Текст книги "Муха"
Автор книги: Иоланта Сержантова
Жанр:
Учебники для школы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Будто бы…
Природа будто бы образумилась. Первым сдался снег, стаяв мыльной пеной. Глядя на это, растрогались субтильные, бледные до небесной синевы сосульки, и, чтобы скрыть заплаканные глаза, убежали куда-то пудрить носы.
Я шёл к пруду по упругому ковру листвы, и поражаясь вкусу, с которым подобран его оттенок влажной дублёной кожи, улыбался, предвкушая встречу с моими подопечными. Покатая кромка горсти водоёма едва согрелась, как ледяная корка съёжилась, обнажив мякоть воды. К ней и устремились мои рыбы. Я знал ещё с их пращуров, сыпал горсть земли на их могилы… А у кого потянулась бы рука к сковородке, чтобы забросить туда того, о ком заботился чуть ли не с икринки? Помогал познавать мир, гнал прочь прожорливых водяных ужей, привечал миролюбивых двоюродных, – наземных, чтобы играли, купались, дружили с весны до осени. С наступлением холодов потчевал обильно, а после приминал одеяло тины, укутывая хвост, проверял, достаточно ли весома фланель, из которой пошита пижама1111
засыпая, в зиму, рыбы окутываются плотной оболочкой белой слизи, похожую на застиранную фланель
[Закрыть]?
Рыбы казали свои носы сквозь нешироко и ненадолго приоткрытую дверь льда. Они не просили покушать, но наперебой рассказывали свои цветные сны, просили потрогать промежду глаз, проверить, нет ли температуры, радовались искренне, но немного осовело1212
сонный
[Закрыть]. Прилизанные чубы плавников, погружённость в себя и неопределённость во взгляде делала их похожими на первоклашек.
– Ребята! Кто зимует впервые – держитесь подле старших. Средние – рядом с родителями. Всё будет хорошо, не волнуйтесь! Жду всех весной!
Пока я разглагольствовал с рыбами, где-то на юго-западе обзора1313
область, которую может охватить взгляд
[Закрыть] заметил, нет – почувствовал, как промелькнуло нечто. Не образ, но ощущение смазанного дрогнувшей рукой снимка.
– Ну! – Грозно говорю я. – И кто это тут у нас ходит, без спросу!? Мышь?!! Выходи сейчас же!
Под пнём, что удобно развалясь лежал на берегу пруда, что-то зашуршало. Я наклонился, но ничего не увидел. Шорох повторился, и вскоре затих.
– Хватит прихорашиваться, иди-ка я на тебя полюбуюсь! Чего это ты так стыдлива?! Шкодить не стесняешься.
Словно в ответ на мои увещевания1414
нарекание
[Закрыть], на тропинку, свесив голову, вышла землеройка1515
самый маленький хищник, насекомоядное, истребляет личинок вредителей, рыхлит почву
[Закрыть].
– Виниться вышла? – Изумился я. Землеройка кротко и шумно вздохнула.
– Марш под ёлку! Там синицы кое-что обронили. – Пожалел малышку я, и подбодрил, – Не тушуйся, держись к нам ближе!
Обрадованная, она вприпрыжку добралась до просыпанного птицами угощения, и с видимым аппетитом принялась подбирать.
«Как же хорошо, что синицы такие неряхи! – Подумалось мне. – И осень не окажется единственной и последней для этой длинноносой крохи»1616
продолжительность жизни землероек всего полтора года, самки живут на месяц дольше, чем самцы
[Закрыть].
Природа будто бы образумилась. А надолго ли, о том не знает и сама.
Он забрал с собой счастье…
Холодная майская ночь. Мы лежим на голых матрасах, ими же прикрываемся, и, чтобы спастись от комаров, которые готовы обглодать до костей, поём. Пока звучат голоса, комары слушают и молчат. Стоит только перестать петь, как под бесконечный фальцет верхнего «ля» голодная публика принимается терзать незащищённые участки тела. Насекомые норовят проникнуть внутрь при вдохе, а выдох воспринимают, как призыв к действию. Мы страшно утомлены, мы больше, чем несчастны. Сон давит, тихонько касаясь лба, но кроме спасительного рассвета, который прогонит всю эту нечисть прочь, уже не хочется ничего.
– Девочки, ау! Просыпаемся! Надо успеть, пока не рассвело. Птицы нас не станут ждать!
– Да кто тут говорил про сон? Разве здесь это возможно?!– Отзываемся мы хриплыми голосами и вылезаем из-под нор матрасов.
Мы – студенты, приехали на практику учиться слушать и узнавать птиц по голосам.
– Вот, видите, это соловей. – Нежно улыбаясь, преподаватель указывает куда-то поверх наших голов.
Пытаясь разглядеть птичку, сквозь налитые укусами веки, мы киваем согласно. А что остаётся? Мы с трудом узнаём друг друга на расстоянии вытянутой руки, а уж соловья в буйной весенней листве нам не разглядеть никак.
Костик, так зовут нашего преподавателя, сочувственно усмехается и предлагает идти дальше:
– Смотрите под ноги! Сейчас мы отправимся к гнезду дрозда.
Мы делаем вид, что слушаем, и плетёмся за Костиком. У него невероятно длинные ноги и чудовищных размеров обувь, но, в отличие от нас, он не издаёт ни единого звука при ходьбе:
– Узнаёте? Чей это голосок?
Измученные ночным концертом, любой из нас смог бы определить точно один лишь крик петуха. Мы с мольбой глядим на преподавателя, и тот молча поворачивает в сторону базы. Было бы не так совестно, упрекни он нас в нерадении к его предмету…
Костик был кудряв да крепок, чуть меньше трёх аршин1717
Один аршин равен 71,12 см
[Закрыть] росту, и не просто слышал, как поют птицы, но совершенно определённо понимал – о чём. Говорили, что по вечерам он частенько уходит в чащу леса, и, устроившись в корнях какого-нибудь дерева, заворачивается в дедовскую плащ-палатку, чтобы понаблюдать за жизнью пернатых перед восходом солнца. Обычно, после таких вылазок, в выражении его лица преобладали наивность и восхищение от того нового, чем поделилась с ним природа. Он едва ли не парил, ласково касаясь взглядом всего вокруг. И, как только сияние начинало немного затухать, Костик торопился уйти, чтобы почерпнуть из ведомой лишь ему чаши счастья.
При всей увлечённости преподавателя своим делом, он не ждал того же от прочих. Был рад любому невпопад вопросу, наспех расписывался в зачётке, и, мечтательно улыбаясь, ступал под сень леса вновь.
Он так и носил всюду с собой эту улыбку, с нею же ушёл, не проснувшись однажды утром в своей просторной постели, среди старинных томов Брэма, с неутолёнными никем страстями.
Большое нескладное дитя… Провожая его в последний путь, мы рыдали безутешно, а Костик лежал и улыбался. Он забрал с собой счастье, и не поделился ни с кем. Не от того, что не захотел, а потому, что никто не сумел его принять.
И теперь, просыпаясь задолго до рассвета, я выхожу в лес, чтобы, сквозь пение птиц услышать тихое:
– Узнаёте голосок?
Но вот только, – всё никак не пойму – чей он, и горько сожалею о том, что не сумел вовремя разлепить покусанных комарами век, ведь тогда я наверняка бы знал, – кто и о чём поёт.
Не спится
Цепляясь за стены, по дому летает муха. Вторую ночь она будит меня среди ночи и после не даёт заснуть. Пробравшись через дымоход, она ищет укромный уголок, где сможет переждать зиму и начало весны. Если бы муха была скромна, и тихо пряталась в цветочном горшке, укрывшись увядшим лепестком алоэ, рядом с теми двумя божьими коровками, о которых я знаю, то никто бы не стал её трогать. Ну – спит себе да спит. А так, – ни себе, не людям!
Муха в который раз бьётся лбом о потолок, и замолкает, наконец. Я засыпаю и вижу, как поползень в застиранных розовых подштанниках пытается найти прореху в замшелой колонне дуба, слышу, как стучат о землю, брошенные ветром, сахарные кости огрызенных стволов. От удара, струпьями заживших, простывших на ветру ссадин, с деревьев ссыпается мох. Зелёный лист, загодя спрыгнувший с ветки, глядится лягушачьей спинкой на взбитой перине листопада. А листва, что задержалась, ссыпавшись в подставленные ладони ветвей, больше похожа на гнездо, чем на случайный, бесполезный дар.
Взведённые ветром ходики поломанной ветки, то запаздывают, то вдруг принимаются спешить, но куда им теперь?
Свет из окна приводит муху в чувство и она вновь принимается вязать морские узлы из взвившихся к потолку тёплых воздушных струй.
Ну, и кто теперь обвинит меня в том, что в углу туалетной комнаты я приютил паука? Он не ссорится со мной, вовремя постригает края своей паутины, а я, в знак расположения, подбрасываю ему всех комаров и мошек, которых нахожу в доме. Паук выбегает, наваливается животом на угощение, радостно семафорит марказитовыми глазами: «Моё! Моё!», хватает добычу и утаскивает в норку. Так и живём.
Пару недель назад в сеть паука поймалась муха. Теперь её нет, а мне всё равно не спится по ночам.
Шаран
1818
карась (сербский)
[Закрыть]
Что делать зимой поутру? Здороваться с солнцем, кормить птиц, делать прорубь, открывая форточку рыбам в пруду.
Лёд слегка подтаял, караси, обрадованные возможностью размять плавники, сновали туда-сюда, и только один, ярко-красный, с чёрной родинкой в виде полумесяца на боку, неподвижно держался, устроив подбородок на поверхности, и любовался луной. Та сияла в складках мантии утра, будто жемчужина. Рыба была так очарована, что не заметила, как холодная вода сперва легонько прихватила за подбородок, а после принялась сжимать, всё грубее и жёстче. Пытаясь высвободиться, карасик повёл хвостом в одну сторону, в другую… но не тут-то было, – обветренные холодом пальцы воды застыли и смёрзлись, превратившись в лёд.
Ворон скоро заприметил добычу. Ему давно наскучили грызуны, и изловить рыбки на обед, особливо во время Рождественского поста, ему показалось невеликой, но удачей.
– Разнообразием!
Ворон не заставил себя трудиться, облетая пруд по нескольку раз. Ему достаточно было и одного, чтобы разузнать – что к чему.
Крупную птицу не смущали ни близость человеческого жилья, ни воробьиные, что клубились подле скоро твердеющей воды.
– Стоит лишь подойти, как они все россыпью прочь. – Полагал ворон, спокойно опускаясь на лёд.
Но, кто бы что не предполагал, располагаем всем не мы.
Синицы, воробьи и поползень, вместо того чтобы разлететься кто куда, сгрудились тучей и поднялись навстречу ворону, не давая ему приземлиться.
– Перепутали, с перепугу взлетели не туда?
– Все разом? Это вряд ли.
– Ну, как когда разбиваются об окошко!
– Так то одна лишь птаха, прочим удаётся отсрочить встречу с вечностью
В поступке воробьёв и синиц не было ничего героического. Просто, эта необычная красивая рыбка с родинкой в виде полумесяца, была одной из них. Нет, она, конечно, по-прежнему оставалась карасиком, но жаркой летней порой, когда крылья оттягивали птицам плечи так, что уж не было мочи поднять их ещё несколько раз и долететь до пруда, то их яркая подружка пускала во все стороны фонтаны воды, заодно сбивая на лету мух.
Озадаченный единодушием мелюзги ворон решил, всё же, обождать на всякий случай и взлетел на дерево повыше. Он видел, как синицы и воробьи суетились на льду. Пытаясь пробиться сквозь замершую на месте воду, они поскальзывались, и уже подумывали о том, что пора лететь за дятлом, но за долото клюва не пришлось браться даже поползню, – солнце рассудило, что его присутствие поможет растопить лёд… и не только в отношениях.
На следующее утро… В глазах красного карасика с чёрной родинкой на боку в виде полумесяца отражалось далёкое сияние. То, сквозь мрачную твёрдую породу неба, пробивался тонкий родник Венеры. Изливаясь, он сверкал так, как искрится скромный брильянт в ушке юной, искушённой жизнью девы при свете театральных люстр в пятьдесят свечей. На этот раз рыба была осмотрительнее, и не казала свой нос дальше поверхности воды.
Сон…
Вечер заходит бочком, так осторожно, чтобы не стряхнуть с нотного стана проводов луну. Она не звучала давно, и страшится «пустить петуха». Высокий лоб, что скрадывает ранние залысины луны, спрятаны под жёсткими кудрями кроны деревьев. Их убрать1919
зачесать
[Закрыть] куда проще, чем неверно взятый тон.
Отчеканенные морозом дубовые листья прикрывают обочину дороги, облагораживая её, словно дорогая шитая вышивка обивки, – непрочно сделанную мебель. Та скоро ломается, прорывая красивую ткань острыми занозистыми щепками. На неё кладут рогожу и подушки, запрятывая прореху от немилости внимательных гостей. Так же, за малое время, портится и дорога. И окажется она прикрытой дерюгой листвы, да завалит её после подушками снега, до того обильно и скоро, что забудется даже – какою она была день или неделю тому назад.
Юная чага, молодыми мелкими морскими раковинами, жемчужницами, приросла к выпавшей из пасти леса ветке. То ли сдружились они так, то ли случай свёл ближе, чем следовало, да теперь уж один без другого – никак…
Где-то неподалёку, совсем рядом слышно, как натруженная пружина шага вкусно хрустит под ногами седой от инея травой. Звук тянется так долго, потом издали, с оттяжкой хрустящего по краям эха, что неумолимо клонит в сон, и, не в силах сопротивляться дольше, я вверяю себя в его крепкие руки.
И, как только засыпаю, в прохладном воздухе вокруг принимаются кружиться: и тёплые щёки земли, и налетевшая вдруг стая свиристелей. Сквозь гроздь калины двигается, не переставая, вослед за светилом, рубиновая карусель солнечных лучей. Большой зелёный дятел, ни с чего осмелев, обхватил четырьмя пальцами ручку двери, стучится манерно, – три через раз. Он вежлив довольно, необычно медлителен, не портит досок, но и не требует немедля впустить его в дом. Он просто сообщает о своём присутствии, о том, что рядом, и готов…
– Да что он может, он, птица?! Годен на что!?
И почти над ухом, с неприкрытой укоризной, сожалея обо мне, плачет синица:
– А ты? А ты? А ты?
Пробуя голос, луна перебирает струны проводов. Мороз скручивает их ниже на тон. Мало ли что, – на первый раз пусть даже так. А то сорвётся с ноты луна, насмеются над нею свиристели, хотя и сами поют, будто полощут горло родниковой водой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
