верхушка этого айсберга всплывет! Ведь эта Кузяевка обошлась мне в два пожизненных строгача даже при нынешнем УК РФ! И, поверь, не для себя ведь старалась! Для детей!.. Думала, хоть они смогут прожить чистую, светлую жизнь… Начнут с белого листа, не станут мараться во всей этой грязи… Будут золотой молодежью нашего города! Нормальной, просвещенной элитой, не затраханной этими нашими бытовыми подробностями… Ты понимаешь меня, Паша? Скажи тогда, за что мне такое? За что?..

Это были, пожалуй, самые гадкие пятнадцать с небольшим хвостиком минут в жизни прораба Бортникова. Но, рано или поздно, все заканчивается. Закончилось и время приема у Луизы, о чем ей по селектору безжизненным голосом сказала секретарь. Вот теперь Бортников Ленку понял вполне.

В дверях Луиза шепотом окончательно добила его новостями. Оказывается, и с ихним мэром, то бишь Главой Администрации, встречаться по этому новогоднему поводу совершенно бесполезно. В свое время Бортников крепко выпил с ним на сдаче коттеджа, ставшего нынче ледяным макетом добротного четырехэтажного дворца. Он тогда хорошо запомнил слова Хозяина: «Ты, Паша, в случае чего – напрямую ко мне обращайся! Нечего через третьи руки передавать, всяких козявок перекармливать…» Такие у них после сдачи доверительные отношения на сдаче возникли, и у Павла осталось ощущение, что в целом у них мэр – нормальный мужик. А теперь, по словам Луизы, получалось, что Глава городской Администрации изолирован от общества в своем кабинете, поскольку каким-то Дедом Морозом ему дано задание до двенадцатого удара часов в Новогоднюю ночь сожрать пять тонн гнилых яблок. Ладно, что ролик с Новогодним приветствием мэра на телевидении записали еще в ноябре, успели все-таки.