Текст книги "Отражение звезды"
Автор книги: Ирина Мельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 24
Эрдени Дзорикту-контайша Цэван Равдан, сын Сэнгэ, великий правитель Ойратского улуса, в островерхой собольей шапке с красной кистью, свисавшей до плеча, в черном шелковом халате с золотыми драконами на рукавах, под которым белел безрукавный камзол – цегдег, сидел на мягком ковре – ширдыке, в окружении подушек, подложив под локоть кожаный валик.
Недавно Равдану исполнилось сорок лет, но даже под халатом угадывались могучие плечи, привыкшие к тяжести боевого доспеха и упругости дальнобойного рогового лука, согнуть который под силу только настоящему батыру. Лицо его, изрезанное ранними морщинами, было задумчиво, глаза – прищурены.
В шатре царил полумрак. Огонь, горевший в походном очаге, отбрасывал на стены причудливые тени. Стены шатра украшали не дорогие ковры и не золотые украшения, а сабли, мечи и кинжалы, захваченные в бою хозяином шатра. Причем все в его войске знали, что это оружие, дорогое ему не каменьями, а изумительным качеством клинков, Равдан отнял у воинов, убитых только его рукой и только во время битвы.
В походе роскошь – помеха, расслабляет и успокаивает, поэтому хозяин шатра не любил роскоши, но к оружию питал вполне понятную слабость.
Сидел Равдан босиком. Подле него – черные сафьяновые сапоги с загнутыми носками. Мягкие прикосновения двух наложниц, разминавших его ступни, не смогли отвлечь его от мрачных предчувствий. Кажется, отвернулся от ойратов светлый Хан-Тенгри. Военные неудачи, моровые поветрия, голод, суровые зимы обрушились на Джунгарское ханство. Поредело войско, некому охранять границы от набегов богдыхана с востока и кайсаков – с севера…
Равдан скрипнул зубами и оттолкнул ногой наложниц.
– Прочь! – рявкнул он. – Убирайтесь!
Торопливо подхватив сосуды с мазями и благовониями, наложницы выскочили из шатра.
Контайша закрыл глаза. И, как по заказу, снова увидел то, что не давало ему покоя с детства…
…Из горевших юрт выскакивали с визгом женщины и дети. Всадники в синих и красных халатах – скуластые, узкоглазые, с желтыми, как степная глина, лицами – тут же поражали их стрелами, кололи пиками, рубили наотмашь саблями. Молодых пленили, стариков загоняли обратно в кибитки, поджигали входы. Горький смрад от горевших повозок, одежд и человеческих тел плыл над степью. А манзы [52]52
Манзы ( монгол.) – прозвище маньчжуров.
[Закрыть]с ликующими криками скрылись в клубах песочной пыли. Растворилась в дыму…
Страшное время наступило. Трупы валялись повсюду. Дымы от сожженных становищ пятнали небо. Обожравшись человечины, выли собаки. Насажденных на колья младенцев клевали стервятники. Воронье так разжирело, что утратило способность летать. При приближении человека птицы лениво отбегали в сторону, разевая клювы, бурые от спекшейся крови.
Равдан сердито тряхнул головой, отгоняя видения. И перевел взгляд на огонь. Язычки пламени резвились на толстых ветках кедра, брошенных в очаг. За кожаными стенами шатра уже воцарилась тьма. В небе блестели звезды, ночной ветер шумел верхушками деревьев. У подножия холма, на котором расположился на отдых повелитель ойратов, перекликались хэбтэуулы – ночная стража. Горели в степи костры харауулов – дальних дозоров.
Огонь пожирал ветки, а Равдану виделось, что это его войско уничтожает ненавистных врагов, которые засели на востоке, за Великими горами и бескрайними степями. Необъятные земли, завоеванные некогда Чингисханом в битвах и сражениях, вернут монголам не потомки Хубилая, ставшие китайцами, вернут ойраты! Ойраты, которых матери пеленали в конские потники, а укачивали в седлах лошадей! Именно туда, в сторону маньчжурского государства Цин, скоро направятся их копья, туда повернутся головы их коней! И пока сидят на своих золотых престолах самодовольные Ай-синь Гиёро [53]53
Маньчжурская династия, правившая Цинским государством.
[Закрыть], не будет покоя Равдану.
Но прежде, чем идти походом в Цинские земли, нужно пополнить войско свежими силами. Так хочет Вечное Синее небо, не зря оно выбрало Равдана и сделало его контайши ойратов!
Все еще сильный, как шовшур [54]54
Трехлетний вепрь (монг.) как символ силы.
[Закрыть], быстрый в движениях, Равдан натянул войлочные чулки, затем сапоги. Рывком поднялся на ноги, накинул на плечи лисью доху и снова замер в раздумье. Земля, по которой он ступал всегда уверенно и твердо, с недавних пор смахивала на необъезженного скакуна: не будешь осторожным и осмотрительным – обязательно сбросит…
Вот уже сотню лет звучало в Азии грозное слово «джунгары». Оно жалило, как змея, и кусало, как скорпион, уши народов Халхи и Туркестана, Ташкента и Бухары. Там, где ступали неказистые джунгарские кони, оставалась мертвая степь. Куда вонзались их копья – рушились троны. Где ныне Яркендское ханство, недавно гремевшее на весь Восток? Где Кашгар? Уничтожили джунгары. Или богатый и могущественный Сайрам? Стерт джунгарами с лица земли. Они поглотили страну Алтын-хана, владевшего бескрайними просторами Алтая и кыргызских степей, бесчисленными отарами и табунами. А Кумул и Турфан, Тараз и Тенгиз? Тоже склонили перед джунгарами свои гордые головы. Ногайская орда, чьи бии не раз бросались в ноги русскому царю, прося защиты и покровительства, не она ли, распавшись на части, легла под копыта джунгарских коней?
Сколько рабов досталось тогда нойонам! Сколько молодых жен старикам! Сколько красавиц тряслось в жестких ойратских седлах, прежде чем их подмяли на мягких постелях тела джунгарских мужчин.
Найдется ли в подлунном мире сила, способная противостоять мощи ойратов, объединенных волей одного человека? И пусть сейчас этот человек – да и человек ли то был? – пирует в чертогах Тенгри среди великих героев древности. Память о нем поныне живет в сердцах ойратов, делая их в бою не просто воинами, а неистовыми воплощениями Сульдэ – бога войны и смерти, незримо парившего над тугами непобедимого Хара-Хулы [55]55
Основатель Джунгарского ханства, умер в 1634 году.
[Закрыть], а теперь и над знаменами контайши Равдана.
Сильная Россия с ее хитрыми царями тоже остерегалась ойратов. Ее границы были не столь прочны и надежны, чтобы противостоять их нашествию. Она порой закрывала глаза на набеги джунгарских воинов на русские поселения и остроги в предгорьях Алтая, по рекам Обь и Иртыш, Томь и Енисей. Так диктовали ее государственные интересы. Гораздо выгоднее было для русского царства то, что джунгары стояли на пути несметных полчищ богдохана. По этой причине Ик Цааган-хан [56]56
Большой Белый царь, то есть русский царь.
[Закрыть]лишний раз не портил отношения с ойратами и все время подпитывал их обещаниями не лезть в дела Ойратского улуса.
Но когда контайша предложил России вместе выступить против Цинского государства, она отказалась. Не захотела поставить под угрозу торговые связи с Нанкиясу [57]57
Так джунгары называли Китай.
[Закрыть]. Кроме того, она боялась укрепления могущества и без того опасной Джунгарии. Правда, Россия не поддавалась науськиваниям маньчжуров против ойратов. Напрасно старался жирный Канси. Для большой державы выгоднее иметь много малых соседей, чем одного, равного ей по силе и влиянию.
С малых лет Равдан был скрытным, суровым, упрямым. Никогда не выказывал на людях слабость, недостойную воина мягкость – считал это великим позором. Держался твердо – как булат. Иначе не мог, не имел права: если сайды [58]58
Знать ( монг.).
[Закрыть]почувствуют в нем слабину, заметят промах, тотчас оттеснят, перепрыгнут через голову, убьют…
В три года мать подсадила его в седло, привязала к спине лошади. В четыре года он получил свой первый лук. И с тех пор не было силы, которая вышибла бы его из седла. Большую часть жизни контайша провел верхом, охотясь и воюя. В походах он спал и ел на коне, как множество его воинов. Оттого его войска двигались так стремительно и нападали внезапно, сея панику и наводя ужас на врагов.
Да, он хотел во что бы то ни стало разделаться с проклятым Канси – хитрым и коварным, постоянно чинившим всякие козни. Хотят того или нет нойоны, но пока за спиной ойратов русская сила, они смогут противостоять страшным набегам цинского воинства. Без России ойратам не одолеть манзынского дракона. Ну, а позже… А позже он примется и за русских, чтобы не заигрывали с кайсацкими и ногайскими баями, не заселяли земли по Яику и Иртышу, по Бии и Катуни, и тем более не возводили в тех местах остроги. Но пока Равдан хранил свои планы в тайне даже от нойонов. Не раз случалось, что его слова тут же становились известны в Тюмени и в Тобольске или, того хуже, во дворце богдохана.
Равдан верил, что Дайги-Тенгри [59]59
Сятой воин, помогающий одерживать победы в сражениях.
[Закрыть]на этот раз от него не отвернется… Как не отвернулось от него счастье.
Равдан вздохнул, снял с огня пузатый чайник с теми же золотыми драконами. Налил в простую деревянную пиалу джомбу – чай с молоком, маслом, солью и пряностями, любимый напиток ойратов, и опустился на ковер.
Вера в счастье – тот самый челн, который проносит воина через бурные и широкие жизненные реки. Когда сильна она, то и в сердце у воина горит огонь храбрости, и конь его не спотыкается. А счастье его сейчас в руках любимой жены Деляш и сына Галдан-Цэрэна, чьи ножки уже уверенно топчут землю. Ведь нет ничего слаще жены, если она любима тобой и красива! И разве есть что-то слаще сына, рожденного ею?
Но счастье это горчит, отдает дымом и кровью. Оно не может быть полным, потому что страдает и гибнет его народ. Чтобы спасти обессилевший Ойратский улус, нужны новые воины – сильные, крепкие, смелые… Нужно войско, которое по зову сигнальных костров, по громкому бою тулумбасов и кенкерге способно собраться в течение дня. Войско, которое всегда под рукой. Кыргызские воины – лучшие в Сибири. Они безжалостны к врагам. Они стремительны в натиске. А лошади их способны обходиться без воды и еды несколько дней.
Да, хорошие воины – кыргызы! Послушные данники! И пусть их немного. От силы два-три мингана [60]60
Тысяча ( монг.).
[Закрыть]. Но стоят они тумена [61]61
Десять тысяч ( монг.)).
[Закрыть]. И, главное, большинство кыргызских бегов понимали: война с ойратами – смерти подобна! Лишатся они покровительства Джунгарского ханства, и тотчас русские перейдут в наступление. Даже дым от кыргызских костров развеют по степи.
Равдан дернул себя за ус, скривился от боли. Кажется, чего проще, сгони кыргызов в послушное стадо, и даже не надо бичей погонщиков, сами пойдут в нужном направлении. Но так было до последнего времени. Северные улусы еще по весне покинули свои земли. И уже поставили юрты на границе с кайсацким жусом… Нойоны его уверяли: южные кыргызы уступят воле контайши беспрекословно. Не так уж велики их силы. Улусы кочуют далеко друг от друга. Отпора не будет! И Равдан им поверил, а зря!
Лазутчики донесли, что Чаадарский улус не намерен подчиниться. Не желает покидать родовые земли. Хочет по-прежнему кормить своих духов и молиться своим богам.
Ох, опрометчиво поступила дочь Теркен-бега! Молода еще! Не знает, что ойраты – грозная сила! А контайша Равдан беспощаден к ослушникам. Но Айдына – трижды ослушница. Затеяла заговор против ойратов, да еще втянула в него несколько бегов.
Равдан гневно раздул ноздри. Тайнах – вроде верный союзник. Меньше всего контайша ожидал, что езсерский бег поддержит смуту. Встанет под знамена войны. Эпчей – другое дело. Хитрый лис! И с русскими дружбу водит, а случись беда какая, мигом уйдет за Саян-камень.
В секрете держал свои помыслы контайша. Но в степи даже ветер имеет язык и уши. Не поверили кыргызы, что Равдан привел свое войско для большой охоты. Вчера яртаул Гучин принес весть: на пути к Чаадару выросли укрепления, небывалые для степного народа. Защитила юная княжна свой улус отменно. Более того, слухи разнеслись, что ее воины овладели огненным боем не хуже, чем стрельбой из луков. Это Эпчей привез Айдыне огненное зелье, мушкеты и фузеи. Значит, будет сеча! Кыргызы свои земли добровольно не покинут.
Равдан усмехнулся. Он давно забыл, где его родовые земли. Они теперь там, где прошли джунгарские кони и верблюды, где трава проросла сквозь их помет, где в следах от копыт копилась весенняя вода. А боги всегда при нем.
В его походной кумирне висели тханки и стояла золотая фигурка Будды. Чуть ниже располагались идолы. Беспощадный хранитель веры шестирукий Махагали в ожерелье из отрубленных голов взирал на мир выпученными глазами. По соседству – грозный обликом бог войны Лао-е, покой которого охраняли два чойчжона – духа-покровителя, с оскаленными зубами и злобными взглядами. Рядом – защитник справедливости – девятиголовый и рогатый Ямантака и краснотелый Джамсаран – воплощение кровожадного Сульдэ, в окружении демонов, терзавших сердца грешников.
На алтаре перед идолами – серебряные чаши для подношений, в которых вода, очищающая и утоляющая жажду, белая горчица – защита от демонов, взбитая пахта и рис, священная трава дурва…
В кумирне всегда горели красные восковые свечи, распространяя запах благовоний. В слабом их свете идолы казалась еще страшнее и таинственнее. Но в том их сущность – пугать и завораживать.
В огне очага резвились духи. Они скакали, извивались, обнимая друг друга багровыми, будто свежая кровь, руками, щелкали искрами и трещали на своем языке. Говорят, что шаманы понимают язык духов огня…
Равдан отхлебывал из пиалы густой джомбу и продолжал смотреть на пламя, плясавшее в очаге. Странная ночь. Почему-то сегодня ему нестерпимо хотелось узнать, о чем же на самом деле болтают между собой духи.
– О, Великий Тенгри, душами предков заклинаю – яви свою милость, – почти беззвучно шептал Равдан, вглядываясь в пламя очага. – Одари крепостью духа, помоги осилить задуманное. Народ твой ныне един и силен. Пришло время сокрушить врага, коварного Канси, стереть с лика земного империю Цин, сделать народ ее пищей стервятников…
Пламя в очаге трепетало и колыхалось, то взметая лоскутья огня, то опадая. Рыжие сполохи, словно сайгаки, скакали по стенам шатра. А Равдан все не мог оторвать взгляда от пламени. Губы его едва заметно шевелились:
– О, Великий Тенгри, я готов! Все слова сказаны. Вода не может течь вверх, огонь не может гореть вниз. Я перепоясался мечом, дабы отомстить за кровь моих родичей, которых гнусные манзы предали смерти. Если я в своем праве, окажи мне свыше поддержку своими силами, держи могучую длань над моим народом! Сделай так, чтобы здесь, на земле, люди и духи объединились для победы…
– Ты все-таки призвал меня, непобедимый багатур? – проскрипел за спиной старческий голос.
И Равдан не вздрогнул, не повернул головы на этот голос, возникший, словно ниоткуда. Лишь сказал:
– Я ждал тебя, Тюлюмджи. Может, хоть ты, боо [62]62
Шаман ( монг.).
[Закрыть], дашь мне ответ, с чем столкнулись ойраты в кыргызской степи? Я теряюсь в догадках. В последнее время удача все чаще отворачивается от ойратов. Прежде послушные данники перестали бояться нас. Что происходит? Иногда я думаю, что это кермесы, души убитых, мстят нам за нашу жестокость.
Сзади раздался клекот, совсем не похожий на человеческий смех. Мелко затряслись бубенцы, словно низкие рабы вторили своему хозяину.
Старый шаман Тюлюмджи шагнул в круг света и присел на корточки возле очага. В руках у него – бубен, обтянутый шкурой молодого жеребенка – хулуна, и мешок, сшитый из кожи турпана – дикого степного скакуна.
– С каких это пор великий полководец считает воинские подвиги жестокостью? – вновь проскрипел его голос.
Ноздри Равдана раздулись, как у скачущего жеребца. От его дыхания вздрогнули и заметались духи огня.
– Мне не нужны долгие разговоры о добре и зле, почтенный Тюлюмджи. Мне нужен ответ.
– Ты получишь ответ, полководец, – сказал шаман. – Но сначала я почищу твой огонь – ты набросал в него слишком много дурных мыслей. Сладкое сделать горьким легко, горькое сладким – трудно.
Шаман развязал мешок и принялся сыпать в очаг веточки можжевельника, сухие пучки богородской травы, корни бадана… Огонь, меняя цвет, становился то кроваво-красным, то белел, точно испуганное насмерть живое существо. Духи, а может, демоны корчились, ластясь к шаману, тянули к нему, словно руки, языки пламени, но Тюлюмджи был непреклонен.
Наконец, вытянув сухую руку над очагом, шаман всыпал в него горсть бурого порошка. Огонь вспыхнул, будто в отчаянии охватил желтую человеческую ладонь – и опал.
Равдан с удивлением смотрел в очаг. В нем тихим, ровным пламенем горел огонь. И теперь даже искушенный в полетах мысли певец-улигерчи не разглядел бы в пламени ничего удивительного.
Шаман, бормоча что-то себе под нос, достал из мешка небольшой турсук [63]63
Кожаный сосуд ( монг.).
[Закрыть]и габалу [64]64
Сосуд из черепа человека, оправленный в серебро.
[Закрыть]– крышку его щедро украшали бирюза и кораллы, а подставку из горного хрусталя выточила рука искусного мастера. Не переставая бормотать, Тюлюмджи погрузил в огонь руку, державшую череп, словно это был не огонь, а проточная вода. Пламя равнодушно обтекало человеческую плоть, не причиняя ей вреда. Шаман поднял вверх другую руку – и из турсука в полость габалы, переливаясь в отблесках пламени, заструилась темная жидкость.
Вытряхнув турсук, шаман вынул руку из огня, снял с шеи оберег-мирде с изображением Будды Шакьямуни, окунул его в жидкость и протянул контайше костяную чашу.
– Пей, Алаке [65]65
Непобедимый ( монг.).
[Закрыть]!
Равдан взял теплый сосуд и принюхался.
– Что это? Кровь?
Шаман затрясся от негодования. И приказал:
– Пей! Иначе напиток потеряет силу огня!
Равдан выдохнул, словно собирался опрокинуть в себя чашу арке [66]66
Молочная водка ( монг.).
[Закрыть], и одним большим глотком выпил все до капли. Скривившись, он приподнял череп и взглянул в его пустые, затянутые серебром глазницы.
– Кажется, ты взял эту кровь у мангуса [67]67
Злой дух, демон ( монг.). Мангусами также называли врагов.
[Закрыть], почтенный Тюлюмджи? А чей это череп?
Шаман усмехнулся.
– Это череп другого Алаке – Батура-контайши, сына великого Хаара-Хулы, который желал знать ответы на все вопросы. Теперь он их знает.
– Ему они уже ни к чему, – сказал задумчиво Равдан.
Шаман пожал плечами.
– Возможно, он хотел поделиться ими с полководцем, череп которого пока еще не оправлен в серебро?
Контайша покачал головой. Язык его стал тяжелым, сухим и словно прилип к зубам. Даже если бы и хотел, Равдан не смог бы ответить шаману.
И тут все поплыло у него перед глазами. Шатер заволокло мороком – дрожащим и зыбким, будто речная заводь. Высохшее, обтянутое желтой кожей лицо шамана внезапно придвинулось близко-близко. И это лицо неожиданно напомнило Равдану грубые личины, выбитые на красноватых камнях, щедро разбросанных в кыргызской степи. Оно было столь же грубым и отрешенным. Но жилка над бровью билась и извивалась под сухой кожей, словно змея, пойманная старой кошмой. И расширившиеся зрачки шамана тоже были живыми. Они внимательно смотрели из темных глазниц, точно со дна глубокого колодца, неведомым образом проникая в кровь и плоть Равдана.
Внезапно громадное лицо шамана стало прозрачным. Сквозь него полыхнуло белое пламя.
– Смотри в огонь, – слова будто прорвали бесконечность, протекли между пальцев.
Смотреть мимо огня не получалось, как бы Равдан ни силился отвести взгляд. Яркое пламя заполняло вселенную, и в нем давно растворилось и призрачное лицо старого боо, и весь окружающий мир, и тот, кто когда-то, в незапамятные времена, слыл джунгарским контайши по имени Равдан…
Ведь рождение и смерть – всего лишь мгновения в нескончаемом потоке времени…
Глава 25
– Великая ночь сегодня, – привел его в чувство старческий голос. – Вторая ночь полнолуния, когда могучие чойчжоны спускаются на землю. Их могучие изюбры подобны ветру, их глаза – молнии в туче! Услышь меня, Шакьямуни, услышь, мудрый Богдо-гэгэн, своего балди [68]68
Послушник ( монг.).
[Закрыть]! Будды и бодхисатвы проходят в эту ночь над землею. Они видят свое отражение в мельчайшем ручье, слышат свое имя от каждой былинки…
Равдан открыл глаза. Несмотря на жаркое пламя и лисью доху, которую он забыл снять, его трясло от холодного озноба. Пот ручьями стекал по щекам, копился на губах.
Мутное пятно напротив приобрело очертания человека.
– Произноси за мной, Алаке! – раздался все тот же голос.
И Равдан, с трудом ворочая языком, стал повторять вслед за Тюлюмджи:
– Если счастья желаешь,
То причитанья и вопли,
Желания и недовольства –
Эту стрелу из себя вырви!
Отравленную стрелу вырвав,
Покой обретешь душевный,
Уничтожив в себе все печали…
– Надень, Алаке, и иди! – дотронулся до его руки Тюлюмджи и протянул оберег. – Воины ждут тебя! Все готово к большому тою.
И словно пелена упала с глаз контайши. Не было больше шамана с его мешком и бубном, не было сполохов огня. Угли в очаге поблекли, лишь струйки синего дыма курились над ними, наполняя шатер горьким чадом.
Рука сжимала кожаный гайтан глиняного мирде. Помедлив мгновение, Равдан надел его на шею. А затем, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, поднялся на ноги и вышел из шатра.
– Слава великому Равдану! – троекратно выкрикнули хара ашыты [69]69
Черные волки ( монг.).
[Закрыть], воздев к небу обнаженные мечи.
«Черных волков», его личную стражу, боялись даже заносчивые нойоны и силачи-батыры, ведь те охраняли контайшу днем и ночью, на отдыхе и на охоте. И, не задумываясь, зарубили бы всякого, посягнувшего на жизнь повелителя.
– Слава Вечному Синему небу! – буркнул Равдан и окинул взглядом ургу [70]70
Ставка верховного хана ( монг.).
[Закрыть].
Рядом с шатром контайши белела юрта его любимой жены Деляш, их окружали шатры нойонов и батыров. У каждой юрты – шест с родовой или племенной тамгой, знамена с пестрыми бунчуками. Ниже, под сопкой, – тоже ряды полотняных и кожаных шатров, бунчуки джагунов [71]71
Сотня. Боевое соединение ойратов.
[Закрыть]и разноцветные туги [72]72
Знамя ( монг.).
[Закрыть], табунки боевых верблюдов и коней и множество костров, возле которых в радостном ожидании сновали воины.
С гордо поднятой головой контайша обозревал окрестности. Взгляд его был слегка прищурен, а грубые руки, привыкшие к жестким поводьям, к сабле, к тугому луку, он скрестил поверх ласкового меха на животе. Внизу, как серебряный змей, сверкала извилистая речка. Острые вершины сопок, похожие на шлемы воинов, одна за другой уходили вдаль, а там вставали темно-синие, иззубренные, как старая сабля, утесы горного хребта.
Нет, он не любовался открывшимся видом на долины и горы, залитые сиянием крупной луны.
Равдан продумывал ход предстоящего пиршества, каждый свой жест и каждое слово, которое он скажет на нем. Охота прошла успешно – подняла не только боевой дух воинов, но и снабдила войско провизией. А то рыскали его нукеры по всей округе в поисках пропитания, как голодные волки. Ведь много дней подряд они питались только твердым, как камень, сухим сыром – хурутом. Большие переметные сумы были приторочены к каждому седлу – и отряды воинов, словно прутья огромной метлы, сметали с кыргызской земли все, что могли переварить конские и человеческие желудки.
Как от лесного пожара, в ужасе бежало зверье. Птицы снимались с насиженных мест и летели куда глаза глядят, подальше от страшных стрел, взлетавших с голой, как после степного пала, земли. Даже полевые кроты зарывались все глубже и глубже, заслышав нараставший топот множества копыт…
Все кусты и деревья обглодали отощавшие лошади, травы выели до земли; всех мышей и джумбуров [73]73
Суслик.
[Закрыть]истребили их всадники. Что ж, джумбур не самая плохая еда, особенно осенью. Бывало, в долгих походах и сам контайша поддевал копьем джумбура или земурана [74]74
Тушканчик.
[Закрыть], на ходу снимал шкурку, выпускал кишки, а тушку отправлял под седло. Дня через три мясо готово. Вкусное мясо! Не хуже, чем у тарбагана. Лакомство для кочевника…
Охота, задуманная Равданом как смотр своих сил, шла по давно заведенному порядку. Воины окольцевали огромный участок степи в междуречье Улуг-Хема [75]75
Енисей.
[Закрыть]и Абасуга и ждали урочного часа, чтобы начать сближение – загон. И в это самое время стали поступать донесения, что южные кыргызы ведут себя странно, не ждут покорно, пока джунгары насладятся охотой, не готовятся к долгому переходу в кайсацкие [76]76
Ныне – казахские.
[Закрыть]степи и вроде как задумали сопротивляться угону. Равдан удивился, но предпринимать ничего не стал. Думал: один вид огромного войска заставит кыргызов повиноваться, – и от любимой забавы не отказался.
Контайша лично вывел лучников на последнюю ступень охоты. Косули, маралы, сохатые, кабаны, волки, лисы и даже зайцы – все сбились в плотную кучу, окруженную крепким, длиной в две бэри [77]77
Мера длины в семь верст ( монг.).
[Закрыть]обручем конных ратников, ожидавших появления Равдана с лучшими стрелками.
И вот контайша появился на белом в яблоках иноходце, натянул лук, и вмиг тучи смертоносных стрел посыпались на несчастных животных. До захода солнца не прекращалось избиение. Кончался запас стрел у одних, их сменяли другие, обруч сжимался, и даже привыкшие к крови ойратские кони храпели и дрожали, чавкая копытами по лужам крови, преодолевая завалы еще трепыхавшейся в предсмертных судорогах добычи.
Солнце закатилось, и звезды украсили потемневший лик Тенгри, когда последняя волна воинов добила остатки загона. И тогда запылали костры под огромными казанами, на вертела насаживали дышавшие теплом туши коз и косуль. Следом появились полные бурдюки с кумысом и доброй водкой – арке.
Воины радовались удачной охоте. Они весело подначивали друг друга и беззлобно посмеивались над теми, кто принимал их шутки за чистую монету. Бахвалились меткостью своих луков и остротой своих стрел. Спорили, кто самый быстрый и ловкий. Кто шустрее всех снимал шкуры, зашивал туши гибкими ветками. Кто кого обогнал, когда рыли ямы, опускали в них убитых маралов и сохатых, вновь засыпали землей, чтобы запечь целиком. Кто сноровистее всех разжигал на ямах костры… Но нет-нет да бросали взгляды на вершину сопки, в сторону шатра контайши. Ждали его появления, и он не замедлил выйти к своему войску…
Равдан поднял голову. Семь Старцев [78]78
Большая Медведица.
[Закрыть]бесстрастно взирали на него с высоты. Звездный Шов – Тенгерийн Задал [79]79
Млечный путь.
[Закрыть]разлегся от края до края, как шрам через все лицо старого воина, а Шесть Обезьян [80]80
Плеяды.
[Закрыть]уже вскарабкались на макушку неба – значит, близится полночь, пора начинать той…
…Долго шло пиршество в ту ночь. Запахи жареного мяса плыли над степью, смешиваясь с горьковатой прелью осенних листьев и трав. Присмирели сабдыки – духи гор, лесов и степей, притихли непокорные дыбджиты – повелители грозных стихий. Звенели бубенцы хонхо, глухо выли моринхуры, вели свой напев сууры, дрожали струны ятагов, глухо рокотали кенкерге, и звонче, чем обычно, звучали дамары.
Повсюду слышались хохот, веселые крики. Седые улигерчи завели свои песни, прославляя подвиги батыров и вознося здравицы Вечному Синему небу – давнему покровителю монголов.
Только Равдан был необычайно задумчив. Он не замечал недоуменных взглядов нойонов, не слушал, о чем поет старый сказитель Номжи:
– Кто твоей руки хоть мановенья
На войне ослушаться дерзнёт,
Не давай и тени снисхожденья –
От детей и жен им отлученье!..
Перед его глазами стоял череп, обрамленный серебром, а губы шептали неслышно древние мани [81]81
Род буддийских молитв.
[Закрыть]. Равдан просил об отпущении грехов…
Когда же под утро взошел на юге яркий Гилаан [82]82
Сириус.
[Закрыть], контайша удалился в свой шатер, не дождавшись конца тоя. Нойоны озадаченно переглянулись, расценив это как дурное предзнаменование…
