Текст книги "Избранное"

Автор книги: Иосиф Бродский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Бродский Иосиф
Избранное

Иосиф Бродский

ИЗБРАННОЕ

Художник, Он верил в свой череп. Верил. Ему кричали: "Нелепо!" Но падали стены, Череп, Оказывается был крепок. Он думал:за стенами чисто. Он думал, Что дальше просто. ...Он спасся от самоубийства Скверными папиросами. И начал бродить по сёлам, По шляхтам, Жёлтым и длинным: Он писал для костёлов Иуду и Магдалину. И это было искусство. А после,в дорожной пыли, Его Чумаки сивоусые Как надо похоронили. Молитвы над ним не читались, Так забросали глиной. Но на земле остались Иуды и Магдалины!

СТИХИ ПОД ЭПИГРАФОМ "То,что дозволено Юпитеру,

не дозволено быку..." Каждый пред богом наг,

наг, Жалок, наг

и убог. В каждой музыке

Бах, В каждом из нас

Бог. Ибо вечность

богам Бренность

удел быков... Богово станет нам Сумерками богам. И надо небом рискнуть, И, может быть,

невпопад. Ещё не раз распнут И скажут потом:

распад. И мы завоем от ран. Потом взалкаем даров... У каждого свой

храм, Каждому свой

гроб. Юродствуй,воруй,молись! Будь одинок,как перст!... ...Словно быкам

хлыст, Вечен богам

крест.

РЫБЫ ЗИМОЙ

Рыбы зимой живут. Рыбы жуют кислород. Рыбы зимой плывут, Задевая глазами лед Туда.

Где глубже. Где море. Рыбы.

Рыбы.

Рыбы. Рыбы плывут зимой. Рыбы хотят выплыть. Рыбы плывут без света. Под солнцем

зимним и зыбким. Рыбы плывут от смерти Вечным путем рыбьим. Рыбы не льют слезы: Упираясь головой в глыбы, В холодной воде Мерзнут Холодные глаза Рыбы. Рыбы всегда

молчаливы, Ибо они

молчаливы, Ибо они

безмолвны. Стихи о рыбах,

как рыба, Встают поперек горла.

ПЕТУХИ

Звёзды ещё не гасли. Звёзды были на месте, Когда они просыпались В курятнике на насесте И орали гортанно ...Тишина умирала. Как безмолвие храма С первым звуком хорала. Оратаи вставали И скотину в орала Запрягали, зевая Недовольно и сонно. Это было вначале. Приближение солнца Это всё означало, И оно поднималось Над полями, Над горами. Петухи отправлялись За жемчужными зёрнами. Им не нравилось просо. Им хотелось получше Петухи зарывались В навозные кучи. Но зерно находили, Но зерно извлекали, И об этом с насеста На рассвете кричали: – Мы нашли его сами. И очищали сами. Об удаче сообщаем В этом сиплом хрипенье За годами За веками Я вижу материю времени, Открытую петухами.

* * *

И вечный бой Покой нам только снится, И пусть ничто не потревожит сны: Седая ночь: И дремлющие птицы Качаются от синей тишины. И вечный бой, Атаки на рассвете. И пули, разучившиеся петь, Кричали нам, Что есть ещё Бессмертье... ...А мы хотели просто уцелеть. Простите нас. Мы до конца кипели И мир воспринимали, Как бруствер. Сердца рвались, Метались и храпели, Как лошади, попав под артобстрел. ...Скажите...там... Чтоб больше не будили. Пускай ничто не потревожит сны. ...Что из того, Что мы не победили, Что из того, Что не вернулись мы.

КРИТЕРИИ

"...с маленькой смертью встреча"

/Гарсия Лорка/

Маленькая смерть собаки. Маленькая смерть птицы.

Нормальные размеры человеческой смерти.

ДИАЛОГ

–Там он лежит на склоне. Ветер повсюду снуёт. В каждой дубовой кроне Сотня ворон поёт. -Где он лежит не слышу. Листва шуршит на ветру. Что ты сказал про крышу, Слов я не разберу. -В кронах,сказал я, в кронах Темные птицы кричат. Слетают с небесных тронов Сотни его внучат. -Но разве он был вороной? Ветер смеётся во тьму. -Что ты сказал о коронах? Слов я твоих не пойму. -Прятал свои усилья Он в темноте ночной. Всё ,что сделал – крылья Птице черной одной. -Ветер мешает мне, ветер, Уйми его, Боже, уйми. Что же он делал на свете, Если он был с людьми. -Листьев задумчивых лепет, А он лежит не дыша. Видишь облако в небе, Это его душа. -Теперь я тебя понимаю: Ушел, улетел он в ночь. Теперь он лежит, обнимая Корни дубовых рощ -Крышу я делаю, крышу, Из густой дубовой листвы. Лежит он озера тише, Ниже всякой травы. Его я венчаю мглою, Корона ему под стать. -Как ему там под землею? -Так, что теперь не встать. Там он лежит с короной, Там я его забыл. -Неужто он был вороной? -Птицей, птицей он был.

* * *

не говорят, что надо уезжать. Да-да. Благодарю. Я собираюсь. Да-да. Я понимаю. Провожать Не следует, и я не потеряюсь. Ах, что вы говорите– дальний путь. Какой-нибудь ближайший полустанок, Ах, нет, не беспокойтесь.Как-нибудь. Я вовсе налегке, без чемоданов. Да-да. Пора идти. Благодарю. Да-да. Пора. И каждый понимает. Безрадостную зимнюю зарю Над родиной деревья поднимают. Всё кончено, не стану возражать. Ладони бы пожать – и до свиданья. Я выздоровел. Мне нужно уезжать. Да-да. Благодарю за расставанье. Вези меня по родине, такси, Как-будто бы я адрес забываю, В умолкшие поля меня неси. Я, знаешь ли, с отчизны выбываю. Как-будто бы я адрес позабыл: К окошку запотевшему приникну, И над рекой, которую любил, Я расплачусь и лодочника кликну. Всё кончено. Теперь я не спешу. Езжай назад спокойно, ради бога, Я в небо погляжу и подышу Холодным ветром берега другого. Ну, вот и долгожданный переезд. Кати назад, не чувствуя печали. Когда войдёшь на родине в подъезд, Я к берегу пологому причалю.

* * *

О. Б. Зима, зима, я еду по зиме, Куда-нибудь по видимой отчизне, Гони меня, ненастье, по земле, Хотя бы вспять гони меня по жизни. Ну, вот Москва и утренний уют В арбатских переулках парусиных, И чужаки по-прежнему снуют В январских освещенных магазинах, И желтизна разрозненных монет, И цвет лица криптоновый все чаще, Гони меня: как новый Ганнимед Хлебну зимой изгнаннической чаши. И не пойму, откуда и куда Я двигаюсь, как много я теряю Во времени, в дороге повторяя: Ох , боже мой, какая ерунда. Ох, боже мой, немногого прошу, Ох, боже мой, богатый или нищий, Но с каждым днем я прожитым дышу Уверенней, и сладостней, и чище. Мелькай, мелькай по сторонам народ, Я двигаюсь, и кажется отрадно, Что, как Улисс, гоню себя вперед, Но двигаюсь по-прежнему обратно. Так человека встречного лови И все тверди в искусственном порыве: От нынешней до будущей любви Живи добрей, страдай не прихотливей.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ

/Памяти Фредерико Гарсиа Лорки/ /Существует своего рода легенда,что перед расстрелом он увидел, как над головой солдат поднимается солнце И тогда он произнес: – И все-таки восходит солнце.... Возможно,это было началом стихотворения/

Запомнить пейзажи

за окнами в комнатах женщин,

за окнами в квартирах родственников,

за окнами в кабинетах сотрудников. Запомнить пейзажи

за могилами единоверцев . Запомнить

как медленно опускается снег,

когда нас призывают к любви. Запомнить небо,

лежащее на мокром асфальте,

когда напоминают о любви к ближнему. Запомнить

как сползают по стеклу мутные потоки дождя,

искажая пропорции зданий,

когда нам объясняют, что мы должны делать. Запомнить

как над бесприютной землей

простирает последние прямые руки

крест. Лунной ночью

запомнить длинную тень,

отброшенную деревом или человеком. Лунной ночью

запомнить тяжелые речные волны

блестящие, словно складки поношенных брюк. А на рассвете

запомнить дорогу,

с которой сворачивают конвоиры. Запомнить

как восходит солнце

над чужими затылками конвоиров.

* * *

Прощай. Позабудь. И не обессудь. А письма сожги... Как мост. Да будет мужествен твой путь И будет он прям И прост. Да будет во мгле Для тебя гореть Звездная мишура, Да будет надежда ладони греть У твоего костра. Да будут метели, Снега, дожди, И бешенный рев огня... Да будет удач у тебя впереди Больше,чем у меня. Да будет могуч и прекрасен Бой, Гремящий в твоей груди. Я счастлив за тех, Кому с тобой, Может быть, По пути.

АВГУСТОВСКИЕ ЛЮБОВНИКИ

Августовские любовники, Августовские любовники приходят с цветами, Невидимые зовы парадных их влекут, Августовские любовники в красных рубахах

с полуоткрытыми ртами Мелькают на перекрестках,

исчезают в переулках, По площадям бегут. Августовские любовники В вечернем воздухе чертят Красно-белые линии рубашек

совьих цветов, Распахнутые окна между чёрных парадных светят, И они все идут, все бегут на какой-то зов. Вот и вечер жизни, вот и вечер идет сквозь город, Вот он красит деревья , зажигает лампу, лакирует авто, В узеньких переулках торопливо звенят соборы, Возвращайся назад, выходи на балкон, накинь пальто. Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами Голубые струи реклам стекают с крыш, Вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами Никогда ни с кем, это ты себе говоришь. Вот и цветы и квартиры с новой любовью, С юной плетью, выходящей на новый круг, Отдавая себя с новым криком и с новой кровью, Отдавая себя, выпуская цветы из рук. Новый вечер шумит, никто не вернется, над новой жизнью, Что никто не пройдет под балконом твоим к тебе И не станет к тебе, и не станет, не станет ближе Чем самим к себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.

ГЛАДИАТОРЫ

Простимся, До встреч в могиле. Близится наше время. Ну что ж! Мы не победили. Мы умрем на арене. Тем лучше:не облысеем От женщин, от перепоя... ...А небо над Колизеем Такое же голубое, Как над родиной нашей, Которую зря покинули Ради истин, А также Ради богатства римлян. В прочем, Нам не обидно, Разве это обида. Просто такая,

видно, Выпала нам планида... Близится наше время... Люди уже расселись. Мы умрем на арене. Людям хочется зрелищ.

ТИ ФЕДИ ДОБРОВОЛЬСКОГО

Мы продолжаем жить. Мы читаем или пишем стихи. Мы разглядываем красивых женщин, Улыбающихся миру с обложки Иллюстрированных журналов. Мы обдумываем своих друзей, Возвращаясь через весь город В полузамерзшем и дрожащем трамвае: Мы продолжаем жить. Иногда мы видим деревья, Которые Черными обнаженными руками Поддерживают бесконечный груз неба, Или подламываются под грузом неба, Напоминающего по ночам землю. Мы видим деревья, лежащие на земле. Мы продолжаем жить. Мы, с которыми пил на углу Невского проспекта Пиво,Редко вспоминаем тебя. И когда вспоминаем, То начинаем жалеть себя, Свои сутулые спины, Свое отвратительно работающее сердце, Начинающее неудобно ерзать в грудной клетке. Уже после третьего этажа. И приходит в голову, Что в один прекрасный день С ним – с этим сердцем Приключится какая-нибудь нелепость: И тогда один из нас Растянется на восемь тысяч километров К западу от тебя На грязном асфальтовом тротуаре, Выронив свои книжки, И последнее, что он увидит, Будут случайные встревоженные лица, Случайная каменная стена дома И повисший на проводах клочок неба,Неба, Опирающегося на те самые деревья, Которые мы иногда замечаем...

* * *

Л.М

Приходит время сожалений При полумраке фонарей, При полумраке озарений Не узнавать учителей. Так что-то движется меж нами, Живет, живет, отговорив, Зовет любовников своих. И вся-то жизнь – биенье сердца, И говор фраз, да плеск вины, И ночь под лодочкою секса По слабой речке тишины. Простимся , позднее творенье Моих навязчивых щедрот, Побед унылое паренье, И утлой нежности полет. О господи, что движет миром?! Пока мы слабо говорим, Что движет образом немилым И дышит обликом моим. Затем, что с темного газона От унизительных утрат Сметать межвременные зерна На победительный асфальт. И все приходит понемногу И говорит – живи, живи, Кружи, урчи передо мною Безумным навыком любви. Свети на горестный посев, Фонарь сегодняшней печали, И пожимай во тьме плечами И сокрушайся обо всех.

ДМИТРИЮ БОБЫШЕВУ

Пресловутая иголка в не менее достославном стоге, В городском полумраке, полусвете, В городском гаме, в плеске и стоне, Тоненькая песенка смерти. Верхний свет улиц, верхний свет улиц, Все рисует нам этот город и эту воду, И короткий свист у фасадов узких Вылетающих вверх, вылетающих на свободу... Девочка-память бредет по городу,

бренчат на ладони монеты, Мертвые листья кружатся выпавшими рублями, Под рекламными щитами узкие самолеты взлетают в небо Как городские птицы над железными кораблями. Громадный дождь, дождь широких лиц

льется над мартом, Как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли. Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту, И на встречу тебе летят блестящие автомобили. Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет, Шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоименна, И ты остаешься с этим народом, с этим городом.

И с этим веком, Да, один на один, как ты ни есть ребенок. Девочка-память бредет по городу, наступает вечер, Льется дождь, и платочек ее-хоть выжми

на белье столетья, И безумно свистит этот вечный мотив

по середине жизни.

КНИГА

"Пришлите мне книгу

со счастливым концом..."

/Назым Хикмет/

Путешественник, наконец, обретает ночлег. Честняга блондин расправляется с подлецом. Крестьянин смотрит на деревья и запирает хлев. На последней странице книги Упоминающиеся созвездия капают в тишину, В закрытые окна, на смеркающиеся ресницы. ...В первой главе деревья Молча приникли к окну, И в уснувших больницах больные кричат как птицы Иногда романы заканчиваются днем. Ученый открывает окна, закономерность открыв. Тот путешественник скрывается за холмом, Остальные герои встречаются в обеденный перерыв. Экономика стабилизируется, Социолог отбрасывает сомнения, У элегантных баров

блестят скромные машины. Войны окончены.Подрастает поколение, И каждая женщина может рассчитывать на мужчину. Блондины излагают разницу

между добром и злом. Все капитаны отчетливо видят землю. Глупцы умнеют. Лгуны перестают лгать. У подлеца, естественно , ничего не вышло. ...Если в первой главе кто-то продолжает орать, То в тридцатой это, разумеется же, не слышно. Сексуальная сдержанность и социальный оптимизм, Полудетективный сюжет, именуемый – жизнь ...Пришлите мне книгу со счастливым концом!

ИЮЛЬСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО

Девушки, которых мы обнимали С которыми мы спали, Приятели, с которыми мы пили, Родственники, которые нас кормили и все покупали, Братья и сестры, которых мы так любили, Знакомые, случайные соседи этажом выше, Наши однокашники, наши учителя – да, все вместе, – Почему я их больше не вижу, Куда они исчезли? Приближается осень, какая по счету приближается осень, Новая осень незнакомо шумит в листьях, Вот опять передо мною проезжают, проходят ночью, В белом свете дня – красные неизвестные лица. Неужели все они мертвы, неужели это правда. Каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся, Неужели я не услышу издали крик брата, Неужели они ушли, А я остался? Здесь один , между старых и новых улиц, Прохожу один, никого не встречаю больше, Мне нельзя входить: чистеньких лестниц узость И чужие квартиры звенят над моей болью. Ну, звени, звени, новая жизнь над моим плачем, К новым, каким по счету, любовям привыкать, потерям, Незнакомым лицам, чужому шуму и к новым платьям, Ну, звени, звени, закрывай передо мною двери. Ну, шуми надо мной своим новым, широким флагом, Тарахти подо мной, отражая мою тень Своим камнем твердым, Светлым камнем своим маячь из мрака, Оставляя меня, оставляя меня моим мертвым.

ПАМЯТНИК ПУШКИНУ

"...И Пушкин падает

в голубоватый колючий снег.."

/Багрицкий/

...И тишина И более ни слова. Да еще усталость. ...Свои стихи Доканчивая кровью, Они на землю глухо опускались. Потом глядели медленно и нежно. Им было дико, холодно И странно. Над ними наклонялись безнадежно Седые доктора и секунданты. Над ними звезды, вздрагивая, Пели. Над ними останавливались ветры.. ...Пустой бульвар, И памятник поэту. И пение метели. И голова опущена устало. ...В такую ночь, Ворочаться в постели Приятней, чем стоять На пъедестале.

СОНЕТ К ГЛЕБУ ГОРБОВСКОМУ

Мы не пьяны, мы, кажется, трезвы. И, вероятно, вправду мы поэты. Когда, кропая странные сонеты, Мы говорим со временем на "Вы". И вот плоды: ракеты, киноленты. И вот плоды: велеречивый стих. Рисуй, рисуй, безумное столетье, Твоих солдат , любовников твоих. Смакуй их своевременную славу! Зачем и правда, все-таки – не правда, Зачем она испытывает нас. И низкий гений твой переломает ноги, Чтоб осознать в шестидесятый раз Итоги странствий, странные итоги.

CОНЕТ

Переживи всех. Переживи вновь Словно они – снег, Пляшущий снег снов. Переживи углы. Переживи углом. Перевяжи узлы Между добром и злом. Не переживи миг. И переживи век. И переживи крик. И переживи смех. И переживи cтих. И переживи всех.

CТИХОТВОРЕНИЕ О СЛЕПЫХ МУЗЫКАНТАХ

Слепые блуждают ночью. Ночью намного проще. Перейти через площадь. Слепые живут наощупь. Наощупь, Трогая мир руками, Не зная света и тени И ощущая камни: Из камня делают стены. За ними живут мужчины. Женщины.

Дети.

Деньги. Поэтому Несокрушимые Лучше обойти стены. А музыка – в них упрется Музыку поглотят камни. И музыка умрет в них, Захватанная руками. Плохо умирать ночью. Плохо умирать наощупь. Так значит слепым – проще. Cлепой идет через площадь.

ГЛАГОЛЫ

Меня окружают молчаливые глаголы, Похожие на чужие головы глаголы, Голодные глаголы, голые глаголы, Главные глаголы, глухие глаголы. Глаголы без существительных, глаголы просто. Глаголы, которые живут в подвалах, Говорят в подвалах, рождаются в подвалах, Под несколькими этажами всеобщего оптимизма. Каждое утро они ходят на работу, Раствор мешают и камни таскают, Но, возведя город, возводят не город, А собственному одиночеству памятники воздвигают. И уходят, как уходят в чужую память, Мерно ступая от слова к слову, Всеми своими тремя временами Глаголы однажды восходят на Голгофу. И небо над ними , как птица над погостом И, словно стоя перед запертой дверью, Некто стучит, забивая гвозди, В прошедшее,

в настоящее,

в будущее время. Никто не придет и не снимет Стук молотка вечным ритмом станет Земли гипербола лежит над ними, Как небо метафор плывет над нами!

ДВА СОНЕТА

1 ...............................................

2

Г.П.

Мы снова проживаем у залива И проплывают облака над нами И современный тарахтит Везувий: И оседает пыль по переулкам И стекла переулков дребезжат. Когда-нибудь и нас засыплет пеплом. Так я хотел бы в этот бедный час Проехать на окраину в трамвае, Войти в твой дом , И если через сотни лет Придет отряд раскапывать наш город, Так я хотел бы , чтоб меня нашли Оставшимся на век в твоих объятьях, Засыпанного новою золою.

СТИХИ ОБ ИСПАНЦЕ МИГУЭЛИ СЕРВЕНТЕ, ЕРЕТИКЕ ,СОЖЖЕННОМ КАЛЬВИНИСТАМИ

Истинные случаи никогда не становятся причинами. Ты счел бы все это, вероятно,лишним. Вероятно, сейчас Ты испытываешь безразличие. Впрочем, он Не испытывал безразличия, Ибо от него осталась лишь горстка пепла, Слежавшегося с миром, с пыльной дорогой, Слежавшегося с ветром, с большим небом, В котором он не находил Бога, Ибо не обращал свой взор к небу. Земля – она была ему ближе И он изучал в Сарагосе право человека И – кровообращение человека в Париже. Да, он не находил Бога Ни в себе,

ни в небе,

ни на иконе, Потому что не отрывал взгляда От человека и дороги. Потому что всю жизнь уходил От погони. Сын века – он уходил от своего Века, Заворачиваясь в плащ

от соглядатаев, голода

и снега. Человек, Изучивший потребность и возможность Человека. Человек, изучивший человека

для человека Он так и не обратил свой взор к небу, Потому что тысяча пятьсот пятьдесят третьем году В Женеве Он сгорел между двумя полюсами века: Между ненавистью человека И невежеством человека.

ОПИСАНИЕ УТРА

А.Рутштейн

Как вагонетки раскачиваются Направо и налево, Как кинолента рассвета Раскручивается неторопливо, Как пригородные трамваи Возникают из-за деревьев В горизонтальном пейзаже Предместья и залива, Я все это видел, Я по сей час Все это вижу: Их движенье то же, Остановки их Точно те же, Ниже воды

и пыльной Травы повыше, О, как они катятся По заболоченному побережью В маленький сон В маленький свет природы, Из короткой перспективы Увеличиваясь, возникая, Витиеватые автострады С грузовиками,

с грузовиками,

с грузовиками. Ты плыви, мой трамвай, Ты кораблик, кораблик утлый, Пассажиры твои Обобшённые образы утра В современной песенке Общественные отношения. Ты плыви. Ты раскачивай Фонарики угнетения В бесконечное утро И короткие жизни, К озаренной патриацинскими Светильниками

метрополитена Реальной улыбке человеческого автоматизма. Увези их, маленьких, Их неправедных и справедливых. Пусть останутся краски Лишь коричневая Да голубая. Соскочить с трамвая И бежать к заливу,

бежать к заливу, В горизонтальном пейзаже Падая, утопая.

ВОСПОМИНАНИЯ

Белое небо Кружится надо мной. Земля серая Тарахтит у меня под ногами. Слева деревья, справа Озеро очередное С каменистыми берегами, С деревянными берегами. Я вытаскиваю, выдергиваю Ноги из болота, И солнышко освещает меня Маленькими лучами. Полевой сезон Пятьдесят восьмого года Уезжаешь: Это – твоё начало. Еще жив Добровольский. Улыбаясь, идет по городу. В дактелической рифме Ещё я не разбираюсь. Полевой сезон Пятьдесят восьмого года. Я к белому морю Медленно пробираюсь. Реки текут на север. Ребята – по пояс – по рекам. Белая ночь над ними Легонько брезжит. Я ищу, я делаю из себя Человека. И вот мы находим Выходим на побережье. Голубоватый ветер До нас уже долетает, Земля переходит в воду С коротким плеском. Я опускаю руки И голову поднимаю И море ко мне приходит Цветом своим белесым. Кого мы помним, Кого мы сейчас забываем, Чего мы стоим, Чего мы ещё не стоим. Вот мы стоим у моря И облака проплывают И наши следы Затягивает водой.

САД

О, как ты пуст! В осенней полумгле Сколь призрачно царит прозрачность сада, Где листья приближаются к земле Великим тяготением распада. О, как ты нем! Ужель твоя судьба в моей угадывает вызов И гул плодов, покинувших тебя Как гул колоколов тебе не близок? Великий сад!

Даруй моим словам Стволов круженье, истины круженье, Где я бреду к изогнутым ветвям В паденье листьев,

в сумрак вожделенья. О, как дожить

до будущей весны Твоим стволам,душе моей печальной, Когда плоды твои уносят,и только пустота

твоя реальна. Нет! Уезжать!

Пускай когда-нибудь Меня возьмут громадные вагоны Мой дальний путь

и твой высокий путь Теперь они тождественно огромны. Прощай, мой сад !

Надолго ль? Навсегда! Храни в себе молчание рассвета Великий сад,

роняющий года На горькую идиллию поэта.

CОНЕТ К ЗЕРКАЛУ

Не осуждая позднего раскаянья Не искажая истины условной Ты отражаешь Каина и Авеля Как-будто отражаешь маски клоуна. Как-будто все мы только гости поздние, Как-будто наспех поправляем галстуки, Как-будто одинаково – погостами Покончим мы разнообразно-лучшие Не сознавая собственную зыбкость, Ты будешь вновь разглядывать улыбки. И различать за мишурою ценность, Как за щитом обмана нежность... О, ощути за суетою цельность И на обычном циферблате – вечность.

* * *

Ах, улыбнись, ах, улыбнись, во след махни рукой Недалеко за цинковой рекою Ах, улыбнись, в оставленных домах, Я различу на лицах твой взмах. Не далеко за цинковой рекою Где стекла дребезжат наперебой, И в полдень нагреваются мосты, Тебе уже не покупать цветы. Ах, улыбнись, в оставленных домах, Где ты живешь средь вороха бумаг И запаха увянувших цветов, Мне не найти оставленных следов. Я различу на улице твой взмах. Как хорошо в оставленных домах Любить одних и находить других. Из комнат бесконечно дорогих Любовью умолкающей дыша, На век уйти куда-нибудь спеша. Ах, улыбнись, ах, улыбнись, во след махни рукой. Когда на миг все люди замолчат, Не далеко за цинковой рекой Твои шаги на целый мир звучат. Останься на нагревшемся мосту, Роняй цветы в ночную пустоту, Когда река блестит из темноты, Всю ночь несет в Голландию цветы.

СТУК

Свивает осень в листьях эти гнезда. Здесь в листьях осень, Стук тепла, Плеск веток, стук сквозь день, Сквозь воздух. Завернутые листьями тела Птиц горячи. Здесь дождь рассвет не косит. Чужую смерть, ее слова, тот длинный лук, песок Великих рек, ты говоришь, да, осень, ночь проносит. Развертываясь им наискосокК деревьям осени, их гнездам – мокрым боком Здесь вновь рассвет Приходит с грунтовых аэродромов Минувших лет. К Якутии тех лет повернут лик: Да, дважды дрожь до смерти Твоих друзей, твоих друзей, из гнезд Негромко выпавших , их дрожь. Вот на рассвете Здесь тоже дрожь. Ты тронешь ствол. Здесь гнет Их гнезда, гнезда, гнезда – стук умерших О теплую траву. Тебя здесь больше нет, Их нет. В свернувшемся листе сухом, на мхе истлевшем Теперь в тайге один лишь след. О, гнезда, гнезда черные Гнезда без птиц, гнезда в последний раз, Так страшен свет ваш. С каждым днем все меньше, Вот, впереди, смотри, все меньше нас. Осенний свет свивает эти гнезда. В последний раз шагнешь на задравшийся мост. Смотри: кругом стволы. Ступай, пока не поздно, Услышав крик из гнезд, услышав крик из гнезд.

ПОСВЯЩЕНИЕ ГЛЕБУ ГОРБОВСКОМУ

Уходишь из любви в яркий солнечный свет безвозвратно. Слышишь шорох травы вдоль газонов, ведущих обратно. В теплом облаке дня, в темном вечере зло, полусонно Лай собаки – сквозь квадратные гнезда газона. Это трудное время. Мы должны пережить, перегнать эти годы, С каждым страданьем, забывая былые невзгоды. И встречая,как новость, эти раны и боль поминутно Беспокойно вступая в туманное новое утро. Как стремительна осень в этот год путешествий! Вдоль белесого неба, чёрно-красных умолкших процессий Мимо голых деревьев ежечасно проносятся листья, Ударяясь о камень– мечта урбаниста. Я хочу переждать, перегнать, пережить это время. Новый взгляд на окно, опуская ладонь на колени. И белесое небо, листва, и заката полоска сквозная, Словно дочь и отец, как-то раньше уходят, я знаю. Пролетают, проносятся листья вдоль запертых окон. Пролетают, летят, ударяясь о землю, падают боком Всё, что видно сейчас при угасшем, померкнувшем свете Это жизнь, словно дочь и отец, словно дочь и отец,

но не хочется смерти. Оживи на земле, нет, не можешь, лежи, так и надо. О, живи на земле, как угодно живи, даже падай Но придет ешё время – расстанешься с горем и болью И наступят года без меня с постоянной любовью. Соскользни по стеклу, словно платье с плеча

как значек поворота Оглядываясь, как прежде,на долго ль,как прежде, на месте Не осенней тоской – ожиданьем зимы, несмолкающей песней. Воротишься на родину.Ну, что же Гляди вокруг, кому ты ещё нужен, Кому теперь в друзья ты попадёшь. Воротишься, купи себе на ужин Какого-нибудь сладкого вина, Смотри в окно и думай понемногу, Во всем твоя вина, одна твоя вина, И хорошо. Спасибо. Слава Богу. Как хорошо, что некого винить, Как хорошо, что ты никем не связан, Как хорошо, что до смерти любить Тебя никто на свете не обязан. Как хорошо, что никогда во тьму Ничья рука тебя не провожала, Как хорошо на свете одному Идти домой с шумящего вокзала. Как хорошо, на родину спеша, Поймать себя в словах неоткровенных И вдруг понять, как медленно душа Заботится о новых переменах.

* * *

Теперь все чаще чувствую усталость, Все реже говорю о ней теперь. О, помыслов души моей кустарность Веселая и теплая артель! Каких ты птиц себе изобретаешь, Кому их даришь или продаешь, И современным голосом поешь? Вернись, душа, и перышко мне вынь, Пускай о славе радио споет нам. Скажи, душа, как выглядела жизнь, Как выглядела с птичьего полёта? Покуда снег, как из небытия, Кружит по незатейливым карнизам, Рисуй о смерти улица моя, А ты, о птица, вскрикивай о жизни, Вот я иду, где-то ты летишь, Уже не слыша сетований наших, Вот я живу, а где-то ты кричишь И крыльями взволнованными машешь.

ПАМЯТНИК

Поставим памятник В конце длинной городской улицы Или в центре широкой городской площади, Памятник, Который впишется в любой городской ансамбль, Потому что будет Немного конструктивен и очень реалистичен, Поставим памятник, Который никому не помешает. У подножия пьедестала Мы разобъём клумбу, А если позволят отцы города, Небольшой сквер, И наши дети Будут жмуриться на толстое Оранжевое солнце, Принимая фигуру на пьедестале За прилизанного мыслителя, Композитора Или генерала. У подножия пъедестала – ручаюсь Каждое утро будут появляться цветы Поставим памятник, Который никому не помешает. Поставим памятник, Мимо которого мы будем спешить на работу, Около которого Будут фотографироваться иностранцы, Ночью Мы подсветим его снизу прожекторами. Поставим памятник лжи.

ОДИНОЧЕСТВО

Когда теряет равновесие Твое сознание усталое, Когда ступеньки этой лестницы Уходят из под ног, Как палуба, Когда плюет на человечество Твое ночное одиночество, Ты можешь рассуждать о вечности И сомневаться в непорочности Идей, гипотез, восприятия Произведения искусства, И кстати – самого зачатия Мадонной Сына Иисуса. Но лучше поклоняться данности С ее глубокими могилами, Которые потом, За давностью, Покажутся такими милыми. Да, лучше поклоняться данности С короткими ее дорогами Которые потом до странности Покажутся тебе широкими Покажутся большими, пыльными, Усеянными компромиссами, Покажутся большими крыльями, Покажутся большими птицами. Да. Лучше поклонятся данности С убогими ее мерилами, Которые потом до крайности, Послужат для тебя перилами, /Хотя и не особо чистыми/ Удерживающими в равновесии Твои хромающие истины На этой выщербленной лестнице.

* * *

"Был светлый небосвод

светлей тех ног

И слиться с темнотою он не мог."

В тот вечер возле нашего огня Увидели мы черного коня. Не помню я чернее ничего, Как уголь были зубы у него. Он черен был, как ночь, как пустота, Он черен был от гривы до хвоста. Но черной по-другому уж была Спина его, не знавшая седла. Недвижно он стоял. Казалось спит. Пугала чернота его копыт. Он черен был, не чувствовал теней, Так черен, что не делался темней, Так черен, как полуночная мгла, Так черен, как внутри себя игла. Так черен, как деревья впереди. Как место между ребрами в груди. Как яма под землею, где зерно. Я думаю: внутри у нас черно. Но все-таки чернел он на глазах! Была всего лишь полночь на часах. Он к нам не приближался ни на шаг: В паху его царил бездонный мрак. Cпина его была уже не видна, Не оставалось светлого пятна. Глаза его блестели как щелчок. Еще страшнее был его зрачок. Как будто он был чей-то негатив. Зачем же он, свой бег остановив, Меж нами оставался до утра. Зачем не отходил он от костра, Зачем он черным воздухом дышал, Раздавленными сучьями шуршал? Зачем струил он черный свет из глаз? Он всадника искал себе средь нас.

ПИСЬМО РИМСКОМУ ДРУГУ ИЗ МАРЦИАЛА

Нынче ветренно, и волны с перехлестом. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, Постум, Чем наряда перемена у подруги. Дева тешит до известного предела Дальше локтя не пойдешь, или колена. Сколь же радостней, прекраснее вне тела: Ни объятье невозможно , ни измена!

* * *

Посылаю тебе , Постум,эти книги. Что в столице? Мягко стелят? Спать не жестко? Как там Цезарь, чем он занят? Все интриги? Все интриги, вероятно, да обжорство. Я сижу в своем саду, горит светильник. Ни подруги , ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных Лишь согласное гуденье насекомых.

* * *

Здесь лежит купец из Азии. Толковым Был купцом он – деловит, но не заметен. Умер быстро: лихорадка. По торговым Он делам сюда приплыл, а не за этим. Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем. Он в сражениях империю прославил. Сколько раз могли убить! А умер старцем. Даже здесь не существует, Постум, правил.