Текст книги "Стояние в Вере"

Автор книги: Иоанн Митрополит (Снычев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но и приход Томского архиепископа не укрепил позиций григориан. Паства, узнав, что их архипастырь перешел к раскольникам, перестала его уважать, а епископы, знавшие архиеп. Димитрия, глубоко сокрушались о его отступлении, говоря между собой: “Не дождался старец белого клобука от митр. Сергия и с легкостью принял его от григориан”.[по сообщению митр. Мануила]

Действительно ли архиеп. Димитрий мечтал о сане митрополита, нам неизвестно, но только, получив его ценой измены канонической истине, он, обесчещенный и обесславленный, дожил остаток дней в ссылке, где, вероятно, и скончался.

В 1924 году григорианский “синод” пополнился еще одним архиереем – архиеп. Иоакимом. Об это человеке мы знаем лишь то,что его ценил митр. Агафангел. Во всяком случае, когда свердловская паства запросила митр. Агафангела, за кем ей идти, он ответил: “Рекомендую держаться архиеп. Иоакима”. ^[53] Но либо этот иерарх не проявлял активности в делах раскола (и, возможно, даже скрывал свою принадлежность к ВВЦС), либо к тому времени, когда свердловчане просили совета у митр. Агафангела (а это было в сентябре 1928 года), он уже отошел от раскола – так или иначе, но о его роли в ВВЦС мы ничего сказать не можем, кроме того, что обращение архиеп. Иоакима в григорианство было последним проблеском в жизни ВВЦС.

5. Конец раскола и его каноническая оценка

ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ПРОСЛЕДИТЬ закат самочинного совета, необходимо хотя бы кратко пронаблюдать, насколько глубоко затронул этот раскол судьбы членов Русской Православной Церкви.

Прежде всего посмотрим, как изменялась сердцевина раскола – состав григорианского епископата. Как мы уже говорили, он начал свою деятельность с десяти архиереев. В конце 1925 – начале 1926 годов в него влились еще пять архиереев: митр. Митрофан (Симашкевич), митр. Мелхиседек Паевский), архиеп. Владимир (Соколовский-Автономов), еп. Симеон (Михайлов) и еп. Ириной (Шульмин). Ни в феврале ряды раскольников покинул еп. Дамиан (Воскресенский), а в мае вернулись на правый путь епископы Симеон (Михайлов) и Ириной (Шульмин). Оба они явились с повинной к митр. Сергию, который выдал им особую бумагу, в которой говорилось, что они выполнили все требования и дальнейшему взысканию уже не подлежат – они православны. ^[49]

Таким образом, к лету 1926 года григорианский епископат насчитывал 12 иерархов. Однако после того, как митр. Петр упразднил коллегию трех и подтвердил запрещения, наложенные митр. Сергием на самочинцев, покаяние принесли еще несколько архиереев: еп. Мелхиседек (Паевский), архиеп. Владимир (Соколовский-Автономов), еп. Тихон (Русинов), еп. Вассиан (Пятницкий) и сп. Виссарион (Зорин).

После таких неожиданных обстоятельств григориане решили срочно возвести в епископов несколько кандидатов из своей среды. Так получили григорианскую хиротонию еп. Луганский Августин, еп. Ибресинский Анатолий и еп. Майкопский Феофан.

В конце декабря к григорианам вернулись два ранее покаявшихся епископа: Тихон (Русинов) и Виссарион (Зорин). А спустя немного времени за ними последовали епископы Назарий (Андреев), Николай (Судзеловский), Смарагд и Иоанн (Киструсский).

Летом 1927 года григориане хиротонисали еще двух новых епископов: Гермогена Буинского и Сергия Винницкого. Не стали они пренебрегать и такими архиереями, хиротония которых в каноническом и благодатном отношении была сомнительной, приняв в свои ряды епископа лубенского поставления Макария (Крамаренко). А к концу года они провозгласили епископом протоиерея Петра Холмогорцева.

С переходом в раскол еп. Серафима (Игнатенко), викария Курской епархии, за ним последовали четыре уезда: Белгородский, Грайворонский, Новооскольский и Корочанский. Тогдашний митрополит Курский Назарий (Кириллов) наложил на еп. Серафима запрещение в священнослужении, но увидев, что эта мера не помогает, отменил свое распоряжение, заявив, что не хочет влиять ни на чью совесть и что каждый может поступать по ее велению.^[48] (Покаялся ли еп. Серафим в отходе от митр. Сергия или нет – осталось неизвестным).

Последними, кто откололся от Русской Православной Церкви, соблазнившись мнимой правотой григорианского дела, стали архиепископы Иоаким и Димитрий (Беликов). К тому моменту григориане хиротонисали еще трех своих поставленцев: Уфимского Иринарха (Павлова), Иоасафа и Виссариона (Григоровича) – впоследствии архиеп. Ульяновского.

Таким образом, к началу 1929 года в рядах раскольников находились 26 архиереев (16 из них старого поставления, 9 – григорианского и 1 – лубенского). В последующие шесть лет григориане провозгласили епископами Бакинского Иосифа (Вырыпаева), Феодосия (Григоровича), Новочеркасского Фотия (Тапиро), Омского Ювеналия и Свердловского Геннадия. Но в эти же годы вторично принесли покаяние еп. Тихон (Русинов) и еп. Митрофан (Русинов), а митр. Томский Димитрий (Беликов) окончил свое земное бытие.

В 1932 году во вторник Страстной седмицы, пришедшейся на 13 (26) апреля, скончался основоположник раскола митр. Григорий. После его смерти на Свердловскую кафедру с возведением в сан архиепископа был назначен еп. Петр (Холмогорцев) – последний, 27-й епископ григорианского раскола.

Нужно сказать, что все эти 27 архиереев – за исключением, пожалуй, митр. Бориса (Рукина) – были мало известны в среде русского епископата и потому не оказывали сильного воздействия на простых мирян.

Если говорить о распространении раскола на территории страны, то оно тоже было не столь значительным. Основное сосредоточие григориан приходилось на Западную Сибирь и Урал (Томская, Свердловская и Челябинская области), среднее Поволжье (Ульяновская и Самарская области) и Донецкий край (нижний и средний Дон). В этих епархиях григорианские епархии существовали вплоть до 1937 года.

Не ограничиваясь главными городами епархий, раскол проникал также в районные центры и сельские приходы. В Свердловске, например, по рассказам старожилов, в ведении митр. Григория находилось около 70 приходов. В Сибири в административно-каноническое подчинение ВВЦС ушли верующие Кургана, Барнаула, Шадринска, Златоуста, Благовещенска.

В среднем Поволжье основной епархией григориан была Симбирская (Ульяновская), которая первоначально управлялась еп. Виссарионом (Зориным), затем митр. Иоанникием (Соколовским) и другими. Ульяновские архиереи носили титул “Симбирский и Корсунский”. Как викариатства, в нее входили Ибресинская епископия, возглавляемая новохиротонисанным еп. Анатолием, и Буинская, управляемая также новопоставленным еп. Гермогеном (Кузьминым). Интересно, что этот епископ привлекал клириков в раскол усиленной раздачей наград. И, к сожалению, духовенство охотно шло на эту приманку.[54]54
   ^{Уральские Церковные Ведомости, 1928, № 5 – 6, с. 9.}


[Закрыть]

В Самарской епархии раскол коснулся только епархиального центра, где григориане имели Петропавловскую и старообрядческую церкви.

В Донецком крае в ведении ВВЦС находились несколько епархий: Луганская, Донская и Новочеркасская, – а также викариатства: Каменское, Усть-Медведицкое и Майкопское.

Кроме этих местностей, раскол проник на Украину (в Днепропетровск и Умань), в Воронежскую епархию (Воронеж и Валуйск), Курскую (четыре района) и Сталинградскую. В самой Москве у ВВЦС имелось лишь две церкви в Донском монастыре и в Замоскворечье. Викариатства: Егорьевское Московской епахрии и Скопинское Рязанской – были фактически только поминальными.

Простые миряне с недоверием относились к ВВЦС. Некоторые, в простоте своего сердца, впрочем, посещали григорианские храмы, но это происходило оттого, что они не слишком разбирались в сути происходящего да и не стремились разобраться, горя лишь одним желанием – молиться Богу. Хотя нельзя умолчать и о таких случаях, когда люди уходили в раскол сознательно, с глубоким убеждением в правоте григориан, особенно ярко это проявилось в Свердловской епархии. Нечто подобное наблюдалось и в Ульяновской, где вместе с мирянами активное участие в расколе приняли иночествующие.

Имели место и такие случаи, когда церковные общины становились на сторону раскольников лишь потому, что не могли уяснить, кто же является в Русской Православной Церкви носителем высшей канонической власти. Они видели в ВВЦС легализованную организацию, могущую созвать Поместный Собор (а это отвечало их чаяниям) – и верующие признавали григориан. Так, например, случилось в Барнауле. 15 – 18 февраля 1927 года там проходил съезд православного духовенства и мирян, на который одна часть собравшихся ждала еп. Никиту (Прибыткова) – от митр. Сергия, а другая – некоего архиерея от архиеп. Григория. Однако ни тот, ни другой на съезд почему-то не приехали, и делегаты никак не могли решить, кому же они обязаны подчиняться? Бюро съезда запросило ответ на этот насущный вопрос у б. Бийского архиеп. Иннокентия (Соколова) и архиеп. Томского Димитрия (Беликова). Первый ответил очень уклончиво, а второй прямо заявил, что не знает, кто является законным главой Церкви. Тогда взял слово местный священник прот. А. Завадский. Он высказал мнение, что, в сущности, на данный момент законной и канонической власти в Русской Православной Церкви нет, ибо все местоблюстители, каждый в отдельности и все вместе, неканоничны (по апостолькому правилу 76 и правилу 23 Антиохийского Собора, строго осуждающим передачу церковной власти по завещанию), а ВВЦС неканоничен как захвативший церковную власть насильственным путем. Однако, учитывая, что ВВЦС, как бы там ни было, организация легальная, – она имеет право созвать Поместный Собор, и потому протоиерей призвал собравшихся признать этот “совет” главою Церкви. Делегаты с ним согласились, и таким образом епархия из “сергиевской” стала “григорианской”. ^[50] Впрочем, так дело обстояло только до приезда в Барнаул 20 марта 1927 года епископа Владимира (Юденича). Получив от него необходимые разъяснения, барнаульцы вновь возвратились в подчинение митр. Сергию.

Итак, на протяжении восьмилетнего (1925 – -1933 гг.) периода своего существования григорианство не укреплялось, а все более и более приходило в упадок. К тому же, первоначальная “опека” гражданских властей не спасла членов ВВЦС от репрессий. В 1933 году были арестованы григорианские вожди: митр. Виссарион (Зорин), сосланный и почивший в неизвестных краях, и митр. Борис (Рукин), которого ждал воистину ужасный конец. В заключении у него началось душевное расстройство, и во время одного из острых психических припадков он решил покончить жизнь самоубийством, повесившись в тюремной камере. Случилось это весной 1934 года.

На свободе оставался архиеп. Петр (Холмогорцев), пользовавшийся любовью свердловской паствы за свою простоту и красноречие. В 1935 году он неизвестно кем был возведен в сан митрополита, но уже в следующем году тоже был арестован. На одной из фотографий, которую он подарил чтецу Иоанно-Предтечинской церкви, митр. Петр написал: “Чудному церковному канонарху. Не забудьте, что при моем погребении Вы (а не другой кто-либо) должны прочитать 17 кафизму. Смерть близка ко мне, настоящий год, вероятно, будет последним для меня, ибо болезнь сокрушает меня. М-т Петр, 1936 год”. Каким был его конец, мы не знаем, но можем утверждать, что он предал Богу душу не позднее 1937 года.

Вместо архиеп. Петра в управление епархией вступил архиеп. Геннадий, но через три месяца и его постигла та же участь – арест и ссылка.

С уходом григорианских вождей дело ВВЦС не могло не разрушиться. Часть оставшихся в расколе епископов вскоре последовала за своими учителями, часть признала за лучшее скрыться от людского взора и под одеждой простолюдина доживать свой век, и лишь небольшая горсточка григорианских епископов осталась у кормила разбитого корабля. Но это были уже ничем не примечательные архипастыри, не имевшие в своем стаде овец. Да и эти заблудшие в конечном итоге раскаялись и возвратились в лоно Церкви. Так, в сороковых годах принесли покаяние еп. Фотий (Тапиро), еп. Гермоген (Кузьмин), еп. Иосиф (Вырыпаев) и еп. Феодосии (Григорович). Еп. Фотий был принят в звании монаха (и скончался в сане архиепископа Львовского 28 августа 1952 года), еп. Гермоген и еп. Иосиф – в сане архимандритов, еп. Феодосии – в сане иеромонаха.

Что же представляло из себя григорианство с точки зрения церковных канонов?

Антиканоничным было как возникновение, так и деятельность этой организации.

Согласно постановлениям Русского Поместного Собора 1917 – 1918 гг., высшее церковное управление, состоящее из Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета, устанавливается только Собором. Причем, члены Священного Синода и Высшего Церквного Совета избирались на определенный срок.[55]55
   ^{Священный Собор Православной Российской Церкви. Собрание определений и постановлений. Вып. 1. Издание Соборного Совета, М., 1918, § III, п. 4 и 8.}


[Закрыть]

Образование ВВЦС происходило без Собора, в количестве только 10 епископов и, главное, без всякого согласия на это Патриаршего Местоблюстителя и его Заместителя, без согласия большинства российского епископата. Кроме того, ВВЦС был образован при существующем высшем церковном управлении. И хотя григориане не признавали канонических прав за митр. Сергием,это нисколько не оправдывает их самочиние. Даже в том случае, если бы митр. Сергий не имел права на управление, образование ВВЦС все равно носило бы явно антиканонический характер.

Кроме Заместителя, существовал еще Патриарший Местоблюститель, к которому григориане должны были обратиться за санкцией на образование своего “синода”. Но, во-первых, они обратились к нему гораздо позднее, когда уже учредили Малый Собор Епископов, а во-вторых, санкции фактически не последовало. Митр. Петр условно передал свои права коллегии трех, но никак не ВВЦС, и когда коллегия была упразднена, обязанности Местоблюстителя вновь были переданы митр. Сергию. Это одна сторона вопроса. Другая, не менее важная, заключается в том, что григориане, не признав за митр. Сергием канонических прав на управление Церковью, самовольно предвосхитили власть и тем самым нарушили 34 и 31 апостольские правила.

Как мы уже говорили, высшее церковное управление в Поместной Церкви устанавливается Собором. Собором был избран Патриарх, Собор же, своим определением от 23 января 1918 года, ввиду сложных обстоятельств, предоставил Патриарху право лично, по своему смотрению назначить кандидатов в Патриаршие Местоблюстители. После смерти Патриарха, согласно его завещанию, церковное управление во всем объеме патриарших прав перешло к митр. Петру Крутицкому, который был утвержден в качестве первоиерарха собором епископов, присутствовавших на погребении Патриарха. Эта же власть перешла затем к митр. Сергию.

Утверждение последнего в качестве исполняющего обязанности Патриаршего Местоблюстителя происходило немного иным образом, чем назначение митр. Петра. Там сонм святителей (37 человек) [По другим данным – 60 человек] сразу вынес свое утверждение, а здесь это утверждение совершалось не одновременно: епископам рассылались письма, и те присылали ответ. В большинстве своем российский епископат выразил свое согласие и подтвердил канонические права митр. Сергия на управление. Это была не обычная форма избрания, но при тогдашних условиях, когда не представлялось никакой возможности созвать Собор, подобное избрание было каноничным, и в этом никто (кроме григориан) не сомневался.

Итак, образование ВВЦС не было каноничным ввиду того, что оно не было делом ни Собора, ни даже Патриаршего Местоблюстителя или его Заместителя. Все происходило самовольно и в нарушение церковного благочиния.

Неканоничным было и существование григорианского “совета”. Епископы, уклонившиеся в раскол, как дерзнувшие без воли своего первого епископа учредить новое церковное управление и нарушившие 14 и 15 правила Двукратного Собора, были запрещены в священнослужении и удалены от управления епархиями. Это запрещение, наложенное митр. Сергием, было подтверждено и митр. Петром. Однако запрещенные продолжали служить и управлять. Подобное действие, согласно 38 правилу Карфагенского Собора, ставило их под церковную клятву и лишало возможности на дальнейшую аппеляцию. Каждый, кто входил с ними в общение, подвергался той же самой клятве, которая налагалась церковной властью на григорианских епископов и рядовое духовенство за создание “иного алтаря”.

Уклонись от зла и сотвори благо
(Рославский раскол)

1. Предыстория разделения

ЯРОСЛАВСКИЙ ИЕРАРХИЧЕСКИЙ раскол официально заявил о своем существовании в феврале 1928 года, когда пять архиереев епархии объявили о своем отходе от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и образовали “Ярославскую церковную область”. Но причины, породившие это разделение, уходят своими корнями в весну 1926 года, когда возвратился из ссылки митр. Агафангел. В миру Александр Лаврентьевич Преображенский, он родился 27 сентября ст.ст. 1854 года в семье священника Тульской губернии. Воспитанный родителями в послушании и строгом соблюдении церковных обрядов, он с юношеских лет горел желанием стать священником и потому поступил в духовное училище.

“Живо помню я, – вспоминал об этом времени митр. Агафангел, – как я, будучи еще учеником низшей духовной школы, любил часто и подолгу оставаться на кладбище и здесь, среди могил и крестов, – этих безмолвных, но красноречиво свидетельствующих знаков, что “вся – персть, вся пепел, вся сень”, – со слезами на глазах молил Господа, чтобы Он, Милосердный, во время благопотребное сподобил меня быть служителем алтаря и приносить бескровную, умилостивительную жертву за скончивших свое земное странствование”. ^[56]

По окончании училища юноше предоставилась блестящая возможность стать студентом одного привелигированного столичного учебного заведения. Но несмотря ни на какие советы, увещевания и даже принуждения близких, он решительно отказался от этого предложения и в 1871 году поступил в Тульскую духовную семинарию. Правда, в ее стенах он впервые поддался искушениям мирской жизни: естественные науки настолько пленили его ум и сердце, что он готов был уже оставить семинарию и заняться изучением медицины, как вдруг, по неисповедимым путям Божиим, юноша заболел, да так, что на год был вынужден оставить всякие занятия. Впрочем, мысль сделаться врачом не покинула его, и вполне возможно, что в конце-концов он и исполнил бы свое намерение, если бы Господь не послал ему новое предостережение. Внезапная смерть отца заставила юношу задуматься об осиротевшей семье. Чтобы прокормить родных, он дал согласие заменить родителя в сельском приходе, но тут, промыслом Божиим, его, как лучшего ученика, направили в Московскую духовную академию.

Там, под сенью преп. Сергия Радонежского, в нем вновь возгорелись прежние мечты о священстве. Вопрос сводился только к одному: воспринять духовный сан иноком или женатым человеком?

“Как часто, – рассказывал митр. Агафангел, – благоговейно склонись перед нетленными мощами радонежских подвижников, как часто я помышлял: добро есть зде быти, не остаться ли в стенах обители? – и какой-то таинственный голос мне внушал: “Добро зде быти, останься, останься здесь”. Но – увы! не внял я этому гласу, не послушал внушения. Молодость, заманчивые и обманчивые обольщения мирской суеты предъявляли свои права и требовали дани, – и я заплатил ее”. ^[56]

Блестяще окончив в 1881 году академию со степенью кандидата богословия, он был назначен учителем латинского языка в Раненбургское, а через год – помощником смотрителя в Скопинское духовное училище. Со всею ревностью подвизался молодой человек на ниве просвещения юношества. Но на этом поприще его поджидало третье грозное вразумление Божие, круто изменившее его судьбу. Вот как говорит об этом сам святитель:

“Оставляя храм науки, я оставил и святилище обители и пошел скитаться по стогнам градов и весей. И Бог знает, сколько бы скитался я, если бы Провидению не угодно было послать мне тяжкое испытание: после одиннадцатимесячной супружеской жизни я разом потерял и жену, и сына. И только тогда, убитый горем, снедаемый чувством безысходной скуки, горького сиротства и бесприютности, чувствуя себя как бы лишним на свете, выброшенным из жизни, лишенным пристанища, я понял, что жизненный путь, избранный мною, – немой жребий, и, стоя над двумя еще не остывшими трупами, я спросил себя: неужели же еще и еще нужно усиливаться поймать летучие тени, гоняясь за призраками минутных, обманчивых наслаждений? О нет, довольно... В этом посещении Божием, в этом сильном приражении скорби к моему сердцу я уразумел особенное звание Божие. И вотблеснул забытый в суетах жизни, заслоненный лживыми образами мира, но никогда не угасающий благодатный свет Христов и осветил мои думы, мои чувства и страдания, – осветилось все: и душа, и жизнь. Тогда, преклоняясь пред неисповедимою волею Божиею, я поспешил оставить мир, взять свой крест и приобщиться к лику иноческому...” ^[56]

7 марта 1886 года над ним совершили постриг с именем Агафангела, а 10 марта рукоположили во иеромонаха.

Пробыв еще полтора года в звании помощника смотрителя Скопинского училища, молодой иеромонах был назначен инспектором Томской духовной семинарии, с возведением в сан игумена, а 28 февраля 1881 года – ректором Иркутской духовной семинарии, с возведением в сан архимандрита. На этом поприще о. Агафангел снискал благорасположение к себе как среди воспитанников, так и среди сослуживцев; здесь он выработал твердость духа и незаурядные административные способности. Эти качества были замечены высшей церковной властью, которая призвала его к архиерейскому служению.

9 сентября 1889 года в Крестовой архиерейской церкви он был наречен епископом Киренским, вторым викарием Иркутской епархии, а на другой день в Иркутском Вознесенском монастыре была совершена хиротония.

Четыре года трудился еп. Агафангел в Иркутской епархии и еще четыре – в Тобольской, где он подвизался не только как архиерей, но и как миссионер, предпринимая долгие поездки по сибирским глубинкам, неся своей пастве и слово утешения, и посильную помощь.

4 октября 1897 года его перевели в другой конец России – епископом Рижским и Митавским. 6 мая 1904 года он становится архиепископом. С 13 августа 1910 года занимает Литовскую и Виленскую кафедру. 7 мая 1912 года за усердное служение Церкви Христовой его наградили бриллиантовым крестом для ношения на клобуке. 22 декабря 1913 года состоялось его назначение архиепископом Ярославским, а в апреле 1917 – возведение в сан митрополита Ярославского и Ростовского.

Как один из видных и стойких иерархов, митр. Агафангел был избран в постоянные члены Священного Синода при Патриархе Тихоне. В 1922 году, когда власти посадили Патриарха под домашний арест в Донском монастыре, Святейший, не имея возможности лично управлять Церковью, передал митр. Агафангелу патриаршее право и обязанности. Но едва тот принял на себя это нелегкое бремя, как в конце того же месяца был арестован и сослан сам. И вот теперь митр. Агафангел возвращался после четырехлетнего отсутствия в свою епархию, предвосхищая свой приезд таким посланием:

“Всем Архипастырям, пастырям и верным чадам Церкви Российской.

Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Хриcта” (Рим. 1:7).

Святейший Патриарх Тихон, устраненный обстоятельствами времени от управления Российской Церковью, грамотой от 3 мая 1922 года, патриаршее право и обязанности, впредь до созыва 2-го Всероссийского Поместного Собора, передал нашему смирению. Но по независящим от нас причинам мы не могли в то время выполнить этого патриаршего поручения. Этим моментом воспользовались безответственные люди и самовольно, по властолюбию, захватили пастырский жезл Русской Церкви.

И хотя Святейший Патриарх Тихон, как освобожденный потом гражданской властью, снова вступил в управление нашей Церковью, эти лица не захотели оставить своего властолюбивого своеволия и тем внесли в Церковь нестроение и раскол.

Разделения и раздоры в управлении церковном не прекратились и со смертью Патриарха Тихона, когда вступил во временное управление Церковью Митрополит Крутицкий Петр, как один, имевший в то время возможность осуществить распоряжение Святейшего Патриарха Тихона на случай его смерти. По определению Собора 1917 – 1918 гг., в случае кончины Патриарха, в права и обязанности Местоблюстителя Патриаршего Престола вступает старейший по сану и хиротонии иерарх, каковым в настоящее время является наше смирение. И Святейший Патриарх Тихон в послании своем от 15 июля 1923 г. соизволил указать “в точном соответствии с постановлением Собора, установившего порядок Патриаршего управления в Русской Церкви, с определением состоявшего при нас Священного Синода от 7 ноября 1920 г., признали мы за благо передать на время нашего удаления от дел всю полноту духовной власти назначенному нами заместителю нашему Митрополиту Ярославскому Агафангелу, с тем, чтобы им был созван Поместный Собор Российской Церкви для суждения о высшем управлении Церковью и о других церковных нуждах, против чего, как нам было сообщено, не возражала и гражданская власть”. А посему, на основании а) указанного определения Собора, б) грамоты Патриарха Тихона от 3 мая 1922 г., в) послания его же от 15 июля 1923 г. и г) его же распоряжения на случай своей кончины от 25 декабря 1924 года (7 января 1925 г,), мы, имея в настоящее время осуществить возложенные на нас обязанности Патриаршего Местоблюстителя, вступили в управление Православной Российской Церковью. Оповещая о сем, мы приглашаем вас, возлюбленные о Христе Архипастыри и пастыри, всех истинно-верующих чад Православной Церкви Христовой и тех, кто уклонился от нее, – забыть всякие разномыслия и споры, объединиться вокруг восстановляемого нами “Патриаршего Священного Синода”, получившего свое бытие от Первого Всероссийского Поместного Собора ( 1917-1918 гг.) и, следовательно, власти законной и канонической, приложить все старания и принять все меры к скорейшему созванию Второго Всероссийского Поместного Собора, который и направит корабль Российской Церкви по надлежащему курсу под водительством Небесного Кормчего – Главы Церкви Господа нашего Иисуса Христа.

Бог Мира и Любви да пребывает между всеми нами.

Местоблюститель Патриаршего Престола смиренный Агафангел.

Божией милостию Митрополит Ярославский.

18 апреля 1926 г.

г. Пермь.”^[57]

Как видим, настоящим посланием митр. Агафангел объявил себя законным Патриаршим Местоблюстителем. Основаниями для подобного действия он полагал, во-первых, свое старейшество по хиротонии, дававшее право, якобы по определению Собора 1917 – 1918 гг., на вступление в обязанности Местоблюстителя Патриаршего Престола в случае кончины Патриарха; во-вторых, свое избрание Синодом от 7 ноября 1920 г. первым Патриаршим Заместителем, подтвержденное затем Святейшим, и, в-третьих, завещание Патриарха Тихона, в котором он указан кандидатом на этот пост.

Сами по себе, без связи с церковной действительностью того времени, эти основания несомненно имели бы свою силу, и в определенных условиях митр. Агафангел имел бы полное право возглавить Русскую Православную Церковь. Однако, события лишали его действия канонической основы. Прежде всего это касается постановления Собора, на которое ссылается митр. Агафангел. Дело в том, что никакого решения о том, что в случае кончины Патриарха в права и обязанности Местоблюстителя Патриаршего Престола вступает старейший по хиротонии иерарх, нет. В определении Собора от 28 июля (10 августа) 1918 года о Местоблюстителе говорится так:

“По освобождении Патриаршего Престола, старейший из членов Священного Синода, после предварительного совещания с прочими членами Священного Синода, незамедлительно созывает соединенное присутствие Священного Синода и Высшего Церковного Совета” (п. 2).

“В соединенном присутствии, под председательством того же старейшего иерарха, члены Священного Синода и Высшего Церковного Совета тайным голосованием избирают Местоблюстителя из среды присутствующих членов Священного Синодаc(п. 3).

“В случае же оставления Патриархом патриаршего престола или кончины, действует статья соборного определения о Местоблюстителе Патриаршего Престола. Права и обязанности Патриарха переходят к архиепископу Коломенскому и Можайскому” (п. 8, примечание).

Таким образом, согласно определениям Собора, старейший иерарх (причем, из членов Синода) имел право только созвать соединенное присутствие Священного Синода и Высшего Церковного Совета и быть его председателем, но никоим образом не мог вступить в отправление обязанностей Патриаршего Местоблюстителя без избрания. Утверждая противоположное, митр. Агафангел допускал антиканоническую ошибку.

Другие ссылки митр. Агафангела также теряют свою силу в свете церковной действительности. Так, несомненный факт о назначении его патриаршим заместителем утратил свое значение еще в 1923 году с того момента, как Святейший вновь вернулся к своим обязанностям. Что же касается завещания Патриарха, то на этом основании митр. Агафангел мог возглавить Церковь лишь в том случае, если бы пост Местоблюстителя Патриаршего Престола был вакантен. Но, как мы знаем, согласно тому же завещанию, он был занят митр. Петром (Полянским), который хотя и находился в ссылке, но тем не менее оставил права первоиерарха за собой.

Почему же столь опытный архиерей поторопился с выпуском послания, нарушив апостольские и соборные правила? Мы можем только предполагать вероятные мотивы его поступка.

Думается, что та информация, которая достигала слуха митр. Агафангела в ссылке, преподносилась ему в сильно искаженном виде. Митр. Елевферий (Богоявленский) определенно утверждает, что в неволе святителя окружали лица, враждебно настроенные против Патриаршей Церкви, и даже предполагает, что некоторые из них были скрытыми живоцерковниками, не разгаданными преосвященным.^[60] Это окружение и “разъяснило” митр. Агафангелу, что “в Церкви появились разномыслия, споры, близкие к смуте, а он – законный Местоблюститель, его ожидают в Церкви, ему советская власть разрешает восстановить закрытый ею “Священный Патриарший Синод” и даже созвать второй Поместный Собор...”^[60]

Под воздействием таких разговоров, видимо, митр. Агафангел и решил, что он имеет право вновь вступить в исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя и устранить церковные нестроения. То обстоятельство, что этот пост уже занят митр. Петром, не остановило митр. Агафангела, ибо он аппелировал к решению Поместного Собора 1917 – 1918 гг., где в примечании к п. 8 было сказано:

“В случае нахождения Патриарха под судом его место в Священном Синоде и Высшем Церковном Совете заступает старейший из иерархов”.^[58]

Кроме того, митр. Агафангел считал, что ни митр. Петр (как передавший свои права образованной им коллегии), ни митр. Сергий не имеют никакой власти и даже подлежат суду за нарушение ими соборного постановления о единоличном возглавлении Церкви.