Текст книги "Петр Великий. Убийство императора"

Автор книги: Ирина Измайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

«Годны ли мы вам?»

Все ожидали, что повод для открытого конфликта и решительной борьбы с Софьей найдет сам Петр. А так как ситуация действительно напоминала пороховую бочку, сделать это было нетрудно.

Однако первый повод для открытого публичного скандала подала сама правительница. Случай, который произошел 8 июля 1689 года, добавляет еще несколько характерных штрихов к портрету Софьи и заставляет задуматься о ее религиозном сознании.

В этот день состоялся крестный ход, и, как принято, вслед за процессией священников двинулись с иконами два молодых государя. Софья, тоже с иконой в руках, поравнялась с ними и пошла вровень, вызвав изумление и ропот даже среди своих сторонников – по тогдашним (да и по теперешним!) понятиям это было неслыханно… Петр сперва негромко потребовал, чтобы сестра шла за ним и Иоанном. Софья словно не слыхала. Государь повторил свое требование, теперь его слышали все. Но правительница отказалась подчиниться. Щеки молодого царя залились краской, но он сдержался, не стал нарушать священную церемонию, однако в гневе развернулся и, покинув крестный ход, уехал в Коломенское.

Теперь всем стало ясно: решающее столкновение произойдет вот-вот.

Еще одним поводом для открытого размежевания стал второй «победоносный» крымский поход князя Василия Голицына. Софья составила манифест о награждении «победителей». Но утвердить его должны были оба царя. С Иоанном проблем не было. Что касается Петра, то он был отлично проинформирован о действительных «подвигах» Василия Васильевича, о громадных потерях войска, иными словами, о полном провале похода. И Петр впервые пошел на открытую, уже политическую конфронтацию. Он отказался подписать манифест. Начались уговоры и просьбы, а так как по воле именно Софьи молодой царь жил не в Кремле, а в то время в Преображенском, то выглядело все это достаточно унизительно для регентши: ежедневно она отправляла боярские посольства к Петру и даже к ненавистной Наталье Кирилловне, надеясь, что та по мягкости характера уступит и уговорит упрямца. В конце концов, Петр уступил, но уступил лишь внешне: он поставил свою подпись под манифестом, однако наотрез отказался принимать Голицына и его свиту, когда князь явился в Преображенское благодарить царя за награды.

Софья была в ярости. Уступать власть правительница не собиралась. Под указами и грамотами она уже подписывалась «самодержица всея Руси». Хотя шаткость своего положения отлично сознавала. Тем более что к внешнеполитическим неудачам прибавились осложнения внутренние.

Основной своей опорой царевна по-прежнему считала стрельцов. Хотя кровавый стрелецкий бунт, приведший ее к власти, мог и самой Софье внушить страх: можно ли доверяться войску, которое так легко выходит из-под контроля и впадает в бешеное буйство?

Семь лет, находясь у власти, Софья опасалась стрелецкой вольницы, в которой сама пробудила жажду крови и разгула. Она понимала, что стрельцы могут стать недругами также легко, как стали союзниками.

И вот, в канун решающего момента, когда назревала последняя схватка за власть, именно со стрельцами у правительницы возник конфликт.

Начальник войска Иван Андреевич Хованский находился под большим влиянием тогдашнего главы московских раскольников Никиты Пустовята. Хованский требовал от Софьи организовать прилюдные споры о вере. Но она была воспитана на никонианских церковных правилах, к тому же в государстве, где и так было слишком много поводов для народного недовольства, только споров о вере и не хватало… Хованский имел громадное влияние не только среди стрельцов, но и среди бояр, и правительница боялась его. А потому поступила чисто по-женски: устроила коварную провокацию. Никита Пустовят был приглашен в Грановитую палату для беседы о вере с самим патриархом. Возник спор, спорящие стали бурно жестикулировать, и вдруг Софья, вскочив со своего места, призвала охрану. Она заявила, будто священник ударил патриарха. Правда, стрельцы не решились схватить Пустовята, и он покинул Кремль, но спустя несколько дней был схвачен и казнен по обвинению в покушении на владыку.

Князь Хованский был разгневан, и царевна поняла, что уже не может положиться на него. Впрочем, это, скорее всего, и входило в ее планы. В ту пору у правительницы возник новый роман: разочаровавшись, видимо, в Голицыне, она увлеклась боярином Федором Шакловитым. Этого чернобрового красавца правительница прочила сделать командиром стрельцов. А для этого Хованского нужно было устранить. Снова сработал заговор. Под каким-то предлогом князя заманили в Коломенское, якобы для конфиденциальной беседы с правительницей, и там он был убит.

Видимо, этот шаг был тактическим просчетом Софьи. Вступив в любовную связь с Шакловитым, она потеряла поддержку Голицына, который, несмотря на свои политические промахи, был все же умным и достаточно порядочным человеком, по-своему преданным царевне. Пошатнулась и вера в Софью среди стрельцов – многие не простили ей убийства Хованского, равно как не могли забыть крымских походов.

Накануне роковых событий осени 1689 года Софья, выходя из храма, спросила склонившихся перед нею стрельцов: «Годны ли мы вам?» Ответом было молчание…

И при этом все чаще и чаще царевне говорили, что народ склоняется к мысли о необходимости утвердить на царстве Петра.

Два откровенных убийства – священника и командира стрельцов – сошли правительнице с рук, и она решилась на убийство брата.

В ночь с 7 на 8 августа в Кремле было прочитано подметное письмо, где говорилось, будто «потешное войско» царя Петра (об этом войске речь впереди) идет к Кремлю, чтобы убить Софью, ее приближенных и царя Иоанна. Стрельцов поставили под ружье, установили охрану Кремля и созвали еще один отряд в триста человек, которых Софья думала двинуть на Преображенское, чтобы захватить Петра врасплох. Правда, стрельцам толком ничего не объяснили, но многие догадались. А двое, поняв, в какое грязное дело их втягивают, помчались в Преображенское.

О том, что Петр и не мыслил вести своих «потешных» к Кремлю, говорит уже тот факт, что стрельцы застали его спящим. Получив тревожную весть, государь спешно, подхватив свою одежду, бросился в одной рубашке на крыльцо, вскочил на коня и поскакал к Троице-Сергиеву монастырю. Оделся уже в пути, во время краткой остановки, а утром 8 августа уже был в безопасности, за неприступными стенами Троицы. К нему спешно приехали основные его сторонники, среди которых оказался и князь Борис Алексеевич Голицын, двоюродный брат Василия Васильевича, разжалованного фаворита царевны. Это был дальновидный и умный человек, сумевший фактически возглавить борьбу сторонников царя с Софьей.

Немного позже в Троицу приехала и царица Наталья Кирилловна, так что Петр мог уже не опасаться за нее.

Прошло пять дней. В полной растерянности, не зная, что предпринять, Софья решила направить к Петру посольство, чтобы уговорить вернуться в Москву. Она стремилась уверить брата, что никакая опасность ему не угрожала, а все были лишь глупые домыслы легковерных стрельцов. Однако Петр помнил печальный опыт князя Хованского, однажды поверившего Софье, да и мудрых советчиков у молодого царя было немало. Не отвечая на Софьины послания, он отправляет указ всем стрелецким начальникам прибыть к нему в монастырь. Софья под угрозой смерти запретила им слушаться, но видела, что они могут на сей раз выбрать не ее волю…

«Самодержица» направляет в Троицу одно посольство за другим. Послы уезжают и… не возвращаются. И не потому, что с ними приключается что-либо дурное: они просто-напросто не возвращаются к Софье, понимая, что ее игра проиграна. Царевне было это отлично известно.

И тогда правительница просит отправиться на переговоры человека, которого Петр не мог не принять и не выслушать – самого патриарха Иоакима. Царевна знала, что при всем своем вольнодумстве ее брат человек верующий и не укажет владыке на дверь.

Иоаким уехал в Троицу и тоже не вернулся оттуда, открыто приняв сторону молодого царя. В этом он проявил последовательность: ведь еще во время роковых событий 1683 года, когда решался вопрос с выбором царя, владыка фактически высказался в поддержку Петра и благословил его на царство, когда тот был избран народом.

Это уже был провал. Однако Софья все еще продолжала на что-то надеяться. 29 августа она сама отправилась к монастырю, возможно, уже искренне желая до поры до времени пойти на мировую с Петром.

В десяти верстах от Троицы навстречу ей показался небольшой отряд. То ехал в сопровождении охраны боярин Иван Троекуров, один из тех, кого в течение этих роковых дней Софья Алексеевна посылала на переговоры к брату. Троекуров, равно как и патриарх, остался с царем, и теперь был им послан сообщить царевне, что ее не пустят за стены монастыря.

«Велено тебе назад ворочаться, а иначе и с тобой нечестно обойдутся» [11]11
  Цитируется по: Молчанов Н. Н.Дипломатия Петра Великого. С. 39.


[Закрыть].

Можно только представить себе, в каком бешенстве находилась «самодержица всея Руси»… В Кремль она приехала, не помня себя от ярости, а тут еще вскоре явился посланный от Петра с требованием выдать царю на суд Федора Шакловитого, как главного зачинщика несостоявшегося цареубийства. Софья окончательно разъярилась и приказала… отрубить голову посланному, как будто он был в чем-то виноват.

Попытки царевны найти поддержку среди бояр, торговых и посадских людей не имели успеха. Она созывала народ на площадь, обращалась к старым стрельцам, на которых особенно надеялась, напоминала о своих заслугах: «Всем вам ведомо, как я эти семь лет правительствовала…. учинила славный вечный мир с христианским соседним государством, а враги креста Христова от оружия моего в ужасе пребывают».

При последних словах иные из стрельцов начали усмехаться в бороды. Это какие же «враги креста Христова» пребывают в ужасе? Турки, что ли, или, может, татары? После провала двух подряд крымских походов князя Голицына, в которых Россия потеряла за два года семьдесят пять тысяч человек, после фактического бегства от татарской конницы, с чего бы это врагам пребывать в страхе? Едва Киев не взяли, южные области России грабят и грабят безо всякого стыда, а государыня говорит, что навела на них страху… А «вечный мир», заключенный в ущерб российским интересам, вызывал только досаду. Зато уж сколь много за свои «подвиги» наград получил славный князь Василий Васильевич, сколько душ крепостных ему было передарено, сколько соболей да золота, да денег из казны!

Нет, и служилые люди, на собственном опыте увидавшие несостоятельность правительницы, и бояре, которым шаткость положения правительства и бесконечность противостояния уже начали внушать страх, и купечество, которое от всех «политических успехов» Софьи приобрело лишь право торговать китайским чаем после того, как Россия потеряла с такими трудами обжитые приамурские земли, – все они уже убедились, что поддерживать такую власть недальновидно.

Один за другим, тайно или открыто, Софью покидали прежние сторонники и уезжали все туда же – в Троице-Сергиев монастырь, к молодому царю, на которого теперь возлагали все надежды.

Росло и возмущение стрелецкого войска. Кстати, многие историки, вольно или невольно искажают события, стараясь представить всех без исключения стрельцов стойкими противниками царя. Но это далеко не так. Прежде всего, стрельцы были недовольны Федором Шакловитым и вскоре после провала Софьиной поездки в Троицу потребовали, чтобы она подчинилась указу царя и выдала ему Шакловитого с сообщниками. Вряд ли можно сравнивать в данном случае чувства Софьи с тем, что семью годами раньше пришлось пережить по ее вине Наталье Кирилловне, но определенная параллель все же напрашивается. Тогда, в дни кровавого бунта, спровоцированного честолюбивой царевной, царице Наталье пришлось благословить и проводить на лютую смерть любимого брата Ивана Кирилловича. Теперь Софья была вынуждена отдать на суд и казнь милого ее сердцу любовника. И все, что происходило, происходило опять же по ее вине…

Впервые за все время противостояния Софья сдалась. Шакловитый и его приспешники были под охраной отправлены к царю. Бравый стрелец оказался на поверку слаб: на дыбе, после первых же ударов кнута, он сознался, что замышлял убийство царя, и выдал всех заговорщиков.

Петру тогда впервые пришлось присутствовать при пытке, и, видимо, ему это стоило немалых усилий. При всей жестокости времени, при том, что такие вещи воспринимались как естественная реакция на измену и бунт, чувствительная натура молодого царя не могла принять этого. Когда решалась участь заговорщиков, государь неожиданно заявил, что не хочет казнить Шакловитого и его сообщников. Убедить его удалось лишь патриарху Иоакиму. Престарелый владыка сумел внушить Петру, что достаточно один раз проявить слабость и не покарать виновных в измене, и многим станет повадно изменять. Будущее доказало царю: патриарх был прав. И все же Петр согласился осудить на смерть только троих заговорщиков – самого Федора и двоих его ближайших помощников.

Стрельцы были злы на Шакловитого, и некоторые из тех, что перешли на сторону царя, стали требовать, чтобы его перед казнью подвергли жестокой пытке. Петр отказал им, на лице его при этом читалось отвращение.

От побежденных противников нужно было избавиться, однако если царевна Софья предпочитала физически устранять своих врагов, то Петр счел невозможным посягать на жизнь сестры. Она была отправлена в Новодевичий монастырь.

Весной 1698 года произошли новые стрелецкие волнения, разгорелся новый бунт, расправляться с которым царю пришлось уже куда жестче и суровее. Многих зачинщиков и участников пришлось казнить.

Часть историков утверждают, что Софья не принимала участия в подготовке этого бунта. Факты, однако, говорят об обратном. Не имея возможности встретиться с руководителями заговора, опальная царевна писала им письма, в чем многие из них позднее признавались на допросах, подстрекала к восстанию, видимо, думая, что бунт сметет еще не укрепившуюся власть Петра, и народ придет молить ее вернуться на царство.

Однако, несмотря на свое, хотя и косвенное участие в заговоре, Софья не испытала новых притеснений. Ее не сослали в отдаленную обитель, не усилили охрану – теперь ее поражение было окончательным. Вскоре она добровольно приняла постриг и прожила оставшиеся годы под именем инокини Сусанны.

Ее фаворит князь Василий Голицын был отправлен в ссылку, что, скорее всего, было наказанием не только за сообщничество с Софьей, но и за крымские походы, и за позорные договоры с Западом.

Князь Борис Алексеевич Голицын, очень много сделавший для победы государя в его противостоянии с «самодержицей», к его чести не побоялся просить Петра о смягчении участи родственника. Но ему было сказано, что участь князя и так оказалась мягкой, в сравнении с теми провинностями, которые за ним числились.

Петр Алексеевич, тоже к его чести, не разгневался на просителя, и тот, без сомнения, получил бы новую высокую должность при дворе, однако на него ополчилась царица Наталья Кирилловна: ей было неприятно, что приближенным государя окажется родственник ненавистного Голицына, а тут он еще и посмел просить за Василия… В результате Бориса Алексеевича оставили в должности начальника одного из приказов.

6 октября 1689 года Москва огласилась звоном колоколов. Во главе огромного торжественного кортежа, состоявшего из бояр, стрельцов, потешных людей, государь Петр Алексеевич возвращался в свою столицу. Его встречали толпы людей. Недовольные правлением «самодержицы всея Руси», москвичи были искренне рады законному царю. При этом формально все равно оставалось два царя: Иоанн, о котором в официальных бумагах постоянно забывали иностранные дипломаты, никогда не бывал забыт Петром. На всех церковных праздниках и дворцовых церемониях его скорбный умом брат появлялся в парадном царском одеянии и по-прежнему вместе с Петром подписывал все государственные документы. Надо думать, отношения между братьями тоже оставались дружескими – Иоанн был недалеким, но добрым человеком, никому не делал зла, и никому не мешал.

Стоит ли описывать так подробно противостояние царевны и ее брата? Об этом уже немало написано и сказано, только акценты у разных историков расставляются по-разному. И по сей день многие из них сожалеют, что победа тогда не досталась Софье. Особенно забавно, когда Софью, откровенную приверженку Запада, поднимают на щит славянофилы…

Однако для нашей цели этот исторический момент весьма важен. Ведь если мы хотим обосновать возможность убийства, нужно выяснить все причины, которые могли к нему привести.

Итак, могло ли у кого-то в России возникнуть недовольство от воцарения Петра? Да, конечно, если рассматривать партию его противников. Но она была устранена, и спустя тридцать пять лет вряд ли вблизи царя мог оказаться кто-то из ее последователей. Народ, как видим, был недоволен Софьей и обрадовался Петру. Его приход к власти был абсолютно законным, законным изначально, поскольку он был избран народом при поддержке бояр и патриарха, и лишь потом возникшая смута привела к воцарению второго претендента, заведомо неспособного управлять страной.

Что все это означает? Только то, что тогда, в конце восьмидесятых годов XVII века, в России не могла возникнуть сила, последовательно стремившаяся к устранению государя, а стихийный стрелецкий бунт оказался страшен лишь для самих стрельцов.

Запад? Ему пока что было неясно, что означает восход на русском небосклоне этой новой звезды.

Правда, некоторые иностранные дипломаты в Москве быстро сообразили, что события предстоят необычайные. Голландский резидент ван Келлер писал в своем донесении уже в октябре 1689 года: «Как царь Петр обладает выдающимся умом и проницательностью, обнаруживая в то же время способность завоевывать преданность к себе. Он отличается большой склонностью к военным делам, и от него ожидают героических деяний, и поэтому предполагают, что настал день, когда татары обретут своего истинного вождя» [12]12
  «Иностранцы о России». М., 1989. С. 102.


[Закрыть].

«Татарами» господин посол в этом донесении именует нас, русских. Сразу вспоминается герцог де Сюлли и его высокомерные рассуждения о том, как нужно указать России на ее место, и ежели она заупрямится, «отбросить ее в Азию». Ну ладно, простим… Тем более что спустя очень короткое время «татары» воочию доказали Западу, как опасно мыслить старыми стереотипами.

На небосклоне всходила звезда новой, великой России.

Склонность к военным делам

Спустя двадцать лет, когда Россия выиграла Северную войну, многие на Западе, ломая руки, недоумевали: как, каким образом за такое короткое время страна, которую считали столь отсталой, сумела создать армию, способную не просто противостоять лучшим армиям Европы, но и громить их…

Стоит вспомнить, как начинал Петр Алексеевич свою «воинскую карьеру», и как рождались первые его полки, затем и на долгие времена элитные полки русской армии – Семеновский и Преображенский.

Возможно, первой причиной, побудившей юного царя еще в пору его «ссылки» заняться «марсовыми потехами», было осознание постоянной опасности, исходившей из Москвы. Он сознавал, что «любезная сестрица» Софья намерена его убить, и понимал, что ему придется защищаться.

И все же не страх заставил его думать о создании новой, мощной и совершенной армии – для защиты хватило бы просто пары преданных полков, были бы они вооружены и накормлены. Но Петр, наделенный удивительным, «государственным» складом ума, рано начал понимать, что России, окруженной реальными врагами и беззащитной перед ними, нужна новая, современная армия. В этом убеждал и печальный опыт дипломатии и военных походов «западника» князя Голицына.

Из своих «потешных» людей юный царь постепенно формировал боевые полки, которые получили затем названия по селам, в которых оказались расквартированы. Семеновцы и преображенцы вместе с государем учились управляться с оружием. Сам Петр, по выражению историка Н. Н. Молчанова, «проходил солдатскую науку с самых азов, начиная с барабана». Позднее потехи ради государь не раз веселил себя и приближенных игрою на барабане.

Село Преображенское усилиями царя превратилось за короткое время в хорошо укрепленный воинский гарнизон. Причем военным делом здесь занимались серьезно и подолгу – Петр не давал поблажки и отдыха ни себе, ни другим, формируя, ко всему прочему, отменную воинскую дисциплину.

Многие из историков (даже и западников, как, например Соловьев), говорят об этих занятиях юного Петра с некоторой снисходительностью – «государевы игрушки»! Но это были не игрушки, а, если хотите, рабочие макеты будущих профессиональных армейских подразделений.

Н. Н. Молчанов, подробно изучивший этот период жизни юного царя, так описывает его любимые упражнения:

«Все началось с детских игр в войну, к которым Петр привлекал детей бесчисленной челяди, жившей при дворе. Когда Софья выжила Петра с матерью из Кремля в Преображенское, то просторы для «потех» расширились. Уже вскоре образовались два батальона по 300 человек, которые в начале 90-х годов преобразовали в полки. Почти ежедневно Петр проводил военные учения – экзерциции под руководством иностранных офицеров. Сержанты же были русские. Сам Петр тоже имел сначала чин сержанта. Впоследствии из потешных вышли фельдмаршалы Меншиков и Голицын, много генералов. Здесь потешалось немало детей из знатных семей, наряду с безродными вроде Меншикова. Хотя офицерами были иностранцы, во главе потешных Петр поставил русского – Автонома Головина.

На Яузе построили по всем правилам фортификации настоящую крепость – Пресбурх.

И оружие применялось вполне настоящее. В октябре 1691 года при штурме Семеновского Петр получил серьезный ожог от близко разорвавшейся гранаты. Подобным образом пострадал генерал Гордон. Это случилось во время первых крупных учебных сражений в районе Преображенского и Семеновского, продолжавшихся несколько дней, с участием более 10 тысяч человек. Сражались две «враждебные» армии: во главе первой, состоявшей из потешных и регулярных полков – лефортовского и бутырского, стоял «прусский король» генералиссимус Фридрих (им был князь Федор Юрьевич Ромодановский). Противник выступал во главе с «польским королем» Иваном Ивановичем Бутурлиным, под началом которого были старые стрелецкие полки. Им обычно отводилась роль побежденных, что, впрочем, объяснялось не только затаенной неприязнью Петра к стрельцам, но и слабой их военной подготовкой. В боях тогда уже отличился ротмистр Петр Алексеев, взявший в плен «неприятельского» полковника. Были убитые и раненые. Так, от ран скончался князь Иван Долгорукий» [13]13
  Молчанов Н. Н.Дипломатия Петра Великого. С. 48.


[Закрыть].

Правда, с точки зрения профессиональных военных «войны» Петра были больше похожи на массовые спектакли. Генерал Гордон вначале, шутя, окрестил их «военным балетом». Потом, видимо, понял, что в этой юношеской затее много серьезного, и она вовсе не бесполезна. Интересно, что бои устраивались как бы между двумя европейскими армиями – прусской и польской, то есть участвовавшим в них воинам предлагалось почувствовать уровень этих армий.

Петр подвергал своих потешных опасности, но он подвергал ей и себя, причем наравне со всеми. За это семеновцы и преображенцы прониклись к нему уважением и любовью.

Но два полка – это еще не армия. И умение сражаться на потешных полях – это еще не умение побеждать в настоящей войне. Даже будучи юношей, Петр прекрасно понимал это. Кроме того, если подготовить хорошо обученных солдат можно довольно быстро, и это не так сложно, то куда труднее воспитать настоящих грамотных офицеров, генералов и адмиралов. Где их взять? Где взять тех, кто действительно превратит потешное войско в настоящую, боеспособную русскую армию, которая не станет бегать по степям, спасаясь от татарской конницы? Об этом молодой государь думал постоянно.

А состояние армии российской на тот момент истории было, мягко говоря, не лучшим. Отошли в прошлое великие ратные дружины русских князей, позабыты были подвиги на поле брани. Московское войско и войском назвать было трудно: основной состав – стрельцы, дисциплину которых наилучшим образом продемонстрировал бунт 1682 года, да еще – дворянское ополчение и воеводы, от которых давно перестали требовать храбрости и стойкости. Один из современников Петра Великого с горечью писал о состоянии этой армии: «У пехоты ружье было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. На конницу смотреть стыдно: лошади негодные, сабли тупые, сами скудны, безденежны, ружьем владеть не умеют… Иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только что выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят большим успехом, а своих хоть сотню положили – ничего! Нет попечения о том, чтобы неприятеля убить, одна забота – как бы домой поскорей. Молятся: дай, Боже, рану нажить легкую, чтоб немного от нее поболеть и от великого государя получить за нее пожалование. Во время боя того и смотрят, где бы за кустом спрятаться; иные целыми ротами прячутся в лесу или в долине, выжидают, как пойдут ратные люди с бою, и они с ними, будто также с бою едут в стан. Многие говорили: дай, Бог, великому государю служить, а саблю из ножен не вынимать!» [14]14
  Цитируется по: Молчанов Н. Н.Дипломатия Петра Великого. С. 126.


[Закрыть]

Да уж – грустная картина. Можно было бы счесть эти рассказы преувеличенными, но это воспоминания современника событий, человека военного, безусловно, болевшего о русской армии и грустившего о ее величии. Звали автора этих строк Иван Посошков, и он со временем стал одним из сподвижников Петра в его преобразованиях.

Реформа в армии, притом скорая и очень решительная, была необходима, это сознавали все более или менее умные люди. Но многие историки отмечают в Петре еще одно удивительное стремление: выросши на суше, вдали от моря, он необыкновенно рано понял, что для настоящей мощи России необходим военный флот.

Первым учителем, с которым юный царь стал заниматься математикой, фортификацией, артиллерией, оказался голландец Франц Тиммерман. Он сразу понял, что юноша проявляет к этим наукам огромные способности, и занимался с ним, не жалея сил.

Когда готовилось печально известное посольство князя Якова Долгорукого во Францию, тот перед отъездом встретился с Петром и похвалился, что вот-де, во Франции умеют инструмент делать такой, чтоб расстояние на глаз определять до любого места, к этому месту не приближаясь. Очень полезный в навигацком деле инструмент.

«А ты привези мне такой!» – тотчас потребовал пятнадцатилетний Петр. Долгорукий не позабыл царев наказ и привез ему астролябию. Некоторые историки, описывая этот эпизод, с иронией замечают, что то была единственная польза от поездки князя в Париж…

С тем же Тиммерманом Петр поделился и своей мечтой о настоящем русском флоте. И судьба тут же послала им первый «боевой корабль». В селе Измайлово, в старом амбаре, ученик и учитель совершенно случайно отыскали вдруг большую лодку, конструкция которой удивила Петра.

– Что это? – спросил он Тиммермана.

– Это, ваше величество, английский парусный бот, – отвечал голландец. – Сего бота паруса так устроены, что он может ходить даже против ветра. Судно маленькое, однако, быстроходное и надежное.

Петровский ботик ныне всем знаком. А вот о его происхождении спорят и по сей день. Иные историки считают, что он был подарен еще Иоанну Грозному английской королевой – Елизаветой I. Другие полагают, что бот был выстроен в России голландскими плотниками, строившими корабли на Оке, по повелению Алексея Михайловича.

Так или иначе, суденышко оказалось достаточно сохранным, а небольшие повреждения удалось легко устранить. Однако же по мелководной и узкой Яузе Петру плавать вовсе не хотелось – какое уж тут проверить ходовые качества кораблика! Со свойственным ему упорством Петр принялся искать «большую воду» и вскоре обнаружил в 120 верстах от Москвы великолепное Переяславское озеро.

Испытания бота превзошли все ожидания. Но теперь Петру было мало одного корабля. Вооружившись топором и пилою, засучив рукава выше локтя, юный царь принялся за сооружение настоящей флотилии, чтобы затем устраивать «потешные водные баталии», как ранее в Семеновском и Преображенском научил своих «солдат» штурмовать крепости, вести рукопашные бои, отражать атаки.

Это была игра. Но игра всерьез. А если совсем серьезно – это была по масштабам времени грандиозная репетиция создания будущей русской армии и флота, завоевания будущей сухопутной и морской славы России.

Впрочем, большинство историков еще не видят в этих забавах государя великих замыслов. Один из самых серьезных исследователей петровской эпохи С. М. Соловьев пишет об этом так: «Семнадцатилетний Петр был еще неспособен к управлению государством, он еще доучивался, довоспитывал себя теми средствами, какие сам нашел и какие были по его характеру… великий человек объявился после, и тогда только в потехах юноши оказались семена великих дел» [15]15
  Соловьев С. М.История России с древнейших времен. М., 1959. Т. 9. С. 56.


[Закрыть].

Возможно, Соловьев прав. Но ведь, чтобы учиться, доучиваться, воспитывать и довоспитывать себя, нужно видеть цель, ради которой стараешься. А, учитывая цельность характера, которым обладал юный государь, можно быть уверенным – целью его были не одни забавы. Может быть, желания и мечты Петра еще не были оформлены в четко поставленные задачи, скорее всего, так оно и есть. Но он уже имел представление о том, какую страну получил в наследство от предков и их предшественников, и какой он ее хотел бы видеть.