Текст книги "Трилистники"

Автор книги: Иннокентий Анненский

ТРИЛИСТНИК ТРАУРНЫЙ

ПЕРЕД ПАНИХИДОЙ

^Сонет

 
Два дня здесь шепчут: прям и нем
Все тот же гость в дому,
И вянут космы хризантем
В удушливом дыму.
 

 
Гляжу и мыслю: мир ему,
Но нам-то, нам-то всем,
Иль люк в ту смрадную тюрьму
Захлопнулся совсем?
 

 
«Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…»
Слова, слова, слова.
Лишь Ужас в белых зеркалах
Здесь молит и поет,
И с поясным поклоном Страх
Нам свечи раздает.
 

СВЕТЛЫЙ НИМБ

^Сонет

 
Зыбким прахом закатных полос
Были свечи давно облиты,
А куренье, виясь, все лилось,
Все, бледнея, сжимались цветы.
 

 
И так были безумны мечты
В чадном море молений и слез,
На развившемся нимбе волос
И в дыму ее черной фаты,
 

 
Что в ответ замерцал огонек
В аметистах тяжелых серег,
Синий сон благовонных кадил
 

 
Разошелся тогда ж без следа…
Отчего ж я фату навсегда,
Светлый, нимб навсегда полюбил?
 

У СВ. СТЕФАНА

 
Обряд похоронный там шел,
Там свечи пылали и плыли,
И крался дыханьем фенол
В дыханья левкоев и лилий.
 

 
По «первому классу бюро»
Там были и фраки и платья,
Там было само серебро
С патентом – на новом распятьи.
 

 
Но крепа, и пальм, и кадил
Я портил, должно быть, декорум
И агент бюро подходил
В калошах ко мне и с укором.
 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 
Все это похоже на ложь,
Так тусклы слова гробовые.
. . .
Но смотрят загибы калош
С тех пор на меня, как живые.
 

ТРИЛИСТНИК В ПАРКЕ

БРОНЗОВЫЙ ПОЭТ

 
На синем куполе белеют облака,
И четко ввысь ушли кудрявые вершины,
Но пыль уж светится, а тени стали длинны,
И к сердцу призраки плывут издалека.
 

 
Не знаю, повесть ли была так коротка,
Иль я не дочитал последней половины?..
На бледном куполе погасли облака.
И ночь уже идет сквозь черные вершины…
 

 
И стали – и скамья и человек на ней
В недвижном сумраке тяжело и страшней.
Не шевелись – сейчас гвоздики засверкают,
 

 
Воздушные кусты сольются и растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,
С подставки на траву росистую спрыгнет.
 

Я НА ДНЕ

 
Я на дне, я печальный обломок,
Надо мной зеленеет вода.
Из тяжелых стеклянных потемок
Нет путей никому, никуда…
 

 
Помню небо, зигзаги полета,
Белый мрамор, под ним водоем,
Помню дым от струи водомета,
Весь изнизанный синим огнем…
 

 
Если ж верить тем шепотам бреда,
Что томят мой постылый покой,
Там тоскует по мне Андромеда
С искалеченной белой рукой.
 

^{20 мая 1906}

^{Вологда}

«РАСЕ»

^{Статуя мира}

 
Меж золоченых бань и обелисков славы
Есть дева белая, а вкруг густые травы.
 

 
Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,
И беломраморный ее не любит Пан,
 

 
Одни туманы к ней холодные ласкались,
И раны черные от влажных губ остались.
 

 
Но дева красотой по-прежнему горда,
И трав вокруг нее не косят никогда.
 

 
Не знаю почему – богини изваянье
Над сердцем сладкое имеет обаянье…
 

 
Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,
И ноги сжатые, и грубый узел кос.
 

 
Особенно, когда холодный дождик сеет,
И нагота ее беспомощно белеет…
 

 
О, дайте вечность мне, – и вечность я отдам
За равнодушие к обидам и годам.
 

ТРИЛИСТНИК ВАГОННЫЙ

ТОСКА ВОКЗАЛА

 
О, канун вечных будней,
Скуки липкое жало…
В пыльном зное полудней
Гул и краска вокзала…
 

 
Полумертвые мухи
На забитом киоске,
На пролитой известке
Слепы, жадны и глухи.
 

 
Флаг линяло – зеленый,
Пара белые взрывы
И трубы отдаленной
Без отзыва призывы.
 

 
И эмблема разлуки
В обманувшем свиданьи
Кондуктор однорукий
У часов в ожиданьи…
 

 
Есть ли что-нибудь нудней,
Чем недвижная точка,
Чем дрожанье полудней
Над дремотой листочка…
 

 
Что-нибудь, но не это…
Подползай – ты обязан;
Как ты жарок, измазан,
Все равно – ты не это!
 

 
Уничтожиться, канув
В этот омут безликий,
Прямо в одурь диванов,
В полосатые тики!..
 

В ВАГОНЕ

 
Довольно дел, довольно слов,
Побудем молча, без улыбок,
Снежит из низких облаков,
А горний свет уныл и зыбок.
 

 
В непостижимой им борьбе
Мятутся черные ракиты.
«До завтра, – говорю тебе,
Сегодня мы с тобою квиты».
 

 
Хочу, не грезя, не моля,
Пускай безмерно виноватый,
Глядеть на белые поля
Через стекло с налипшей ватой.
 

 
А ты красуйся, ты – гори…
Ты уверяй, что ты простила,
Гори полоской той зари,
Вокруг которой все застыло.
 

ЗИМНИЙ ПОЕЗД

 
Снегов немую черноту
Прожгло два глаза из тумана
И дым остался на лету
Горящим золотом фонтана.
 

 
Я знаю – пышущий дракон,
Весь занесен пушистым снегом,
Сейчас порвет мятежным бегом
Завороженной дали сон.
 

 
А с ним, усталые рабы,
Обречены холодной яме,
Влачатся тяжкие гробы,
Скрипя и лязгая цепями,
 

 
Пока с разбитым фонарем,
Наполовину притушенным,
Среди кошмара дум и дрем
Проходит Полночь по вагонам.
 

 
Она – как призрачный монах,
И чем ее дозоры глуше,
Тем больше чада в черных снах,
И затеканий, и удуший;
 

 
Тем больше слов, как бы не слов,
Тем отвратительней дыханье,
И запрокинутых голов
В подушках красных колыханье.
 

 
Как вор, наметивший карман,
Она тиха, пока мы живы,
Лишь молча точит свой дурман
Да тушит черные наплывы.
 

 
А снизу стук, а сбоку гул,
Да все бесцельней, безымянней…
И мерзок тем, кто не заснул,
Хаос полусуществований!
 

 
Но тает ночь… И дряхл и сед,
Еще вчера Закат осенний,
Приподнимается Рассвет
С одра его томившей Тени.
 

 
Забывшим за ночь свой недуг
В глаза опять глядит терзанье,
И дребезжит сильнее стук,
Дробя налеты обмерзанья.
 

 
Пары желтеющей стеной
Загородили красный пламень,
И стойко должен зуб больной
Перегрызать холодный камень.
 

ТРИЛИСТНИК ВЕСЕННИЙ

ЧЕРНАЯ ВЕСНА

 
Под гулы меди – гробовой
Творился перенос,
И, жутко задран, восковой
Глядел из гроба нос.
 

 
Дыханья, что ли, он хотел
Туда, в пустую грудь?..
Последний снег был темно-бел,
И тяжек рыхлый путь.
 

 
И только изморозь, мутна,
На тление лилась.
Да тупо черная весна
Глядела в студень глаз
 

 
С облезлых крыш, из бурых ям,
С позеленелых лиц…
А там, по мертвенным полям,
С разбухших крыльев птиц…
 

 
О люди! Тяжек жизни след
По рытвинам путей,
Но ничего печальней нет,
Как встреча двух смертей.
 

^{29 марта 1906}

^Тотьма

В ЗАЦВЕТАЮЩИХ СИРЕНЯХ

 
Покуда душный день томится, догорая,
Не отрывая глаз от розового края…
Побудь со мной грустна, побудь со мной одна:
Я не допил еще тоски твоей до дна…
 

 
Мне надо струн твоих: они дрожат печальней
И слаще, чем листы на той березе дальней…
Чего боишься ты? Я призрак, я ничей…
О, не вноси ко мне пылающих свечей…
Я знаю: бабочки дрожащими крылами
Не в силах потушить мучительное пламя,
И знаю, кем огонь тот траурный раздут,
С которого они, сожженные, падут…
Мне страшно, что с огнем не спят воспоминанья,
И мертвых бабочек мне страшно трепетанье.
 

ПРИЗРАКИ

 
И бродят тени, и молят тени:
«Пусти, пусти!»
От этих лунных осеребрений
Куда ж уйти?
 

 
Зеленый призрак куста сирени
Прильнул к окну…
Уйдите, тени, оставьте, тени,
Со мной одну…
 

 
Она недвижна, она немая,
С следами слез,
С двумя кистями сиреней мая
В извивах кос…
 

 
Но и неслышным я верен пеням,
И, как в бреду,
На гравий сада я по ступеням
За ней сойду…
 

 
О бледный призрак, скажи скорее
Мои вины,
Покуда стекла на галерее
Еще черны.
 

 
Цветы – завянут, цветы обманны,
Но я… я – твой!
В тумане холод, в тумане раны
Перед зарей…
 

ТРИЛИСТНИК ЗАБВЕНИЯ

DECRESCENDO

 
Из тучи с тучей в безумном споре
Родится шквал,
Под ним зыбучий в пустынном море
Вскипает вал.
 

 
Он полон страсти, он мчится гневный,
Грозя брегам.
А вслед из пастей за ним стозевный
И рев и гам…
 

 
То, как железный, он канет в бездны
И роет муть,
То, бык могучий, нацелит тучи
Хвостом хлестнуть…
 

 
Но ближе… ближе, и вал уж ниже,
Не стало сил,
К ладье воздушной хребет послушный
Он наклонил…
 

 
И вот чуть плещет, кружа осадок,
А гнев иссяк…
Песок так мягок, припек так гладок:
Плесни – и ляг!
 

НЕРАСЦЕПЛЕННЫЕ ЗВЕНЬЯ

 
Нерасцепленные звенья,
Неосиленная тень,
И забвенье, но забвенье,
Как осенний мягкий день,
 

 
Как полудня солнце в храме
Сквозь узор стекла цветной,
С заметенною листами,
Но горящею волной…
 

 
Нам – упреки, нам – усталость,
А оно уйдет, как дым,
Пережито, но осталось
На портрете молодым.
 

БРАТСКИЕ МОГИЛЫ

 
Волны тяжки и свинцовы,
Кажет темным белый камень,
И кует земле оковы
Позабытый небом пламень.
 

 
Облака повисли с высей,
Помутнелы – ослабелы,
Точно кисти в кипарисе
Над могилой сизо-белы.
 

 
Воздух мягкий, но без силы,
Ели, мшистые каменья…
Это – братские могилы,
И полней уж нет забвенья.
 

¹⁹⁰⁴

^{Севастополь}

ТРИЛИСТНИК ЗАМИРАНИЯ

Я ЛЮБЛЮ

 
Я люблю замирание эхо
После бешеной тройки в лесу,
За сверканьем задорного смеха
Я истомы люблю полосу.
 

 
Зимним утром люблю надо мною
Я лиловый разлив полутьмы,
И, где солнце горело весною,
Только розовый отблеск зимы.
 

 
Я люблю на бледнеющей шири
В переливах растаявший цвет…
Я люблю все, чему в этом мире
Ни созвучья, ни отзвука нет.
 

^{До 1906}

ЗАКАТНЫЙ ЗВОН В ПОЛЕ

 
В блестках туманится лес,
В тенях меняются лица,
В синюю пустынь небес
Звоны уходят молиться…
 

 
Звоны, возьмите меня!
Сердце так слабо и сиро,
Пыль от сверкания дня
Дразнит возможностью мира.
 

 
Что он сулит, этот зов?
Или и мы там застынем,
Как жемчуга островов
Стынут по заводям синим?..
 

ОСЕНЬ

 
. . .
 

 
Не било четырех… Но бледное светило
Едва лишь купола над нами золотило
 

 
И, в выцветшей степи туманная река,
Так плавно двигались над нами облака,
 

 
И столько мягкости таило их движенье,
Забывших яд измен и муку расторженья,
 

 
Что сердцу музыки хотелось для него…
Но снег лежал в горах, и было там мертво,
 

 
И оборвали в ночь свистевшие буруны
Меж небом и землей протянутые струны…
 

 
А к утру кто-то нам, развеяв молча сны,
Напомнил шепотом, что мы осуждены.
 

 
Гряда не двигалась и точно застывала,
Ночь надвигалась ощущением провала…
 

ТРИЛИСТНИК ШУТОЧНЫЙ

ПЕРЕБОЙ РИТМА

^Сонет

 
Как ни гулок, ни живуч – Ям —
– б, утомлен и он, затих
Средь мерцаний золотых,
Уступив иным созвучьям.
 

 
То-то вдруг по голым сучьям
Прозы утра, град шутих,
На листы веленьем щучьим
За стихом поскачет стих.
 

 
Узнаю вас, близкий рампе,
Друг крылатый эпиграмм,
Пэ-она третьего размер.
 

 
Вы играли уж при мер —
– цаньи утра бледной лампе
Танцы нежные Химер.
 

ПЭОН ВТОРОЙ – ПЭОН ЧЕТВЕРТЫЙ

^Сонет

 
На службу Лести иль Мечты
Равно готовые консорты,
Назвать вас вы, назвать вас ты,
Пэон второй – пэон четвертый?
 

 
Как наг монетах, ваши стерты
Когда-то светлые черты,
И строки мшистые плиты
Глазурью льете вы на торты.
 

 
Вы – сине-призрачных высот
В колодце снимок помертвелый,
Вы – блок пивной осатанелый,
 

 
Вы – тот посыльный в Новый год,
Что орхидеи нам несет,
Дыша в башлык обледенелый.
 

ЧЕЛОВЕК

^Сонет

 
Я завожусь на тридцать лет,
Чтоб жить, мучительно дробя
Лучи, от призрачных планет
На «да» и «нет», на «ах!» и «бя»,
 

 
Чтоб жить, волнуясь и скорбя
Над тем, чего, гляди, и нет…
И был бы, верно, я поэт,
Когда бы выдумал себя.
 

 
В работе ль там не без прорух,
Иль в механизме есть подвох,
Но был бы мой свободный дух
 

 
Теперь не дух, я был бы бог…
Когда б не пиль да не тубо,
Да не тю-тю после бо-бо!..