Текст книги "Вид с балкона"

Автор книги: Ирина Велембовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Да что за черт? – спросил он у Игоря. – Чего это она все лечится? Когда же она работает-то?

Четыре года назад Лена закончила Иняз, владела французским и испанским, но до сих пор не могла найти работы, которая была бы ей по сердцу. С преподаванием в школе у нее ничего не вышло, она вспоминала это как страшный сон. Никого она ни в чем не обвиняла, относила свои неудачи за счет отсутствия педагогического таланта. Мечтала она о литературной работе и работала пока в иностранной библиотеке при каком-то крупном НИИ на половинной ставке. Временем своим она располагала довольно свободно. Но Оресту Ивановичу доподлинно известно было лишь то, что средства у его будущей невестки были очень скромные. Может быть, именно поэтому и ходила она в своей тельняшке?.. По крайней мере, Орест Иванович на ней пока никакого другого костюма не видел. О семье Лены сведения он имел тоже весьма отрывистые: мама когда-то пела в хоровой капелле, сейчас на пенсии. Отец Лены, по специальности зоолог, скончался десять лет назад от последствий тяжелого фронтового ранения. Лениной девочке шесть лет, ее водят в музыкальную школу при Гнесинском училище, живут они все в одной комнате, в большой коммунальной квартире в Померанцевом переулке. Есть у Лены еще и какая-то тетя, в прошлом тоже имевшая отношение к искусству, а теперь больная и нуждающаяся в уходе.

«Да, нашел себе мой сынок!..» – думал Орест Иванович.

Сейчас ему уже как-то и в голову не приходило, что Игорь его это тоже не подарок: физиономия попорчена, институт брошен, специальность не освоена и денег не гора. Разве что парень добрый и ненахальный – предался душой этой ничем не примечательной Лене.

Но Орест Иванович не мог не признать и того, что было все-таки что-то милое и беззаветное в этой маленькой худенькой Лене. Может быть, потому, что сама она испытывала какие-то недомогания, она каждый раз с искренней заинтересованностью осведомлялась у Ореста Ивановича насчет его самочувствия. Она не требовала к себе никакого внимания, довольна была всем: яйцо так яйцо, сосиски так сосиски. Ее правилом было – никого и ничем не затруднять.

– Орест Иванович, дайте мне, пожалуйста, десять копеек, – как-то попросила она, не застав Игоря дома.

Он хотел было всучить ей рублей пять (все-таки почти родственница), но Леночка затрясла головой и, получив гривенник, убежала. На следующий же день она оставила ему свой долг на столе с записочкой: «Сердечное спасибо, дорогой Орест Иванович!» Вот и сердись на такую!..

Это было уже перед весной, на обледенелые тротуары падал сырой снег. Лена забежала к ним на Фрунзенскую набережную с мокрыми, зазябшими ногами.

– Игореныша нет? – спросила она, отдавая Оресту Ивановичу в руки свою старенькую шубку. – А как ваше самочувствие?

Орест Иванович усмехнулся и сказал, что самочувствие ничего.

– Какой вы молодец! А я уже три дня так отвратительно себя чувствую.

«Зачем же ты, матушка, любовь задумала крутить, если постоянно отвратительно себя чувствуешь?» – хотелось спросить Оресту Ивановичу. Но он все-таки был человек достаточно сдержанный.

Они посидели с Леной вдвоем и даже выпили чаю.

– Что же вы мне про свою девочку никогда ничего не расскажете?

– Вы знаете, я ее сама уже почти неделю толком не вижу. У меня очень больна подруга.

Слышать это было странно: неужели не хватает Лене собственных хворей, чтобы еще при ком-то сиделкой сидеть?

– Разрешите, я поговорю по телефону, – попросила Лена и говорила, как подсчитал Орест Иванович, ровно тридцать пять минут.

Оторвавшись наконец от трубки, она сказала тревожно:

– Где же все-таки может быть Игорь?.. Я сейчас попробую… – И опять припала к телефону.

Она долго и терпеливо пробивалась через частые гудки к Игорю на завод, но там ей ничего не сообщили. Тогда Лена снова позвонила больной подруге, чтобы объяснить, что задерживается.

«Вот сейчас придет Игорь, наверное, захочет побыть с ней, – думал Орест Иванович, – а ее черт несет к подруге…»

Ему было жаль и Игоря и Лену, простуженную и плохо одетую, жалко и себя самого, тоже ничем не согретого.

– Как же все-таки у Игоря с институтом? – спросил он после короткого молчания. – Крест он, что ли, на это дело поставил?

– Видимо, с будущего года, – ответила Лена, набирая еще один номер. – Вы знаете, он сейчас очень увлекся чтением…

Она могла этого и не сообщать: рядом с раскладушкой Игоря навалом лежали какие-то переводные романы.

– Зря вы, по-моему, мозги ему засоряете, – сказал Орест Иванович, досадуя и на то, что Лена никак не оторвется от телефона.

Лена положила трубку, глаза у нее печально округлились.

– Орест Иванович, что с вами?.. Ну зачем так?.. Игоря они прождали почти до десяти часов вечера. Лена продолжала куда-то звонить, а Орест Иванович места себе не находил. В конце концов Игорь явился. Оказалось, что с завода молодежь посылали на овощную базу.

– Я кочан капусты приволок, – сказал он. – Морковь паршивая, я не взял.

Оресту Ивановичу и раньше было не по душе, что его сына все время куда-то гоняют: то на озеленение, то на картошку, то на капусту. Он по опыту знал, что особо ценных работников на эти дела не посылают. Но его утешала мысль, что Игорь просто из тех, кто всегда «вызывает огонь на себя».

Сейчас Орест Иванович готов был отчитать сына за то, что тот не сообщил о походе на овощебазу. Но вовремя удержался: Лена, которая сейчас на это имела гораздо больше права, и не думала бранить Игоря, а заботливо его раздевала и любовалась принесенным им кочаном капусты. Она провела с Игорем минут двадцать, потом убежала.

– Вот и целуй свой кочан, – усмехнувшись, сказал Орест Иванович сыну.

Игорь улыбнулся и промолчал. Рот у него уже не болел, только передние зубы поблескивали сталью. Швы на лице тоже побелели, к седым прядям на голове отец уже привык. Ему казалось, что сын его опять красивый и заслуживает большего женского внимания.

– Слушай, – сказал Орест Иванович, – все-таки на что они живут? Я сегодня посмотрел на ее обувь…

– Я хотел ей купить, она ни в какую…

– У нее что же, и ребенок босиком ходит?

– Нет, ребенок не босиком.

Оресту Ивановичу хотелось спросить, получает ли хоть эта нескладеха Лена алименты на свою девочку. Но как-то не хватило духу.

Ночью ему приснилось, что его невестка ест сырую капусту. Он сразу проснулся. И так как до утра было еще очень далеко, то у Ореста Ивановича была полная возможность поразмышлять, что же в конце концов, из всей этой истории получится.

5

Наконец Игорь с Леной подали заявление в загс и расписались. Никаких свадебных торжеств не последовало, хотя Орест Иванович великодушно заявил, что готов понести определенные затраты.

– Закажем «Огни Москвы», можно даже попробовать и на «Седьмом небе».

– Да нет, – сказал Игорь. – Какое «Седьмое»!.. Это, папа, все не для них.

– Для кого это не для «них»?

– Ну, для Ленки, мамы ее… Вообще для всех ихних.

– А что же такое «ихним» нужно?

– Да ничего.

– Ну, а ты сам что же, и голоса не имеешь?

– Мне тоже это дело теперь вроде бы ни к чему.

Оказывается, совершенно напрасно Орест Иванович рисовал себе картину не слишком пышной, но хорошо организованной свадьбы человек на тридцать, на которую он бы мог пригласить и своих сослуживцев. В его возможностях было заказать любой комфортабельный зал, с хорошим столом и квалифицированным обслуживанием. Конечно, Орест Иванович не мог силой напялить на «молодую» свадебное платье и фату, но от нового, хоть как-то соответствующего моменту платья она бы, наверное, не отказалась. Что касается Игоря, то отец его и спрашивать не стал, а договорился о срочном пошиве черного костюма в закрытом ателье. И вот теперь пожалуйста: им ничего не нужно!..

– Ты, папа, не обижайся, – сказал Игорь. – Мы в этот день с Ленкой на Рихтера пойдем. Нам билеты подарили.

Орест Иванович, конечно, знал, что существует такой известный музыкант Рихтер и что билеты на него так, раз-два, не достанешь. Но все-таки, чтобы прямо из загса идти на концерт – не очень это умно и прилично.

– Ладно, – с горечью бросил он. – Идите, куда хотите: хоть на Рихтера, хоть на Бетховена!..

После того как Игорь и Лена узаконили свои отношения, молодая стала появляться в квартире на Фрунзенской набережной гораздо чаще, иногда даже оставалась ночевать.

Комнаты в квартире у Ореста Ивановича были смежно-изолированные, то есть сообщающиеся, но раньше Игорь дверью в коридор из своей комнаты никогда не пользовался, а проходил через комнату отца. Теперь эта связующая дверь закрылась. Орест Иванович купил к ней маленькую, блестящую задвижку. В тот день, когда он эту задвижку приладил, настроение у него было самое ужасное: так он ревновал своего сына.

Помнится, это была суббота, они утром втроем пили чай. Потом Лена долго говорила с кем-то по телефону. Орест Иванович лежал на своем диване и молчал. Примерно после часа он прислушался: невестки его на кухне слышно не было. Он встал и направился туда сам. Наверное, со стороны это выглядело забавно, но он попытался приготовить субботний обед. Не просто так, как раньше, что-нибудь на скорую руку сварить, а именно приготовить.

Орест Иванович крошил морковку, когда за его спиной Лена сказала как будто бы немного виновато:

– Знаете, а ведь мы с Игорем должны уйти…

– И куда же это?

– Тетя Мила плохо себя чувствует.

Скажи Лена, что они идут в кино, на выставку, на чей-нибудь день рождения, возможно, Орест Иванович так бы не обозлился. А сейчас он еле удержался от того, чтобы не швырнуть морковку на пол. Но Лена этого вроде бы не заметила и спросила ласково:

– Можно взять ваш зонтик? Игореныш простужен. Сам же Игорь, вроде бы совсем и не простуженный, сказал смущенно:

– Ты не волнуйся: мы это все вечером слопаем. Обедать один Орест Иванович, понятно, не стал. Он снял полотенце, которым был подпоясан вместо фартука, сел тут же в кухне и тупо посмотрел на открытую им же банку болгарского перца.

Отдавая должное покладистому характеру своей невестки, Орест Иванович все же считал, что лично его такая жена не устроила бы: постоянно Лена покидала Игоря, чтобы кого-то навестить, кого-то куда-то устроить – то на свободные места в «Современник», то к знакомому стоматологу. А в целом эти разговоры по телефону и беготня могли бы, кажется, и здоровую бабу с ног свалить. Например, Лена затрачивала массу энергии, чтобы зимой, в канун Нового года, добыть букетик живых цветов и собственной рукой вручить его в Зале Чайковского Валентине Левко или Леониду Когану. Конечно, это лучше, чем бы она бегала по универмагам или ателье, но всему есть мера.

Как-то раз Лена опять покинула Игоря одного с отцом дня на два: стояла неплохая погода, но кто-то из ее знакомых ухитрился простудиться. Орест Иванович, желая войти в прежнее доверие к сыну, приготовил хороший ужин. Открыл баночку с красной икрой, нарезал салями, купленную в буфете своего министерства. Они с Игорем очень хорошо посидели, даже выпили коньячку.

– Слушай, а не надоело тебе все это? – спросил Орест Иванович, указывая глазами на дверь, в которую недавно выскочила Леночка.

– А что ты имеешь в виду? – настороженно осведомился Игорь.

– Да ты сам знаешь.

– Нет, не надоело. А что тебе не нравится?

Что было на это ответить? Действительно, ничего плохого вместе с Леной в их дом не пришло. Никаких требований и ссор из-за квадратных метров, никаких недовольств.

Оресту Ивановичу хотелось, чтобы Игорь разговорился. Он налил ему еще.

– Слушай, а стоящая ли она баба-то? Или у нее одни болезни? Есть ли тут из-за чего?..

– Это уж ты через край!.. – покраснев, сказал Игорь.

– Ладно, извиняюсь. Ты бы ей хоть пальто новое купил.

– Я предлагал. Она наденет, посмотрит в зеркало и тут же снимает. То ли не нравится, то ли цена дорогая, я уж и не пойму…

– Чудная она какая-то у тебя.

– Немножко… Но она человек очень хороший. Вон у нас ребята женились и говорят – скучно. А мне с ней нет.

Странно в общем-то было слышать такие слова от молодого парня: «Она человек очень хороший». Так говорят о своих женах люди пожившие, которым что-либо менять поздно. Да и то бывает, что и от очень хороших уходят. Значит, не скучно ему со своей Леной? Опять же слава Богу!..

И тут Орест Иванович рискнул задать давно смущавший его вопрос:

– Слушай, а где же тот-то… первый ее?

Игорь долго молчал. Похоже было, что он и не ответит.

– Она ему институт закончить помогла. За него диплом писала.

– И все-таки ушел?

– Чего ему уходить? Они не вместе жили.

Орест Иванович понял, что с тем, с первым, происходила примерно такая же канитель, как и в этот раз с Игорем. Только его сын – это его сын: поступил порядочно и женился.

– И давно это было?

– Давно. Уже семь лет.

Ничего себе, значит, даже рождения ребенка не дождался! Однако досталось этой Лене… И Орест Иванович решил быть до конца великодушным.

– Вот что, Игорь. У меня есть деньги, возьмите. Одень ты свою жену, как человека. Обстановку какую-нибудь приличную купите. И хватит вам из дома в дом ходить, как цыганам. Тесно вам тут со мной, можно кооператив организовать.

– Спасибо, – сказал Игорь. – Это, папа, все надо обдумать…

Оресту Ивановичу ясно было, что тут влияние Лены. Он уже жалел о внесенных предложениях.

– Не желаете, так не надо. Уговаривать не намерен. – Вдруг ему сделалось страшно жалко себя, и он сказал почти жалобно: – Хотелось мне для вас… Я свою жизнь прожил несчастливо…

Игорь поднял брови.

– Ты несчастливо?.. А я, папа, думал, что наоборот. «Что он имеет в виду?» – спросил себя Орест Иванович.

И сказал уже холодно:

– Чем-то я вам не подхожу. Не пойму только, чем. Может, они графы какие-нибудь или князья?

– Какие графы! Ленкин дед политкаторжанин. В Александровском централе сидел.

Выпитый коньяк давал себя знать. Орест Иванович заводился, что с ним бывало очень редко.

– Что-то не похоже, что в централе… Тоже небось артист какой-нибудь.

– Ну, знаешь!..

– Я ведь вроде неплохо к вам относился, – продолжал Орест Иванович. – Терпел, пока вы тут незарегистрированные крутились. И сейчас в ваши дела не мешаюсь, не смотрю, чего вы там едите, пьете. Пусть f воя супруга спасибо скажет, что я ни разу от телефона ее не турнул, когда она болтает по часу.

– Может и не болтать, – угрюмо сказал Игорь.

– Да это ладно: у телефона – так, по крайней мере, дома, на глазах. А сейчас вот она к подружке какой-то помчалась? Ты уверен?..

Это уже был запрещенный прием. Игорь сначала побледнел, потом порозовел.

– Набрался ты, – сказал он очень хмуро. – А то уж и не знаю, как мне тебя понять.

Орест Иванович отвернулся. Он уже и сам догадался, что наговорил лишнего. Но ему очень жаль было самого себя. Он в эти минуты искренне желал, чтобы Лена действительно подалась бы куда-то на сторону и они с Игорем опять остались бы вдвоем.

На минуту Орест Иванович стряхнул с себя хмель.

– Ты мог бы мне раньше сказать, что у нее дед с революционным прошлым.

– А что это меняет? – добродушно спросил Игорь. – Не вздумай рекламу делать, а то мне первому попадет.

…Да, странная это была, с точки зрения Ореста Ивановича, семья. Тем сильнее был его интерес к ней, желание хоть краем глаза поглядеть, узнать, чем там дышат.

В одну из суббот к Оресту Ивановичу привели самую младшую представительницу странного семейства, шестилетнюю Аллочку: Лена и ее мама хоронили кого-то из знакомых на Востряковском кладбище.

Это была худенькая, как мать, девочка с вывернутыми внутрь коленочками. На кудрявой голове был укреплен роскошный бант. Она увидела в коридоре черный, вращающийся табурет, сидя на котором Орест Иванович всегда обувался, и спросила:

– А где же у вас рояль от этой тумбочки?

Она не раскапризничалась, когда ее оставили вдвоем с незнакомым человеком. Она даже попыталась сама поддержать разговор:

– А вы выписываете какой-нибудь журнал?

– «Огонек» выписываю.

Он положил перед ней несколько номеров. Аллочка раскрыла один и начала внимательно рассматривать.

– Я это знаю, – сказала она, показывая ему репродукцию с «Русалок» Крамского. – Вы любите читать Гоголя?

Орест Иванович был несколько озадачен.

– А ты и читать умеешь?

– Мне читает бабушка. Но я тоже умею. Бабушка говорит, что мне совсем нечего будет делать в первом классе.

Такой вострухой, наверное, была и Лена лет двадцать назад. Зачем же ей было выбирать себе в мужья парня, который чуть ли не до пятого класса по складам читал, только стойку на руках хорошо делал? Оресту Ивановичу подумалось, что Лена со своей дочкой и мамашей-певицей будут, чего доброго, сильно подтрунивать над его Игорем, который хоть и неплохой парень, но в иллюстрациях из «Огонька» не очень-то разбирается, тем более, наверное, в тех переводных романах, которые Лена так настойчиво таскает ему из библиотеки.

– Чем мне тебя угостить? – спросил Орест Иванович у Аллочки. – Вот бери конфеты.

– А вы разве не пьете чай?

– Можно и чай.

Стаканы были очень горячие, и Аллочка попросила, чтобы он налил ей в блюдечко. Орест Иванович сделал это охотно: девочка начинала ему нравиться, между ними рождалось что-то вроде взаимного доверия.

Но после чая наступила некоторая заминка: Аллочка заметно заскучала.

– Что-то долго твоя мама… – сказал Орест Иванович.

– Да, – согласилась Аллочка. – Но что же поделаешь, если сейчас всех хоронят так далеко?

На это он уж совсем не знал, что ей сказать.

– Ты, наверное, свою маму очень любишь?

– Конечно. Я люблю всех своих близких. – Аллочка стала загибать пальцы: – Маму – раз, бабушку – два, Игоря – три… А вы, вы тоже наш близкий?

– Да не знаю… Наверное, близкий.

– Тогда и вас.

Лена появилась в половине восьмого. Грустно и торопливо стала передавать печальные подробности похорон на Востряковском кладбище. Напрасно Аллочка пыталась отвлечь ее и заставить обратить внимание на себя.

– Она вам не надоела? – спохватилась наконец Лена. – Ужасная тараторка!.. Это ведь гоже не норма. Я все собираюсь ее показать…

«О Господи Ты мой Боже!..» – взмолился про себя Орест Иванович.

Ему стало жалко Аллочку, которую, наверное, затаскали по врачам. Когда ее уводили домой, она по собственной инициативе поднялась на цыпочки, чтобы обнять Ореста Ивановича. Он был очень тронут и выразил надежду, что теперь Аллочка будет часто приходить к нему в гости. Сегодня он воспользовался случаем и выведал от нее точный адрес их квартиры в Померанцевом переулке. Его давно подмывало нанести визит вежливости своей «сватье», которая пока что под разными предлогами уклонялась от знакомств. Оресту Ивановичу хотелось собственными глазами увидеть, что за обстановка ждет его сына, если Лена в один прекрасный день перетянет его туда. Он уже примирился с мыслью, что рано или поздно так оно и будет и вряд ли имеет смысл этому противиться.

Как-то в будний день, рассчитывая не застать дома Лену, он отправился в Померанцев переулок, предварительно купив для «сватьи» цветы, а для Аллочки – красивую, но несложную настольную игру.

Орест Иванович прошел тесным, старым московским двором, поднялся по выщербленной лестнице на очень высокий четвертый этаж и вступил в длинный и неуютный коридор.

Судя по вечным хлопотам Лены вокруг здоровья матери, Орест Иванович рассчитывал на худшее – увидеть маленькую старушку, прищемленную радикулитом, или отложением солей, или вообще какими-нибудь еще более страшными недугами. Но увидел пожилую, довольно высокую даму с усталыми, но прекрасными глазами. В отличие от своей двадцативосьмилетней дочери она косметикой не пренебрегала: седые волосы ее были подкрашены и даже, как показалось Оресту Ивановичу, слегка подрумянены были щеки. Она не ожидала появления постороннего человека, была в халате, поэтому страшно смутилась, даже испугалась.

– Бабушка, не бойся, это он!.. – поспешила объяснить Аллочка и кинулась к Оресту Ивановичу.

– Вы меня извините, – сказал он, тоже смутившись, – мы с вашей внучкой договорились…

– Да, да, пожалуйста!..

Подарку Аллочка очень обрадовалась, хотя в настольной игре, которую принес ей Орест Иванович, всего и дела было, что подбрасывать косточку и передвигать фишки. Она столкнула в сторону нотные тетрадки, тут же уселась и начала играть сама с собой, казалось бы, с истинной увлеченностью. А ее бабушка, попросив у гостя извинения, куда-то скрылась: вероятно, чтобы переодеться. Так что Орест Иванович получил возможность как следует оглядеться.

Он увидел, что жили в этой комнате, с лепными венками На потолке и с большим венецианским окном, очень тесно, но не без признаков уюта. Орест Иванович привык к голым стенам, пустым подоконникам, стенным шкафам и казенного вида дивану. Поэтому был несколько ошарашен обилием предметов, нужных и ненужных: бархатных, истертых подушек, склеенных вазочек и бюстов. Всего этого плюс книги, ноты, тетради хватило бы, пожалуй, не на одну комнату, а на две, три. Видимо, здесь легко было загонять гвозди в стену, раз столько навешано было разных картин и фотографий в металлических и деревянных фигурных рамках.

Внимание Ореста Ивановича задержалось на небольшой, не то картине, не то портрете: здесь изображена была молодая, высокая женщина в свободном голубом платье, гуляющая по осеннему саду. У женщины этой было матовое, мечтательное лицо, и желтые листья падали ей на плечи.

– Это не твоя ли бабушка? – осторожно спросил Орест Иванович у Аллочки.

– Что вы!.. Это просто картина «Айн штиллер винкель». То есть «Тихий уголок».

Орест Иванович стушевался и решил больше подобных вопросов не задавать.

Аллочкина бабушка вернулась, переодевшись в темное платье и с бисерной ленточкой на шее. Как ни приятно был удивлен Орест Иванович внешностью своей «сватьи», но он не мог не отметить про себя, что в чем-то мать и дочь – два сапога пара. Хозяйкой его симпатичная новая родственница была явно не из лучших: чашки попахивали валерьяновым корнем, ножи – рыбой, у кофейника падала крышка. Орест Иванович вежливо пил прохладный кофе, принесенный из коммунальной кухни, откуда-то за сто верст, а сам все прикидывал, каким бы это образом завести разговор по душам, предложить свой совет и помощь. И никак не решался: для такого разговора нужно было, чтобы хозяйка дома была бы попроще, поземнее. А эта пожилая дама держалась как-то испуганно, натянуто, будто не свой человек пришел, а кто-нибудь из ЖЭКа или даже из прокуратуры…

Все же Орест Иванович рискнул высказать предположение, что хорошо бы в интересах всей семьи сменить эту комнату с лепным потолком высотой почти в четыре метра, который теперь ни один маляр не возьмется белить, на отдельную квартиру в каком-нибудь тихом, зеленом районе, в Тимирязевском, например. У Ореста Ивановича в тамошнем бюро обмена были связи, и можно бы попробовать…

И вдруг он почувствовал, что говорит что-то не то. И сам испугался: прекрасные глаза его «сватьи» наполнились слезами.

– Нас хотят ломать!.. – дрожащим шепотом произнесла она и опять убежала, чтобы не расплакаться при Оресте Ивановиче.

А маленькая Аллочка объяснила:

– На нашем месте будет Госхлорвинилсоюз.

Орест Иванович пожал плечами: он никогда не слыхал о существовании такого союза.

– Бабушка очень волнуется, – сказала Аллочка, перестав бросать косточку, – потому что она родилась в этой комнате. Потом здесь совсем рядом Дом ученых, там бывают концерты. А главное – вы посмотрите, какой вид!..

Она повела Ореста Ивановича к балконной двери. Через ее забрызганные дождем и первым снегом стекло был виден белый особнячок с острой двускатной крышей. К нему примыкал какой-то тихий дворик, отгороженный поломанной кое-где чугунной решеткой. В дворике росли голые липы, под ними две черные от дождя скамейки, с круглой клумбы еще не были убраны почерневшие стебли осенних цветов. Сам балкон, с которого открывался этот не слишком пленивший Ореста Ивановича вид, был крошечный, на нем едва умещалось старое соломенное кресло.

– Конечно, зимой это не то, – поспешила сказать Аллочка. – Приходите весной или летом. А сейчас давайте с вами немножко поиграем, Орест Иванович сел рядом с Аллочкой и тоже подбросил косточку. Ему было очень неприятно, что Зоя Васильевна так расстроилась. Ну не хочет, так в чем же дело. Он же не выселять пришел. Аллочка, кажется, была единственным существом в этой семье, у которого он не вызывал недоверия.

Зоя Васильевна вернулась, стала уговаривать Ореста Ивановича выпить еще чашку кофе. Он согласился, чтобы ее больше не огорчать. И заметил, что и на этот раз она успела что-то исправить в прическе и косметике за свою короткую отлучку. Но, как показалось Оресту Ивановичу, она делала это не из кокетства, а как будто желая что-то такое скрыть, не выдать какую-то печальную тайну.

– Извините меня, – вдруг сказала Зоя Васильевна. – У меня страх перед всякими переменами. После смерти мужа нужно было что-то сделать с лицевым счетом. А мы носили разные фамилии. На меня почему-то так накричали…

– Мало ли хамья! – возмутился Орест Иванович.

Он хотел объяснить, что все хлопоты он может взять на себя, а уж на него – никто не посмеет накричать. Но по взгляду Зои Васильевны понял, что этот разговор лучше не продолжать.

– Вот Аллочка меня и обыграла! – как можно веселее сказал Орест Иванович, хотя ему и самому стало грустно.

Он собирался домой и подбадривал себя тем, что все могло быть и хуже. «Сватьей» могла оказаться какая-нибудь Матрена Карповна, которая бы на него накинулась и стала бы с места в карьер плакаться на жизнь и чего-то требовать. А тут и Лена и ее мама, зная его служебное положение и большие возможности, ровно ничего от него не хотят. Так что и он со своей стороны готов был примириться с существующим положением вещей. Только как же все-таки они здесь всем табором разместятся? Больше всего Орест Иванович боялся, чтобы его сын был кому-то в тягость. А в такой тесноте волей-неволей это может случиться. Половина комнаты загромождена роялем, а ведь можно же, наверное, какой-нибудь инструмент поменьше купить. Вот этот еще нескладный шифоньер куда-нибудь выбросить бы…

Но тут Орест Иванович почувствовал, что в мыслях своих зашел слишком далеко, распоряжаясь в чужой комнате, и поспешил проститься. Аллочка и ее бабушка проводили его длинным коридором, состоящим из множества темных углов, настоятельно требующих капитального ремонта. На плохо освещенной лестнице Орест Иванович чуть не наступил на кота и ужасно перепугался. «Как быстро к хорошему привыкаешь», – думал он, сопоставляя девятиэтажный мощный корпус на Фрунзенской набережной с этим доживающим свой век домом с непромытыми венецианскими окнами, а заодно и с тем домом у Тишинского рынка, где они раньше обитали с Игорем и ходили умываться на общую кухню за отсутствием ванной комнаты.

Ни невестка, ни сын, узнав о визите Ореста Ивановича в Померанцев переулок, не выказали никакого неудовольствия. Наоборот, на другой же день Лена сказала Оресту Ивановичу:

– Мама просила передать вам большой привет. И Алка тоже.

– Спасибо! Скажите, что очень рад был познакомиться.

Вскоре Орест Иванович поймал себя на том, что ему хочется повторить свой визит в Померанцев переулок. Конечно, не только ради того, чтобы поиграть с Аллочкой в настольную игру и обозревать вид с балкона, но главным образом для того, чтобы еще раз взглянуть на Зою Васильевну. Слишком непривычной для его глаза была эта пожилая, но по манерам своим какая-то юная женщина. Углубленная наблюдательность несвойственна была Оресту Ивановичу, но сейчас он как-то угадал, что была в этой давно переставшей петь Зое Васильевне какая-то недопетая песня.

Исполненный самых добрых намерений, он рискнул через несколько дней позвонить в Померанцев переулок. Аллочка сообщила ему, что бабушка ушла в магазин, в очередь за судаком. Орест Иванович поспешил сказать, что вовсе бабушке не следует стоять по очередям, что судака он им может принести из своего служебного буфета. Позже он позвонил еще раз, но Зоя Васильевна разговаривала с ним по-прежнему как-то испуганно и напряженно и пожаловать в гости не приглашала. Так что Орест Иванович не рискнул лезть со своим судаком.

– Я хочу воспользоваться случаем, – сказал он, – и поздравить вас с наступающим Женским днем.

Зоя Васильевна вежливо, но без особого энтузиазма поблагодарила его.

– Хотелось бы знать, и как ваше здоровье.

– Спасибо, сносно. Но все мы немного простужены.

Это был как бы намек на то, что посещения сейчас нежелательны. Оресту Ивановичу подумалось, что желанным гостем он в Померанцевом переулке вообще вряд ли когда-нибудь будет. Видимо, слова Лены о том, что ее мама передавала ему большой привет, были просто актом вежливости. Когда он посетовал на это сыну, то Игорь сказал: – Брось, папа! Ленка, во всяком случае, к тебе очень хорошо относится.