Текст книги "Костры"

Автор книги: Иннокентий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

9

Мы останавливаемся у подъезда, в котором она узнала нужный. – Иди,– говорит она, выталкивая меня из машины.– Я туда больше не пойду. Только недолго! – Ладно,– говорю я, захлопывая дверцу. Я вхожу в подъезд и поднимаюсь по лестнице. На полпути я вспоминаю, что забыл спросить номер квартиры, и возвращаюсь. Елена уже спит. Я стучу в стекло. Она, проснувшись, открывает мне дверцу. – Ну что ещё?– недовольно говорит она. – Ты так любишь спать? – Нет. Просто у меня был тяжёлый вечер, а завтра мне вставать на работу. – Забудь об этом,– говорю я.– Завтра уже наступило. – Да?– говорит она.– А сколько сейчас времени? – Не знаю. Но завтра уже наступило, хотя пока это ещё незаметно. Между прочим, у тебя есть зеркальце? – Есть, – говорит она.– В сумочке. Ты принёс её? – Нет. Я забыл узнать у тебя номер квартиры. – Восемнадцать,– говорит она и захлопывает дверцу машины. Я возвращаюсь в подъезд. Поднимаюсь по лестнице и, найдя нужную дверь, нажимаю звонок. Дверь открывает женщина. – Доброе утро,– говорю я.– Извините, если разбудил вас. А если вы ещё не ложились, то добрый вечер. Можно сказать и так. – Вы кто?– спрашивает она, внимательным взглядом изучая моё лицо. – Мы с вами незнакомы... Дело в том, что... Одна женщина забыла у вас сумочку. Её зовут Елена... – Какой ужас,– тихо говорит она.– У вас щека кровоточит. – Ужас не в этом,– отвечаю я.– Ужас в том, что кровоточит Европа. – Может быть,– соглашается она.– Но это тоже не дело. Может быть, вы пройдёте? – Спасибо,– говорю я и вхожу в прихожую. Она закрывает дверь. – Кто там?– спрашивает мужской голос откуда-то из недр квартиры. – За сумочкой, которую Лена оставила!– отвечает женщина и, повернувшись ко мне, говорит: "Можете не разуваться. Только вытрите, пожалуйста, обувь тряпкой". Она даёт мне тряпку, и я вытираю подошвы своих ботинок. – Пойдёмте. Она ведёт меня в ванную. – Нужно обработать вашу рану. Я присаживаюсь на край ванны. Она выходит, но тут же возвращается, неся вату и початую бутылку водки. – Очень кстати,– говорю я, кивнув на бутылку.– У меня сегодня бессонная ночь, а если меня остановят, то мне всё равно не избежать неприятностей, потому что прав у меня нет. Она строго смотрит на меня. – Это для дезинфекции. – Ну да,– соглашаюсь я. Она смягчается. – Ну разве что по одной... Но не больше. Договорились? Я киваю. Она уходит. Возвращается, неся две рюмки. – Ну, давайте,– говорит она, протягивая их мне.– За знакомство. Я отвинчиваю крышку и наливаю. Мы выпиваем. – Хорошо,– говорю я. Она кивает. Я наливаю ещё по одной. – А как же уговор,– с укоризной напоминает она. – Так ведь всегда так,– пожав плечами, говорю я. Она, махнув рукой, выпивает. Я выпиваю и наливаю снова. – Не слишком ли в быстром темпе мы продвигаемся?– с опаской говорит она. – Ничего,– беспечно говорю я.– Будем отпивать маленькими глотками. – Ладно,– соглашается она.– Но всё остальное – для дезинфекции. – За дезинфекцию,– я поднимаю рюмку. Она кивает, и мы отпиваем по маленькому глоточку. – А теперь давайте знакомиться,– говорю я.– Как вас зовут? – Оля,– говорит она.– Но только это не настоящее моё имя. – Хорошо,– киваю я.– Можно я буду называть вас Олей? – Можно,– разрешает она.– А как вас зовут? – Меня зовут Шурик,– отвечаю я.– А теперь давайте перейдём на ты. – Давайте. Только за это принято пить на брудершафт. Мы пьём на брудершафт. – Это твоё настоящее имя? – На дезинфекцию уже не осталось,– говорю я, разливая остатки. – Ты не ответил. – Нет. А теперь откровенность за откровенность – у тебя есть ещё водка? – Есть,– говорит она и, поставив свою рюмку на кафельный пол, уходит. Возвращается она с бутылкой. – Мой муж уснул,– шёпотом сообщает она.– Сегодня был такой вечер, столько гостей... – Я догадываюсь,– говорю я, закрывая дверь на шпингалет.– Елена тоже всё время засыпает. – Ленка? Да она, вообще, соня. А где Евгений? – Он соблазняет сейчас мою жену, – говорю я, поднимая её рюмку с пола и подавая ей.– Или уже соблазнил, что скорее всего. – Твою жену?– удивлённо говорит она. – Тебя удивляет, что я женат? – Да нет,– говорит она.– Скорее, то, что ты говоришь об этом так спокойно. – Ну конечно,– говорю я.– То, что где-то под бомбами гибнут люди, нас, в общем-то, нисколько не волнует, это нормально, а вот то, что кто-то может соблазнить чью-то жену... Да она, по существу, и не жена мне. – А кто? – Не знаю... просто женщина. Почти такая же, как ты. Но в чём-то вы, конечно, не схожи. У тебя рыжие волосы, а у неё – чёрные. У тебя красивые губы, а у неё – обычные. Ты миниатюрнее её, а она почти такого же роста, как я. И глаза у вас разные – у неё не такие густые ресницы, но зато гуще брови. – Я их прореживаю. – Ну да. Но всё равно. – Понятно, – говорит она. – А тебя, правда, зовут Оля? Она смеётся. – Думай, как хочешь. Давай лучше выпьем? Я киваю, и мы выпиваем. Я открываю новую бутылку и наливаю снова. – Нужно произнести тост,– требует она. Я оглядываюсь по сторонам. – Что ты смотришь?– говорит она.– Ищешь тему? – Да нет, просто смотрю, как у вас тут уютно. – Это потому что ты выпил. – Нет, это потому что я с тобой. – Это признание?– говорит она, помолчав. – Да,– говорю я и притягиваю её к себе. Она отвечает моим губам. – У тебя мягкие губы,– говорит она. – У тебя тоже,– говорю я, и мы снова целуемся. Она ставит свою рюмку на пол, и я ставлю свою, и мы целуемся. Я обнимаю её и ласкаю её грудь. Она вздыхает. Я покусываю её ушко, ласкаю губами шею, поглаживаю её ноги, забираясь всё дальше под юбку. Она учащённо дышит. – Всё. Не надо,– шепчет она.– Не надо... Я расстёгиваю на ней платье...

10

Она встаёт первой и, подняв с пола рюмку, протягивает её. – Наливай. Я не двигаюсь. Она тихонько пихает меня ногой. – Это было что-то,– тяжело поднимаясь с пола, говорю я.– Жаль, что я не умею писать порнуху. Получилась бы потрясающая сцена. Я наливаю ей, пролив немного – руки почти не слушаются. – А ты попробуй,– советует она, отпивая.– Может быть, ты умеешь, просто не знаешь об этом? – Я уже пробовал,– говорю я.– Ничего не получилось. – Может быть, ты просто не знал, что такое настоящий секс? – Да нет, почему же,– говорю я,– знал. Но только понаслышке. – Давай выпьем, – предлагает она.– А потом пойдём покурим. Так ты пишешь книги? Мы выпиваем. – Удивительно, как быстро ты соображаешь,– говорю я.– Слушай, я снова тебя хочу. Это безумие какое-то. – Давай сделаем паузу,– шепчет она, приблизив своё лицо к моему лицу.– Я хочу курить. Мы выходим из ванной. В квартире темно. – Иди за мной,– тихо говорит она, взяв меня за руку. Я иду за ней. Мы входим на кухню, и она включает свет. – Ну конечно,– говорит она, увидев в моей руке бутылку и рюмки.– Это ты не забыл. А зачем нужна водка, ты помнишь? Я молчу, задумавшись. Потом говорю: – Для того чтобы её пить. – Неправильный ответ, – говорит она и хлопает меня ладонью по лбу.– Для того чтобы продезинфицировать твою рану! Марш за ватой! Я иду в ванную и возвращаюсь. Она сидит на табуретке, прислонившись спиной к стене, и курит. – Вот,– я протягиваю ей вату. Она кивает. – Положи пока. Я сажусь на табуретку и беру сигарету. Мы молча курим. Потом она гасит окурок и, оторвав кусок ваты, пропитывает его водкой и прикладывает к моей щеке. Я наполняю рюмки. – Пьянствовать, так пьянствовать,– говорю я, завинчивая крышку. – Сиди спокойно, не дёргайся!– говорит она. – Ну всё, хватит! – Нет ещё. Сиди спокойно! Я терплю ещё несколько секунд. – Ну всё!– отняв у неё вату, я выбрасываю её в раковину. – Ну что это за лечение!– сердится она. – Пей лучше,– говорю я, кивнув на её рюмку. – Может быть, ты хочешь поесть? И, не дождавшись ответа, она достаёт из холодильника салатницу. – Селёдка "под шубой". Остальное в комнате. – У нас что, Новый Год? – Нет, всего лишь новоселье. – Да? Но вы уже неплохо обжились,– замечаю я. – Ты же ещё не видел квартиры,– говорит она.– Ты видел только ванную. – Ещё прихожую,– напоминаю я.– А теперь и кухню. – Ну и как тебе? – Выглядит аппетитно,– говорю я, с удовлетворением глядя на стоящую передо мной салатницу. – Ну так чего ты ждёшь? Я приступаю к еде. Она наблюдает за мной. – А ты?– говорю я. Она отрицательно качает головой. – Нравится? – Потрясающе,– говорю я.– Надо же, майонез настоящий, а не какая-нибудь обезжиренная дрянь. – Ну конечно,– говорит она. – Значит, в этом мире осталось хоть что-то настоящее. Это обнадёживает. Она смеётся. Я наливаю ещё водки. – А ты знаешь, – задумчиво говорит она, наблюдая за тем, как я это делаю.– Я ведь уже выпила сегодня с гостями. – Ну и что,– говорю я.– А мне ещё ехать на машине. Но я же не комплексую. – А кто тебе сказал, что я комплексую? – Ты сама. – Вовсе нет. – Нет? – Нет. – Тогда давай выпьем,– я поднимаю рюмку. Мы выпиваем. – Селёдка превосходная,– говорю я, отодвигая салатницу.– Но если я съем ещё хоть немного, мне будет плохо, потому что я не успокоюсь, пока не доем всё без остатка. Она вопросительно смотрит на меня. – И что? – Убери, пожалуйста. Она задумывается на секунду-другую, потом кивает и убирает салатницу в холодильник. – Хорошо бы попить кофе,– говорю я. – Хорошо бы,– соглашается она. – А у тебя есть кофе? – Есть,– говорит она.– Ты даже можешь его сварить. – Нет. Не могу. Если я встану, то немедленно упаду. – Я тоже,– говорит она. – А кто же из нас сделает вылазку в комнату? – Зачем?– не понимает она. – За салатами,– говорю я.– Там ведь ещё есть салаты? – А,– говорит она.– Ну да. Наверное, есть. Если только мой муж не съел их во сне. Но раньше я за ним этого не замечала. – А может быть, он и не спит вовсе?– осторожно предполагаю я. – Может быть,– равнодушно отвечает она.– Но он так напился, что это уже всё равно. – Ну и ладно,– говорю я.– А водка у тебя ещё есть? – Есть,– говорит она.– Но по-моему, ты уже пьяный. – С тобой мне это не грозит,– возражаю я. – Да?– говорит она.– Ты так меня хочешь? – Спрашиваешь. Она отставляет свою рюмку. – Ну так чего же мы ждём? Она встаёт и садится мне на колени.

11

Я открываю глаза. За окном светает. Я лежу на полу кухни. Один. Мне холодно, потому что открыта форточка. Я закрываю глаза. Я снова открываю глаза. Открытая форточка. Я лежу на полу. Я пытаюсь пошевелиться. Мне холодно. Что со мной было? Я вспоминаю. Постепенно к моему телу возвращается способность двигаться, и вот, я уже могу подняться с пола. Я добираюсь до окна и закрываю форточку. Потом беру табуретку и, поставив её возле газовой плиты, включаю все четыре камфорки. Мне нужно согреться. И ещё выпить. На столе стоит почти допитая бутылка. Я беру её и, сев на табуретку у огня, пью из горлышка. Сейчас, сейчас я согреюсь. В квартире тихо. Я один. Уже почти рассвело, и мне холодно, но сейчас я согреюсь. Я допиваю бутылку и ставлю её на пол. Я почти согрелся. Остаётся вопрос: что она со мной сделала? Нужно ещё выпить. Мне нужно ещё выпить. В комнате. Там что-то должно быть. Я медленно поднимаюсь с табуретки и иду в комнату. Здесь темнее, потому что задёрнуты шторы, но в расщелину штор пробивается жиденький серый свет. На столе, заставленном грязной посудой, стоят какие-то бутылки, и кажется, там есть что-то. И еда. Я ищу вилку. Вилок много, но все грязные. Я беру блюдечко из-под кофейной чашки и, зачерпнув ей салат, ем. Боже, что я делаю? Я опускаю блюдце на стол. Так нельзя. Либо я сошёл с ума, либо я умер. Либо она так меня вымотала, что я уже не соображаю, что делаю. Я беру бутылку и пью водку из горлышка. Тепло медленно разливается по телу, и способность мыслить постепенно возвращается ко мне – я чувствую это, но связно думать ещё не могу. На диване спит мужчина и рядом с ним лежит женщина, которая запросто могла меня прикончить. Спасибо, что не прикончила. А может быть, наоборот. Я пью ещё. Потом ухожу на кухню и, вернувшись с вилкой, набрасываюсь на салаты и закуски. Я ем, стараясь жевать тише. Потом пью водку. Главное, влить в себя первые двести грамм, а там пойдёт легче. Допив бутылку, я опускаюсь на пол и, обхватив голову руками и тихо покачиваясь, пытаюсь вспомнить, как я здесь оказался. Я пришёл сюда за какой-то сумочкой, но что это была за сумочка... Вспомнил! Я поднимаюсь, иду в прихожую и, взяв сумочку и обувшись, выхожу из квартиры. Её зовут Оля. А как зовут женщину, которая спит сейчас в машине? И где я оставил машину? Я выхожу из подъезда и вижу, что оставил машину у подъезда. Елена спит. Я закуриваю и, сев на мокрый от росы капот, но ещё не чувствуя сквозь плотные джинсы сырости, сижу и курю, бессмысленно глядя перед собой. Со мной ещё никогда такого не было. Теперь я минимум на месяц свободен от каких-либо женщин, и в первую очередь, от этой, что спит за моей спиной в машине. Я докуриваю, но вставать лень. Оживлённо галдят проснувшиеся птицы. День, кажется, будет ясным. Мне зябко несмотря на алкоголь, или я уже не пьянею? Кажется, я абсолютно трезв. Надо идти в машину. Рядом со мной на белом капоте лежит сумочка – я ходил за ней, хотя, может быть, это и не та сумочка, а какая-нибудь другая, но не всё ли теперь равно. Мне становится смешно, и я смеюсь, потом достаю ещё сигарету, но едва закурив, выбрасываю её и иду в машину. Женщина на сиденье рядом со мной спит. Я раздумываю, стоит ли её будить. Наконец, решаю, что не стоит и, бросив сумочку на заднее сиденье, включаю зажигание. Зачем я ходил за этой сумочкой? Я отпускаю сцепление и давлю на газ. Машина рывком трогается с места. Так не годится. Нужно пристегнуться и не дёргать машину. Если меня остановят, то окажется, что я пьян, да к тому же не могу предъявить права. Только эту женщину, но она-то уж точно мне не поможет. Но зачем же я всё-таки ходил за этой сумочкой? Её зовут Оля. Теперь я знаю, что она есть.

12

Мы выезжаем из города. Над полями туман. Солнце ещё не взошло, но светло, и во всём мире вокруг зябко и сыро. Меня ни разу не остановили, значит, я веду машину хорошо, только не могу понять, с какой скоростью я еду. Форточка открыта, и я почти непрерывно курю. Женщина рядом со мной спит. Я останавливаю машину у обочины. Мне нужно выйти отлить – кажется, я всё-таки много выпил. Не могу понять, в чём дело – я остановил машину, а она продолжает ехать. Наконец, до меня доходит, что дорога идёт под уклон, и мы медленно съезжаем по склону. Меня охватывает лёгкая паника – я забыл, что нужно в этом случае делать. Поставить машину на ручной тормоз. Машина останавливается, я выхожу и отбегаю в кусты. Облегчившись, я возвращаюсь. Елена спит. Вокруг щебечущий птичьими голосами мир встречает утро, и, зачарованный его красотой, я медлю вернуться в машину. Но нужно ехать. Я сажусь за руль. Елена что-то невнятно бормочет во сне и кладёт голову мне на плечо. Я отстраняю её. Мы сидим в неподвижной машине на склоне. Мир залит лучами восходящего солнца, и туман над зелёной травой стал прозрачен. Я совсем не хочу спать. Но нужно было захватить с собой выпивку, потому что когда утро кончится, и настанет день, мне будет не так хорошо как сейчас, и эта женщина рядом со мной проснётся. Может быть, разбудить её? Я колеблюсь. "Пусть лучше спит",– думаю я, и тут она открывает глаза. – Привет,– говорю я.– С добрым утром. Посмотри, как вокруг красиво! Она смотрит на меня ничего не понимающим взглядом. – Ты кто?– хрипловато говорит она.– А. Понятно. Она трёт лицо ладонями. – Хорошо выспалась? – Что?– говорит она.– Где мы? – Всё ещё в этом мире. Но день, кажется, уже новый. Если только это не вчерашний день. – Бензина мало,– неожиданно говорит она. – Да,– говорю я.– Я принёс твою сумочку. – Где мы? – Мы выехали из города, и ворвавшись из ночи в день, из плена цепей в мир совершенной свободы на златой колеснице счастья, решаем, куда ехать дальше. – Ты что, выпил? – Ну вот,– обиженно говорю я.– Как просто оказывается разрушить идиллию! – Ладно,– говорит она, окончательно проснувшись.– Поехали. – А почему ты не спрашиваешь меня, почему разбита машина? – Я помню, – говорит она.– Мы врезались в столб. Я хочу кофе и что-нибудь съесть. Я киваю. – Будет исполнено. – Чего ты ждёшь?– говорит она, видя, что я остаюсь сидеть неподвижно. – Сейчас,– говорю я.– Кажется я какое что понял. – Что ты понял? – У меня была странная встреча сегодня. Или уже вчера? Как быстро всё становится прошлым... – С кем?– говорит она.– С моей подругой? – Нет. С её мужем. – Да? И что он сделал странного? – Да ничего. Он, вообще, спал. – Не понимаю,– говорит она. – Тут нечего понимать. Я хотел пошутить, но неудачно. – А,– говорит она.– И что же ты там делал? – А я долго отсутствовал? – Этого я не знаю,– говорит она.– Я спала. – Да ничего особенного. Ел салат, то есть, сначала селёдку "под шубой", а потом салат. Представляешь, я был в комнате, ел и пил, а он даже не проснулся. – Кто, Олег? – Так его зовут Олег? Что за идиотское сочетание – Олег и Оля! – А кто это, Оля?– спрашивает она. – Его жена. – Её зовут вовсе не Оля – с чего ты это взял? Её зовут Нина. – Ну конечно!– говорю я.– Она же сказала, что это не настоящее имя. И именно так её и должны звать, именно так – Нина... – Так что ты там делал? – Я же сказал, ел салаты, пил водку. А до этого трахался с Ниной. – И ты так спокойно об этом говоришь? – Я сейчас в таком состоянии, когда можно говорить спокойно о чём угодно. Но это не значит, что я так же спокойно отношусь ко всему тому, о чём говорю, и вообще, почему это тебя так радует? – А разве я сказала, что меня это радует? – Нет, но ты как-то странно усмехнулась... – Тебе всё кажется странным,– резко говорит она, показывая своим видом, что не намерена продолжать эту тему. Я завожу машину. – Может быть,– не спорю я.– Но некоторые странности разрешаются. Я ведь о чём подумал... – Ну и как? – Что?– вздрогнув, говорю я.– Что "ну и как"? – С Ниной. – Не знаю. Мне не с чем сравнивать. – У тебя что, это в первый раз? – Всё, что было раньше, не в счёт. Это несравнимо. Но я-то подумал не об этом, а вот о чём. Перед тем как вы с твоим спутником,– не знаю, муж он тебе, или нет, да меня это и не касается,– врезались в столб, я разговаривал с одним человеком. И вот теперь я подумал, а не нарочно ли он меня дожидался там, на скамейке. Что-то показалось мне странным тогда, и я не мог понять, что же именно, а теперь понял – он сидел так, как будто нарочно дожидался меня... – Ну хватит. У меня уже голова заболела от твоей болтовни,– обрывает она.– Вон, впереди, заправка. Там можно будет и поесть. Я удивлённо смотрю на неё – она явно раздражена. Наверное, я сказал что-то не то. Но мне это уже неважно – я перестал видеть в ней сексуальный объект, и теперь мне всё равно, что она обо мне думает. – А если я всё расскажу её мужу? – Об этом я не подумал,– говорю я.

13

Уже совсем рассвело, но воздух ещё не прогрелся, и прохладно. Мы залили бензин и теперь перекусываем, сидя под навесом заправочной станции. Я не мог расплатиться, потому что денег у меня не оказалось. Я перерыл все карманы и, в очередной раз не обнаружив в них ничего кроме мусора, вернулся к машине и сообщил, что у нас проблема. Елена поджала губы и, захватив сумочку, вышла из машины и направилась к кассе. Теперь она со мной не разговаривает. Ну и пусть. Я не просил её покупать эти бутерброды. К тому же, они подозрительно смахивают на гамбургеры, а я ненавижу "Макдональдс", потому что эти новые неандертальцы, которые их понастроили, присваивают себе теперь право решать, кому жить, а кому умереть, не научившись даже толком читать. Они складывают два и два, и результат у них каждый раз получается разный – так они разнообразят свою убогую жизнь. А впрочем, ведь они же как дети... Дети, вооружённые ракетами, самолётами и ядерными бомбами, которые они уже успели применить. А всё потому что моя нация истекла кровью, и мир превратился в дерьмо ещё прежде, чем я успел родиться. Так была проиграна война в Боснии, а я даже не успел записаться добровольцем. Но теперь проще – можно просто сидеть на скамейке и наслаждаться свежестью этого летнего утра,– и я жую бутерброды, подозрительно смахивающие на гамбургеры, запивая их пивом. А то, что женщина, жующая рядом со мной, не желает со мной разговаривать, так что ж... Пусть сердится. Сначала я был виноват в том, что у меня не оказалось денег, потом – в том, что ей захотелось в туалет, а он оказался неисправен, потом ещё в чём-то... ах, да. В том, что захотел пива. На самом деле она злится на меня совсем не за это, а почему ей не безразлично, с кем я провёл эту ночь, пусть это решает история. – Сейчас мы поедем в город,– заявляет она, не поворачиваясь ко мне. Я не отвечаю. – Ты меня понял? – Да,– говорю я.– Извини, что не взял с собой деньги. – Можно подумать, они у тебя были. – Это самый главный вопрос, да? – А разве нет?– говорит она и в первый раз за последние полчаса удостаивает меня взгляда, впрочем, полного презрения. – Нет,– говорю я.– Есть то, что не купишь за деньги. Случайное знакомство, роковое стечение обстоятельств, судьбу, талант, наконец... – Хватит,– с неприязнью говорит она.– Надоело. – Мы ещё и не говорили с тобой об этом, а тебе уже надоело. – Наверное, я слышала это от других. – Нет,– говорю я.– В этом-то всё и дело. Ты просто раздражена. – Ты мне надоел, понятно? Так что пей своё пиво и молчи. – Я уже выпил,– говорю я. – Что, купить тебе ещё, чтобы ты заткнулся? – Это вовсе необязательно. Желание красивой женщины для меня – приказ. – У меня большое желание оставить тебя здесь и уехать одной,– говорит она. – Что же тебе мешает? – Если бы у меня были права, или если бы я, хотя бы, умела водить машину, я бы так и сделала. – А,– кивнув, говорю я.– Понятно. – Что тебе понятно? Я пожимаю плечами. К нам подходит служащий заправки – молодой, коротко остриженный парень в оранжевом комбинезоне. – Вы напрасно закурили,– говорит он, кивнув на мою сигарету.– Теперь я вынужден оштрафовать вас. – Я не буду за него платить,– заявляет Елена. – А вам недостаточно будет, если я просто затушу её?– говорю я. – Нет,– говорит он.– Платите штраф. – Ну что ж,– говорю я, вставая.– Тогда вам придётся со мной драться. Хотя и это ничего вам не даст, потому что денег у меня всё равно нет. – Правильно,– говорит Елена.– Это всё, что ты можешь придумать. Я оборачиваюсь к ней и тут же пропускаю удар в голову. Я падаю на асфальт и получаю ещё удар – ногой в живот, и ещё. Я закрываю руками голову и пытаюсь подняться. Но удары сбивают меня с ног прежде, чем я успеваю это сделать. Я чувствую приступ тошноты. Сейчас меня вырвет. Меня рвёт. Удары прекращаются. Я поднимаю голову. Вокруг меня пусто. Поодаль на скамейке сидит женщина, критически наблюдая за мной. – Ты дрался как лев,– с сарказмом говорит она. Я с трудом поднимаюсь и иду к ней. – У тебя нет платка? – Нет,– говорит она.– Он у меня единственный. – Ну хватит уже!– умоляюще говорю я.– Пойдём в машину и поедем отсюда. Я иду к машине и сажусь за руль. Она садится на своё сиденье. Изучающе смотрит на моё лицо. – Ты сможешь вести машину? – Да,– говорю я. Мы выезжаем на шоссе. – Ты не туда повернул!– говорит она. Я молчу. Потом говорю: – Я хотел показать тебе рассвет. Я хотел совсем не того, что получилось. Она молчит. – Но, во всяком случае, ты отомщена, и у тебя нет больше никаких причин на меня дуться. Я смотрю на неё. – Смотри на дорогу,– говорит она.– А то опять врежемся. – А ты красивая. Странно, что я не заметил этого сразу. – Да,– говорит она.– Я знаю.

14

Я выхожу из машины и иду по траве к горизонту, над которым пустое и ясное небо. В голове звенит. Один глаз заплыл и почти не видит. Я иду, не глядя под ноги, удаляясь от дороги, где стоит машина, в которой осталась женщина, которую я не хочу. Потому что я встретил другую, потому что устал, потому что люди придумывают чудовищ, не задумываясь о том, что самые страшные чудовища это они сами. Я люблю всех людей, но почему-то одни из них становятся моими врагами, и я должен их ненавидеть, чтобы самому остаться человеком. Чтобы что? Меня слишком сильно и слишком долго били по голове. Хочется перелистнуть этот век как страницу, закончить его наконец. Осталось совсем немного. Жестокость – признак слабоумия. А неразборчивость? Упрямство? Как много признаков у слабоумия! Ум куда менее заметен в проявлениях. Солнце слепит глаза, ноги ступают по неровной земле, покрытой травой. И приходят стада и поедают её, и она вырастает снова. И я иду, не зная, зачем и куда, но иду, потому что есть земля, и есть горизонт. И у меня есть ноги. Я устал от человеческой глупости, а янки только подливают масла в огонь. Если бы не они, маразм моей возлюбленной был бы не так заметен, а теперь и ежу понятно, что она слабоумна. Но я не хочу об этом думать. Я не знаю, какой будет земная раса через сто лет. Им будет наплевать. Как мне наплевать на ту женщину, что осталась в машине. Я иду к горизонту, до которого никогда не дойду, и солнце слепит глаза. Этот век умер, когда не стало Феллини, и мы лишь доживаем положенный срок. И нужно просто идти и ни о чём не думать, но я научился думать прежде чем научился ходить. Иначе я не могу объяснить того, что со мной происходит. Что происходит со всеми нами. Ведь у того парня, что бил меня на заправке, тоже есть девушка, и, наверное, тоже была мать. И наверное, будут дети, или уже есть. Мы рожаем всё меньше и меньше детей. Мы вымираем. И, может быть, я последний. Зачем я собираю эти фантики и пытаюсь обмануть себя? Или я надеюсь выйти к реке? Ну конечно, ведь это река впереди! Я не знал, что там будет река. Я прожил столько лет в этой стране, а так и не изучил её географию... Мне зябко, и ноги заплетаются. Надо остановиться, лечь на спину и, глядя в пустое небо, покурить. Сигареты остались в машине. А значит, нужно идти дальше. Незачем останавливаться и ложиться на землю. Трава уже просохла от росы. Я иду к горизонту. Европа не может просто так умереть. Человечество вступает в переходный возраст развития. Мы ещё дети. И спорим, кто из нас большие дети, американцы или чукчи, или, может быть, негры Судана. Я больше не хочу спорить. Странно, что я, вообще, ещё в состоянии идти, после того что было этой ночью. Алкоголь действует на одних усыпляюще, а на других – как допинг. Для меня алкоголь – допинг, а значит, неизбежен упадок сил, когда его действие кончится, и я должен ценить эти часы и минуты, я должен идти, пока, обессилев, не упаду. И с того места, где я упал, начнётся новый отсчёт. Я должен пройти как можно больше. Пусть даже я иду в никуда. Но это самообман – я уже вижу это. Впереди берег реки. Я не смогу пройти дальше, чем этот берег реки. И всё заранее и с самого начала определено и неизбежно. Но теперь я знаю, куда я иду – я иду к реке. Река, которая течёт в городе, и эта река – это одна и та же река? Или это другая? А впрочем, какая разница, если одни реки впадают в другие, и все они впадают в одни моря и одни океаны. Столько лет женщины учили меня не мыслить глобально – и безрезультатно. Навстречу мне идёт человек, у него в руках удочка. За ним следом, высунув язык, плетётся собака. – Здравствуйте,– говорю я. Он кивает мне в ответ и останавливается. – Жарко будет сегодня,– говорю я. – Что?– говорит он. – Много наловили? – Да, – равнодушно говорит он.– Жарко. – Скажите,– говорю я.– Почему всё так глупо? – Что? – Хороший был клёв? – Не очень, – говорит он. И идёт дальше. А я выхожу к реке, сажусь на траву и смотрю вдаль, на тот берег, покрытый лесом. Рядом со мной садится женщина. Я смотрю на неё. – А. Это ты. – Я шла за тобой,– говорит она.– Сначала я подумала, что ты просто хочешь меня припугнуть, а потом мне и впрямь стало страшно. – Я не хотел пугать тебя,– говорю я.– Но я не должен перед тобой оправдываться. – Я и не прошу,– говорит она, глядя на воду.– Я должна попросить у тебя прощения. Я глупо вела себя и, наверное, тебя обидела. – Нет,– говорю я.– Навстречу мне шёл человек... Ты видела его – он нёс рыбу. – Я не имела никакого права обвинять тебя. Ведь ты мужчина, а она привлекательная женщина. – Да,– говорю я. – Я любила его. Наверное, и теперь люблю. – Олега? – Да. – Я так и подумал. – Но ведь ты тут не причём, правильно? – Не знаю. Россию столько веков хотят уничтожить, а она продолжает оставаться Россией вопреки всем и, может быть, вопреки нам самим. – К чему ты это говоришь? – К тому, что мы сами не знаем, что и как, и категоричность суждений принимаем за проявление силы. Но это вовсе не значит, что мы вправе отстраниться от мировой истории и потерять Балканы. – Я говорю не об этом. – Откуда ты это знаешь?– возражаю я. – Я любила его. Она смотрит на воду. – Я любила его, а теперь я ревную к тебе Нину. Правда, странно? – Да,– говорю я.– Он её муж. – Да. – А твой ничего не знает? – Что? – Твой муж. – У меня нет мужа. – А Евгений, он... – Такой же мудак как и ты. – Насколько я успел заметить, мы с ним ничуть не похожи. – По мне, все вы одинаковы. – Это неправильно,– говорю я. – Вот и он вечно говорит то же самое – это правильно, то неправильно... Все вы одним миром мазаны. – Да нет, – не соглашаюсь я. – Ну что ты тут мне объясняешь или пытаешься мне объяснить? – Что?– говорю я. – Ты совсем не хочешь меня? – Хочу,– говорю я. – Тогда чего же ты ждёшь? Она откидывается на траву.

15

Сколько я ни старался, ничего у меня не получилось, и наконец, утомившись бесцельной игрой, она отстранила меня, надела трусики и, оправив юбку, поднялась на ноги. Она оскорблена. Нет, она не ревнует меня – моё ночное приключение слишком абстрактно,просто теперь она будет считать меня импотентом. Я лежу на траве, обливаясь потом. – Бедный Энколпий,– шепчу я.– Бедный Энколпий... Она, не удостоив меня взгляда, уходит, а я остаюсь лежать на траве на берегу реки, которой не видно с дороги, где стоит машина, к которой она идёт. Одно из двух – или я влюбился, или просто перетрахался. Я задыхаюсь и хочу пить. Нет сил пошевелиться. Я закрываю глаза. Нужно взять себя в руки. Я с трудом приподнимаюсь с травы и, сев, бессмысленно и долго смотрю на воду. Она ушла. Я не хотел её – в этом всё дело. И много выпил, а теперь начинается отходняк. Мне будет плохо, ещё хуже, но мне так скверно, что не хочется думать о конце света. Откуда-то доносится запах костра. Во рту пересохло, и очень хочется пить. Я поднимаюсь, застёгиваю штаны и иду. Никогда в моей жизни у меня не было такой ночи. Вот и доказывай теперь, что это была всё та же ночь... Я выхожу на поляну, на которой стоит палатка. У костра сидят двое – парень в тёмных очках и девушка. Что-то они собираются жарить. Ну конечно – шашлыки из куриных окорочков. – А вы знаете,– говорю я, подходя к ним,– что шашлык мы, русские, позаимствовали вовсе не у кавказских народов, или как теперь говорят, лиц кавказской национальности. Они вопросительно смотрят на меня. – Да?– говорит девушка.– А у кого же? -У татар,– говорю я и присаживаюсь к костру.– И даже само слово "шашлык" татарского происхождения. – Неужели,– говорит парень.– Где это вас так разукрасили? – Лучше не спрашивай,– отмахнувшись, говорю я.– А то мой рассказ затянется, а я очень хочу пить. У вас не найдётся чего-нибудь? Мне протягивают минеральную воду в полуторалитровом баллоне. Я долго и с наслаждением пью. – Вы, наверное, долго шли?– участливо спрашивает девушка. – Что?– говорю я, оторвавшись, наконец, от горлышка. – Жажда замучила?– спрашивает парень. – Да нет,– говорю я, возвращая ему бутылку.– Просто перетрахался. – А,– кивнув, говорит он.– Понятно. Я так сразу по вашему виду и понял. – Надеюсь, окорочка у вас не американские?– говорю я. – А вы ненавидите американцев?– спрашивает девушка. – Не то чтобы ненавижу, но не лезли бы они куда не следует... – Со своими окорочками,– подхватывает парень.– Но эти французские. – Французы тоже натовцы,– говорю я.– Но французы хотя бы культурные люди... Ребята, а нет ли у вас пива? Или водки. – А что, очень нужно?– говорит парень. – Просто если я сейчас же не выпью, то очень скоро мне станет совсем плохо, и я, пожалуй, завалюсь спать в вашей палатке. – Ну что ж,– поразмыслив, говорит он.– По такому случаю можно и познакомиться. Он протягивает мне руку. – Меня зовут Игорь. – А меня Катя,– говорит его девушка. – А меня Саша,– говорю я.– Мою жену тоже зовут Катя. – Это с ней ты перетрахался?– спрашивает Игорь. – Нет,– говорю я.– Я перетрахался с Ниной, а теперь вот не смог с Леной, и она обиделась и ушла. – А,– говорит он.– Понятно. – Да ничего на самом деле тебе не понятно. И вообще, никто ничего не понимает – мир катится в тартарары, а мы все делаем вид, что ничего не происходит. – А что такого происходит?– несколько опешив, говорит он. – Да ну тебя,– с досадой говорю я.– Можно подумать, что ты ничего не понимаешь. – А что я должен понимать? – Я не знаю, что. Я сам ничего не понимаю. Казалось бы, русские, так много сделавшие в культуре, науке, технологии,– одни великие имена можно перечислять до вечера,– должны были бы снискать уважение, а не страх. А вместо этого нас боятся. Они так боятся нашего будущего, что хотели бы, чтобы у нас его вообще не было. Это что, комплекс неполноценности?.. – Кто они?– уточняет Игорь. – Что? – Ты сказал, они. – Ну да,– говорю я.– А что? – Вот я и спрашиваю, кто это, они? – Ты не понимаешь, что означает слово "они"? "Они" – это слово, противоположное по смыслу слову "мы". В данном случае я имею в виду Запад. – А,– говорит он. – Бэ,– говорю я.– Ещё раз перебьёшь, и мы с тобой поссоримся. – И что? – Увидишь. – Не ссорьтесь!– вмешивается Катя.– Ты же видишь, его и так избили! – Ладно,– говорит Игорь.– Так что ты хотел сказать? – Забыл,– говорю я.– Ты меня перебил, и я потерял нить мысли. – Ну, извини. – Я хотел сказать, что почему-то они ждут от нас, что мы явим им нового Чингисхана. Но если мы до сих пор не уничтожили их, то почему они думают, что мы сделаем это в будущем? Или они хотят этого? Они не желают видеть Россию европейской страной – значит, они хотят узнать, что такое разъярённая Азия? И Европа – это Золотой Храм Мисимы, который мы должны сжечь?.. – А разве Чингисхан дошёл до Европы?– спрашивает Катя. – Нет,– говорю я.– Но, наверное, они хотят, чтобы мы продолжили его дело... – А заодно и научили их готовить шашлык,– подхватывает Игорь. – Ну да,– говорю я.– Чебуреки, беляши, бешбармак... есть много хороших татарских блюд. Я сам родом из Башкирии, из Уфы, и знаю, что говорю. Но больше я не могу, ребята, вы же видите, я измучен. Дайте же мне, наконец, водки. Игорь с тяжёлым вздохом поднимается на ноги и приносит из палатки непочатую бутылку водки и одноразовые пластиковые стаканчики. – Вот это дело,– с облегчением говорю я и, взяв у него бутылку, сворачиваю крышку. – Ты будешь?– спрашиваю я Катю. Она вопросительно смотрит на Игоря, тот пожимает плечами, и она кивает. Я наливаю нам всем. – Вообще-то мы не хотели пить до шашлыков...– говорит он.– Ну да ладно. – Чин-чин,– говорю я. Мы выпиваем. – А как же слово, противоположное слову "мы"?– говорит Игорь, протягивая мне огурец.– Что-то ты заговорил по-европейски. – Так ведь я же европеец до мозга костей. И в то же время, до мозга костей русский. То, что происходит сейчас в мире, разрывает меня на части. И я не вижу для себя никакого исхода. Я должен либо возненавидеть Европу, либо предать Россию. И что же мне остаётся делать? – Повеситься,– подсказывает Игорь. – Вот именно,– говорю я. – Или напиться,– говорит он, поднимая с травы бутылку. – Наливай,– говорю я, подставляя стаканчик. Он наливает, и мы пьём. – Вот поэтому я и готов возненавидеть американцев – за то что они поставили меня перед таким выбором. – Правильно,– соглашается он.– Если уж кого ненавидеть, так американцев. – Американизация – это раковая опухоль Европы... – Ничего. Мы вырежем её кривой татарской саблей. Я смеюсь. – Ну да. Только мне-то всё равно крышка,– говорю я.– Ты понимаешь, что значит отлучить Россию от Европы? Это же всё равно что... отлучить Европу от христианства. Представляешь? Раздаётся глас над народами: "Вы не христиане больше. Ищите себе новую религию". Понимаешь, что это такое? Нет, не понимаешь, ни хрена ты не понимаешь. Никто не понимает, что происходит. Наливай. Он наливает нам двоим. – А где твоя жена сейчас?– спрашивает Катя. – Что?– говорю я, повернувшись к ней.– Кто? – Твоя жена, где она? – Дома, наверное. А что? – И что она делает? – Дома-то? Да не знаю... Наверное, пересчитывает пустые бутылки под моим столом. Последние месяцы она занимается этим с редкой педантичностью. – А ты много пьёшь?– спрашивает Игорь. – Да нет,– говорю я.– Не то чтобы много, но регулярно. Он кивает. – Понятно. – Хотя вообще-то,– задумавшись, говорю я.– Когда я уезжал, она оставалась с мужчиной, которого, кажется, зовут Евгений. Так что, может быть, мне пора искать новую жену... – А эта – какая по счёту?– спрашивает Игорь. – Это не повод для шуток,– строго говорю я. – Вот именно,– поддерживает меня Катя и осуждающе смотрит на Игоря. Я взглядом благодарю её за поддержку. Мы втроём допиваем бутылку. – Ну вот,– говорит Игорь, обращаясь к Кате.– А ты говорила, много будет. – Ну, я же не знала...– говорит она. Она уже раскраснелась. Углей всё ещё недостаточно, но я подсказываю способ – полить горящие головёшки водой и, разместив над ними шашлыки, лить воду каждый раз, когда будет вспыхивать пламя. – Так можно зажарить шашлык с одним-единственным поленом. – Этому ты тоже научился у татар?– спрашивает Игорь. Кажется, он тоже выпил уже достаточно. – Хорошо,– говорит Катя.– А кто пойдёт за водой? – А у вас есть ведёрко?– спрашиваю я. Они одновременно кивают. – Тогда схожу я,– говорю я, вставая.– Заодно и отолью. – А вот об этом ты мог и не сообщать,– говорит Игорь. – Да,– соглашаюсь я.– Я вообще мог прикинуться паинькой, и фиг бы вы меня раскусили. Катя удаляется в палатку и возвращается с ведёрком. – А вы неплохо экипированы,– замечаю я. – Да,– говорит Игорь.– Мы же не в первый раз. – Что не в первый раз?– говорю я. – Иди за водой, – говорит он.– Вернёшься, расскажу. – Ладно,– говорю я и, взяв ведёрко, направляюсь к реке.