Текст книги "Зелёные огоньки"

Автор книги: Иосиф Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Одно слово

Юра Зубков, осторожно ступая по крутой лестнице, спустился с чердака. В руках он держал старое пыльное чучело орла. Одно крыло было сломано и болталось на верёвочке. Осиновый сук, на котором сидела птица, еле-еле держался на дощатой подставке.

«Это ничего, – подумал Юра. – Сейчас мы наведём порядок. Будет у меня как живой!»

Чучело орла, которое принадлежало папе-охотнику. Юра обещал починить и подарить школьному зоологическому кружку.

– Алька, – сказал он своему брату, пятилетнему мальчишке, – а ну-ка, тащи сюда пылесос! Сейчас встряхнём её – и птичка страшно красивая будет!

Алик пошевелил в раздумье бровями и спросил:

– А почему орёл страшным будет?

– Кто тебе сказал, что страшным? Я говорю – красивым.

– А как это: и страшным будет и красивым?

– Ну, страшно красивым, – покровительственно сказал Юра, – это значит – ужасно красивым. Понял?

– Нет, – чистосердечно признался Алик.

– Подрастёшь – поймёшь, – сказал Юра и включил пылесос. – Будем птиц в классе проходить – этот орёл нам поможет. Наглядным экспонатом будет. Тогда уж никто не схватит двоечки.

– А ты вообще хватал двойки? – спросил Алик.

– Хватал, – ответил Юра. – У меня по русскому языку бывает иногда.

– Юра, а что значит «хватать двойки»? Они что, эти двойки, разве убегают?

– Вот учудил! – усмехнулся Юра. – Кто бы их хватал, если бы они убегали? Их педагоги ставят. А схватить двойку – это значит не выучить урока. Ясно? – Юра осмотрел чучело и добавил: – Ну, приступаем к работе! Вот сейчас мы тут отчекрыжим, – забормотал он, – а тут мы гвоздь загоним.

– А что такое «отчекрыжим»? – удивился Алик.

– Ну, это всё равно что отпилим, – деловито объяснил Юра.

Тогда Алик сказал:

– Юра, дай мне что-нибудь поделать. Хоть какую-нибудь ногу прикрепить.

– Не дам – испортишь! – сказал Юра и вдруг толкнул ногой вислоухого Бобика, который попытался зубами ухватить орла за крыло: – А ну, пошёл вон!..

Вскоре птица была почти как живая. Она распластала тёмно-бурые крылья и, казалось, хотела вылететь в окно.

Оставалось только приколотить подставку. И вдруг Юра вспомнил, что ему надо сбегать в булочную, пока она не закрылась на обед.

– Слушай, Алька, – сказал он, – ты будешь здесь? Я сейчас: в булочную и через минуту обратно! А чтоб не скучно было, присобачь вот эту штуку. – И Юра пальцем указал на орла, хотя имел в виду подставку для него.

– Пожалуйста! – охотно согласился Алик и удивлённо спросил: – А он тебе уже больше не нужен?

Но Юра не обратил внимания на этот вопрос. Он выскочил на улицу, купил хлеба и минут через десять вернулся домой.

Он вошёл во двор и остолбенел. По двору бегал Бобик и, вцепившись в крыло зубами, волочил за собой орла. За ним, смеясь, носился Алик и кричал:

– Присобачил! Присобачил!

Колька-тракторист

Ребята из третьего отряда гуляли по лесу и вышли к полю, на котором торчал столбик с надписью: «Сельскохозяйственная опытная станция». А на краю поля стоял трактор, и тракториста нигде не было. Тогда Колька Пташкин залез на трактор и сел за руль. И вдруг трактор завёлся и поехал. Тут все закричали:

– Ура-а! Молодец, Колька!

А Колька вдруг как завопит:

– Ой, ребята, спасите! Остановите!

– А ты ж его сам заводил, сам и останавливай! – закричали пионеры.

– А я его не заводил! – отвечает Колька. – Он без меня поехал.

– Нет, этого не может быть! – кричат ребята и бегут рядом с Колькой.

– Честное слово! Ой, мама, я на дерево еду!

Но, странное дело, трактор около дерева вдруг сам сбавил ход, взял чуть правее и объехал его.

А потом к ребятам прибежал тракторист. Это он изобрёл такой трактор без тракториста. Этот человек сидел на краю поля и один, с помощью радиоприборов, управлял сразу пятью машинами: заводил тракторы, останавливал их и пахал!

– Эх ты! – сказали ребята Кольке и посмеялись: – «Ой, мамочка, спаси»!

– А я специально маму звал, – гордо сказал Колька, – чтобы она посмотрела, как я за рулём сижу!

Зелёные огоньки

Таня живёт в тайге, на прииске «Петушок». А её школа находится в двух километрах от дома, в большом посёлке. Вот они вдвоём с Шуркой и ходят каждый день туда и обратно.

Как-то раз поселковый сторож им сказал, что в округе появилась волчья стая. Но ребята ему не поверили: откуда тут волки, когда кругом строительство?

Но однажды Шурка не пошёл с Таней из школы домой. Сказал, что остаётся ночевать в посёлке. Сказал и смотрит: а не побоится ли девчонка одна идти через тайгу?

Но Таня не струсила и пошла.

Вот идёт, идёт она, а самой очень боязно. И вдруг видит впереди два зелёных огонька!

«Волки!» – подумала девочка и, остановившись, зажгла карманный фонарик. Постояла она так минут пять (сердце прямо в пятки ушло!), а потом глядит – зелёные огоньки исчезли.

И вскоре она пришла к своему дому.

На следующий вечер Шурка также остался в посёлке. Сказал, что хочет сходить в кино. А Таня опять пошла одна. И только она подошла к лесу, глядит, а на дороге стоит что-то чёрное. «Опять волк! Что делать?» У неё от страха прямо ноги: не идут.

А потом она как задаст стрекача! Прибегает в посёлок к сторожу и просит у него самую злую собаку – Полкана! А сторож и говорит: «Да плюнь ты, дочка, на этих волков! Оставайся в посёлке!» А девочка отвечает: «Нет, не плюну! У меня, говорит, одно подозрение есть!»

И вот дошли они со сторожем до оврага, глядят – на дорогу из леса опять что-то тёмное выбирается. Не то волк, не то медведь. Идёт вразвалку, медленно. И глаза горят.

Тут девочка как крикнет:

– Полкан, взять!

А Полкану только этого и надо – кинулся вперёд!

И вдруг волк как завопит по-человечьи:

– Ой, Танька! Это я, Шурка! Полкан, не сметь!

Таня подбегает, и вот те раз – Шурка! А вокруг него кошка как угорелая носится. А Полкан – за ней.

– Слушай, как ты сюда попал? – спрашивает Таня Шурку.

А он отвечает:

– Это я тебя с кошкой нарочно волками пугал. Хотел узнать, трусиха ты или нет.

– Эх ты! – сказала Таня. – Придумал бы что-нибудь другое… А то волки! Этих волков и за двести километров отсюда не сыщешь – все от наших экскаваторов и бульдозеров поразбежались!

В общем, Шурка сам себя наказал. Его Полкан за руку укусил, и доктор поэтому прописал ему уколы от бешенства.

Моя гайка

Однажды второй класс «Б» с учительницей ходил на экскурсию на автомобильный завод. Здесь из разных деталей на главном конвейере собирались автомашины. Сначала бегут по конвейеру колёса, крылья, моторы, и над ними рабочие стоят. А в конце цеха, глядь – уже новенький самосвал! Вот ходили ребята по цеху, а потом узнают: Витька Харитонов пропал.

– Витька, Витька! – закричали они.

А он вдруг выходит из-за станка и говорит:

– Ну, чего орёте?

– А где ты был? – спрашивают ребята. – Мы волновались!

– А тут и волноваться нечего – я гайку завинчивал. Мне один знакомый рабочий позволил!

И вдруг ребята глядят – около них сходит с конвейера новенький автомобиль, и Витька показывает на колесо:

– Вот тут моя гайка!

Ребята сначала ему не поверили, а потом попросили рабочего, чтоб он дал им завинтить по гайке.

– Значит, помогать хотите? – спросил рабочий. – Тогда становитесь в очередь! – и дал ребятам гаечный ключ.

И каждый ученик завинтил по гайке на колесе.

Золотая рыбка

В детстве я частенько слыхал, как мама говорила отцу:

– И что ты за человек! Ну ладно, я понимаю – ты занят, ни в кино, ни в театр не ходишь. Но хоть бы один раз догадался принести мне что-нибудь хорошее – ну, духи, что ли. Мне и самой нетрудно купить, но так хочется, чтобы ты подарил…

Отец преподавал в педагогическом институте географию. Дома, как мне казалось, он читал всегда одну и ту же толстую книгу. Он поднимал широкое доброе лицо, хватался за курчавые чёрные волосы и, глядя перед собой, шептал:

– Ой, убегу когда-нибудь на Мадагаскар! Убегу!

– Ну и беги, – отвечала мама. – Может быть, ты там перевоспитаешься.

Но однажды он пришёл домой сияющий и довольный.

– Ну-с, теперь, кажется, в точку попал. Вынимай! – сказал он и протянул маме портфель. – Ленты, кружева, ботинки – что угодно для души…

Мама радостно поцеловала отца, зачем-то подняла меня на руки и, покружив на месте, нараспев сказала:

– Посмотрим! Посмотрим, что наш папка принёс!

Она осторожно положила портфель на стол и раскрыла его.

– И зачем ты это принёс?! – ужаснулась мама. – На что мне тройной одеколон? Бреюсь я, что ли? Ребёнок какой-то…

В глазах у неё, как мне показалось, заблестели слёзы, пузатая бутылка тройного одеколона дрогнула в руках и жалобно булькнула. Мне стало очень жалко маму.

Тогда я понял, что мы с отцом найдём общий язык. Он ребёнок, как сказала мама, и я ребёнок. И я стал к нему приставать:

– Пап, купи мне золотую рыбку, а? Мне уже не хочется с Козьмой Прутковичем играть. Он царапается.

Пушистый толстый кот Козьма Пруткович, как его называл отец, был игривый и хитрый. Садились завтракать – он первый впрыгивал на стул и лапой пытался зацепить бутерброд. На угрозы шипел, как змея, и опять тянулся. И вообще он казался мне таинственным. В тёмных углах под кроватями и шкафами у него были какие-то свои дела, он насторожённо заглядывал в щёлки и мяукал, будто вызывал кого-то из-под пола.

Однажды я собственным ключиком открыл буфет и попробовал немного печенья и конфет. Но вечером мама подошла прямо ко мне:

– Слушай, ты опять съел полкило конфет? Неужели мне придётся ставить французский замок?!

– Я не лазил в буфет, – ответил я. – Кто тебе сказал?

– Ах ты лгунишка! – возмутилась мама. – И тебе не стыдно отпираться? Мне кот об этом сказал!

– Кто-о?! – удивился я.

– Твой приятель – вот кто!

И тут я вспомнил, что кот действительно тёрся около ног и даже выпросил одну половинку, когда я сосал конфеты. Как он разговаривает по-человечьи, я не слыхал ни разу, но тогда подумал: а не злой ли это колдун, превратившийся в кота? Глаза у него в темноте горели холодным зелёным пламенем, и он, не боясь упасть на улицу, мог часами сидеть в форточке на тоненькой перекладинке.

Кроме царапин на лице и руках, особенных неприятностей как колдун он мне не делал, и я на него не обижался. Но, попросив о рыбке, я задумал другое.

Из сказок Пушкина, которые читала мама, мне больше всего нравилась «Сказка о рыбаке и рыбке». И особенно то место, где рыбка вдруг начинает разговаривать:

 
Отпусти ты, старче, меня в море,
Дорогой за себя дам откуп.
Откуплюсь, чем только пожелаешь…
 

Я знал, что золотая рыбка – не простая рыбка. И, появись она в комнате и будь я её хозяином, мама бы каждый день получала подарки.

– Рыбку купить? Это ещё что за новости! – удивлённо спрашивал отец. – Мать просит, сын просит – куда мне деваться? А вдруг я тебе щуку или судака принесу?

– Не… – говорил я, щёлкая языком, – мне золотую надо.

– Ну что ж, как-нибудь куплю, – наконец согласился он. – Только зачем она тебе?

– Пригодится… – ответил я уклончиво. – И даже ты обрадуешься.

Отец всегда обещал мне многое: и сходить со мной в планетарий, и покатать на лодке в парке, и показать своего приятеля с пятью орденами. Наступал выходной день, отец завтракал и, ни слова мне не говоря, уходил в свою комнату. Когда я напоминал о его обещаниях, он отвечал: «Я сейчас… Мы уже идём» – и снова продолжал сидеть часов до четырёх. Потом за окном темнело, и идти куда-нибудь было уже поздно. Через щёлку дверей я видел, как он что-то писал или читал толстую книгу.

Я очень расстраивался, иногда плакал. Мама успокаивала:

– Ты бы уж лучше его не тревожил. Отец трудится над диссертацией, а ты ему можешь помешать.

Тут я думал, что и мама меня обманывает.

Я вспоминал слова одного доктора: «Три раза в день по десертной ложке…» – и мне было совсем непонятно, зачем вдруг отцу понадобилось изобретать какую-то новую ложку.

– «Трудится»! Всё сидит с утра до ночи! – недовольно говорил я маме. – Так и в планетарий никогда не сходишь.

Но из-за того, что мне нестерпимо захотелось иметь золотую рыбку, я настойчиво мешал отцу читать. И вот в один из ближайших выходных дней, захватив стеклянную банку, он пошёл со мной в зоомагазин.

Сначала мы осмотрели зоомагазин. В высоких полукруглых клетках, вделанных прямо в стену, порхали синицы, чижи, канарейки. Продавщица в синем халате, принимая чек, серьёзно спрашивала:

– Вам какой сорт птицы – второй или первый?

И сачком, как для бабочек, всунувшись наполовину в клетку, ловила покупку. Если у покупателей не было клетки, они зажимали птичку в кулак – из кулака торчала головка, очень похожая на человечью, – и, поднеся её ко рту, почему-то обязательно поили слюной. Потом засовывали птичку в карман и уходили.

Кудахтали куры… В одной из нижних клеток, будто после сытного обеда, важно крякала утка.

Мы с отцом подошли к ней. Крякать она почему-то перестала. Глядела на нас чёрными бусинками и красной лапкой, похожей на кленовый лист, почёсывала голову и молчала.

Тогда мы стали крякать, чтобы вызвать её на ответный разговор. И крякали, наверно, с полчаса, пока утка не повернулась к нам хвостом.

Рыбы в магазине почти все были золотыми. Высокая стена до самого потолка ступенями была уставлена широкими аквариумами с гранями из выпуклых ракушек. Вода в них была зелёной. От невидимых лампочек она искрилась, и со дна – так было устроено, – как жемчужины, всплывали пузырьки воздуха. Водоросли около них медленно шевелились.

Домой я торжественно нёс маленький, грубо выкрашенный аквариум. У отца в руках была стеклянная банка с золотой рыбкой. Из банки выплёскивалась вода, и отец плотно прикрыл её ладонью. Я боялся, что рыбка может задохнуться.

– Ну и представления же у тебя! – качал головой отец. – Она на воздухе жить не может, а в воде она… как рыба в воде.

Дома мы насыпали в аквариум песку и налили тёплой воды.

Целыми днями я сидел на подоконнике и наблюдал за рыбкой, в своей стеклянной комнате, то всплывая за кормом, то плавниками взбивая песок, она чувствовала себя как в синем море. Освещённая осенним солнцем, она казалась мне живым золотом, и, как ни тянуло похвастаться, я боялся показать её своим приятелям.

Мы дружили с рыбкой. В аквариум я спустил деревянный домик. Иногда она вплывала туда через дверь, а выплывала через окно.

Я рисовал в уме, что там уже живут рыбьи дети и за маленьким столом на крошечных тарелочках они едят то, что им приносит мать. А гулять она их не пускает потому, что на улице сыро.

Когда я стучал пальцами по стеклу, как меня научил отец, рыбка, виляя хвостом, подплывала и часто разевала рот. Казалось, что она хотела открыть мне какую-то великую тайну. А что это была за тайна, я уже догадывался.

Однажды, когда дома никого не было, я осторожно вытащил рыбку из воды. Скользкая и холодненькая, она затрепетала в кулаке и начала часто-часто раскрывать ротик.

«Говорит!» – обрадовался я и поднёс её к уху. Тут я услыхал звук, будто лопались пузырьки воздуха, а за ним тихие, но разборчивые слова: «Проси у меня что хочешь! Всё тебе будет!»

– Ладно, давай! – шепнул я рыбке и отпустил её.

В воде она быстро заметалась из стороны в сторону, и я был уверен, что это она радовалась происшедшему разговору. До этого дня я ни о чём не просил её, потому что ждал, когда она перетянет из магазина всех своих волшебников и помощников.

Вечером отец сидел за столом и, отхлёбывая из стакана чай, просматривал газету. Тоненькая ложечка в стакане изредка вздрагивала и звенела. Мамы дома не было. Она пошла к больной соседке. Я подошёл к аквариуму и, осторожно постучав рыбке, тихо сказал:

– Рыбка, рыбка, подари маме настоящие духи! Только, чур, не подводить!

И лёг спать.

На следующий день шёл снег. Отец вернулся с работы весь облепленный снегом, и мама в передней помогала ему снять пальто. Она встряхнула пальто и, услыхав, как что-то звякнуло, засунула руку в карман.

– Что это такое? – изумлённо спросила она, извлекая маленький флакончик.

– «Крымская роза»! – торжественно улыбнулся отец. – Тебе принёс!

– Кому? – переспросила мама.

– Тебе!

– Честное слово?! А почему сразу не сказал?

– Ну что за разговоры… – чуть не обиделся отец.

– Тебе, тебе! – поддержал я отца. – Ещё и не то будет!

На мои слова она не обратила никакого внимания. Прищурившись, ещё раз посмотрела на отца, потом рассмеялась и поставила флакончик на свой столик. Духи приятно пахли, и запах чем-то напоминал мне зелёную полянку на даче. Я несколько раз с гордостью подходил их нюхать, пока не запретила мама. Видно, боялась, что разобью.

Проходя вечером мимо аквариума, я заметил, что к нему была прикреплена какая-то бумажка. На ней было что-то написано. «Письмо от рыбки!» – догадался я и, незаметно сняв его, отправился к больной соседке. Тётя Феня мне прочла:

– «Шатар-бахар-кунсуй. Слушайся маму и во всём ей помогай. Трудись!» Что это значит? – спросила она, отдавая мне письмо.

– А ничего… такого… – равнодушно ответил я, боясь, чтобы тётя Феня не запомнила волшебное слово.

Я вернулся домой и стал стряхивать со стола хлебные крошки, потом отнёс на кухню две глубокие тарелки. Перед сном я сам постелил постель и впервые без маминой помощи умылся. Надев ночную рубашку, я снова постучал рыбке:

– Шатар-бахар-кунсуй. Рыбка, купи мне велосипед, такой, как у Лёвки! А за маму тебе спасибо!

Просыпался я поздно, часов в десять утра. Протирал глаза, вспоминал сны и обдумывал своё будущее. Отец уже был на работе, мама на кухне варила обед.

В то утро я особенно долго тёр глаза и даже дёргал себя за волосы: возле моей кровати стоял блестящий трёхколёсный велосипед!

«И как получается здорово: не успеешь сказать, а она уже – готово! – приносит, – раздумывал я, ощупывая никелированный звонок. – Вот так чудеса! Только, видно, надо трудиться!»

На велосипеде, отчаянно теребя звонок, я катался до полудня. А пришло время кормить рыбку – я ей высыпал почти весь корм.

– Откуда у тебя велосипед? – спрашивала мама.

– Ха-ха! – отвечал я, поглядывая на аквариум. – Ещё и не то будет!

После ужина я было опять полез на подоконник, но тут меня отозвал отец и шёпотом сказал:

– Ты опять к рыбке? Не надо, не проси у неё пока ничего. Пускай она немножко отдохнёт.

И я послушался отца. Действительно, такой маленькой рыбке, наверно, очень трудно было нести из магазина велосипед.

Я подолгу гулял на дворе: катался на лыжах, лепил снежную бабу. Рыбка без меня явно скучала, и я решил познакомить её с Козьмой Прутковичем. Кот и раньше вспрыгивал на подоконник, но, получив однажды хороший нагоняй от отца, только издали любовался сверкающей в аквариуме золотой рыбкой.

Новым знакомством, как мне показалось, кот остался доволен. Когда я посадил его около аквариума, глаза его сделались большими, как у куклы, он мяукнул и нетерпеливо переступил с лапки на лапку.

С тех пор, стоило мне остаться дома одному, кот без опаски лез на подоконник.

Однажды я вернулся и не увидел в аквариуме золотой рыбки. На полу спиной ко мне сидел Козьма Пруткович и, потряхивая головой, что-то жадно жевал. Я испуганно подскочил к нему и схватил за шиворот: изо рта его торчал золотой хвостик.

Я ударил кота и, дрожа от волнения, сунул руку в аквариум. Может, там что-нибудь осталось?

Но в деревянном домике не оказалось ни маленького столика, ни рыбьих деток…

И, прямо в пальто, не развязывая шарфа, не снимая шапки, я упал на пол и заплакал.

Злой колдун! Злой колдун! А я хотел попросить, чтобы рыбка свезла нас на синее море, чтобы Лёвка не отнимал у меня лыжи… Мне хотелось ружьё, самолёт для будущих геройских подвигов. А теперь всё это было съедено!

В это время, красный с мороза, в комнату вошёл отец.

– Папа! – закричал я и показал на ладони золотой хвостик. – Рыбка моя… кот… убей колдуна! Пожалуйста!

Отбросив портфель, отец взволнованно присел около меня:

– Ну что ты, маленький! Перестань, ведь это пустяки…

– На синее море хотел… – всхлипывал я, – ружьё… подарков…

– Ах, ты вот о чём! – Отец закусил губу, глаза его сделались задумчивыми. – Да, братец, это, конечно, большая потеря. Сочувствую. Но, знаешь, мне думается, что и этот золотой хвостик может тебе кое в чём помочь…

Отец не ошибся. Золотой хвостик, несмотря на то что мы его выкинули, продолжал приносить мне подарки ко дню рождения и устраивать ёлки. А однажды летом мы поехали на синее море. Там, выходя на пляж, я долго кликал золотую рыбку, но она не подплывала ко мне…

И только много-много лет спустя я понял, что золотой рыбкой был отец – его любовь, его труд.